Священник торопливо дочитал заключительные строки мессы, благословил воинство Христово. "Ite, missa est", и вот угрюмые рыцари потянулись к своим шатрам - никогда еще на Гийомовой памяти народ не расходился так быстро после богослужения! Обычно у многих находятся срочные дела к священнику, освятить там чего или исповедаться, или разъяснить насчет поста и грядущих праздников - а тут, еще не отзвучали слова отпуска, как все уже зашебаршились, колыхнулись в одном общем движении - прочь. Остались разве что несколько приближенных людей возле короля - мелькнула белая яркая котта эн Робера де Сабле, королевского друга, недавно избранного магистром храмовников… Алый крест на Роберовой одежде напомнил Гийому о Блан-Каваэре, и его слегка замутило.
Он уже взбирался по выгоревшему сероватому склону своего холма, погруженный в тяжкие, мерзкие, удручающие раздумья. Так ушел в себя, что пару раз споткнулся и не сразу услышал, как его окликнули.
Парень, догонявший его, пыхтя, взбирался следом - быстро, почти бегом. Гийом сначала не узнал его против света - за спиной окликнувшего как раз восходило солнце, превращая его в темную фигурку, черного человечка. Но сомнений не было - он окликал Гийома по имени, и не на франкский манер, а по-окситански, так, как было правильно.
- Эй! Гилельм! Погоди-ка!
Юноша подождал, крепко упираясь ногами в натоптанную дорожку - которая, однако, слегка подрагивала под кожаными скользкими подошвами. От Ришаровой обличительной речи он совсем было забыл про Риго и его странный ощупывающий взгляд в спину; и потому теперь не сразу узнал запыхавшегося знакомца, который приближался снизу, улыбаясь на ходу и то и дело отбрасывая на спину потные налипшие волосы.
Он был не аквитанец - нет, чернявый провансалец откуда-то с берегов Дюрансы. Под Акру Риго, а по-нашему - Ригаут, прибыл с имперским отрядом как раз тогда, когда Гийом был в плену; так что встречаться они успели немного раз, все больше мимолетно. Непонятно, что могло бы их связывать - кроме соседства по лагерю… и единого языка. Гийома давно так никто не называл - Гилельм. (На самом деле не так уж давно, со смерти дяди Жофруа, но всего-навсего за год столько всего случилось, что юноша успел отвыкнуть.)
Для длинных ног Риго дорога оказалась вдвое короче, чем для Гийомовой семенящей с горя походки.
- Привет, - тяжело дыша и улыбаясь во весь рот, тот протянул ему руку - длиннопалую и смуглую, с ровно остриженными светлыми ногтями, на которых почему-то задержалось Гийомово внимание. Риго был Гийома, по общему ощущению, постарше лет на пять. И повыше на полголовы.
- Привет, - недоуменно отвечал тот, пожимая протянутую ладонь и настороженно глядя; весь его вид, всклокоченный и несчастный, не подавал повода думать, что Гийому нужна компания. Он просто стоял и ждал, что будет дальше.
Ригаут коротко стиснул Гийомову светлую руку - в своей, темной и гладкой, не топорщившейся мозолями, как, например, у Алендрока. Задержал на пару секунд дольше, чем нужно для пожатия. Почему-то снова Гийома одолевало чувство, что тот над ним смеется. Или чего-то выжидает. Он слегка потянул ладонь к себе - из цепкой хватки нового знакомца; ему на миг показалось, что Риго хочет не то поцеловать ему руку (дикая мысль), не то - укусить.
Провансалец легко выпустил его и просто зашагал рядом, так по-свойски, будто они дружили уже много лет. Гийом взглянул искоса, жалея, что не имеет склонности прямо спрашивать - "Чего тебе надо?"
- Мы же с тобой соседи, - непосредственно сказал Риго, снова встряхивая - такая у него, похоже, привычка была - черноволосой головой. - Наш шатер - во-он, видишь, полосатый, черный с желтым? Рыцаря звать Эскот де Белькер. А меня, стало быть, Ригаут.
