– Оформим ее пока временно по тем документам, что у нее имеются. Пусть Светлана передает дело об утерянном паспорте Владиславу Анатольевичу. Он лично займется им. Я наведу о ней справки. А с ее мужем разберется наш охранник Игорь. Ему достаточно будет просто взглянуть на муженька, чтобы тот больше не появлялся у своей жены. Мерзавец! Это ж надо, детишек бить! Развод-то у них оформлен?
– Да.
Геннадий Александрович задумчиво посмотрел на меня и улыбнулся.
– Вы, Марина, открываетесь мне с совершенно другой стороны. Вы всегда казались мне этакой холодной, равнодушной красавицей. Рад, что ошибся. Ну, хорошо! – он хлопнул по столу ладонью. – Я устанавливаю вашей протеже месяц испытательного срока с тем, разумеется, чтобы она об этом не знала. Если она оправдает наше доверие – оформим на постоянную работу. Лично вас это устраивает?
– Да конечно… Спасибо вам… – я встала.
– Но альтруизм, Марина Евгеньевна, все же должен иметь свои границы, – последовал мягкий выговор.
"Как и местничество" – подумала я и спросила:
– А как быть с тещей Глеба Германовича?
– Не беспокойтесь за нее. У нее довольно неплохая пенсия и насколько я знаю, строительство дачки уже закончено.
– Вы тоже открываетесь мне с другой стороны Геннадий Александрович, – улыбнулась я. – По тому с каким видом вышел от вас Глеб Германович, я приготовилась к трудному разговору.
– Ну, он тут все расписал в черном цвете, обвинив вас в корысти. Я пообещал ему разобраться, и я разобрался.
Мы тепло распрощались. Что ж, я сделала что могла, дело теперь за Викой, так зовут мою протеже. Либо она воспользуется предоставленным ей шансом и докажет, что мы в ней не обманулись, либо подведет не только меня.
День взял меня в оборот дел, и я на время позабыла обо всем, что не имело отношения к работе. Сообщение Светланы о том, что меня разыскивает Родион Дмитриевич, застало меня за переговорами с представителем фанерной фабрики. Вполне надежные ребята, которых я без колебания могла рекомендовать, как надежных поставщиков Родиону. Правда были некоторые сомнения в том, что требования мебельного предприятия окажутся для них чрезмерно высокими. Об этом у нас и шел разговор, но меня заверили, что фанерная фабрика справится с заказом, каким бы привередливым ни был заказчик, так как недавно они приобрели новое оборудование. К тому же они порекомендовали мне одну фирму по изготовлению фурнитуры. Наконец мы поставили точку в наших переговорах и я, вежливо отклонив предложение остаться на ужин, поспешила в офис.
Едва я вошла в приемную, как Света глазами указала на дверь кабинета, давая понять, что Родион ждет меня там. Я кивнула и тихо сказала:
– Не знаю, насколько затянется наш разговор, так что можешь уйти пораньше, чтобы не попасться с полными сумками в руки маньяка.
Упоминание о маньяке, заставило Свету живо вскочить с места и поспешить со сборами.
– Думаю, Родион Дмитриевич, тоже не задержит вас на долго, – принялась шепотом утешать меня она, прибирая на своем столе и выключая компьютер. – Я слышала, как он по телефону договаривался со своей женой…
О чем Света говорила дальше, я не слышала: меня словно заморозили. Какую-то долю секунды, я пребывала в ступоре, ничего не видя и не слыша. Потом смысл Светиных слов постепенно начал доходить до меня, вползая в сердце юркими ядовитыми змеями, жаля его. У меня же было одно противоядие – не верить им.
– Почему ты решила, что он говорил со своей женой, а не с любовницей, например? – донесся до меня со стороны собственный, деревянный, голос.
– Ну, что вы, Марина Евгеньевна, – беспечно бросила Света, занятая перекладыванием продуктов из пакетов в сумку, – любовнице обычно не докладывают, что ребенка из садика заберет теща, а яблоки и молоко завезет домой шофер. Ну, я пошла, да? Тогда, до завтра.
Натянуто улыбнувшись, я кивком попрощалась с той, которая только что разрушила мои надежды на будущее. Опять, в который раз, я осталась ни с чем. Я тяжело опустилась на стул. За закрытой дверью кабинета, меня терпеливо ждал Родион.
