– Ничего хорошего это Лили не принесет, – решительно продолжила Грейс. – Только представь, как плохо ей будет с родителями, которые ненавидят друг друга. Она это почувствует. Дети – как губка – впитывают все эмоции.
– Лили не будет страдать, потому что я этого не допущу, – огрызнулся Лука. – И если ты хочешь остаться с ней, тоже этого не допустишь. Как только я увижу, что ты стараешься настроить ее против меня, ты немедленно уйдешь. А теперь извини. У меня был трудный день, и я собираюсь принять душ. Тебе постелили в Голубой комнате.
Он распахнул дверь. Грейс заметила, как он болезненно сморщился, и в желудке ее снова появилось тошнотворное ощущение. Она медленно вышла и вздрогнула от неожиданности, когда дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной.
Оказавшись в одиночестве в своей комнате, молодая женщина задрожала. Грейс села на кровать, прижимая к груди сумку с вещами Лили, и попыталась привести в порядок мысли.
В Голубой комнате ничего не изменилось. Голубые стены, голубые шторы, голубая мебель… В примыкающей к ней ванной тоже все было голубое. Это была единственная комната в их апартаментах, до которой у Грейс не дошли руки. Она не любила эту комнату и специально оставила ее напоследок, так как знала: эта работа принесет самое большое удовлетворение.
Расстегнув молнию на сумке, Грейс достала свой несчастный мобильник. Если и было что-то хорошее в заточении, так это возможность общения с мамой и Карой. Она впервые за десять месяцев поговорит с ними. Ради безопасности она скрывала от них, где прячется вместе с Лили.
Мама Грейс – Билли Холден – тоже была художницей, вернее, скульптором, но ее мало волновали житейские реалии. Грейс невесело посмеивалась, считая, что унаследовала эту черту.
Она вспомнила, как позвонила маме из аэропорта. Как и следовало ожидать, ситуация нисколько не взволновала Билли. Она просто вздохнула с облегчением, узнав, что дочь ее жива-здорова. Даже когда Грейс предупредила, что, возможно, долго не сможет позвонить, Билли бодро отозвалась: "Ничего страшного, дорогая моя. Не сомневаюсь, что ты можешь о себе позаботиться". Судя по всему, ситуация, в которой оказалась ее дочь, представлялась Билли увлекательным приключением.
Детство Грейс не было похоже на детство других детей. Мама относилась к ней скорее как к подружке. В их доме не было четкого расписания. Редко выдавался день, когда Билли что-то готовила. Зато не было придирок и нотаций, выпавших на долю всех подруг Грейс. Мать поощряла ее знакомство с разными сторонами жизни и предоставляла ей неограниченную свободу. Папа был человеком такого же склада и ничуть не меньшим мечтателем. Но если Билли направляла всю энергию в творчество, Грэхем тратил свои силы на гуманитарные проекты в развивающихся странах, где пропадал месяцами, а то и годами.
Впрочем, Грейс никогда не сомневалась в любви родителей к ней. Просто эта любовь была не такой, какую питали другие родители к своим детям.
И теперь она наконец может связаться с мамой, не боясь, что Лука прослушивает телефон.
К добру или к худу, но ей больше не нужно постоянно озираться. По крайней мере, до тех пор, пока она не найдет новый путь к спасению.
Лука лежал в постели и слушал, как стихает плач Лили. Дверь комнаты, наскоро оборудованной под детскую, скрипнула, и он услышал в коридоре тихие шаги. Лука пытался закрыть глаза, но они упорно не закрывались вот уже пять часов подряд.
В голове теснилось слишком много мыслей, не позволявших заснуть. Даже снотворное, содержавшееся в болеутоляющем, не помогало отключить мозг.
Он нашел Грейс. После долгих десяти месяцев поисков. Все произошло так стремительно, что минувший день казался сном. Или, скорее, кошмаром?
Он стал отцом. Это его дочь плакала сейчас в темноте. А его жена успокаивала малышку. Грейс снова здесь, под его крышей.
