Я как-то раз видел его в магазине, где продаются пластинки, журналы и дорогие сорта кофе. Это новый тип магазинов, и книги тут являются лишь одним из товаров. Отец не заметил меня, да и я не стал подходить к нему. Мне показалось нечестным вторгаться в его личное горе. Он показался мне одиноким и всеми забытым.
Возможно, у отца есть и другие занятия в Уэст-Энде. Но лично мне врезался в память именно такой его образ, который никак не выходит у меня из головы. Отец сидит в углу заполненного посетителями книжного магазина, проводя час за часом в полном одиночестве и подписывая одну книгу за другой, а рядом с ним стынет чашечка кофе с молоком.
_____
В пятницу вечером ученики приглашают меня сходить вместе с ними в паб.
Поначалу я пытаюсь отвертеться от приглашения, заявляю, что практически не пью и вообще редко посещаю подобные заведения. Но мои подопечные, похоже, обижены, разочарованы, да и не слишком-то верят мне.
Что это за англичанин, который не посещает пабы? Видимо, с этим парнем что-то не так.
Тогда я соглашаюсь пойти с ними по-быстренькому выпить кружечку пива. Причем только одну, не больше. Они рады, потому что у них тоже нет времени подолгу рассиживаться, ведь каждого ждет работа. Кто-то отправится в бар, кто-то в ресторан или в закусочную. Одним словом, нужно зарабатывать на пропитание и жилье.
Их любимое питейное заведение - ирландский пивной бар под названием "Эймон де Валера". Хотя еще нет и шести вечера, здесь уже собралось достаточное количество молодых мужчин и женщин со всего света. Есть и местные любители пива и других прохладительных напитков, лихо опрокидывающие кружки с "Гиннесом" и стаканчики с кока-колой.
- Это ирландский бар, - поясняет Цзэн. - Тут очень дружелюбная атмосфера.
Мы выбираем уголок и сдвигаем вместе два столика. Мои ученики начинают доставать деньги, но я объявляю, что сегодня угощаю я. Мне просто захотелось побаловать их. Вкусы моих подопечных расходятся: кто-то выбирает крепкий портер, а кто-то - кока-колу.
Нас пятеро: я, Цзэн, Витольд, Джен и Аструд, молодая женщина с Кубы, вышедшая замуж за англичанина. Правда, Йуми и Имран уже находятся в баре. Они о чем-то беседуют у стойки и, завидев нашу компанию, тут же присоединяются к нам. Вскоре в баре возникает Ванесса со второй девушкой-француженкой, посещающей курсы Черчилля. За ними подтягивается какой-то чернокожий юноша со множеством косичек на голове, а потом молодежь начинает то подсаживаться к нам, то покидать наше шумное общество. Первой уходит Аструд, поблагодарив меня за бокал кока-колы. Ей нужно встретить мужа с работы. А мне уже становится трудно определить, где начинается, а где заканчивается наша вечеринка.
Наша маленькая группа удивительно трогательно демонстрирует преимущества демократии в современном обществе. И не только потому, что мои ученики съехались в Лондон со всего света. Дело в том, что невозможно себе представить, как могли бы дружить эти люди или даже просто скоротать вместе вечерок, если бы остались жить у себя на родине. Виту около сорока лет, а Йуми нет и двадцати. У Вита постоянно не хватает денег, он считает каждый пенс и при первой возможности отсылает деньги домой, своей семье, а у Ванессы, похоже, имеется какой-то свой персональный источник доходов. Во всяком случае, одевается она от Тиффани и Картье, о чем свидетельствуют ее многочисленные фирменные пакеты. Кроме этих интересных людей, есть еще Имран, симпатичный юноша в костюме от Армани, и Цзэн, надевший разные носки и самостоятельно починивший себе очки с помощью липкой ленты. У них нет ничего общего, кроме того, что все они учатся в школе иностранных языков Черчилля. Однако учеба сблизила и связала их вместе, и теперь я чувствую себя так, как уже не чувствовал довольно длительное время. Мне хорошо.
