В Праге они снова занимались любовью. Страстно, осторожно и нежно, но, в отличие от первого раза, почти застенчиво и сдержанно. И знали почему.
- Обещай мне, - попросила Джейн, глядя Эрику прямо в глаза, когда он овладел ею ночью, после приезда в Прагу: - Больше никогда! В следующий раз…
- Мы оставим его, обещаю.
Уже минут десять Джейн грызла ноготь. Она чувствовала тяжесть в груди, и ее подташнивало. Прага, Берлин, а до того - белая палата на пятом этаже в Медицинском центре Девэйна. Она глубоко вздохнула и содрогнулась, словно собака, отряхивающаяся после купания. Во что бы то ни стало ей необходимо выяснить, кто посмел манипулировать ее памятью.
Кто? Нет, только не Эрик, она была в этом уверена. И не потому, что он не знач о ее связи с Бронзино. Эрик никогда не смог бы написать роман, рассказывающий о их жизни - это не в его стиле.
Все, казалось, указывало на Бронзино - единственного свидетеля сцены в его кабинете. А остальное он легко мог узнать от общих знакомых. Джейн ни для кого не делала тайны ни из своего романтического знакомства с Эриком, ни из своей поездки в Прагу.
Она была возмущена тем, как Бронзино преподнес ее самые мучительные и самые сокровенные переживания. Рассказ об аборте - совершенно банальный - только лишний раз свидетельствовал о его бесчувственности. Ни на секунду он не поставил себя на ее место. И даже придумал такую отвратительную деталь, как "сгусток крови". Ничего подобного не было! Медсестра убрала все следы операции еще до того, как Джейн поднялась. Бронзино мог бы, по крайней мере, поговорить с врачом или какой-нибудь женщиной, сделавшей аборт. Если осмеливаешься затрагивать подобную тему, то хотя бы изучи сначала все нюансы.
Джейн собрала прочитанные листы. Ей вдруг захотелось их сжечь. Она резко встала, выдвинула ящик, поискала там спички, но не нашла. Ну и ладно, она все равно боялась огня.
Джейн положила листы на стол и набрала номер Центра. Снова сработал автоответчик. Стоит ли ей туда идти в такой проливной дождь, да еще не будучи уверенной, что Бронзино там? Сейчас три часа, значит, в Сиэтле полдень. Эллисон наверняка позвонит во время обеда - лучше дождаться ее звонка.
Джейн выпила стакан воды и снова принялась за чтение.
2
Пригородный парижский электропоезд прибыл на вокзал как раз в тот момент, когда Джейн вышла на перрон. Ей повезло: в такой ранний час она могла прождать его очень долго. Через двадцать минут она уже подъезжала к аэропорту Орли. У нее еще оставалось время. Хотя кто его знает: боги, с такой скоростью приславшие ей электричку, могли своим мощным дыханием подтолкнуть и самолет. Она побежала в туалет и, вернувшись, встала у выхода для пассажиров международных рейсов.
Было около семи утра. Несмотря на прозвучавшие сообщения о посадке, в аэропорту царило спокойствие, будто в провинциальном городке. Люди прибывали друг за другом и пристраивались к Джейн. Все были хорошо причесаны, мужчины - гладко выбриты. Одни зевали, другие не сводили с двери полных ожидания глаз, третьи, прислонившись к стене, читали газеты. Соблазнительный запах свежемолотого кофе и горячих круассанов приятно щекотал ноздри. Кафе только что открылось. Джейн хотела привезти Эрику свежие круассаны, но булочная на углу ее улицы была еще закрыта. Здесь же они будут в два раза дороже и, конечно, не такими вкусными. Двери у выхода для пассажиров, прибывших международным рейсом, открылись. Все подняли головы. Вышли несколько человек. Автоматические двери, закрывшись, снова раздвинулись. Сердце Джейн сильно забилось. Она попыталась заглянуть за дверь. Но увидела лишь толпу людей.
- Вы прилетели из Нью-Йорка? - спросила она у выходящего мужчины.
- Нет, из Бостона.
