7
Вскоре после заката Ашерон постучал в дверь Зарека.
Большую часть дня он провел у Артемиды, обсуждая сложившуюся ситуацию. Зарек поднял на ноги всю новоорлеанскую полицию, копы караулят его за каждым углом. Что же теперь делать?
У Артемиды на этот счет было очень определенное мнение.
- Ашерон, дорогой мой, - говорила она скучающим тоном, изящно раскинувшись на своем белоснежном троне, - я тебе уже не раз объясняла, что с ним делать. Все, кроме тебя, давно уже поняли, что он за человек. И в Новый Орлеан я его отправила главным образом для того, чтобы ты своими глазами убедился в том, насколько он безнадежен. Убей его - и дело с концом.
Но Эш не мог с ней согласиться. Лучше кого бы то ни было он понимал неукротимую ярость Зарека, его потребность во всех окружающих видеть врагов - и всегда бить первым.
Вот почему он выпросил для Зарека еще один шанс - последнюю возможность доказать, что он человек, а не бешеный зверь, которого из милосердия остается лишь прикончить.
Эш терпеть не мог о чем-то просить Артемиду. Но не мог и обречь Зарека на казнь, пока еще оставалась надежда.
Он снова постучал, на этот раз громче. Быть может, Зарек спит на втором этаже и его не слышит?
Дверь медленно отворилась.
Эш вошел - и оказался в полной темноте. Но зрение Темного Охотника позволяло ему видеть во тьме, как днем. Усилием мысли затворив за собой дверь, он медленно двинулся вперед, "прощупывая" дом с помощью своих сверхъестественных чувств.
Ага. Зарек - слева, в гостиной.
Включать отопление бывший раб не стал, так что в доме стоял пронизывающий холод. Должно быть, на Аляске Зарек привык к морозам, так что обычная для новоорлеанского февраля погода его не беспокоила.
Эш остановился на пороге. Зарек, обнаженный по пояс, в черных тренировочных брюках, спал на полу возле викторианской софы. Он лежал спиной к нему и при появлении Ашерона даже не шелохнулся. Однако Эш не верил, что Зарек спит.
По остроте и тонкости сверхъестественного восприятия бывший раб не уступал самому Ашерону - и, конечно, не позволил бы чужаку войти в свое логово незамеченным. Без сомнения, он бодрствует и готов к бою.
Эш устремил взгляд на обнаженную спину Зарека. Кожа его была гладкой и чистой - если не считать вытатуированного дракона, обвивавшего пояс. Но так было не всегда. Эш помнил времена, когда спина Зарека была сплошь испещрена безобразными глубокими рубцами - такими, что сам он невольно поморщился, в первый раз увидев эти страшные следы.
В доме отца Валерия Зарек был мальчиком для порки. Всякий раз, когда Валерию или его братьям случалось набедокурить, - доставалось ему.
Кнут оставил свои следы не только на спине Зарека. Шрамы обезобразили его руки и ноги, грудь и лицо. Рубцы, пересекавшие щеку и левый глаз, сделали его уродливым и страшным.
В смертной жизни Зарек смотрел на мир одним глазом, ходил, сильно хромая, и с трудом владел правой рукой.
Перейдя черту и став Темным Охотником, Зарек поначалу не находил в себе сил взглянуть Ашерону в лицо. Он всегда опускал глаза и вздрагивал всякий раз, когда Ашерон к нему обращался.
Обычно Ашерон предоставлял новым Темным Охотникам выбор: оставить на себе полученные при жизни шрамы - или полностью исцелиться. Но в этом случае о выборе речь не шла. Бедняга был так изуродован, что Ашерон исцелил его сам - немедленно, ни о чем не спрашивая.
А затем начал учить его драться и давать сдачи.
Надо сказать, Зарек оказался непревзойденным учеником. Ярость, накопившаяся в нем за долгие годы унижений, вырвалась наружу и дала ему невероятную силу.
К несчастью, она же превратила его в неуправляемого психопата.
