- А я - серая мышь, - вместе со стоном вырвалось у нее. - Меня Петька так и зовет: серая, бледная мышь.
- Я тоже такая была, - призналась я.
- Да ну?
- Честное слово. А затем поняла - хватит! Мышей и так слишком много, я не хочу быть одной из них.
- Да и кому я нужна с тремя детьми?
- Себе, - не раздумывая, ответила я. - Почему ты всегда думаешь о ком-то другом, но никогда не думаешь о себе?! Если ты нужна себе, то, несомненно, найдется человек, которому ты тоже станешь нужна. - Я внимательно посмотрела на Антонину и взволнованно произнесла: - Послушай, а ведь ты красивая женщина. Зачем же ты свою красоту прячешь?!
- Ты шутишь?
- Я серьезно. - Вынув шпильки из волос Антонины, я распустила ее густые, с ранней сединой, волосы.
- А ты что, волосы вообще никогда не красишь?
- Нет, - замотала она головой.
- Почему? Седина вовсю лезет. Завтра же купи краску и покрась волосы.
- А в какой цвет?
- А ты лучше сходи в парикмахерскую, там тебе посоветуют. Чтобы поэффектнее было, поярче, чтобы мужики начали оглядываться.
- Да что им на меня-то смотреть? - смутилась Антонина.
- Не скажи. Я же ведь тоже не красавица, просто умею свои недостатки превращать в достоинства. Я согласна, что писаной красавицей стать невозможно, но ведь можно попробовать! Можно быть красивой в своих словах, поступках. Нужно верить в собственную неотразимость, и всегда найдется мужик, для которого ты станешь королевой красоты.
- Послушай, откуда в тебе все это? Ты же такая молодая…
- Не знаю, это все Ялта. Она, родная. У меня в вашем городе произошла переоценка ценностей. Она заставила меня поверить в себя и в свою исключительность. Она, родимая, заставила меня взглянуть на себя другими глазами и понять, что мое сегодняшнее одиночество - это не расплата за неудавшуюся любовь, а божий подарок. Ялта подарила мне чувство собственного достоинства. Я знаю, что больше не хочу, чтобы мое тело считалось вещью, которое обязательно должно принадлежать какому-нибудь хозяину. Теперь оно принадлежит мне, и мое одиночество - совсем не одиночество, это моя свобода. Я свободна! Понимаешь? - На моих глазах закипели слезы.
- Понимаю, - кивнула Тоня и протянула мне носовой платок.
- Тонечка, я в Ялту еще вернусь. Я обязательно приеду в этот город, потому что я его полюбила. Она слишком многое во мне изменила.
- Возвращайся.
- Я вернусь сюда совсем другой, и мы пойдем с тобой в ресторан. Обещаешь?
- Да, - кивнула Тоня.
- А Петьку не будешь бояться?
- С тобой - нет. Твои слова придают мне силы.
- Ты покрасишь седые волосы, и мы гульнем на всю катушку. Я поняла, что Ялта для успешных людей, а тех, которые еще не достигли успеха, она обязательно изменит. А я стану успешной. Тонька, ты в меня веришь?
- Да, да, - не раздумывая, ответила она. - Ты не такая, как все. Я с тобой немного поговорила, и мне жить захотелось. Понимаешь, жить?!
- Ну вот и хорошо. Жизнь налаживается! Язакончу юридический, стану востребованным адвокатом, и ко мне обязательно придет успех.
- А я покрашу волосы в ярко-рыжий цвет, - пообещала мне Тоня.
- Мы с тобой пройдемся по набережной. Мужики будут, глядя на нас, шеи сворачивать, - говорила я сквозь слезы. - Понравился мужик - закрутила роман. Надоел - пинка под зад. Следующий!
Мы с Тоней смеялись и плакали одновременно.
- А давай сейчас напьемся? - предложила мне Тоня.
Она ушла и через пару минут вернулась с бутылкой самогонки.
Глава 21
Мы расположились на крыльце, пили самогонку, закусывали солеными огурцами и говорили про мужиков.
- А давай переоденемся? - предложила я Тоне. - У тебя же фигура хорошая. Какого черта ты в таких бесформенных платьях ходишь?