- И что с того? - не выдержал Гийом, оборачиваясь наконец. Риго смотрел на него прямо и насмешливо, причем не в глаза, а куда-то в середину груди, словно бы двигая взгляд по треугольной траектории: правый висок - грудь - левый висок… И все так же улыбался. Зубы у него были белые и ровные.
- Да ничего. Просто - соседи, надо бы и знакомство свести. Как тебе понравилась нынешня обличительная речь… э-э… нашего Ришара-пуатевинца?
Так назвать короля Гийому бы никогда не пришло в голову. Он даже не сразу понял, о ком шла речь. А когда понял, снова покраснел, так что иерусалимский крестик проступил белым следом, как от птичьей лапки.
- Король Ришар сказал… очень благочестиво.
- Да брось ты, - Риго, просто сияя улыбкой, махнул рукой. Одет он был немногим слишком вольно для мессы - в нижнюю рубашку с широким воротом, открывающим смуглые ключицы, безо всякой верхней одежды - только на ногах в синих шоссах красовались высокие облегающие сапожки. - Да брось ты, скажешь тоже. "Благочестивый король Ришар". Это он после Мессины вдарился в благочестие, вот и злобствует на кого попало… Потому что сам от жары бесится. Аки лев рыкающий.
Гийомовы проклятые уши начинали гореть под шапочкой волос. Он толком не понимал, о чем ему говорит спутник - но смутное ощущение чего-то грязного, неприличного и неправильного не давало ему переспросить, что же такое изрек этот смеющийся рот.
- Ты не знаешь, что ли? - с ненатуральным каким-то изумлением переспросил Ригаут, резко останавливаясь и прищуривая глаза. Гийому бы продолжать путь - но он волей-неволей тоже остановился, беспомощно оглянулся на спутника.
- Ришар сам не прочь позабавиться с мальчиком, - прямо и бесстыдно пояснил тот, упираясь узкой рукой в бок и со странным интересом наблюдая за сменой выражений на Гийомовом лице. Гийом, на глазах которого сейчас происходило что-то вроде святотатства, даже не сразу сообразил, как ему надо реагировать, только приоткрыл рот. - Да это все знают - что наш король Львиное Сердце больше любит мужчин, чем женщин! Бедная его супруга Беранжера. Знаешь, Гилельм, что рассказывают про него и про короля Филиппа-Августа, который сейчас, кстати, совершенно оплешивел? Или про трубадура Жана из Нейи, по прозвищу Блондель? А в Мессине, например…
Гийом не выдержал. Он, правда, не знал, что правильнее сделать - броситься на оскорбителя короля и покатиться, сцепившись с ним, вниз по склону, или дождаться вечера, все обдумать - и горделиво бросить перчатку, или просто рассказать кому-нибудь из королевских людей, какие слухи распускает грязный сплетник Риго из Белькера… Однако ноги его и язык уже решили все за него.
- Замолчи… ты… негодяй! - крикнул он срывающимся голосом, стремительно разворачиваясь и едва не затыкая уши; пожалуй, все-таки более позорно было бы бежать - чем так уйти, очень быстро, но все-таки не бегом, чувствуя, как мозги под волосяным покровом так и кипят от возмущения. Никогда у Гийома не было полезного искусства - холодным и остроумным ответом срезать зарвавшегося собеседника; он обычно или кричал на него, или уходил, а потом, оставшись в одиночестве, с трудом гнал от себя множество более правильных, но запоздалых вариантов. Например, можно было бы сказать так… Или так… Да только что толку, после драки кулаками не машут. Понятно одно - вряд ли Ригауту-провансальцу удастся с ним, Гийомом, вскоре сдружиться. На что тот, кажется, рассчитывал. И только тогда, по аналогии, Гийом вспомнил, кто в его жизни смотрел таким же взглядом, холодно-изучающим: старик катиб на невольничьем рынке в Акре. Перед тем, как взять его руку своей, узловатой, с крашеными кончиками пальцев, и посмотреть на кисть…
А Ригаут не поспешил за ним вдогонку. Он постоял, прищурившись, глядя маленькой и злой удаляющейся фигурке в затылок, блестящий, как золотой безант. Усмехнулся. И так, усмехаясь, принялся небыстро взбираться по склону, тихо насвистывая какую-то жонглерскую мелодию.