- Ну что, великий Ашерон? Так и будешь на меня любоваться - или, для разнообразия, скажешь что-нибудь? - не поднимаясь, поинтересовался Зарек.
Эш вздохнул.
- Что тебе сказать, Зет? Сам знаешь все, что я скажу. Напрасно ты напал на полицейского. Тем более - на троих сразу.
- А что мне оставалось? Тихо-мирно ждать, пока они наденут на меня наручники и препроводят в участок, оставив в обезьяннике дожидаться солнца?
Эш понял, что вступать в дискуссию бесполезно.
- Что произошло?
- Они увидели, как я расправляюсь с даймонами, и попытались меня задержать. Я просто защищался.
- Просто защищался? У одного сотрясение мозга, у второго сломана челюсть, у третьего - три ребра. Хороша самозащита!
Зарек вскочил на ноги и смерил его гневным взглядом.
- Сами виноваты - надо было держаться от меня подальше, я их об этом предупредил!
Эш ответил Зареку не менее разъяренным взглядом. Этот парень умудрялся выводить его из себя быстрее, чем Артемида - а это о многом говорит!
- Черт тебя подери, Зет! На что ты рассчитываешь? Рано или поздно - и скорее рано - моему терпению придет конец, и я перестану вступаться за тебя перед Артемидой!
- В чем дело, ваше высочество? Плохо переносите возражения и критику? Да, такое случается с детишками из хороших семей. Растут на приволье, всеобщие любимчики, делают что хотят, и никто им слова не скажет... Интересно, отчего ты вообще стал Темным Охотником? Кто-нибудь тебе на ногу наступил и не извинился?
Эш прикрыл глаза и сосчитал до десяти. Медленно. А потом еще раз.
Зарек смотрел на него с обычной злобной ухмылкой. Бывший раб его ненавидел, но Эш не принимал это близко к сердцу, зная, что Зарек ненавидит всех и каждого.
- Знаю, что ты обо мне думаешь, великий Ашерон! Тебе меня жаль. Но я не нуждаюсь в твоей жалости! Думаешь, я забыл, как ты смотрел на меня при первой встрече? Ты старался этого не показывать, - но я-то помню ужас в твоих глазах!
Ты решил сделать доброе дело. Подобрал несчастного калеку, обогрел, отмыл, исцелил... И что же, думаешь, за это я буду лизать тебе башмаки и целовать задницу? Не дождешься!
Эш глухо зарычал. Больше всего ему сейчас хотелось схватить этого ублюдка и как следует шмякнуть об стену.
- Не доводи меня, Зет. Не забывай: только я стою между тобой и такой ужасной загробной жизнью, которую даже ты не в силах себе вообразить!
- И что с того? Ну, убей меня. Думаешь, я этого боюсь?
К несчастью, нет. Зарек ничего не боялся и ни в грош не ставил собственную жизнь - ни в прежние времена, ни сейчас, став Темным Охотником. Но никогда Эш по доброй воле не приговорит Охотника к вечным мукам в Царстве Теней. Сколь ужасна эта участь, ему, увы, известно не по слухам.
- Сбрей бороду, сними серьгу, спрячь свои чертовы когти. Веди себя тихо и не попадайся на глаза копам.
- Это приказ?
Взмахнув рукой, Эш поднял Зарека в воздух и чувствительно приложил головой о потолок.
- Хватит испытывать мое терпение! Я сыт тобой по горло!
Зарек только расхохотался:
- В Диснейленде работать не пробовал? За такой аттракцион будешь бабки грести лопатой!
Эш зарычал громче, обнажив клыки, - в его рыке слышались злость и бессилие.
Чем напугать человека, которому плевать на все, включая собственную жизнь? С Зареком он чувствовал себя беспомощным, словно отец с великовозрастным сынком-хулиганом.
Подавив в себе желание свернуть этому психопату шею, Эш опустил его на пол.
Едва ноги Зарека коснулись пола, он как ни в чем не бывало подошел к своей сумке, достал пачку сигарет.