- У меня груди почти нет.
- Ерунда. Важно не то, какая у тебя грудь, а то, как ты умеешь ее подать. А ну-ка, переодевайся. Ты же Петьку не боишься?
- Нет, - замотала головой Тоня.
- Вот и отлично. Платье немного запылилось от взрывной волны, но ничего страшного. Переодевайся, я тебя отряхну.
- От какой взрывной волны?
- Да это я так, ерунду сказала.
Как только мы с Тоней поменялись одеждой, я отошла на пару шагов назад и воскликнула:
- Господи, какая же ты красавица! У тебя самая красивая в мире грудь! Понятно?
- Да.
- А размер обуви у тебя какой?
Выяснив, что у Тони тот же размер, что и у меня, мы обменялись с ней и обувью.
- Тоня, когда я к тебе в гости приеду, ты должна выглядеть так же. Обещаешь? - спросила я, наливая самогонку по рюмкам.
- Я постараюсь.
- А если Петька драться полезет?
- Я его сковородкой по голове огрею, - грозно ответила подвыпившая Тоня.
- Это правильно, - подметила я. - И посильнее.
- Достанет, так по башке дам, что он уже никогда не встанет. Убью гада, если хоть на сантиметр ко мне приблизится. На суде скажу, что это была самооборона.
Я посмотрела на Тоню восхищенно и покачала головой.
- Слушай, я тебя не узнаю. На тебя так самогонка благотворно действует…
- Замочу гада, - вновь повторила Тоня и пропустила еще рюмку. - Со мной шутки плохи: будет себя плохо вести - яйца оторву.
- Здоґрово! Он тогда гулять не будет: без яиц гулять не интересно.
- Да пусть прыгает, пока прыгалка работает, только бы в мою жизнь не лез. Я еще кафе в свои руки возьму, а он пусть белье за постояльцами стирает и собак кормит. Настька, когда ты в следующий раз приедешь, мы пойдем куролесить в самый лучший ялтинский ресторан. Ты мне веришь? - Тоня просто на глазах менялась в лучшую сторону.
- Верю.
- Спасибо. Я ВСЕ СМОГУ, И У МЕНЯ ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ! Петьку как работника держать буду. Он сам в сараях убирать будет, а выручку мне станет носить, - деловито продолжала Тоня.
- Ты что, разводиться собралась?
- Понятное дело - на хрен он мне нужен! Как ты думаешь: Петьку прямо сейчас сковородкой прибить или пусть пока поживет до более подходящего случая? - пошатываясь, спросила меня Тоня.
- Пусть пока живет, - вынесла я свой приговор. - Глядишь, в хозяйстве пригодится.
- Как скажешь. Нужно на права сдать, хочу машину у него отобрать, - решительно произнесла Тоня. - Пусть пешком ходит.
- Правильно. Нечего ему на машине ездить. Вон брюхо какое наел, пусть жир сбрасывает.
Допив бутылку, мы крепко обнялись и запели наши русские народные песни. Из своих чуланчиков стали выползать сонные постояльцы. Некоторые присоединились к нашему дружному хору.
- Видишь, Тонька, - говорила я пьяно. - Если хотим, мы все умеем быть добрыми. Просто жизнь, сука такая, делает нас злыми. А ведь мы - лапочки! Смотри, даже никто не возмущается, что мы нарушили их сон. Нам подпевают. Это солидарность! Понимаешь, у нас еще есть солидарность?!
- Понимаю, - кивала Тонька. - Мы все любим друг друга. Просто те, кто там, наверху, играют в свои игры и хотят, чтобы мы друг друга не любили. Ты кто по национальности?
- Русская, - ответила я.
- А я - украинка. Ты меня любишь?
- Очень.
- И я тебя тоже. - Тонька показала пальцем на небо и усмехнулась. - Пусть эти, кто там, наверху, хоть об стену головой бьются и натравливают нас друг на друга, но хрен они добьются, чтобы мы когда-нибудь друг друга разлюбили. Фиг им! Они просто делают деньги на всем, на чем можно, даже на любви. Они делают деньги ради денег, но им никогда не понять, что такое любовь и солидарность. Они не знают, что мы единое целое, родственные души. Мы родные! Невозможно разорвать связь между нашими народами! Мы - сестры по крови!