Гийом не обманулся в своих ожиданиях - противный Риго снова появился у него на пути тем же самым вечером. Был он из тех парней, которые не отстают, пока не добьются своего, и Гийомов дядюшка, царство ему небесное, определил бы чернявого провансальца словами "скользкая бестия, без масла куда хочешь пролезет". Будь жив Жофруа, он нашел бы и способ отвадить незваного гостя раз и навсегда; но Гийом, к сожалению, на своего дядю походил только цветом волос. И потому, когда, разгибаясь от раздуваемого костра, он обнаружил Риго в двух шагах, как ни в чем ни бывало сидящим на земле, обняв себя за колено - только и смог, что закашляться от дыма. Черноволосый парень словно бы материализовался из воздуха, подобно демону: Гийом мог поклясться головой, что миг назад его тут еще не было.
Риго, на этот раз приодевшийся в суконную зеленую котту, сидел и улыбался еще шире, чем поутру. Гийом яростно смотрел ему в глаза несколько секунд, но не нашелся со словами и снова наклонился к огню. Если на него не обращать внимания, может, он уйдет. Осознав наконец, что он здесь не нужен.
Костер уже весело горел, выкидывая вверх длинные искрящиеся языки пламени. Гийом, сосредоточенно сопя, засыпал в воду крупу, приладил котелок над огнем. В сторону Риго он старательно не смотрел - но чувствовал насмешливый и пристальный взгляд, сопровождавший каждое его движение. В кои-то веки он заскучал по Алендроку - хоть бы тот скорее вернулся.
Продолжая изображать бурную деятельность, юноша принялся за рубку дров. В общем-то, эти дрова и рубить было нечего - сухие ветки кустарника, они легко ломались голыми руками, и делать это можно было бы и по мере надобности. Однако Гийом не отрывался от работы, складывая ломаный хворост в аккуратную кучку: иного способа не разговаривать с тем, с кем разговаривать вовсе не хотелось, он не видел.
Провансалец заговорил первый, придвигаясь чуть ближе к огню - и к Гийому, сосредоточенно сопящему, с пятнышками копоти над верхней губой.
- Может, помочь?
- Зачем это?
На такое крайнее недружелюбие любой человек в своем уме немедля обиделся бы и ушел. А Риго только улыбнулся еще шире, демонстрируя почти целиком два ряда великолепных зубов.
- Да так… Мы, оруженосцы, должны помогать друг другу. Стол там поставить для сеньора, дров наколоть. Помочь тебе стол поставить?
- Не надо мне помогать, - еще недружелюбнее отозвался Гийом, невольно начиная мыслить над идеей - а в самом деле, не поставить ли стол? Алендрок по привычке дальних походов почти налегке (сказать честнее, разбойничьих набегов вместе с Рено Шатийонским, но Гийом об этом не знал) предпочитал есть, сидя на земле или на деревянной чурке, держа миску на коленях. Козлы для стола на Гийомовой памяти все время стояли, ненадобные, в шатре, а столешницу Алендрок однажды использовал для игры в кости.
- А почему бы нет? - приветливо продолжал Риго - в жизни не видел такого навязчивого человека! - Сегодня ты мне поможешь, завтра - я тебе… Все по-христиански, по-дружески.
Странное дело: вроде бы не говорил он ничего особенного, все хорошее и понятное, учтивым тоном, только Гийому чем дальше, тем сильнее казалось - тот над ним издевается.
- Чего тебе надобно? - не выдержал он, наконец взглядывая ему в глаза. Глаза у Ригаута на золотистом от заката лице были темные-темные, узкие, как щелочки, а улыбка стала еще шире - хотя, казалось бы, шире уже некуда. Так, наверное, улыбаются крокодилы, подумал Гийом, хотя ни одного крокодила в жизни не видел. Только слышал байки о них - огромные желтые тинистые змеи на кривых лапах, живут в речках дальше к югу, очень любят есть людей, но когда съедают - устыжаются и начинают прегорестно плакать крупными слезами…
Риго нимало не смутился его взгляду, поймал его своими глазами и держал так долго, словно притягивая подойти ближе.