Пожалуй, больше дразнить Ашерона не стоит. Он подошел к опасной черте. Как бы там ни ныло, Ашерон способен испепелить его одним щелчком пальцев. Но вряд ли на это решится - ведь в нем до сих пор слишком много человеческого. Ашерон сохранил в себе сострадание к людям - слабость, которую Зарек никогда не понимал. Его никто не жалел - с какой стати он будет кого-то жалеть?
Он зажег сигарету.
- Канал и окрестности сегодня патрулирует Тейлон, - поворачиваясь к дверям, сказал Ашерон, - а ты возьми на себя район между Джек-гон-сквер и Эспланадой.
Зарек выпустил клуб дыма.
- Все указания на сегодня?
- И, ради самого Зевса, Зет, обойдись без глупостей!
Ашерон открыл дверь взглядом и скрылся.
Зажав в зубах сигарету, Зарек пригладил спутанные черные волосы.
"Обойдись без глупостей!"
А что такого он сделал?
Разве он виноват, что неприятности следуют за ним по пятам? Впрочем, что правда, то правда: сам он от них не бегает. Много лет назад он научился грудью встречать удары и терпеть боль.
Зарек стиснул зубы, вспомнив прошлую ночь. Он увидел на улице пару даймонов. Прислушавшись к их разговору, узнал, что они собираются сделать с Саншайн. Пошел за ними, довел до темного переулка, где можно было без свидетелей с ними разобраться...
И вдруг, откуда не возьмись, - трое дуралеев-копов и четыре пули в бок!
Поначалу Зарек ничего плохого не замышлял. Собирался сдаться полиции, а потом позвонить Нику, чтобы тот выкупил его под залог. Но один из копов треснул по его спине дубинкой - и все благие намерения Зарека отправились прямиком в ад.
Мальчиком для порки ему больше не бывать!
Он не позволит себя трогать. Никому. Никогда.
Солнце стояло высоко над болотом. Тейлон спал безмятежным сном, а Саншайн, сидя у порога его хижины, заканчивала пейзаж, заказанный ей Камероном Скоттом. И пыталась понять, что она здесь делает.
Зачем она вообще отправилась сюда ночью вместо того, чтобы ехать, как собиралась, ночевать к брату?
Внезапное "откровение" об их прошлой совместной жизни порядком ее напугало.
Итак, она была его женой. Тихой покорной женушкой, для которой в любимом муже был сосредоточен весь мир. Этакой идеальной домохозяйкой.
При этой мысли Саншайн вздрогнула. Она вообще не хочет замуж!
Больше - ни за что.
Для женщины брак - ловушка. Вышла замуж - и прощай, свобода! Бывший муж наглядно объяснил ей, что хочет видеть мужчина в своей жене: кухарку, горничную, прислугу - плюс секс по первому требованию.
Друзья считали их с Джерри Ганье прекрасной парой. Познакомились они в художественной школе. Байронический вид, томный взгляд, мерные кудри до плеч... словом, Саншайн влюбилась по уши.
Было время - смешно вспомнить: считала, что без него не может прожить ни дня.
Она наивно полагала, что они с Джерри - две горошины из одного стручка. Он - многообещающий молодой художник? Она тоже. Он работает без устали? Она тоже. Она уважает его творческие порывы, - и он, разумеется, будет уважать ее потребность творить...
Однако вышло совсем не так. У Джерри, оказывается, были свои представления о браке. Творить будет он, а жена (она же служанка, она же добрая мамочка) должна обеспечивать ему нее условия для этого. Его потребности, его желания - всегда на первом месте. Ее нужды - по остаточному принципу.
Вместе они продержались два года, четыре месяца и двадцать два дня.
Положим, не все было так плохо. В чем-то Джерри ей нравился до сих пор. Порой она скучала по его обществу. Иногда даже задумывалась о том, что жить одной как-то тоскливо... Но ни за что на свете больше не собиралась отвечать за то, куда кто-то другой засунул свои носки! Боже правый, она и собственные-то носки с трудом находит! И никогда больше не будет (бросать работу и бежать в магазин, потому что у кого-то другого закончились яйца, необходимые ему для изготовления красок! Сам он, разумеется, в магазин не пойдет. Он очень занят. Он творит. А ее творчество может подождать. В этом вопросе Джерри был тверд, как скала.