Лист третий
Теперь наш разговор с Родионом виделся мне по другому. Я поняла о чем он хотел поговорить со мной. Речь пойдет не о нас и нашем не удавшемся свидании, а о том, что у нас нет будущего, и нам предстоит расстаться. Но одновременно с этим трагическим открытием, что Родион никогда не будет принадлежать мне, я неожиданно испытала облегчение: мне не нужно будет ничего объяснять. Да, что на меня нашло, что я даже не подумала о том, что такой мужчина как Родион может быть женат? Он тысячу раз прав, что решил поговорить об этом сейчас, пока мы не приросли друг к другу. Господи! У него растет ребенок, а я еще хотела навесить на него свою проблему. Вот сейчас он сидит и ждет за этой дверью, решившись на открытый честный разговор, чтобы рассказать мне тяжкую правду, и мы оба должны пойти на это испытание – отказаться друг от друга. Я справлюсь и, как бы больно не было, приму его решение, не обостряя наше расставание сценами истерик и слезами. Я привыкла к боли. А поплачу, когда останусь одна.
Я встала, одернула жакет, поправила волосы. Я буду достойна его мужества. Открыв дверь, вошла в кабинет и поздоровалась с Родионом. Он сидел за моим столом и при виде меня, захлопнул глянцевый иллюстрированный журнал.
– Наконец-то! Знаешь, пока тебя ждал, воспользовался твоим телефоном. Ты не против?
– Конечно, нет. Долго ждал? Надеюсь, у тебя что-то не очень срочное?
– Нет. Это всего лишь наш не состоявшийся разговор. Ты ведь помнишь: мы так и не поговорили.
– Хорошо, – собралась я с духом и села на стул, стоящий у окна. – Давай поговорим.
– Поговорить я хотел вот о чем, – он положил руки на стол, сцепив пальцы в замок. – Прежде всего, хочу извиниться за вчерашнюю грубость. Я повел себя неадекватно из-за того, что и так был взвинчен предстоящим объяснением, а тут еще… ну ладно, не будем об этом. Теперь, если ты принимаешь мои извинения, я буду говорить по существу. Марина, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь и я чувствую, что тоже далеко не безразличен тебе. Давай забудем наше первое неудачное свидание и попробуем все сначала.
Мне показалось, что я ослышалась и потому недоверчиво смотрела на него: не может быть, чтобы он говорил о новом свидании, но потом усмехнулась про себя. Разве это новость, что заботливый муж, только что звонивший жене, тут же договаривается с любовницей о встрече. Он улыбаясь смотрел на меня, не оставляя мне никаких шансов, так неотразим был его шарм. Но… я-то уже смотрела на него по-другому, и этот другой Родион не волновал меня, как прежде. Словно убрали кривое зеркало.
– В тот вечер у тебя я понял, что поторопился, – продолжал он, не дождавшись моего ответа. – Я прав? Марина, пойми, я не хочу недомолвок между нами. Ты можешь быть со мной предельно откровенна, и полностью положиться на меня во всем, уверяю тебя. Я все пойму.
Я подняла брови. Вот как! Было ясно, что его волновало его мужское эго. Откройся я, что виноват не он, он испытает одно облегчение. Самое главное, что это с ним все в порядке. Конечно, он выслушает меня, скажет сочувственные слова, даже если не поверит моей истории. Скорей всего припишет все моей фригидности, мнительности и буйной фантазии и переадресует меня к дорогому специалисту, какому-нибудь модному медицинскому светилу. Ах, эта волшебная сила иллюзий! В каком разнообразии и цвете предстает в ее ореоле все незначительное.
– Ну, раз между нами не будет больше недомолвок, то, как насчет того, чтобы начать с тебя, Родион?
Минуту он молча смотрел на свои сцепленные руки, потом тихо произнес:
– Если ты о моей семье, то к нам она не имеет никакого отношения.
– Твоя семья – это ты сам, и значит, она имеет отношение и ко мне.