Мы делаем второй заказ. Мои ученики перебивают друг друга, делая ошибки в английском языке. В баре гремит музыка, и певец настойчиво спрашивает кого-то, что нужно человеку для счастья. Рядом со мной сидит Цзэн. Я вовремя успеваю выхватить у него кружку с пивом, в которую он, кажется, вцепился изо всех сил, и он тут же засыпает, склонив голову набок.
- Ну вот! Он везде умудряется заснуть, - недовольно ворчит Йуми.
- Ой! - восклицает Цзэн, тряся головой, чтобы побыстрее проснуться. Он виновато улыбается и пытается забрать у меня свое пиво. - Простите меня, простите. Прошлой ночью мне вообще не удалось поспать. Семья, у которой я снимаю комнату, очень громко ссорилась. Я теперь какой-то… трахающийся.
За столиком раздаются возгласы удивления и неодобрения. Кто-то невольно хихикнул.
- Не надо ругаться! - хмурится Йуми.
- Простите меня, - бормочет смущенный Цзэн, стараясь не встречаться со мной взглядом.
- Все в порядке, - успокаиваю я его. - Такие слова тоже являются частью языка, который вы все сейчас изучаете. Многие великие писатели использовали в своих сочинениях вульгарные просторечные слова и выражения. Кстати, это очень интересная тема. Что вы хотели нам сказать? Наверное, то, что вы очень устали?
Цзэн тяжело вздыхает:
- Да. Вчера мои хозяева очень сильно ругались. Напились и кричали друг на друга.
- Он снимает комнату в квартире, где люди сами ее снимают у кого-то еще, - поясняет Йуми. - Это противозаконно. И эти люди очень грубые и необразованные.
- Ну, не такие уж они и плохие, - вступается за своих хозяев Цзэн. - Но теперь я все равно какой-то… трахающий.
- Неправильно, - вступает в спор Вит. - Ты трахнутый.
- Нет, это означает, что он глупый и с большими причудами, - поясняю я.
- Тогда, может быть, он… затраханный? - высказывает очередное предположение Вит.
- Можно сказать и так, - киваю я. - А можно и проще: "Я затрахался".
Цзэн неуверенно смеется:
- Совершенно верно. Я и в самом деле здорово затрахался.
- Как много грубых слов в английском языке, - качает головой Вит. - А вот в немецком, например, полно слов, которые означают "вы". А в английском всего-навсего одно, зато полным-полно ругательств.
- Ну, не так уж и много, - заступаюсь я за родной язык. - Но только они имеют множество различных значений.
- Да-да, - подхватывает Джен. - Например, можно сказать: "Трахать я его хотел".
Йуми чуть не задохнулась от возмущения. Ванесса тихонько хихикнула. Вит пытается догадаться о скрытом смысле выражения, задумчиво потирая подбородок.
- Это означает полное безразличие говорящего к тому, к кому обращены эти слова, - победно произносит Джен.
- А еще есть хорошее слово "зае…ись", - предлагаю я.
- Значит, вы советуете кому-то почаще заниматься сексом? - пробует догадаться Йуми.
- Нет-нет, - отмахиваюсь я, чувствуя, что начинаю краснеть. - Это просто выражение удовольствия. Так говорят о чем-то таком, что вам очень понравилось.
- А у эскимосов есть целых пятьдесят разных слов, обозначающих снег, - продолжает Вит. - А у англичан, наверное, столько же для траханья.
- Есть и очень грубые выражения. Что значит, если я скажу: "е…анный в рот"?
За столом наступает неловкая тишина.
- Ничего страшного. Часто это просто выражение крайнего неодобрения.
- В рот? - переспрашивает Цзэн. - Такое часто показывают в желтых фильмах.
- Кстати, мы не называем порнографические фильмы "желтыми". Это чисто китайское выражение. У нас они "синие".
- Ну и ну!
- А вот в стейк-баре "Пампасы", где я работаю, - начинает вспоминать Вит, - очень много пьяных, которые постоянно ругаются.
- Ну и что? - пожимает плечами Ванесса. - Ты хочешь сказать, что только англичане ругаются?