Нет, никогда больше она не согласится полностью раствориться в мужчине! Ей нужна собственная жизнь.
Тейлон - отличный парень, но в этом, кажется, очень похож на нее. Одиночка, превыше всего ценящий независимость. Им хорошо вместе, но, похоже, по большому счету они несовместимы.
Она рано встает и пишет при свете дня - он спит весь день напролет и бодрствует ночью. Она любит тофу и мюсли, он - кофе и гамбургеры.
С Джерри у них было одно расписание, одинаковые взгляды и вкусы, - и чем это кончилось? Если уж с человеком, очень похожим на нее, она не смогла ужиться, - с Тейлоном и подавно ничего не выйдет.
Нет, надо выбросить из головы дурацкие фантазии и вернуться к своей жизни.
Скоро Тейлон встанет, они пообедают, а потом она попросит отвезти ее домой.
Тейлон спал неспокойно - впервые за многие годы ему снилась жена. Прежде она не присутствовала в его снах - по той же причине, по которой не впускал ее в свои мысли. Не осмеливался. Воспоминания о Нинье могли разорвать ему сердце.
Но сегодня она была с ним. Во сне они снова были вместе.
Сидя у ярко горящего очага, она шила детскую распашонку. Нинья была на последних месяцах беременности, но в глазах Тейлона выступающий живот ее не портил - она оставалась той же красавицей, той же чудной, соблазнительной Ниньей, при взгляде на которую у него вскипала кровь и сердце наполнялось любовью.
Ни суровое дядино воспитание, ни недоброжелательность сородичей не могли научить Тейлона любви. Что значит быть любимым - он узнал только от Ниньи.
Проворно работая иглой, она напевала ту же колыбельную, которую пела ему, совсем малютке, мать.
Боги, как измучился он сегодня вдали от нее! Как устал от битвы, от крови, от непосильных требований, возложенных на него кланом после гибели дяди!
Устал от косых взглядов и шепотков за спиной.
Он еще совсем молод, но сейчас чувствовал себя древним стариком, и на сердце у него лежал тяжелый холодный камень.
Пока не увидел Нинью. Она одна умела отогревать его душу. Рядом с ней ему всегда становилось легче и теплее.
Как же он ее любит!
Он подошел к ней, сел у ее ног, положил голову ей на колени. Малыш у нее в животе протестующе дернул ножкой.
- Ты вернулся! - проговорила она, опустив руку ему на голову.
Он молчал. Не мог сказать ни слова. Ему сегодня не хватило сил даже на то, чтобы снять с себя доспехи или смыть кровь.
Он не мог ждать ни секунды - должен был ощутить ее нежное, успокаивающее прикосновение, должен был убедиться, что она с ним и в безопасности.
Она одна могла облегчить его сердечную муку.
Королева Ора погибла. Страшной смертью. Она не вышла к полуденной трапезе, Тейлон отправился ее искать - и нашел в лесу изувеченное тело.
Это страшное зрелище он не забудет, даже если проживет тысячу лет. Оно навеки останется в тайниках его памяти - рядом с воспоминанием о матери, умирающей у него на руках.
Чуть позже Тейлон подслушал, как воины шепчутся об этом убийстве.
"Это проклятие богов! -объяснял своему брату дюжий Парт, не подозревая, что Тейлон стоитуних за спиной и слышит каждое слово. - Он - сын шлюхи. Его мать легла с друидом и породила на свет проклятое потомство. Теперь все мы за это заплатим. Боги покарают всех нас.
- Что же, ты хочешь в бою оспорить право Спейрра на корону?
- Только глупец станет вызывать Спейрра на бой - ведь в битве и сам Кухулин с ним не сравнится!
- Тогда молись всем богам, чтобы он тебя не услышал!"