– Да брось ты! – с досадой отмахнулся он, сверкнув золотой запонкой, вдетой в белоснежный манжет. – В тебе говорит ревность, вот и все. Видимо, ты из тех женщин, которым подавай все или ничего. Ну, зачем, скажи, нам все усложнять? Есть я, есть ты и нас тянет друг к другу. Семья в другом измерении нашей с тобой жизни и никак не касается нас с тобой, а их не касается то, что у меня есть ты. Принимай это проще. Оглянись вокруг: сплошь и рядом мужчины имеют любовницу, а женщины – любовников. И что? Это жизнь. Это нужно принять и сбросить, наконец, розовые очки. Не будь наивна! Пойми одно – ты для меня главное. Жизнь преподнесла нам с тобой подарок – мы нашли друг друга. Почему мы должны отказываться от этого? И потом, прости за откровенность, но ты уже не в том возрасте, чтобы не понимать подобных вещей. Разве твое одиночество справедливо? Что поделать, если мужчины более менее достойные и состоявшиеся уже имеют семьи и, я уверен, смогут предложить тебе то же, что и я. Прости, но тебе уже поздно желать чего-то большего.
– Что ж, благодарю тебя за трогательную заботу обо мне, но я вынуждена отклонить твое щедрое предложение. Ты тратишь свои силы зря – похоже, я действительно не понимаю своей выгоды и осмеливаюсь желать чего-то большего, – я встала, давая понять, что наш разговор окончен.
Не шевельнувшись, Родион смерил меня взглядом с ног до головы.
– Н-да, недооценил я тебя, но, скорей всего, это ты слишком переоцениваешь себя. Посмотри – ты умна, красива, благополучна и до сих пор одна. Извини за жестокость того что я скажу, но тебе ли сейчас выбирать? Подумай о себе. Я предлагаю свою любовь, ты же киваешь на мою семью Разве то, что они есть, меняют твои чувства ко мне? Разве наша вина, что мы слишком поздно встретились?
– Не наша, но это не дает нам права совершать ошибки. У тебя растет ребенок.
– Вот значит как? Наша любовь для тебя ошибка?
– Это сейчас тебе кажется, что можно жить двойной жизнью, и эти две жизни никак не соприкоснуться и никого не уничтожат и не сломают. Я не хочу быть твоей ошибкой.
– Это твое окончательное решение? – он выжидающе смотрел на меня, и пришлось собрать все свое самообладание, чтобы просто кивнуть. Невыносимо тяжело было отказываться от него.
– Мне жаль тебя, – вздохнул он, вставая. – Ты не умеешь смотреть на вещи реально. Признаюсь, я даже удивлен. При твоей-то деловой хватке…
Выйдя из-за стола, Родион направился к двери, но прежде чем выйти, обернулся ко мне.
– Прощай. Дай бог, чтобы я не был твоим последним шансом, а это, по-видимому так и есть. С тобой, явно, что-то не так. Ведь в том, что наше свидание сорвалось только твоя вина.
Дверь за ним захлопнулась, и я закрыла лицо руками. За эти минуты нашего разговора, Родион измучил меня. Его слова оказались жестокой истиной. Я действительно не умею принимать жизнь такой, какая она есть. А вдруг я ошибаюсь и, действительно, нужно брать от жизни все? Но я не хотела брать на себя ответственность, разрушая чужую семью. И я не хотела довольствоваться редким скудными подачками любви. Родион был далеко мне не безразличен, и во мне шла жестокая борьиба: любовь не хотела сдаваться. Чувства не желали брать мои рассуждения в расчет, подталкивая меня изведать ту сторону женского счастья, которой я была обделена. Ведь Родион все понял и конечно же согласился бы мне помочь. Быть любимой, желанной хотя бы на миг. Разве это не стоит того, чтобы расплачиваться днями, неделями ожиданий, каждый раз мучаясь вопросом: придет ли он сегодня или нет. Отказываться так невыносимо…
Не знаю, сколько времени я просидела в темном кабинете. Я схватила сумочку и выскочила из кабинета, а чтобы не поддаться искушению и не позвонить ему, намеренно оставила свой мобильный на столе. Закрыв кабинет и приемную, я, пройдя по опустевшим коридорам офиса, спустилась в тихий холл и, попрощавшись с Игорем, вышла на стоянку.