Джейн посмотрела на часы. Двадцать пять минут восьмого, а самолет, на котором должен был прилететь Эрик, еще не приземлился. Трое ребятишек с криком "папа" бросились к мужчине, присевшему на корточки и распростершему им свои объятья. Дети были одеты на французский манер: белые блузочки с круглыми воротничками, на которых вышиты вишенки, платья без рукавов, вельветовые брючки. Красивая женщина, высокая и стройная, шла за ними, держа на одной руке три детских пальтишка, а другой прижимая к груди младенца. "Здравствуйте, здравствуйте", - сказал отец, ущипнул за щеку насупившегося малыша, а затем быстро поцеловал жену в губы. "Хорошо долетели?" Джейн улыбнулась. Образцовая мелкобуржуазная французская семья.
- Ваш кофе, мадам.
Официант в белом переднике остановился перед ней, держа на подносе бумажный стаканчик, из которого исходил душистый аромат кофе.
- Спасибо, - сказала Джейн улыбаясь, - но, к сожалению, это не мой.
- Это от вашего друга. Он оплатил.
- Эрик? - она быстро повернулась в сторону кафе, но никого не увидела. - Где он?
- Пошел в туалет. Сказал, что скоро к вам подойдет.
Джейн взяла стаканчик, и официант ушел. Почему Эрик пошел в туалет, даже не подойдя к ней, чтобы поцеловать, разве он не догадывался, что она умирала от желания его увидеть? Возможно, у него разболелся живот? Или же, увидев, как она с заспанным лицом стоит у стены, он решил удивить ее? Да, это было в стиле Эрика. Он был таким предупредительным. Она улыбнулась, продолжая пить маленькими глоточками изумительный кофе, крепкий, горячий, в меру сладкий. А может, он пошел побриться, чтобы кожа у него стала нежной и свежей? Еще несколько минут - и он окажется в ее объятиях. Эрик… его тело, плечи, кожа, запах. Настоящий. Легкая дрожь пробежала у нее по спине.
Прошло пять минут, десять. Эрика не было. Она взглянула на табло. Слово "прибыл" все еще не появилось напротив номера его рейса. Самолет не приземлился. Значит, она выпила кофе, заказанный для нее кем-то другим. Это не ее вина. Крупные красные буквы на табло задвигались, потом остановились. "TWA" 602… Прибыл. Самолет не опоздал. Эрик уже во Франции, там же, где и она, в нескольких метрах от нее; их разделяли какие-нибудь пятнадцать минут, необходимые для того, чтобы пройти таможню и забрать чемодан.
- У вас красивая шуба, - приветливо улыбаясь, сказала чернокожая женщина.
Уже несколько раз ей делали комплимент по поводу ее шубы, но вот во Франции это было впервые.
- Где вы ее купили?
- В Соединенных Штатах, два года назад. На распродаже, сто франков.
- Сто франков!
Джейн израсходовала их более тысячи, когда, обезумев, бегала по "Мэйсизу", и эта шуба из искусственного меха была единственной одеждой, которую действительно стоило купить, а вот костюм, выглядевший элегантно в Олд-Ньюпорте, смотрелся мешком в Париже. Женщина протянула руку и погладила мех.
- Натуральный?
- Самый натуральный плюшевый мишка.
- Синтетический?! Никогда бы не подумала.
Джейн было слишком жарко, и она сняла шубу. Женщина посмотрела на ее длинное вязаное шерстяное платье кирпичного цвета, красиво облегающее фигуру и застегнутое сверху донизу на маленькие перламутровые пуговицы.
- У вас есть вкус.
- Я купила его вчера в Париже, в А…
- Это не для меня! Нужно быть худенькой, как вы, чтобы носить такое.
- Ну что вы, вы тоже стройная!
Женщина рассмеялась без ложного кокетства и спросила:
- Вы кого-то ждете из Нью-Йорка?
- Своего приятеля.
Двери раздвинулись. Женщины одновременно подняли глаза. У девушки, тащившей за собой огромный чемодан, был растерянный вид. Джейн вспомнила, как три с половиной месяца назад она точно так же прилетела сюда. Ей пришлось тогда взять такси из-за чемоданов. К тому же шел дождь.