Лука испытывал дикую ненависть. Словно злобный клубок змей обосновался в его внутренностях и терзал их ядовитыми зубами.
Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем возможность собрать вещи Грейс и выставить ее вон. Но он не мог. Луке хватало здравого смысла понимать, что в этом случае больше всех пострадает Лили.
Нет, Грейс понесет наказание иного рода. Отныне, когда они будут принимать гостей или выезжать за пределы поместья, ей придется считаться с ним на каждом шагу. Он больше не потерпит расспросов о своих делах, возражений и споров. Он не потерпит также, чтобы его жена пренебрегала своим внешним видом. Видите ли, ее голова слишком занята очередным творением, и ей ничего не стоит вытереть кисть о волосы или ходить весь день в заляпанной красками одежде. Больше он не станет смотреть на эти выходки сквозь пальцы.
Прежде он не встречал таких людей, как Грейс, – тех, кто видит мир во всем его многоцветье. Женщины всегда с ним соглашались. Все они были похожи друг на друга. Пока не появилась Грейс и не околдовала его, он не сознавал, как ему скучно с ними.
Лука так гордился ее талантом и естественностью, которую она внесла в его жизнь, что меньше всего хотел что-то переделывать.
Он любил Грейс такой, какой она была.
Теперь ей предстоит научиться быть образцовой сицилийской женой.
Сна у него не было ни в одном глазу. Откинув простыни, Лука встал и надел халат, осторожно просунул руку в перевязь.
Свет повсюду был погашен. Грейс и Лили не было нигде. Он открывал все двери подряд и чувствовал, как грудь больно сжимает тисками.
Лука вернулся в комнату Грейс. Чемоданы стояли на полу, явно распакованные. На раковине в ванной лежали зубная щетка и паста, в шкафчике – сумка с туалетными принадлежностями. Зайдя в смежную комнату, он зажег свет. При виде пустой кроватки у него екнуло сердце. На туалетном столике аккуратной стопкой лежали пеленки и всякие детские штучки, назначения которых Лука не знал.
Куда они подевались, черт возьми?
Он раздумывал, не стоит ли разбудить домашних и организовать поиски по всему дому, как в комнату вошла Грейс с Лили на руках и бутылочкой молочной смеси.
Она сразу же выключила свет, бесшумно прошла мимо Луки, устроилась с ногами в старом кресле-качалке и сунула соску в маленький ротик девочки.
– Я хочу, чтобы она поела и сразу заснула, – прошептала Грейс.
– Где ты была? – спросил он, тоже невольно переходя на шепот.
– На кухне, подогревала бутылочку.
Кухня находилась в другом конце особняка. Зимой на рассвете там всегда было жутко холодно.
– Почему ты не попросила кого-нибудь из слуг?
Даже в темноте он разглядел презрительную гримасу на ее лице.
– Все люди спят, кроме твоих охранников.
– Она всегда просыпается так рано?
Грейс кивнула:
– Если повезет, она поспит еще часика два. Я боялась, что после путешествия малышка долго не сможет успокоиться, но она заснула практически сразу.
– В будущем я поручу кому-нибудь греть молоко.
Она закатила глаза:
– Лучше я принесу к себе в комнату чайник и миску.
– Есть персонал, которому я плачу деньги.
– Лука, я не собираюсь с тобой спорить. И не собираюсь никого беспокоить.
– Тебе не кажется, что ты уже споришь?
– Значит, ничего не изменилось. – На ее губах появился намек на улыбку.
Грейс и прежде любила с ним пререкаться, но всегда делала это в мягкой, шутливой манере. Она единственная – помимо матери и Пепе – не считала, что его устами глаголет сам Господь. Там, где Лука видел только черное и белое, она различала тысячи оттенков серого. Грейс помогала ему глубже понять этот мир.
Приняв на себя управление поместьем в двадцать один год, Лука был занят сверх меры. Он поддерживал порядки, заведенные отцом, и старался обезопасить семью от посягательств тех, кто желал бы лишить их всего. На остальное ему не хватало времени.