- Как-то раз их не устроил счет, и они попросили позвать менеджера, - продолжает Вит. - При этом они обещали "испи…ить его к е…ене матери"! И несколько раз назвали его "му…аком е…аным"!
- Ну, это уже слишком, - заметил я.
- А что может означать выражение "оттрахать во все дыры"? - поинтересовался Джен, явно заинтригованный скрытым смыслом, таящимся в кажущихся на первый взгляд понятных выражениях. - Неужели тут имеется в виду секс… ну, как это сказать… между гомосексуалистами?
- Нет, ничего подобного. Это только означает, что кто-то кого-то очень сильно замучил. Например, преподаватель - ученика на экзамене. Вот видите, чем так замечателен английский язык? И вы выбрали для себя именно английский. В нем есть то, чего не хватает, скажем, китайскому, испанскому и даже французскому, - бесконечная гибкость.
- Но английский все равно очень странный язык, - не сдается Вит. - Вот что это за книга такая - тезаурус? Идеографический словарь. Но это не совсем обычный словарь, а, скорее, книга синонимов. У меня на родине такого нет.
- Да, книга уникальна, - соглашаюсь я. - Кстати, именно наличие массы синонимов способствует тому, что многие английские слова проникают в другие языки.
- Простите меня еще раз, - снова заговорил Цзэн. - Но мне нужно срочно съе…аться.
- Он хочет нас покинуть! - торжествующе заявляет Джен. - Ему пора отправляться в свой ресторан - "Изысканную кухню генерала Ли".
- Ему нужно срочно съе…аться, - четко проговаривает Вит, словно профессор фонетики, столкнувшийся с каким-то очень интересным явлением в языке. - Иначе на работе эти му…аки сами оттрахают его во все дыры.
- Или "во все дыхательные и пихательные", - добавляю я, доказывая на примере гибкость и безграничные возможности родного языка.
Через некоторое время уходят и другие мои ученики. Джен отправляется в закусочную, где суши подаются на конвейере. Вит пойдет отрабатывать смену в свой грязный ресторанчик, куда заходят лишь сквернословящие пьяницы. И только Ванесса поедет домой к роскошному юноше-англичанину, который положил на нее глаз и уже пригласил потанцевать.
Вскоре мы остаемся в баре вдвоем с Йуми. Я уже не могу произнести ни слова. Сказывается влияние двух выпитых пинт "Гиннеса", а еще на меня очень действуют ее сияющие карие глаза.
- Вы мне нравитесь, вы очень милый, - говорит она.
Вот уж, что называется, действительно "зае…ись"!
6
Моя бабушка рассказывает какой-то важной шишке из Би-би-си, что ей уже восемьдесят семь лет, но она еще не имеет ни одного искусственного зуба. Мама выглядит замечательно в длинном вечернем красном платье. Она собрала волосы в пучок и кажется абсолютно счастливой. Она постоянно улыбается, проходит между рядами гостей, чтобы убедиться, что каждый из них чувствует себя великолепно.
Я стараюсь преодолеть приступы тихой паники, которые одолевают меня на каждом торжестве. Мне становится страшно оттого, что среди всех приглашенных может не найтись ни единого человека, с которым мне было бы интересно поговорить. Но проходит какое-то время, и я начинаю понемногу расслабляться. Похоже, вечер удался.
Надо признать, что гости представляют собой весьма разномастное общество. Здесь присутствуют и громко хохочущие журналисты, не скрывающие своего ливерпульского или ирландского акцента и являющие полную противоположность говорливой стайке симпатичных девушек с телевидения, строго следящих за своей речью. Здесь бродят и писатели, облаченные во все вельветовое и джинсовое, которые контрастируют с разодетыми ночными диджеями с их неизменными сигарами во рту. Кажется, моя бабушка, хрупкая, как воробышек, в своем старинном платье в цветочек явилась сюда из другого столетия. Особенно нелепо она смотрится рядом с джентльменом из Би-би-си, выбравшим для вечеринки костюм от Армани.
Удивительно, как легко могут ладить между собой люди из разных миров, когда в воздухе витает дружелюбие, а в крови циркулирует дорогой алкоголь, закусываемый изысканными суши. Да, в этом зале собрались те, кто искренне любит и по достоинству ценит моего отца.