Створки двери снова раздвинулись, и в проеме показались молодые люди, толкавшие перед собой тележки, нагруженные сумками, чемоданами и коробками, в которых, похоже, находились музыкальные инструменты.
- Вы прибыли из аэропорта Кеннеди рейсом "TWA"? - спросила Джейн по-английски у высокого негра, одетого в старую кожаную куртку и несшего на плече громоздкий музыкальный инструмент.
- Нью-Йорк, да-а, - ответил он с акцентом, от которого она вдруг затосковала по Манхэттену, по его авеню с разбитым асфальтом, по снующим желтым такси, выбрасывающим белые клубы дыма.
Автоматические двери беспрерывно сдвигались и раздвигались, пропуская людей. Без пятнадцати девять. Эрик мог появиться в любой момент. Она ждала его почти два часа. Нет, три месяца, десять дней и сто десять минут.
Женщина, восхищавшаяся ее шубой, радостно вскрикнула и направилась к полному седовласому мужчине. Джейн не могла точно определить, кем он ей приходился, - отцом или мужем. Уходя, она напоследок прокричала: "С Новым годом! Желаю Вам хорошо провести время с вашим другом!"
Десять минут десятого. Как только двери раздвигались, сердце Джейн начинало бешено колотиться. Из тех, кто прождал с ней более часа, никого не осталось. На смену ожидавшим с семи утра людям с заспанными лицами прибыла новая волна встречающих. У вновь прибывших пассажиров была смуглая кожа: самолет, который только что приземлился, прилетел из Туниса. Без восемнадцати десять. Должно быть, чемодан Эрика затерялся. А может, он все еще заполняет декларации.
У нее начала кружиться голова. С самого утра она ничего не ела и стояла здесь уже целых три часа.
Без пяти десять. Прошло более двух часов, как его самолет приземлился. Может, она встала не у того выхода? Нужно узнать. А что, если он выйдет как раз в тот момент, когда она отойдет? Джейн обратилась к женщине лет пятидесяти в норковой шубе, стоявшей рядом с ней, и описала ей внешность Эрика. Та ответила довольно сдержанно: "Я уйду сразу же, как появится моя подруга".
Со всех ног Джейн помчалась в справочное бюро. Симпатичная девушка с заостренным личиком, типичная француженка, сделала объявление по радио, и фамилия Эрика разнеслась по всему аэровокзалу.
Джейн бросилась к выходу для пассажиров международных рейсов.
- Никого не было, - сказала ей женщина.
Джейн снова побежала в справочное бюро. Она вспотела: шерстяное платье наверняка пропитается этим неприятным запахом.
- Вам следует обратиться в справочную "TWA", - мило улыбаясь, посоветовала девушка. - Их окошечко вон там, видите?
Джейн прошла туда через весь холл. Служащая набрала на компьютере фамилию Эрика и номер рейса.
- У меня нет такой фамилии, он не летел этим рейсом.
- Это невозможно! Он купил билет два месяца назад!
Женщина пожала плечами и недовольно надула губы.
- Его нет в компьютере, он не летел этим рейсом.
- Но это невозможно! Он держал билет в руках, когда позавчера называл мне номер рейса!
В ответ женщина только еле заметно ухмыльнулась. Это была полная, лет сорока-пятидесяти крашеная блондинка, с химической завивкой и длинными ногтями, покрытыми перламутровым лаком. Олицетворение чудовищного безразличия.
- Может, он вылетел из Бостона? Может, я не совсем правильно поняла. Вы можете это проверить?
Женщина зевнула и с явным нетерпением застучала по клавиатуре.
- Тоже нет.
Джейн вернулась в справочное бюро. Девушка отрицательно покачала головой, сочувственно улыбаясь:
- Сожалею, никаких новостей.
Джейн снова побежала к выходу. Без двадцати одиннадцать.
Итак, Эрик не сел в самолет. Причина могла быть только одна. Он погиб. Несчастный случай по дороге в аэропорт. В то время как она покупала себе платье за тысячу франков и самовлюбленно представляла, как руки Эрика одну за другой расстегивают на нем перламутровые пуговицы или скользят под ним, бригада спасателей вытаскивала его обожженное тело из-под превратившейся в гармошку машины и везла на скорой помощи в больницу или прямо в морг.
