- А я как раз собирался тебя об этом спросить. Знаешь, у тебя изменились глаза, кожа, тело, и это мне напомнило Бет. Значит, я не ошибся.
Он улыбнулся, довольный то ли этой новостью, то ли своим собственным чутьем.
- Еще десять дней - и я свободен.
- Я не думаю, что это твой ребенок.
Бронзино пристально взглянул на нее. Джейн выдержала его взгляд.
- Я встретила другого мужчину и хотела тебе об этом сказать. Не в такой ситуации, конечно. Очень жаль. Не злись. Все это слишком больно. Я решила сделать аборт.
Изменившись в лице и сгорбившись, словно старик, Бронзино медленно подошел к глубокому креслу, обтянутому черной кожей, стоявшему перед письменным столом. Опустившись в него, он принялся играть с шариковой ручкой, снимая и надевая на нее колпачок. Зазвонил телефон. Он поднял трубку.
- Да… Нет… Я позвоню ему через пару минут.
Положив трубку, Норман холодно взглянул на Джейн.
- Зачем ты пришла?
- Мне нужен отпуск. Я не могу вести занятия. После аборта я хотела бы погостить несколько дней у своих родителей.
- А кто будет за тебя работать? Я?
Она не ответила.
- Ты думаешь, что студенты платят двадцать тысяч долларов в год, чтобы ты трахалась направо и налево?
По щекам Джейн потекли слезы. Она встала.
- Кто он?
Голос Нормана смягчился. В его глазах она увидела столько страдания, что, уже взявшись за ручку двери, остановилась.
- Он преподает на факультете истории искусств, - сказала Джейн и, подумав, что отсутствие Эрика успокоит Бронзино, добавила: - В этом году он в Германии, в творческом отпуске.
- Как его зовут?
- Эрик Блэквуд.
Бронзино покачал головой.
- Я его знаю. В прошлом году он был в Центре Крамера. Так вот почему ты порвала со мной. Мне следовало догадаться.
Что тут скажешь: Бронзино несомненно проигрывал в сравнении с молодым и красивым Эриком. К тому же и перспективным - ведь не случайно его приняли в Центр.
- Да нет же! Я сказала тебе правду: меня действительно смущала разница в возрасте. Эрика я встретила позже.
Это была полуправда. Они с Эриком тогда даже не поцеловались. Еще ничего не было ясно. Нет, неправда: все было ясно. Как дважды два - четыре. Она уже все поняла в тот же вечер, когда они познакомились. Около одиннадцати Эрик проводил ее домой.
- Хочешь что-нибудь выпить? - предложила она. - У меня есть виски.
Он посмотрел на часы.
- Я бы с удовольствием, но это неразумно. Завтра у меня поезд в семь утра. В девять - встреча в Нью-Йорке, а вечером я улетаю в Германию.
- В Германию?
Вечно одно и то же: не успеешь познакомиться с обольстительным холостяком, как тут же между вами возникает пропасть. Однако холостяком ли? Возможно, он женат, но не носит кольцо. Или помолвлен с немкой. Или разведен и отец троих детей. В конце концов, ей о нем ничего не известно. Соблазнительно улыбаясь, он вдруг спросил:
- А может, тебе поехать со мной?
- В Германию? - глупо спросила Джейн.
- В это время "Люфтганза" делает скидки: билет стоит не больше трехсот долларов. Коллоквиум будет проходить в небольшом городишке Айштате, в двух часах езды от Мюнхена, там полно памятников в стиле барокко. Это, кстати, недалеко от Шварцвальда, мы можем съездить туда на уик-энд.
- Айштат?
- Ты знаешь этот городок?
- Я знаю кое-кого, кто там живет.
Он был удивлен, но все-таки не настолько, как она. Джейн не могла прийти в себя. От изумления у нее кружилась голова. Эрик, его красота и эти удивительные совпадения: и то, что. он ехал в тот город, где жил немец-врач; и то, что они познакомились как раз в тот момент, когда она начала задумываться, почему у нее ничего не получается с Бронзино; и то, что он как ни в чем не бывало предложил полететь с ним в Европу, а значит, поселиться с ним в одном номере, хотя они познакомились всего четыре часа назад и даже не дотронулись друг до друга. Но Джейн уже готова была согласиться и совершить самый безрассудный поступок в своей жизни.