- Я с тобой полностью согласна, - поцеловала я Тоньку.
Антонина принесла еще самогонки, закуски и стала угощать постояльцев. Для этого она вынесла из дома все стулья.
В этот момент рядом с нами нарисовался Пётр.
- Что здесь творится? - свел он брови.
- Петь, а ты где был? - ответила ему вопросом на вопрос Антонина.
- Да так, - замешкался с ответом Пётр. - Лампочку одной постоялице вкручивал. У нее там что-то со светом, короткое замыкание. Пришлось чинить.
- Ну что, вкрутил лампочку-то?
- Вкрутил.
- А то иди, дальше вкручивай, пока патрон работает!
- А ты что здесь устроила?
- Петя, свали от греха подальше, - пьяно ответила Антонина. - Мы тут общим собранием постановили…
- И что же вы постановили?
- Мы тебя в должности разжаловали, - бесстрашно ответила Тоня. - Ты теперь не комендант общежития, ты - завхоз. Будешь хозяйственной частью заниматься и по совместительству лампочки вкручивать тем постоялицам, которые в этом очень сильно нуждаются. Благо патрон у тебя на троих рос, а одному достался.
- Ты что несешь?! Или совсем стыд потеряла? - зашипел Пётр. - А ну-ка брысь под лавку! - Пётр было поднял руку, чтобы ударить жену, но она выпрямилась и посмотрела на него так, что он моментально опустил руку.
- Только попробуй хоть пальцем тронь, - бесстрашно сказала Антонина. - Засажу, гад, за решетку. Вон сколько свидетелей, все подтвердят. Ты мне, Петя, за все ответишь! И за мою погубленную молодость, и за мое здоровье, подорванное твоими побоями, и за дочерей, которые живут в страхе и боятся тебя как огня!
- Что ты этим хочешь сказать? - прищурился Пётр.
- Развод, Петенька! Развод! - со слезами на глазах произнесла Тоня. - Развод и раздел имущества.
- Что?
- Что слышал! И вон из моего дома! Вон из моей жизни! Собирай свои пожитки и пошел прочь!
- Это мой дом!
Пётр хотел броситься на Антонину, но постояльцы не позволили ему это сделать.
- Это мой дом! - вопил Пётр.
- А вот и нет, - спокойно ответила Тоня. - Это дом моих детей, а ты поищи себе другое жилище.
- Я тебя убью, - беспомощно произнес Пётр.
- Кишка тонка, - рассмеялась Антонина. - Ты же слабак, Петя, дохлое существо. Только такой упырь, как ты, может поднять руку на женщину! Ты же, кроме как руки распускать, ничего не умеешь, Петя. Жену лупить да лампочки на халяву вкручивать!
- Молодец! - встряла я и ожгла Петра злобным взглядом.
Петька подхватил недопитую бутылку и скрылся из виду.
- Тоня, ты справишься. Развод - это маленькая смерть. Ты должна быть готова к тому, что сначала будет очень тяжело, но ты не сдавайся. Потом станет легче. И пожалуйста, судись за каждый стул. Гордость при разделе имущества никому не нужна. Можно, конечно, взять троих детей, оставить мужику дом и уйти в никуда. Только это не гордость и не чувство собственного достоинства - это великая глупость. Мужик приведет в дом новую женщину, будет жить себе припеваючи, а ты будешь всю жизнь скитаться вместе со своими детьми. Так поступают только от глупости. Как бы ни было стыдно, борись в суде за каждую тарелку и вилку. От Пети не убудет. Он быстренько найдет себе бабу с квартирой и заживет как король. Сейчас одиноких женщин с квартирами больше чем нужно. А у тебя - малыши, и, кроме тебя, о них больше подумать некому. Помни об этом!
- Ты права, - сквозь слезы произнесла Тоня.
- Это не унизительно - бороться за то, что принадлежит тебе и твоим детям. От этого зависит твоя дальнейшая жизнь и будущее твоих дочерей.