Вскоре после его женитьбы на Грейс приятель детских лет, Франческо Кальветти, чья семья была злейшим врагом семьи Мастранджело, предложил основать совместное предприятие. Это показалось Луке очень своевременным. Он и сам обдумывал такую возможность. Молодые люди хотели выйти из мрачной тени, брошенной на них уважаемыми отцами, и покончить с враждой, которой они не желали.
Грейс заставила Луку понять, что он ведет жизнь, которая ему в общем-то навязана. Он повторял жизнь своего отца. Его собственные мечты и склонности были принесены в жертву долгу перед семьей. Настало время следовать своим путем.
Но, несмотря на новый смысл, который жена привнесла в его жизнь, Лука не понимал причины ее бегства.
Она решила, что он чудовище. Она сознательно скрыла от него рождение ребенка. Они поссорились? Ссора – еще не повод разбить семью.
– Ты нашла в детской все, что требуется? – спросил Лука.
– Даже с избытком. Спасибо. И спасибо, что поместил меня рядом с ней. – Грейс удобнее устроила Лили на коленях и подняла на него взгляд. Восходящее солнце медленно рассеивало сумрак, и с каждой минутой ее лицо было видно все отчетливее. – Я, по правде говоря, решила, что мне отвели Голубую комнату намеренно. Ведь ты знаешь, что я ее терпеть не могла. Только потом вспомнила, что к ней примыкает смежная комнатка.
– Она будет спать в моей старой колыбельке, – сказал Лука. – Мама велела слугам разыскать ее и привести в порядок.
– Понятно.
Он был не в силах отвести взгляд от ребенка. Его ребенка. Его и Грейс.
Ему захотелось протянуть руку и погладить малышку по щечке, прижать к груди и ощутить ее тепло, вдохнуть сладкий младенческий запах.
Острый шип пронзил сердце, боль была многократно сильнее, чем в ноющем плече. Лука едва не пошатнулся. Кроме того, он испытывал боль совсем иного рода, которую не мог, не должен был испытывать.
Лука всегда легко возбуждался, но Грейс – единственной из женщин – удавалось превратить его в огнедышащую лаву одной лишь призывной улыбкой или движением плеча. Для него не существовало женщины более желанной. Даже изгиб ее лодыжки был эротичным.
Временами Лука готов был поклясться, что Грейс – колдунья. Как еще объяснить ее власть над ним? А неутолимое гибельное желание, отравившее ему кровь? Почему он не ухватился за свободу, когда представился шанс, как поступил бы всякий нормальный сицилиец?
Но управление имением и последние бизнес-проекты не оставляли времени на развлечения. К тому же вся его энергия уходила на поиски Грейс. Ему было не до секса.
И теперь Луке стало тошно при мысли, что его либидо проснулось и что его реакция на жену осталась прежней, несмотря на то что она одета в старый засаленный халат. Пальцы мужчины жаждали погладить ее изящную шею, губы томились от желания прижаться к ее губам…
Лука с трудом поднял глаза, увидел, что Грейс смотрит на него, и прочел на ее лице отраженное, как в зеркале, мучительное томление. Ее острые скулы залил румянец. Она заморгала и отвернулась.
Сжав кулаки, он приказал гулко стучащему сердцу успокоиться.
Чем скорее он найдет себе любовницу, тем скорее освободится от чар этой женщины. И чем скорее перестанет думать о сексе с ней, тем лучше.
– Напиши список вещей, которые нужны тебе и Лили. Завтра я поручу кому-нибудь все купить.
Лука вернулся к себе и включил ноутбук. Все равно заснуть уже не удастся. Работа послужит лекарством, как служила все десять месяцев после исчезновения Грейс. Работа поможет сосредоточиться на вещах, которые действительно того заслуживают, и отвлечет его мысли от лживой, бессердечной самки, на которой он по глупости женился.
* * *
Только Грейс на цыпочках вышла из детской в спальню, как в дверь постучали. Она поспешила открыть ее и заранее поднесла палец к губам:
– Т-ш-ш. Я только-только ее уложила.