Джейн задыхалась. Ей было слишком тяжело.
Необходимо позвонить. Но кому? Матери Эрика? У нее не было при себе ее номера телефона. И потом, это нелепо - разбудить Нэнси в пять утра, чтобы спросить, жив ли ее сын?
Если боишься, что близкий тебе человек погиб, значит, он жив. Чаще всего, такие мысли - лишь отражение твоего собственного желания.
Кто-то ей это сказал. Кажется, Серджио, в Чикаго, девять лет назад, когда она разбудила его посреди ночи, чтобы узнать, не вернулся ли Эл. В комнате Серджио его не нашел. "Он мертв!" - закричала тогда Джейн. Серджио, совершенно спокойный, изложил ей свою теорию о подсознательном желании чьей-то смерти. И действительно, Эл просто провел ночь у какой-то девицы.
Эл… Да, она могла желать его смерти. Но Эрик?
Если он мертв, то ей остается выброситься из окна своей комнаты во двор или перерезать себе вены.
Эрик не улетел, но он жив. Просто он не приехал, вот и все. Джейн прислонилась к стене и закрыла глаза.
Разве два дня назад она не сказала ему, что будет безумно рада его увидеть?
Нет, не сказала. Когда он сообщил, что вернется в Штаты пятого января вместо двенадцатого, потому что должен подготовиться к новому семинару, она расплакалась: разве семинар может быть важнее их отношений? "Если ты так это воспринимаешь, - спокойно отреагировал Эрик, - то я тогда даже не знаю, должен ли вообще приезжать". От его голоса и слов повеяло таким ледяным холодом, что Джейн пришла в панику. "Нет-нет. Я понимаю, извини, просто мне тебя очень не хватает".
Под конец разговор их стал более спокойным. Эрик спросил о погоде в Париже. "Встретимся послезавтра", - сказал он, вешая трубку, и был, несомненно, искренним. Наверное, складывая чемоданы, в мыслях он возвращался к их последнему разговору, а может, и ко всем предыдущим.
Джейн всегда знала, что он ее бросит. Она не заслуживала такого мужчины. Он ей казался тем самым принцем, о котором она восторженно мечтала маленькой девочкой. Едва Джейн прилетела в Париж, - нет, раньше, как только вылетела из аэропорта Кеннеди, - она впала в жуткую депрессию. Три страшных месяца. Она бездарно проводила время, лежа в постели, не желая ни звонить своим знакомым в Париже, ни даже пойти прогуляться. Серый и вонючий Париж, особенно там, где она жила, в центре, возле набережной Сены. С Эриком они созванивались два раза в неделю: Джейн сама определила эти дни и часы, чувствуя, что не вынесет неопределенности ожидания. Большую часть разговора она плакала, обвиняя его в том, что он не любит ее и не знает, что такое любовь. Она не понимала, как он может есть, спать, вести занятия, следить за предвыборной компанией по телевизору, разговаривать с ней по телефону радостным голосом. Он утверждал, что умирает от желания увидеть ее, но вовсе не думал от этого умирать, обещал, что приедет в ноябре на День Благодарения, как это сделала в прошлом году она, прилетев к нему в Берлин. Эрик разбудил ее по телефону в тот ноябрьский вечер, когда Клинтон был избран президентом: он отмечал это событие с друзьями и первым хотел сообщить ей эту новость. Как будто ее это интересовало! Их разговоры, натянутые и постоянно прерываемые длинными паузами, приводили ее в отчаяние. В октябре, накануне первой годовщины аборта, она заговорила о том, что больше всего ее волновало. В тот день Эрик позвонил сам. Ни говорить, ни повесить трубку она не смогла. Два часа они провели молча у телефона, и Джейн, утирая слезы, время от времени повторяла: "Но разве ты не понимаешь, что так продолжаться не может?" Ночью она проснулась вся в поту и еле дождалась восьми утра, чтобы позвонить ему. Он тоже провел бессонную ночь, думая об их отношениях. Угроза, исходившая от металлических ноток в его голосе, помогла: ей удалось взять себя в руки, не расплакаться и пообещать никогда больше не поддаваться тоскливому настроению. Она снова завоевала доверие Эрика. Но, видимо, ему пришлось заплатить огромную сумму за тот разговор. Впоследствии она старалась быть менее расточительной. Джейн стала заставлять себя выходить, чтобы иметь пищу для их разговоров, слонялась по музею д'Орсэ, расположенному в пятидесяти метрах от ее дома, где она обнаружила зал Боннара. Но этого недолгого прилива энтузиазма не хватало, чтобы исправить все остальное.
