Становилось прохладно, и он был рад, что выпивка его согревала. Небо хмурилось, звезды заволокло облаками, луна исчезла. Он остановился у фонтана прямо под окном, подождал, пока зажжется свет, и облегченно вздохнул, когда услышал - а он знал, что услышит, - ее высокий крик, пронзивший ночь. Надо было поскорее уходить.
Чтобы ее сломать, понадобится время.
ГЛАВА 13
На следующее утро Джек Кавелли любовался Тихим океаном из окна своего дома в Малибу.
С запада омываемая Тихим океаном, с востока закрытая горами, Санта-Моника, эта живописная полоска берега, тянется на мили вдоль знаменитой калифорнийской Хайвэй номер один. Это изысканное место служило декорациями для Джуди Гарланд и Джеймса Мейсона - мистера и миссис Норман Мейн - в фильме Кукора "Звезда рождается", а затем для Стрейзанд и Редфорда в "Какими мы были". В лучшую пору Голливуда элита киноиндустрии строила здесь роскошные загородные особняки, чтобы скрываться в них от работы и фанатов.
Сильные штормы и ураганы часто затапливали дома, что стояли внизу, жались друг к другу вдоль дороги у тихоокеанского берега. Позже дома стали строиться на сваях, живые изгороди скрывали величественные особняки, превращая их в обычные прибрежные дома. В этих местах жили только важные персоны мира развлечений.
Особняк, построенный Джеком, был именно таким. За простым фасадом скрывался многоуровневый дом с внутренним бассейном и огромными окнами, откуда открывался роскошный вид на море. С берега это величественное четырехэтажное сооружение выглядело так, будто выросло из скалы.
С дороги можно было заметить только невзрачный гараж на три машины и высокую стену из старых бревен, у которой росли несколько кедров. Вход в дом, скрытый гигантскими юкками, располагался с противоположной стороны. По бокам скромной деревянной двери росли огромные кактусы. Дверь вела в просторные гостиные и жилые комнаты, к которым примыкали столовая и кухня, отделенная от остальной части дома баром из мрамора. Снаружи, на специальной платформе на сваях, был бассейн с подогревом.
Рядом раскинулся Тихий океан, и потому дизайн дома был выдержан в красках моря, пляжа и неба. Внизу находился домашний театр на сто человек, а в бильярдной игроки могли наблюдать через стеклянную стену за плавающими в бассейне. На этом же этаже располагался оборудованный по последнему слову техники конференц-зал, из которого можно было попасть в личный кабинет Джека.
На нижнем уровне изящно отделанные комнаты для гостей имели выход к пляжу. Наверху была личная комната Джека - его Эдем с роскошным видом на океан. Там стояла кровать, сделанная на заказ из тисового дерева, с шелковым балдахином от "Версаче", стол в стиле модерн, кресло с обивкой, имитирующей шкуру животного, и мраморная ванна.
Иногда Джек, скрывшись от гостей через нижний этаж, опускался на песок и, прислонившись к сваям, держащим дом, смотрел на недосягаемый горизонт. Здесь он мог мечтать.
Джек имел дома по всему миру, но Малибу был его любимым убежищем. В этом сумасшедшем, горячечном, непредсказуемом мире успокоение ему приносил лишь солоноватый морской запах тихоокеанского воздуха, звук прибоя, бурный и успокаивающий.
Джек работал в кабинете, проверяя квартальные финансовые отчеты отдаленных филиалов "Колоссал", когда услышал шаги Челси. Она поднималась снизу, из гостевой половины дома. Тем немногим женщинам, которые здесь ночевали, бродить по дому не разрешалось, он всегда давал им четко понять, что вход в его святилище для них запрещен.