Говоря матери, что настоящих друзей у него нет, я очень заблуждался! Я чувствую, что все присутствующие действительно гордятся знакомством с моим отцом, восхищаются им, обожают и чуть ли не боготворят моего родителя. Им оказана большая честь находиться на семейном торжестве, и они пребывают сейчас в приятном возбуждении, чуть ли не в эйфории. Еще бы! Мы готовимся встретить папу сюрпризом. Меня самого распирает от гордости за то, что именно этот человек приходится мне отцом.
Гости съехались сюда из разных районов города, чтобы отпраздновать день рождения моего отца. Я вижу здесь дерзких мускулистых мужчин, которые знали папу еще в те времена, когда он печатался в спортивных газетах и альманахах. Рядом с ними расхаживают отлично выглядящие джентльмены средних лет в солнцезащитных очках и девушки в армейских сапогах: отец выступал в их передачах на радио и телевидении. И наконец, я узнаю сотрудников издательства и других людей, которые всячески помогали отцу с печатанием и распространением его книги. Это и благожелательные критики, и крупные книготорговцы, и ведущие популярных ток-шоу, и известные писатели.
Вечеринка проходит в зале с крытым бассейном. Мы выбрали именно это место потому, что только тут можно с легкостью разместить более сотни гостей. Они неспешно прогуливаются возле воды, выпивают и закусывают. Кто-то шутит, что неплохо было бы сейчас окунуться. Тем не менее это действительно подходящее место для проведения подобного праздника.
Яркие флюоресцирующие прожекторы создают атмосферу торжественности и значимости происходящего. Водная гладь поблескивает бирюзой и золотом, и отражающиеся в бассейне огни сверкают на серебряных подносах, на которых официанты разносят гостям длинные фужеры с шампанским. Неординарная вечеринка для очень неординарного человека.
- Он едет! - внезапно восклицает моя мама, и верхнее освещение тут же гаснет. Но в зале не становится темно, потому что еще светятся прожекторы в бассейне. Кто-то нажимает на нужную кнопку, и теперь комната погружается во мрак.
Гости еще о чем-то перешептываются и довольно хихикают, прислушиваясь к звукам снаружи. Папин "мерседес", мягко урча мотором, подъезжает к дому. Но вот двигатель выключен, и через несколько секунд слышится звук поворачиваемого в дверном замке ключа. Кто-то снова тихонько смеется, но на него сразу шикают, и в зале опять наступает тишина. Мы ждем папу в полной темноте, боясь шелохнуться. Но ничего особенного не происходит. Тем не менее мы ждем. И опять ничего. Но никто не осмеливается подать голос первым.
И вот наконец дверь в зал с бассейном открывается. В проходе видна чья-то тень, затем до нашего слуха доносится легкий шелест снимаемой одежды и чей-то глубокий вздох. Это отец вошел в темный зал, и мы ждем, когда же он включит свет. Но он почему-то этого не делает. Теперь мы слышим, как скрипят деревянные ступеньки трамплина. Неужели он решил нырнуть и поплавать? Я чувствую, что собравшиеся вокруг едва сдерживают смех. Веселое напряжение нарастает.
Неожиданно загорается свет и заливает зал, полный улыбающихся людей.
- Сюрприз! - громко выкрикивает кто-то из гостей, но смех тут же замирает, не успев раскатиться по помещению.
Мой отец стоит на трамплине абсолютно обнаженный и, не веря своим глазам, окидывает взглядом толпу народа, состоящую из его друзей и хороших знакомых. Наконец он находит в толпе мою маму, с ужасом смотрит на нее и со стыдом отворачивается.
Перед ним в одежде на коленях стоит Лена. Ее голова с золотистыми локонами ритмично двигается вперед-назад. Именно от этих движений доска мостика чуть поскрипывает.
"Но как же так! - проносится у меня в голове. - Ведь, если не ошибаюсь, ей всегда нравился я! Я должен быть на его месте! Это нечестно!"
Мой отец кладет ладонь Лене на затылок. Она замирает, медленно открывает глаза и удивленно смотрит на него.