- Я знаю. Настька, а ты не забывай про Ялту и про двух успешных женщин. Пожалуйста, только не забывай!
- Я приеду. Я обязательно приеду, - пообещала я Тоне. - Не опускай рук, не сдавайся и все будет отлично!
- Я хорошая ученица, - Тоня улыбнулась. - Действительно, пора браться за ум!
- Будь счастлива, Тонечка! Я тебя никогда не забуду, так и знай!
Глава 22
Утром я решила уехать. Я искала Влада на пляже, но его нигде не было. Вся Ялта гудела, что ночью был взорван с машиной крупный ялтинский авторитет, один из тех, кто контролировал жизнь города. Я села на лавочку к двум сплетничающим женщинам и поинтересовалась:
- Простите, а вы не знаете, что сегодня ночью произошло?
- Как? Вы еще не знаете? - изумленно посмотрели на меня подружки. - Вчера машину криминального авторитета взорвали.
- И он погиб?
- Ну а вы сами как думаете? Конечно, погиб. И он, и один из его охранников. Второго вроде как покалечило.
- Надо же…
- Говорят, в его машину гранату подложили.
- Да не просто гранату, - поддержала ее вторая женщина. - А гранату, нашпигованную чугунными осколками, которые разлетаются в радиусе двухсот метров.
- Боевая граната, - покачала головой другая. - У нее предохранительное кольцо отсутствовало. Чека была зажата между сиденьем и дверцей автомобиля. Один из охранников открыл дверцу машины, и прозвучал взрыв.
- А откуда вы знаете такие подробности? - поинтересовалась я.
- По радио говорили.
Встав с лавки, я двинулась по набережной. Вголове птицей билась мысль, что сейчас в моей сумке лежит дискета. Человека, который мне ее дал, больше нет, и хранить ее, по всей вероятности, уже не имеет смысла. Но все же какое-то внутреннее чувство говорило мне, что я должна ее сохранить, потому что эта дискета может стоить мне жизни.
- Настя!
Подняв голову, я увидела Влада и бросилась ему на шею.
- Господи, как же хорошо, что я тебя нашла! Как же хорошо!
- А я тебя искал. Хотел с тобой попрощаться, мы сейчас с ребятами уезжаем.
- Я с вами.
- Правда? А как же твоя консумация?
- Видишь, какое на мне платье ужасное? Это говорит о том, что все мои ялтинские похождения закончились.
- Действительно. Откуда у тебя такая хламида?
- Его подарила мне одна успешная в будущем женщина.
- Что значит "успешная в будущем женщина"?
- Это женщина, к которой обязательно придет успех, потому что она в него верит. Так что, можно с тобой в Москву?
- Без проблем.
Через час я уже сидела в микроавтобусе рядом с Владом. Он держал меня за руку и не сводил глаз. У него были теплые руки и бездонные глаза. В него можно было влюбиться, а быть может, и полюбить, но я еще не была к этому готова. Слишком свежи были воспоминания. К вечеру мы остановились, чтобы немного перекусить и размяться. Друзья у Влада и в самом деле были просто замечательные. Парни достали мангал и быстро сделали шашлык.
- А ты что постоянно в рубашке с длинными рукавами, тебе не жарко? - поинтересовалась я у Влада, который кормил меня шашлыком прямо с рук. Я почувствовала, что мой вопрос привел его в замешательство.
- Настька, я обгорел. Облез - ужас. У меня кожа слишком чувствительная.
- А ну-ка, покажи!
- Прекрати…
- Ну, покажи… - канючила я, как маленькая девочка.
- Да прекрати ты, я тебе сказал!
Ребята смеялись и уплетали шашлык, запивая его красным вином. Влад взял меня на руки и понес в лес.
- Я хочу тебя, - прошептал он мне на ухо. - Боже, как же давно и сильно я тебя хочу…
А я не стала сопротивляться. Я тоже хотела его, и давно так страстно ни с кем не целовалась. Влад нашел для нас зеленую поляну и опустил меня на траву.
- Ты мне очень сильно нравишься, - горячо шептал Влад, задирая на мне платье.
А я стала расстегивать пуговицы на его рубашке и вдруг резко остановилась.