- Позвонишь из аэропорта и скажешь секретарше, что заболела, - предложил Эрик, обольстительно улыбаясь.
Нет, она не могла, но не из-за занятий, а из-за чего-то другого, очень важного, сказала она, не став уточнять из-за чего. А на следующий день заявила Бронзино, что некоторое время они не должны больше встречаться.
Зазвонил телефон. Бронзино снял трубку.
- Да… Минутку. - Прикрыв рукой микрофон, он печально посмотрел на Джейн. - Бери свой отпуск, - устало произнес он. - До свидания, Джейн.
Она повернула ручку двери и в нерешительности застыла.
- Спасибо.
- Думаю, это я должен благодарить тебя за твою честность.
Девятнадцатого октября Джейн проснулась рано, чтобы выпить обезболивающее. Без десяти девять она уже была в отделении гинекологии Медицинского центра. Джейн не могла усидеть на месте и ходила взад и вперед по узкому коридору, улыбаясь симпатичной девчушке лет четырех, которая сидела рядом со старшим братом, читавшим иллюстрированный журнал. Малышка, покраснев, вскарабкалась на стул, ущипнула брата, потом попыталась вырвать у него журнал и, наконец, схватила бейсболку.
- Отстань!
Он оттолкнул ее. Девочка снова принялась за свое, пронзительно повизгивая и краем глаза наблюдая за Джейн, продолжавшей нервно ходить по коридору. На маленьком столике возле стульев, обтянутых искусственной кожей, лежали бесплатные экземпляры журнала "American Baby". Джейн подошла к медсестре.
- Врач придет скоро?
Пожилая женщина взглянула на нее из-под очков.
- Что-то не так, милочка?
- Эти дети страшно шумят!
Она расплакалась. Женщина увела ее в небольшой кабинет и оставила одну, а спустя пять минут туда вошла доктор Элайн Брукс. Ее приветливая улыбка подействовала на Джейн успокаивающе. Обе женщины поднялись на пятый этаж в операционную. Там их ждали медсестра и акушерка. Джейн спросила у Элайн с тревогой:
- Вы же не уйдете?
Она делала все, что говорила доктор Брукс. Прикосновение босых ног к металлическим подпоркам было ей неприятно. Она почти ничего не почувствовала, когда акушерка ввела смотровое зеркало, а затем инструменты. Вакуумный отсос вычищал стенки матки. Следя за своим дыханием, Джейн широко раскрыла глаза и не сводила их с улыбающегося лица Элайн Брукс, которая приказывала ей вдыхать и выдыхать, подбадривала ее и хвалила, уверяя, что скоро все будет закончено. Операция продлилась всего лишь несколько минут, но Джейн показалось, что прошло гораздо больше времени. Акушерка достала инструмент, потом смотровое зеркало и вытерла кровь. Доктор Брукс похвалила Джейн за то, что та вела себя очень мужественно, и попросила не вставать. Джейн совсем не было больно. Когда она встала, то увидела на столе тазик, в котором плавал сгусток крови. Ее затошнило.
Домой она вернулась на такси. Через три часа ей показалось, что в животе у нее лежит камень. Она пошла в туалет, кровь хлынула из нее в унитаз. Согнувшись пополам, Джейн еле передвигалась. Ей было больно сидеть. И лежать. Боль не давала уснуть. Ладони вспотели, капли пота выступили на лбу, пальцы окоченели. Она боялась потерять сознание. Никого в Олд-Ньюпорте Джейн ни о чем не предупредила. Карри была в творческом отпуске и жила со своим мужем в Пало-Альто. Джейн боялась, что внутри у нее что-то разорвалось и она скоро умрет. А может, это было именно то, что доктор Брукс называла простым недомоганием. Необходимо подождать до утра.