Я долго бесцельно колесила по улицам, боясь ехать домой. Там тоже, искушая меня, ждал телефон. В конце концов, я прочно встала в пробке.
Вот интересно, в разговоре с Родионом, я действительно была так принципиальна, или во мне больше говорила боязнь потерпеть очередное фиаско? Для Михаила моя проблема оказалась не по силам, и он, без всяких сцен и объяснений просто исчез из моей жизни. Гена был честнее, а вот, чтобы все же сделал Родион, откройся я ему? Может я, все – таки, к нему не справедлива? Я начала двигаться за тронувшимся автомобильным потоком. Раздумья над последствиями своих поступков, всегда тяжелее, чем само их свершение. Что сделано, то сделано. По-видимому, я уже не узнаю, как бы поступил Родион. Так и не примирившись с собой, я зарулила на стоянку, припарковалась и, выбравшись из машины, включила сигнализацию.
Я отдала деньги, внеся плату за место на стоянке на месяц вперед, дежурившему сегодня, Трофиму.
– Что-то вы сегодня, как никогда, припозднились, Марина Евгеньевна, – выписывая квитанцию, заметил он. – Работа?
– Да, Трофим, работа, – я взяла у него квитанцию и попрощалась: – Спокойной ночи.
Но бредя к дому, невольно замедлила шаг у "Короны". В магазинчик, наверное, завезли свежую выпечку. И там сегодня должна торговать Людка, которая никогда не называет меня "мадам". Подозреваю, что Сеня, заметив, как не нравится оно мне, специально досаждает, называя меня так. В освещенном, по домашнему уютном магазинчике, за прилавком сидел Сеня. Едва за мной захлопнулась дверь, он поднял глаза от книги, с готовностью человека сию же минуту приступить к своим обязанностям, но увидев меня, снова уткнулся в нее.
– Добрый вечер, – поздоровалась я. Кроме нас в магазинчике никого не было.
– Здравствуйте, – буркнул он, не прерывая своего чтения.
Ладно, мешать не будем, и постараемся определиться с выбором быстро. Я подошла к корзине со свежей сдобой, гадая, чего же мне хочется больше всего: плюшку, булочку с кунжутом или маком, завитушку с шоколадной глазурью, а может берлинское печенье? Рогалик, например, можно съесть утром с кофе, намазав его маслом. Нет, с утра лучше все же, обойтись йогуртом. Сейчас можно взять бутылочку кефира "Семь злаков", а может креветки?
– Помочь вам с выбором, мадам? – видимо Сеня потерял терпение, не дождавшись пока я выметусь из магазинчика.
– Меня зовут Марина, – разглядывая кетчуп и думая, что спагетти тоже неплохо, но тогда придется прикупить и красного вина.
– Да я, вообще-то, в курсе, – пожал плечами Сеня.
– А почему бы здесь не сделать бар? – вдруг ни с того ни с сего, брякнула я. – Чтобы можно было заглядывать сюда поздним вечером, и сидеть до утра, никуда не торопясь. Всегда найдутся такие, кто не захотят сразу же идти домой, а предпочтут сперва, где-нибудь отсидеться, привести мысли и чувства в порядок, а потом уже идти домой и спокойно общаться с домашними, – несло меня дальше.
– Привести в порядок – это напиться, что ли? – насмешливо перебил меня Сеня.
– Хотя бы посидеть просто так, или поговорить ни о чем, чтобы стряхнуть раздражение прошедшего дня, понимаете? Дома опять придется решать проблемы, а бар это как тайм аут между работой и домом. И название у бара останется то же "Корона" или "У короны", – я потерла ладонью лоб. – Не обращайте на меня внимания. Хорошо?
– Идея в общем-то ничего, – Сеня задумчиво почесал бровь. – Только боюсь, бар здесь будет пустовать и попросту прогорит. Напитки, коктейли там, абсенты выйдут дорого, и молодежь будет тусоваться в другом месте, обходясь пивом. Вообще-то "Корона" для здешних бабулек и так выполняет роль бара. Есть даже завсегдатаи, которые постоянно толкутся здесь в перерывах между сериалами, обсуждая все: политику, кто чем и как лечиться, да те же сериалы. Ух, я таких страстей наслушался… Вот зашли бы вы сегодня пораньше, как всегда, то застали бы тут бабку Клару, которая призывала своих товарок сбиться в народную дружину, как во времена их героической молодости и отловить этого кровопийцу маньяка, раз полиции он не по зубам.