- Как это - чего надобно? Я по дружбе зашел. Я-то уже со всем на сегодня закончил, коней обиходил и своего накормил - сеньора, то есть, Эскота - вот и захотелось просто посидеть, поболтать с кем-нибудь… Может, чего-нибудь вкусного выпить.
Жонглерским волшебным жестом он извлек из рукава круглобокую кожаную флажку и пару раз ею заговорщицки встряхнул. Гийомов рот разом наполнился слюной - неведомое чувство разом сказало ему, что налитое там внутри - густое, слабо разбавленное, сладкое. Но он только замотал головой, как святой Антоний, отвергающий искушение:
- Не, благодарствую. Не хочется вином наливаться. Почему бы вам, мессен, не пойти еще к кому-нибудь, к англичанам, например - у них там чуть ли не каждый вечер пьют, и музыканты какие-то… Даже отсюда слышно.
- Англича-ане. Ну их вообще. Я с тобой хотел поделиться… Как-никак, мы люди одного языка, Гилельм.
Золотое искушение - искушение языком - оказалось очень сильным. Гийом даже не предполагал, что это может иметь над ним такую власть. Язык, не тот, что у франков, а наш, которым говорили в Иерусалиме, в Триполи, которым говорит король Ришар… Сидеть рядом и говорить на нем. Читать на нем стихи, рассказывать всю свою жизнь, рассказывать все, что угодно - просто наслаждаясь медом его звучания…
Но лучше с кем-нибудь другим, не с этим человеком. В Риго было что-то явственно не так, хотя Гийом с его коротким разумом никак не мог докопаться - что именно.
- Не… Некогда. Мне до заката еще доспех чинить… и вообще… Скоро мессир Алендрок придет.
Отгородившись именем страшного франка, как щитом, он принялся мешать черпаком в котелке, отскребая пригорающую крупу от стенок. Щеки его горели от жара огня, так что белый крестик опять проступил следом от птичьей лапки. Риго пристально смотрел на этот крестик, насмешливо отмечая что-то про себя. "Иерусалимский откупник". Всем известно, что это за клеймо.
- Эх, - Риго встал, разочарованно потянулся - так что было слышно, как сладко хрустнули у него позвонки. - Ну ладно. Значит, в следующий раз. Коль скоро ты своему сеньору так верен… во всех отношениях… Но надо же иногда и отдыхать. Получать хоть какое-нибудь удовольствие.
- Ты… о чем? - с противным сосущим ощущением в сердце Гийом поднял голову. Он сидел на корточках у огня, с ломаным хворостом в руках; коленки его в растянутых грязноватых шоссах торчали, как лапы у комара.
- А то ты не знаешь, - улыбаясь, как искушение святого Антония, тот смотрел на него через дым; понятно, зачем все время встряхивать головой, если волосы такой неудобной длины: ранее короткая стрижка еще не настолько отросла, чтобы челка заправлялась за уши. Черный, тонкий и красивый, Риго вызывал легкое отвращение. Он в самом деле походил на небольшого ловкого нечистого.
- Слушай, Гилельм, неужели тебе в самом деле нравится твой… франк? Он же старый, и такой мужлан на вид. Или ты его до себя допускаешь из соображений… вассальной верности? А может, он тебя заставляет?
Гийома затошнило. Что-то новое, розоватое и гадкое начало заливать ему глаза - и он очень удивился бы, узнай он, что это ярость. Вот Алендрок ее сразу бы распознал.
А для его оруженосца ярость была таким новым чувством, что он даже слегка потерял голос.
- Не злись, - примирительно посоветовал его черный невысокий враг по ту сторону костра. - Я же не собираюсь никому доносить. Кто знает такие штуки, тот и сам все поймет, а до остальных какое нам с тобой дело? Я же к тебе по дружбе пришел.
- Дружбе? - выдавил Гийом, руки которого так тряслись от гнева, что почти весь хворост рассыпался по земле. Он рывком встал в рост - и едва не упал, потому что ноги, оказывается, затекли и покалывали под коленями холодными иголочками.