Звук, исходящий из горла моей матери, трудно назвать криком. Скорее, он напоминает дикий вой, в котором перемешиваются и отказ верить в происходящее, и унижение, и позор, которых она ничем не заслуживает.
Собравшуюся у нас в доме компанию на несколько секунд ударяет паралич. Затем моя мать, ничего не видя вокруг, начинает прокладывать себе путь через толпу гостей, бесцеремонно распихивая их локтями. По дороге ей попадается официант, который после ее толчка пытается сохранить равновесие, но продолжает опасно крениться в сторону бассейна. Под звон серебряного подноса и дребезг разлетевшихся осколков хрустальных фужеров официант окончательно теряет устойчивость и с громким плеском падает в воду.
- Надо полагать, - замечает моя бабушка, - что вечеринке на этом конец.
Моих родителей всегда называли Майк и Сэнди. И никогда Сэнди и Майк. Всегда и во всем отец играл первую роль.
Их имена с самого начала казались мне старомодными, имена, которые существовали в Англии, которой больше нет. Той самой доброй старой Англии, когда были молодыми мои родители, их друзья и соседи, а также мои тетушки и дядюшки.
То была Англия простых деревенских пабов, незатейливых танцулек после сытного ужина и непременного отдыха у моря в объявленный выходной день. Страна небольших, но приятных удовольствий. Карты для мужчин и женщин в рождественскую ночь, футбол для мужчин и мальчиков в святки, ну и, наконец, походы в местный кабак для игры в дартс и принятия пары пинт пива (только для мужчин) в дни всех остальных поводов для ничегонеделания.
Это была земля островов, славящаяся настоящими зимами. Поездка отсюда к любому теплому морю (будь то Греция или Испания) считалась путешествием всей твоей жизни. "Битлз" появились и исчезли, оставив после себя королевство, где сохранились лишь одни взрослые. Эти люди приучились, выработав в себе нечто вроде зависимости, курить, носить рубашки "пейсли" и мини-юбки, привыкли посещать индийские и итальянские рестораны, считая, что это поможет остаться им вечно молодыми и утонченными. Англия моего детства. Страна невинности, стремившаяся стать взрослой. Страна Майка и Сэнди - добропорядочной супружеской пары, которая умеет развлекаться. Даже без всякой на то причины.
Майк и Сэнди. Конечно, такие имена они получили не при рождении. На самом деле отца зовут Майклом, а мать - Сандрой. Однако, когда на рубеже шестидесятых и семидесятых годов чаяния и надежды перешли на другой уровень, словно телевидение с черно-белого изображения на цветное, все изменилось. Простота, граничащая с аскетизмом, прилипшая к образу моей страны, подобно пубертатным прыщам подростка, все-таки сошла на нет. Появилось новое поколение матерей и отцов, более раскрепощенных и коммуникабельных. Та же тенденция наметилась и в именах.
Майк и Сэнди. Прекрасные имена. Особенно для четы в стране, где никто никому не изменял, не разводился и священные узы брака олицетворяли собой нечто вечное.
Каким-то образом мой отец умудряется собраться. Прикрывая свое сразу съежившееся мужское достоинство, он неизвестно как одевается (а может, и просто подхватывает одежду) и исчезает вместе с растерянной Леной. Слышится рев двигателя его роскошной машины. Пока нанятая на этот вечер обслуга выуживает испуганного официанта из бассейна, до нас доносится визгливый звук покрышек. Мне кажется, что и машина, и отец боятся, что им не суждено с достаточной скоростью убраться из нашей жизни.
На следующее утро, бродя по притихшему дому, я гляжу на молчаливые следы присутствия отца. Удивляюсь, почему мама сразу же не избавилась от них. Конечно, это не решило бы всех возникших проблем, но зато заставило бы ее чувствовать себя спокойнее.
Разумеется, мама могла бы уничтожить все, принадлежащее в нашем доме отцу. Я бы не стал ее винить. Напротив, всячески бы поддержал.
Но она почему-то не трогает ни одну из его вещей, а вместо этого совершает куда более странные поступки.