– Вот твой паспорт, – сказал Лука без всяких предисловий, не делая попытки переступить порог.
Грейс выхватила паспорт и пролистала его:
– Я боялась, что ты его не вернешь.
– Зачем он мне нужен? – скривился он. – Ты можешь уехать, когда пожелаешь.
– А паспорт Лили?
– Его я сохраню.
Ничего другого она и не ожидала.
– Наверное, нет смысла спрашивать, где именно ты будешь его хранить?
– Ты правильно все поняла. Теперь дай мне телефон.
– Странно, что ты не отобрал его еще вчера.
– Сегодня тоже не поздно.
Она протянула ему мобильник:
– Собираешься поставить маячок?
– Ты стала очень догадливой. Если тебе понадобится позвонить до того, как я его верну, воспользуйся домашним телефоном.
Спокойствие, с которым он говорил, ее бесило. И еще бесила собственная злость.
– Я так и сделаю, – ответила Грейс с вымученной улыбкой. И поскольку Лука по-прежнему стоял у порога, с удовольствием захлопнула дверь перед его носом.
Улыбка увяла, она прислонилась спиной к двери и прижала руки к быстро бьющемуся сердцу.
* * *
Телефон в тот же день принесла горничная. Грейс осторожно взяла его и брезгливо бросила на столик, словно он был грязным. При первой же возможности она купит себе новый.
Но это оказалось не так-то легко сделать.
Когда Грейс через несколько дней решила проехаться с Лили по магазинам, ей подали "мерседес", в котором сидели три бугая. Численность телохранителей возросла.
Грейс везла по улицам Палермо коляску с Лили, окруженная тяжеловесами, и понимала, что дело проиграно. Их присутствие напомнило ей о том, что она больше всего ненавидела в совместной жизни с Лукой. Еще до того, как ей открылось истинное лицо мужа, самым мрачным пятном на семейном небосклоне была невозможность уединиться. Грейс, разумеется, могла беспрепятственно разгуливать по территории поместья, но все время помнила, что за ней постоянно следят скрытые камеры, призванные обеспечивать безопасность семьи Мастранджело. А за пределами владений мужа за ней повсюду следовали вооруженные головорезы. Она даже зубную щетку не могла купить без сопровождения.
Это было ей ненавистно. А теперь дочке придется расти в условиях, где свобода – пустой звук.
А ведь свобода бесценна.
И если она не отыщет путь к спасению, ее девочка никогда не узнает, что значит быть нормальным ребенком. Она не сможет пробовать и ошибаться. Родителям будет известен каждый ее шаг. Где бы она ни была, за ней постоянно будет следить недреманное око отца. Все материальные выгоды, которые дает принадлежность к семье Мастранджело, будут сведены на нет. А если учесть, что отец ее – опасный гангстер…
Нет, Грейс не верила ни секунды, что Лука тронет одну из них хоть пальцем, но вспышки его гнева, которые в последние полгода их совместной жизни случались все чаще, могли напугать не на шутку. Тем более ребенка.
Вернувшись в поместье, Грейс понесла Лили к двери, которая вела в их с Лукой крыло. Но не успела она ее открыть, как откуда ни возьмись появилась Донателла.
– Наверное, тебе будет интересно узнать, что завтра приезжает Пепе, – сказала она.
У младшего брата Луки тоже были отдельные апартаменты, в которые он, правда, нечасто наведывался. Пепе был бунтарем и повесой, не отягощенным грузом ответственности. Но, несмотря на бунтарство, он был предан семье.
Грейс не слишком обрадовалась его возвращению. Пепе конечно же узнает правду о том, что произошло между ней и Лукой. В последний раз, когда они виделись, Лука и Пепе поспорили. Грейс не знала из-за чего, однако спор был жарким, и она испугалась, как бы дело не дошло до драки. У нее до сих пор холодела кровь, когда она вспоминала, как спросила Луку о причине ссоры, и как они сами потом поругались.