Эрик знал о ней все. И как она потеряла девственность в двадцать один год с бритоголовым игроком в бейсбол, за которым пошла в его комнату после вечеринки, и как при этом не испытала ни боли, ни удовольствия - лишь облегчение, что не останется девственницей на всю жизнь. Проснувшись, она вынуждена была целый час - самый памятный за ночь - успокаивать парня, боявшегося, что он ее изнасиловал, и умолявшего не портить ему жизнь. Они с Эриком обедали в колледже, и она, заметив на столе буклет в помощь жертвам, подвергшимся изнасилованию, со смехом рассказала ему эту историю. Теперь она вспоминала его смущенную улыбку.
Эрик знал и об Эле, единственном мужчине, которого она любила до него; о том, как она повсюду таскалась за ним, будто собачонка, готовая для него на все, даже на то, чтобы помочь снять другую девицу, хотя сердце ее при этом разрывалось на части; и о том, как спустя семь месяцев после их знакомства Эл, напившись, переспал с ней, быстро получив удовлетворение и даже не подумав довести ее до оргазма; и о том, как он потребовал однажды утром, когда она дочитывала свой конспект, собираясь идти на экзамен, вымыть его ванну; и как она, Джейн, всегда тщательно следившая за тем, чтобы не оставить в ней ни единого волоска, безропотно засучила рукава и, встав на колени на кафельный пол, стала тереть эмаль моющим средством, слушая его оскорбления. Еще одна "забавная" история.
Но с Элом Джейн порвала. В конце концов она поняла, что ни политическая обстановка в стране, ни его шрам на левом бедре, заработанный во время военной службы в Ливане, не давали ему права на грубость. Она пообещала себе, что бросит его. В тот день шел проливной дождь, она упала с велосипеда и забыла отправить его письмо. Он влепил ей пощечину, обозвав идиоткой. Вот тогда она заявила, что уходит от него. В тот же вечер Эл позвонил ей. Всю вторую половину дня Джейн провела в ожидании этого звонка и разрыдалась при первом же звуке его голоса. Он приказал ей немедленно возвращаться. Вместо этого она выпила три таблетки снотворного и на следующий день, чтобы вырваться наконец из порочного круга, где смешались ненависть, желание и насилие, переспала с Джошем, своим однокурсником, добрым, нежным и смешным, который давно был готов выступить в роли ее утешителя. Они провели вместе шесть лет. Потом был Норман - через три месяца после разрыва с Джошем. Эрик не знал об этом ее увлечении, но он и так был о многом осведомлен. И для него не было секретом, что Джейн боится остаться одна.
Она превратилась для него в обузу, и он решил освободиться от нее - решительно и незаметно. По-своему.
Джейн молча заплакала. Ей нужно уйти отсюда. Она направилась к выходу Орливаль. Что-то больно ударило ее по ноге, и Джейн обернулась. Перехватив ее гневный взгляд, японец, толкавший перед собой тележку, извинился. Джейн растерла лодыжку и побежала дальше - у нее больше не было сил слушать объявления о вылетах и посадках. Кто-то схватил ее сумку. Красная от злости, она повернулась, чтобы ударить обидчика.
- Куда это вы бежите, мадемуазель?
Эрик задал вопрос по-французски, с очаровательным акцентом. Улыбка не сходила с его губ. Джейн вскрикнула и упала в его объятия. Его запах. Свежий и такой приятный, хотя он провел ночь в самолете. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал, а потом слизал кончиком языка слезы, катившиеся по ее лицу.
- Прости! Но я никак не мог тебя предупредить.
- А что случилось?