Я засмеялась.
– Зачем же вы обсчитываете таких славных старушек, Сеня?
– А это своеобразная плата за то, что позволяю им здесь тусоваться. Да и обсчитываю я их на сущие копейки, чтобы навык не потерять. Вас я тоже обсчитываю – с вызовом заявил он, нахально глядя на меня.
– Знаю, – отмахнулась я. – Вот со сдачей ты меня уже достал.
– Сердитесь? – довольно хмыкнул он и вдруг перешел на "ты": – Слушай, пусть здесь не бар, а всего-навсего продуктовая лавка, но я все равно могу налить тебе коньяку… за счет заведения. Посидеть можем в подсобке. Видно же, что тебе хреново.
Я кивнула, но все же спросила:
– А покупатели?
– Я услышу, – он приподнял закрывающую вход за прилавок откидную доску, и я вошла в святая святых магазина, его подсобку.
Обшарпанное, захламленное помещение без окон, заставленное старой разномастной мебелью: продавленным креслом – "сядешь не поднимешься"; столом, застеленном вытертой до бела, но когда-то цветной, клеенкой, на котором стоял помятый электрический чайник; на полу, в углу притулился кассовый аппарат советских времен. Под потолком трещали, мигая трубки люминесцентных ламп. Я с удивлением оглядывалась. Но удивлялась не убожеству этой каморке, а своему странному ощущению. Эта подсобка казалась мне именно тем местом в котором я сейчас нуждалась, этаким надежным углом, норой, убежищем и я успокоилась.
Покопавшись в шкафу с перекошенными дверцами, Сеня выудил из него стаканы. Из-за его спины я с любопытством заглянула в шкаф. Нижние полки были забиты рулонами серой бумагой в которую раньше заворачивали колбасу и сыр. На верхних теснилась невзрачная, потемневшая посуда. Там стоял заварочный чайник с черным от заварки отверстием носика, прокопченный помятый алюминиевый ковшик, стеклянные банки с сахаром и солью, а между ними, выделялась своей элегантностью и гламурностью банка "Чибо". Откуда-то из глубин шкафа, Сеня извлек плоскую бутылку коньяка, а из дребезжащего холодильника уже порезанный на блюдечке лимон. Расставив все это на столе, он плеснул коньяка в стаканы, почти на донышко и протянул один мне, когда я пыталась устроиться на краешке продавленного кресла.
– Пей – полегчает.
– Спасибо, – я взяла стакан, понюхала коньяк и залпом выпила.
– Ну, ничего себе, – фыркнул Сеня, подвигая мне лимон. – Это ж тебе не водка…
Коньяк обжег горло, и перехватило дыхание, секунду я не могла прийти в себя, но зато напряжение отпустило меня. Теперь я знала, что не испугаюсь, манящего, словно змей искуситель, поджидающего меня дома телефона.
– Помогает?
Я кивнула и, откусив лимон, спросила:
– Скажи, если это не сердечный секрет, есть у тебя неразрешимая проблема? Очень личная, такая, которая ломает тебе жизнь.
Сеня подержал во рту коньяк, подумал, проглотил его и тряхнул головой.
– Не-а, пока что меня ничего кроме учебы не напрягает. Под своей проблемой ты имеешь в виду того хмыря с которым приходила вчера?
– С чего ты взял? – фыркнула я, как можно равнодушнее.
– А какие еще у женщин могут быть неразрешимые проблемы? – он налил чуть-чуть коньяка в мой стакан. Скрытое в его голосе пренебрежение задело меня, и я промолчала.
– Брось, не переживай ты так из-за него. Сам прибежит. Я же вижу, как ты действуешь на мужиков.
Недоверчиво хмыкнув, я залпом выпила коньяк, который, кстати, оказался неплохим.
– У тебя есть девушка? Не просто подружка, а человек, с которым у тебя все серьезно?
– Допустим.
– Тогда представь, что ты хочешь ее и готов лечь с ней в постель, а она вдруг заявляет: "Извини, я тебя очень хочу, но не могу…"