– Спасибо, что предупредили. – Грейс вставила ключ в замок и повернула его, но тут на ее руку легла сухая легкая рука Донателлы.
– Почему ты вернулась?
Грейс настороженно взглянула на свекровь. Бесполезно было уверять, что из любви. Отношения с Лукой были настолько прохладными и натянутыми, что все домашние прекрасно видели: у них не все ладно.
– Что сказал вам Лука?
– Лука со мной не откровенничал. Сказал только, что нашел тебя и ты согласилась вернуться. Он до сих пор не объяснил мне, почему ты тогда ушла и что случилось с его плечом.
Грейс побледнела, тряхнула головой, пытаясь прогнать туман, который всякий раз обволакивал ее, когда она об этом вспоминала. Она снова ощутила запах пороха. И еще она вспоминала избитого человека, чьи глаза расширились от ужаса, когда он узнал в ней жену Луки.
– Извините, но будет лучше, если вам все расскажет сам Лука.
Мгновение Донателла смотрела на нее, затем сунула руку в карман и достала ключ.
Грейс вопросительно уставилась на нее.
– Это ключ от твоей студии, – объяснила Донателла. По ее лицу промелькнула тень. – Лука никого в нее не пускал. Он говорил, что она сохранится до твоего возвращения, даже если ты вернешься только затем, чтобы забрать вещи.
– Он так сказал?
В глазах Донателлы блеснул лед.
– Я не так глупа и вижу, что ты вернулась не по своей воле. Но все-таки ты здесь, даже если обстоятельства не нравятся ни тебе, ни моему сыну.
И синьора Мастранджело удалилась.
Глава 5
Прошло еще два дня, прежде чем Грейс решилась.
Оставив Лили с Донателлой, которая была в восторге оттого, что может понянчиться с внучкой, она направилась через густой подлесок, окружавший бывший монастырь, к своему коттеджу.
Ее коттедж. Его подарил ей Лука на свадьбу.
Она хорошо помнила, с каким волнением вошла туда впервые и увидела, на что пошел Лука, чтобы превратить его в настоящую студию. Все внутренние стены первого этажа были снесены, и теперь это была огромная комната, выкрашенная в белый цвет, чтобы усилить естественное освещение. На случай, если муза посетит Грейс в ночное время, он установил лампы дневного света. Здесь были мольберты для холстов любых размеров, сотня всевозможных кистей, и, самое восхитительное, Лука закупил краски всех цветов и оттенков ее любимой фирмы. Грейс была на седьмом небе.
После побега она ни разу не взяла в руки кисть. Ее творческая энергия иссякла, когда она покинула поместье.
Глубоко вздохнув, Грейс повернула ключ в замке и толкнула дверь. В нос ударил запах скипидара и масляных красок, насквозь пропитавший коттедж. На первый взгляд все здесь казалось таким же, как прежде. Холст, над которым она работала, стоял на мольберте, только покрылся тонким слоем пыли. Кисти были расставлены по горшочкам, тюбики с краской в беспорядке разбросаны на столе, чистые и завершенные холсты лежали аккуратными стопками, незаконченные картины, которые Грейс оставляла сушиться, прежде чем продолжить работу, по-прежнему стояли у стен.
Кто-то заходил сюда без нее. Нет, она не обнаружила следы чьего-то присутствия, это было скорее инстинктивное ощущение.
Грейс настороженно поднялась по лестнице на второй этаж. Ощущение того, что здесь кто-то побывал, усилилось, особенно в спальне. Она ночевала в коттедже, если Луки не было дома или он допоздна занимался бизнесом, а такое случалось все чаще на втором году их совместной жизни. Грейс очень не хватало мужа, но она пользовалась возможностью поработать подольше.
Одно женщина знала твердо: если Лука на Сицилии, он непременно придет. Она просыпалась в его объятиях, и они предавались любви, и Грейс говорила себе, что все у них прекрасно.
Заглянув в корзину для белья, она обнаружила свои старые джинсы и запачканную краской толстовку, в которой работала в последний раз.