Телефонный звонок разбудил ее в десять вечера. Согнувшись от резкой боли в боку, словно туда вонзили кинжал, она с трудом добралась до гостиной. Давно пора было позвонить на станцию, чтобы ей провели телефонную розетку в спальню.
- Привет! - услышала она голос Эллисон. - Я думала, что тебя нет, и приготовила сообщение.
Они разговаривали десять дней назад. Известие о том, что Джейн забеременела, явилось настоящим ударом для Эллисон, которая уже три года тщетно пыталась зачать ребенка. Однако, не став рассуждать об иронии судьбы, она предложила Джейн приехать к ней на неделю. Для Эллисон, как, впрочем, и для всех остальных - родителей Джейн, Сьюзи и Эрика, - было очевидно, что Джейн не может оставить ребенка от человека, с которым провела одну ночь, как и не может нянчиться с малышом, когда ее карьера только начинается. "У вас с Эриком просто не будет времени для себя, а это плохо для отношений". - "Ты не понимаешь, - ответила Джейн. - И я не думаю, что ты в состоянии понять". Эллисон некоторое время молчала, потом заговорила слегка дрожащим голосом: "Не в состоянии понять, потому что я никогда не была беременна, да? И это ты мне говоришь? С твоей стороны это не слишком вежливо, Джейн".
Джейн извинилась, сославшись на то, что очень нервничает. Эллисон подобрела: "Но почему бы тебе не оставить ребенка, если ты этого хочешь? В конце концов, почему бы и нет? Не слушай, что тебе говорят. Слушай свой внутренний голос". - "Но его отцом вполне может быть и Бронзино, - медленно произнесла Джейн. - Конечно, я уверена, что это не он, но по срокам это возможно и даже более правдоподобно". - "Понимаю". Возразить было нечего. Эллисон была в курсе всего. Когда Джейн позвонила ей после разрыва с Бронзино, Эллисон ее отругала: "Что? Уже? Я тебя не понимаю. Ты напоминаешь мне человека, отказывающегося вступать в клуб, когда его наконец туда принимают. Ты ведешь себя как ребенок, Джейн". Но неделю спустя, когда Джейн рассказала ей об Эрике, Эллисон поняла ее.
- Ну что? - спросила Эллисон. - Ты пойдешь к врачу?
- Да.
- И когда?
- Я была у него утром.
Наступила пауза. Эллисон, которая почти никогда не плакала, вдруг разрыдалась. Джейн почувствовала, что внутри у нее что-то отпустило, и впервые за день тоже расплакалась.
Джейн собиралась побыть у родителей неделю, однако уже на четвертый день вернулась домой. Грудь у нее набухла и побаливала, но больше ее ничто не беспокоило. Просто хотелось снова проснуться в своей постели и приступить к занятиям.
Бронзино позвонил через десять дней. Он, пока еще неофициально, хотел сообщить новость: на следующий год ей дали стипендию на стажировку в Париж. Такой успех, который обрадовал бы ее еще два месяца назад, сейчас не вызвал никаких чувств. Париж, через год - это было что-то абстрактное. Однако она была довольна, что он не держал на нее зла. Внезапно ей в голову закралась мысль: а не поддержал ли Бронзино ее кандидатуру, чтобы разлучить с Эриком? Нет, он не мог быть таким коварным. Ей показалось, что он искренне рад за нее.
Джейн и Эрик общались по телефону не чаще раза в неделю. Обычно их разговоры длились не более десяти минут, то и дело прерываясь молчанием. Они договорились, что на День Благодарения она приедет к нему.
Джейн знала о нем лишь то, что он красив.
Они встречались всего два раза. Первый раз, двенадцатого сентября - на вернисаже китайской живописи в музее Девэйнского университета. В тот вечер, когда он проводил ее до дома, она ошарашила его своим вопросом: "Не хочешь зайти?". Второй раз это было вечером семнадцатого сентября, когда Эрик специально прилетел из Германии, чтобы поужинать с ней.