Тейлон зажмурился и стиснул зубы, тщетно стараясь стереть из памяти жестокие слова. Он знал - этот шепот будет преследовать его до конца жизни.
- Спейрр! - Нинья погладила его по щеке. - Они все убиты?
Спейрр кивнул. Рядом с телом тетки он нашел галльский кинжал - ясное указание на убийц. Доставив тело домой, собрал воинов и отправился мстить северным соседям.
- Теперь я в самом деле проклят, Нин, - с трудом вымолвил он. Много лет он жил, беспрерывно доказывая всем, что грехи родителей не имеют над ним власти, - и что же? Все-таки оказался проклят - за собственный грех. - Надо мне было послушать тебя после того, как погиб дядя. Не следовало мстить северному клану. Теперь все, что мне остается, - жить в страхе и гадать, что отнимут у меня боги в следующий раз.
В глубине души он уже знал, что они отнимут. Нет у него более драгоценного сокровища, нет на земле более дорогого ему человека, чем женщина, которую он сейчас держит в объятиях.
И она умрет.
Из-за него.
Его вина. Все это - его вина.
Он навлек гнев северных богов на себя и на всех, кто ему дорог.
Теперь - наказания не остановить. Нинью не спасти.
Невыносимая боль раздирала его душу.
- Я принес жертвы Морриган, но друиды говорят, этого недостаточно. Что же мне делать?
- Но, быть может, это последняя смерть? Быть может, на этом все закончится?
Всей душой Спейрр надеялся на это! Потому что иначе...
Nae! Он не может потерять Нинью! Пусть боги возьмут все, что угодно, - только не ее!
Сон перенесся в будущее: прошло несколько недель - и теперь жена Тейлона в муках рожала на свет его дитя.
В спальне было сильно натоплено. Измученная Нинья изнемогала от жары, и повитуха растворила окно. На улице крупными хлопьями падал снег.
Нинья всегда любила снег, - и эта картина показалась им обоим добрым предзнаменованием. Быть может, вместе с появлением на свет ребенка для них начнется новая жизнь, откроется новая надежда?
- Тужься! - приказала повитуха.
Нинья пронзительно закричала и впилась ногтями ему в руку. Тейлон склонился к ней, прижал ее к себе, прильнул щекой к щеке.
- Я здесь, любовь моя. Я тебя держу. Не бойся.
Тело его жены изогнулось в страшном напряжении, затем расслабилось... и на руки повитухе вылетел крошечный младенец.
Нинья тихо и счастливо засмеялась. Тейлон поцеловал ее в щеку и крепче прижал к себе.
Но радость их длилась лишь мгновение. Как ни старалась старуха, ребенок не кричал.
- Он мертв, - объявила женщина.
Эти слова прогремели у него в голове погребальным колоколом.
- Nae!- воскликнул он. - Он просто спит! Разбуди его!
- Nae, мойtriath. Твой сын родился мертвым. Мне очень, очень жаль.
Нинья забилась в рыданиях.
- О Спейрр! Прости, что я не смогла стать для тебя хорошей женой и родить тебе сына! Прости, что подвела тебя!
- Не говори так, Нин! Это неправда!
В ужасе и скорби, прижимая к себе убитую горем жену, он смотрел, как повитуха обмывает и одевает крохотное тельце его сына.
Он не мог оторвать глаз от мертвого младенца.
Десять крошечных пальчиков на руках, девять на ногах. Щетка густых черных волос. На маленьком личике - безмятежный покой. Здоровый на вид, красивый... самый прекрасный ребенок на свете. Его сын.
Почему же он умер?
Почему не смог жить - или не захотел?
Тейлон не мог с этим смириться. Все существо его протестовало против смерти, протестовало яростно и страстно. Быть может, еще осталась надежда... быть может, сейчас, вот сейчас он все-таки закричит...
Ведь это - их сын!
Их драгоценный первенец.
Еще несколько дней назад он брыкался в животе у матери - ему не терпелось выбраться наружу. Он был здоров и силен, как и его мать. Для смерти не было причин... кроме преступления Тейлона.