- Дружбе. - Риго сделал движение в его сторону, совсем маленькое, даже не шаг, но лицо его странным образом приблизилось, Гийом различал каждую морщинку смеха, лучом прочерченную к виску, каждую темную веснушку на скулах. - У нас с тобой куда больше общего, Гилельм. Нам может быть вместе очень здорово. Я тоже молодой, и не урод, и куртуазное обращение знаю… Как человек того же языка.
Терпение Гийома кончилось почему-то именно при звуке собственного имени. Тайного и настоящего имени на настоящем языке, которым его называл… Человек из тех, кого надо бы вешать.
Гийом бросил в Ригаута все, что держал в руках - это были остатки ломаного хвороста, сухие корявые ветки, пара из них упала в костер, одна - в кашу, в которой мгновенно и утонула без всплеска, а до врага не долетела ни одна. Юноша бы закричал - но сила, надобная для крика, вся ушла в бросок, и он выговорил очень тихо, давясь словами и дымом, почему-то как раз выбравшим момент повалить в его сторону:
- Грязный содомит… да о чем ты мне говоришь? Убирайся отсюда, дьявол, пока я не…
Пока я не убил тебя, или пока я не лопнул от ярости, или пока не что-нибудь еще. Но убирайся же ты отсюда, убирайся!
Риго, который неимоверным образом продолжал улыбаться, совершенно неустрашенный, пожал неширокими плечами.
- Ладно, как хочешь. Может, потом передумаешь? Если что - ты знаешь, где меня найти. Ты не обязан, в конце концов, тратить всю свою молодость на одного франкского громилу без передних зубов…
- Проваливай, - еще тише выдавил Гийом, следующим движением уже явно намереваясь ломиться на чужака и выталкивать его в шею, забыв, что тот старше, на полголовы выше и, наверное, сильнее. Риго на сей раз правильно истолковал его взгляд: даже улыбка слегка потускнела. Еще что-то хотел сказать, но только сплюнул в костер - слюна зашипела на угольях - и зашагал-таки прочь, засунув большие пальцы рук за пояс. На запястье, зацепленная петлей, болталась пузатая кожаная фляжка. Фляжка с чем-то очень вкусным и сладким.
Перед тем, как окончательно исчезнуть за Алендроковым красным шатром, оруженосец из Белькера еще раз оглянулся. Лицо его, молодое и грустное, выглядело в самом деле красивым и добрым.
- Эй, Гилельм, ты не злись, ладно?.. Я же только…
Тут-то он и столкнулся с Алендроком. Как всегда, краснолицым от жары, правда, в кои-то веки без шлема; он ехал верхом, пристегнув шлем к высокой луке седла, и конь под ним был незнаком Гийому: легконогий, золотисто-рыжий, красивой местной породы.
Риго учтиво раскланялся с рыцарем и наконец растаял в воздухе. Алендрок, буркнув что-то вроде приветствия, тяжело спешился и подозрительно глянул ушедшему вслед.
- Это кто еще такой?
Гийом, со смятенным, злым и красным лицом нагнулся к огню, чтобы снять вконец пригоревшую кашу, ответил невнятно и себе под нос. Алендроку пришлось переспросить.
- Этот? Ну, оруженосец… Оттуда, - Гийом невнятно махнул рукой в сторону имперских шатров. - Из тех, которые с немцами пришли…
- А чего ему надо было?
- Так… Поговорить. Провансалец же… Южанин… Как я…
- А какого ладана этот южанин тебе сказал, чтоб ты не злился? Я слышал. Вы что, повздорили?
- Да нет… Вроде бы нет, мессир.
Золотистый конек нервно перебирал ногами. Алендрок, притягивая к себе его точеную головку, потрепал коня по морде, кривя губы в одну сторону - так уж он улыбался, а иначе не умел.
- А этот - тебе, Гийом. У англичанина одного купил. Англичане, конечно, всегда рады дрянь подсунуть, но этот вроде ничего. Звать - Дофин.
Глаза Гийома расширились (даже стали на миг из длинных - круглыми).
- Конишка, конечно, хиляк, но на тебя пока хватит, - Алендрок снял седельную сумку, швырнул тючок - а шлем заботливо приладил поверх. - Ты пойди, пристрой его к Босану. Я тут с ужином сам разберусь.