Он позвонил в дверь ровно в семь часов. Страх охватил ее, когда она пошла открывать: она даже не помнила его лица, в памяти сохранился лишь великолепный костюм, в котором он был на вернисаже. И вот он стоял на пороге - в джинсах, серой майке, кроссовках, словно сошедший со страниц глянцевого журнала мод. Из тех мужчин, которые никогда не проявляли интереса к Джейн. А вот он проявил, и сейчас стоит перед ней, улыбаясь и протягивая желтую розу. Такого же типа, как Эл, только еще и красивый: высокий, стройный, широкоплечий, с тонко очерченными чувственными губами; каштановыми волосами, ниспадающими шелковистыми прядями на его высокий лоб; с лучезарной, слегка ироничной улыбкой, обнажающей его ровные зубы, и слегка прищуренными светлыми глазами.
- Я могу войти?
Она загораживала ему проход, стоя как истукан и думая, что в этот момент происходит что-то из ряда вон.
Эрик отвез ее в местечко, где она еще не бывала, - "Маленькую Италию" в Олд-Ньюпорте, по другую сторону железнодорожного полотна. В ресторане было полно народу, но ни одного преподавателя из университета, только коренные жители города. Блюда были изысканные, но Джейн совершенно не могла есть. Склонившись друг к другу над горящей свечой, они проговорили несколько часов. А когда очутились на улице, сразу же потянулись губами друг к другу. Натянутые как струна, они несколько секунд стояли, не шевелясь, а потом стали безудержно целоваться, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. Почти час они целовались еще и в машине, прежде чем он наконец завел мотор. И продолжали целоваться, останавливаясь на красный свет перед каждым светофором, пока водители сзади не начинали сигналить им. Перед ее домом он заглушил мотор и с улыбкой спросил: "А как насчет виски?"
За завтраком Эрик объяснил, что получил стипендию и должен год проработать в музее Далхейма в Берлине. Ему нужно лететь туда прямо сегодня.
- Сегодня?
Он собирался ехать в Берлин из Мюнхена, но потом передумал. Однако завтра в Берлине состоится прием, на котором он обязательно должен присутствовать.
Другими словами, он предпочел провести два дня в самолете, чтобы побыть вечер с Джейн, но через два часа должен уже уезжать.
Она поехала провожать его на автобусе в аэропорт Кеннеди. Погода стояла великолепная, но они этого не замечали и страстно, жадно целовались. В аэропорту тоже. Ей хотелось проглотить его и носить в себе. Это было какое-то безумие. Такой любви она еще никогда не испытывала.
"Эрика Блэквуда просят срочно явиться на выход А23 для посадки на самолет, следующий рейсом "Люфтганзы" 006 до Берлина", - внезапно разнеслось по всему аэровокзалу через громкоговорители.
Джейн смотрела, как он бежал по коридору. В самом конце Эрик обернулся и, прежде чем исчезнуть, помахал ей рукой. Когда она выходила из аэропорта, солнце уже садилось, небо казалось багряным. Похолодало. На обратном пути она все время плакала.
Все это было два месяца назад. А завтра она полетит в Берлин. Джейн набрала номер Эллисон. К счастью, на свете есть Калифорния, чтобы позвонить поздно вечером подруге, не опасаясь ее разбудить из-за разницы во времени. После первого гудка Эллисон подняла трубку.
- Это Джейн. Я тебе не помешала?
- Что ты! Я должна подготовить заключительную речь для процесса по трудовому законодательству и собираюсь просидеть над ней всю ночь. Не могу передать тебе, как мне это осточертело. Ты еще не в Берлине?
- Нет, еду туда завтра.
- Везет же тебе! Когда у тебя встреча с очаровательным принцем?
- Знаешь, мне страшно.
- Почему?
- Он говорит то, что не следует, думаю, это конец. Я вне себя от злости.
- Ты злишься на него? Но он не виноват.
- Он не колебался. Ни минуты. Не знаю, смогу ли я простить его.
- Но ты даже не уверена, что ребенок был от него!
- Да, но он-то считал, что это его ребенок, и все равно сразу же принял решение.
- Джейн! Ты несправедлива. Думаешь, Эрику легко? Бедняга! Должно быть, он страшно боится тебя потерять. Ты не имеешь права на него злиться.