- Настя, господи, какая у тебя грудь… Какая грудь…
На теле Влада были отчетливо видны следы свежих укусов. Молча я стала осторожно снимать с Влада рубашку и незаметно осматривать его тело. Кто-то сильно его поцарапал: до крови, до шрамов. Влад, потеряв голову, страстно ласкал меня, закрыв глаза. Сняв с Влада рубашку, я интуитивно запустила руку в карман рубашки и… нашла обломок ярко-красного женского ногтя. Мне хотелось закричать на весь лес, но я не стала этого делать, потому что ужасно испугалась. Зажав страшную находку у себя в кулаке, я обратилась к Владу:
- Послушай, хватит. Я больше не хочу!
Влад поднял голову и удивленно посмотрел на меня.
- Настя, я сделаю тебе хорошо, - задыхаясь, прошептал он.
- Нет! - Я резко освободилась из его объятий и принялась поправлять одежду.
- Но почему?
- Потому что одной девушке ты уже сделал плохо.
Я раскрыла ладонь и показала Владу обломок ногтя.
- Что это?
- Это ноготь Марины, которую ты хладнокровно задушил той ночью.
- С чего ты взяла, что это ее ноготь?
Влад хотел выхватить у меня улику, но я крепко зажала ее в кулаке и стала потихоньку пятиться.
- Этот кусочек лежал в кармане твоей рубашки. Видимо, Марина чувствовала, что ты хочешь ее задушить, и сунула тебе в карман эту улику.
- Ты что несешь? С чего ты взяла, что это Маринкин ноготь? Сколько девушек так же ярко красят ногти…
- А это установит экспертиза.
- Какая еще экспертиза?
- Обыкновенная. - Я говорила и по-прежнему пятилась от Влада.
Он поднялся и принялся нервно надевать рубашку.
- Теперь я знаю, почему ты носишь в жару рубашку с длинными рукавами. Совсем не потому, что ты сильно обгорел, а потому, что Марина кусалась, царапалась и сопротивлялась перед тем, как ты ее задушил. Она очень хотела жить, впрочем, как и все мы.
- Что ты такое несешь?
- И я тебе нужна не потому, что нравлюсь, я - твое стопроцентное алиби. Ты боишься, что следователь докопается до сути и алиби, которое обеспечили тебе друзья, не подтвердится. Тогда тебе буду нужна я.
- Настя, я тебе сейчас все объясню…
- Ничего не надо мне объяснять! Я и так все знаю.
- Понимаешь, Маринка сама виновата. Она забеременела и шантажировала меня, чтобы я на ней женился. Это не входило в мои планы. Она мне жить не давала! У меня институт, карьера, фирма отца… Она никак не вписывалась в эту жизнь со своим ребенком…
- Это ты расскажешь на суде.
- На каком еще суде? - позеленел Влад.
- На котором тебя будут судить за убийство беременной женщины!
- Ты должна мне помочь и обеспечить мое алиби.
- Нет уж, дорогой. За убийство ты будешь отвечать по закону.
- Ах ты, шлюха ресторанная…
Влад поднял с земли камень и погнался за мной. Я побежала, но он метким броском сбил меня с ног. У меня потемнело в глазах, и я на секунду потеряла сознание. Влад схватил меня за шею и принялся душить.
А я… Я не могла сопротивляться, потому что почти ничего не видела и уже не дышала, я даже не могла плакать. Мне было жаль умирать и знать, что две успешные женщины уже никогда не встретятся в самом дорогом ресторане Ялты. Одна будет задушена в лесу, и в ее зажатом кулаке найдут яркий обломок ногтя. А вторая, скорее всего, будет убита собственным мужем-деспотом, с которым прожила в постоянном страхе много-много лет.
Я уже почти ничего не видела, только какой-то темный тоннель, по которому, взявшись за руки, идут две подруги…
Последнее, что пронеслось в моей голове, - это стихотворение какого-то неизвестного мне автора:
Люди, мне холодно.
Прошу вас, помогите.
Мне холодно, ведь я
Совсем одна.
Но вместо помощи
Со всех сторон твердили:
Ты сильная.
Согреешься сама.
Яркая вспышка света… А затем полная темнота.