- Да я и не хочу. Но если он произнесет хоть одно слово, которое подтвердит, что он ничего не понимает, боюсь, моя любовь испарится.
- Сделай мне одолжение, - продолжила Эллисон тоном старшей сестры. - Как только ты приземлишься, расскажи Эрику все, что тебя тревожит. Сделай его своим союзником против тебя же самой. О'кей?
Но как только в Берлинском аэропорту Эрик заключил ее в свои объятия и она прижалась к его груди, слова им больше не потребовались. Джейн ощутила запах его тела и расплакалась. Он выглядел печальным. Ночью она сказала ему, что не может заниматься любовью.
- Тебе все еще больно?
- Нет.
Через три дня ночью, после двухчасовых поцелуев и ласк, он овладел ею. Однако, увидев выражение ее лица, тут же решил не продолжать.
Берлин ей понравился. Эрик жил в западной части, возле Савиньи-Пляц, но хорошо знал всевозможные бары и авангардистские клубы в районе Митте, больше всего полюбившемся Джейн. Теперь он являлся частью Восточного Берлина и походил на гигантскую стройку со множеством развалин, пустырей, котлованов и подъемных кранов прямо вокруг того места, где когда-то стояла стена. Три недели спустя она вернулась в Берлин на рождественские каникулы. А на следующий день они вылетели в Прагу и через полчаса уже были там. Эрик забронировал номер в центре города, в гостинице "Париж" - архитектурном памятнике Нового искусства. Всё здесь было как-то не так: крошечный номер; еда, состоявшая в основном из свинины, сметаны и каши; уродливые витрины, хрустальная посуда, непригодная после двух дней использования; собачьи экскременты, попадавшиеся чаще, чем в Париже; грустные, плохо одетые чехи; тусклое солнце, неспособное пробиться сквозь завесу смога, а также постоянно влажный воздух даже в те дни, когда не было дождя, от чего мостовые становились небезопасно скользкими. Темнота наступала в четыре часа. За всю неделю они не увидели дневного света. Джейн просыпалась поздно из-за разницы во времени, и они редко выходили из гостиницы раньше трех часов дня. Эрик никогда ее не подгонял. Прага была ночным городом с узкими улочками, слабо освещенными желтым светом старых фонарей - одни из них зажигались, а другие гасли, когда к ним подходили поближе. Первый раз, когда она в ресторане произнесла "тэкуй", Эрик от изумления вытаращил глаза, а официант вежливо покачал головой. Джейн прыснула со смеху: слово мгновенно вспыхнуло в ее памяти.
Джош был прав: в конце концов она влюбилась в Прагу. Этот город не мог не нравиться. И не только потому, что он был такой красивый и словно созданный для праздно шатающихся влюбленных. Его влажный, пропитанный меланхолией воздух постепенно настолько глубоко проникал в душу, что вызывал почти наркотическое ощущение блаженства.
- Ты когда-нибудь баловалась наркотиками? - спросил Эрик.
Они стояли на Карловом мосту и, облокотившись на перила, нависавшие над рекой, смотрели на черную воду Влтавы, на волнах которой покачивались уснувшие чайки. По другую сторону реки, над холмом Мала Страна, возвышался огромный замок, весь светящийся сине-розово-желтыми пастельными тонами и напоминающий скорее дворец Дамы Тартинки, чем плод воображения Кафки.
- В общем-то они на меня не действуют. Мои однокурсницы даже проверяли, хорошо ли я вдыхаю: никак не могли в это поверить. Даже не знаю, какая мне нужна доза.
- Кокаина?
Она засмеялась и пожала плечами.
- Марихуаны или гашиша. Впрочем, о чем речь?
Она задрожала. Эрик обнял ее и прислонил к ее лицу свою горячую щеку. Он, как и длинноногие чешки, умудрявшиеся носить мини-юбки в пятнадцатиградусный мороз, каким-то таинственным образом умел поддерживать тепло внутри себя. Джейн замолчала, изумленная тем, что этот мужчина, с которым она познакомилась три месяца назад, стоит теперь, как на почтовой открытке, рядом с ней, в центре Европы, и что он, этот мужчина, существует в действительности.