Вероятно, Челси решила, что она исключение. Этой небольшой ошибки было достаточно, чтобы вывести его из себя. Она подошла к письменному столу, остановившись совсем близко от Джека. От ее присутствия он сжался: Челси была вечным грузом у него на плечах, она всегда приносила одно беспокойство. Он терпеть не мог "утренних сцен", когда женщина ждала любезностей, внимания или слов о том, как она прекрасна, как дивно прошла ночь, предложения позавтракать вместе на террасе. Именно поэтому в конце вечера он обычно отправлял их домой в своем лимузине.
Если женщина оставалась до утра, Джек выполнял весь этот обряд, но только ради спокойствия. По утрам нет ничего хуже, чем истеричная женщина, которая думает, что ее презирают. Но сегодня - будет истерика или нет - Джек решил пропустить обычный ритуал и заняться делами студии.
- Ну наконец-то я тебя нашла. - Челси игриво покачала головой и залилась смехом. На ней все еще была та сексуальная черная ночная сорочка, которой она удивила его после вечеринки в "Шепоте ветров". Она все больше приближалась к нему, движения ее были медленные, соблазнительные и сильные… как у пантеры на охоте.
- Стало быть, нашла, - отозвался он, даже не взглянув на нее.
Она села на край стола, откровенно выставив свои длинные, стройные ноги. Джек кинул неодобрительный взгляд на ее загорелые коленки и на мгновение зажмурился, надеясь, что она исчезнет. Какая была бы удача. Он прокручивал в голове сотни вежливых слов, которые могли бы заставить ее уйти, но действовать приходилось с большой осторожностью: она была ему нужна.
Джек намеревался добиться того, чтобы Челси утвердили на роль Офелии. Таким путем он будет в курсе всего, что происходит на съемках. Ему хотелось присматривать за Кэссиди Инглиш. А Челси будет его шпионом. Он убеждал себя, что это ради дела, что мисс Инглиш окажется неспособной создать художественный фильм и через некоторое время "Десмонд Филмз" запросит о помощи - его помощи. Тогда он сможет перейти ко второму этапу своего плана.
Джек вспомнил эпизоды вечеринки у Турмейнов. Такие мероприятия он посещал редко, потому что не выносил лесть, сияющие голливудские улыбки и возгласы, какой он великий. Он заранее знал все, что ему собирались сказать. Важные голливудские приемы вовсе не были предназначены для отдыха. Это были сложные ритуалы смотрин или чествований. Чем солиднее список гостей и хозяева приема, тем изощреннее игра. Следовало попасть либо в самый блестящий список, либо не попадать никуда, и Джек предпочитал второе.
Голливудская тусовка немыслима без красивых женщин, этих обольстительниц, подпирающих стены, соблазнительно сидящих в креслах, собирающихся возле бара. И каждая ищет свое. Никто, даже звезды и жены звезд, не упустят возможности немного поболтать или хотя бы переглянуться с Джеком. Он наперед знает, как это будет. Они всегда одни и те же: курносая рыженькая в эффектном мини, стриженая блондинка в черной коже, этакий ангел преисподней, и, конечно, дюжины двойников Памелы Андерсон и Элизабет Тейлор. Он одинаково улыбался всем женщинам, которые встречались с ним взглядом.
Прошлой ночью, пробираясь сквозь толпу к бару, он обратил внимание на экзотическую брюнетку с выдающимися скулами, которыми, казалось, можно резать стекло. Он не мог не заметить, как она на него взглянула, соблазнительно пробежав длинными кровавого цвета ногтями по своим волосам. Тогда у него не было настроения ответить ей, ему захотелось этого позже. Голливудские красотки ему надоели: им всем не хватало основательности. Их агрессивный флирт неизбежно походил на игру, при этом отрепетированную, а ему хотелось импровизации, естественности. Возможно, сказывались годы, возможно, причина была в другом. Он просто знал, что между двумя людьми должно быть что-то большее.
Джек однажды даже пытался жениться на одной англичанке, которая полностью соответствовала выражению "хозяйка на кухне, королева в гостиной, шлюха в постели". Но через полгода она превратилась в мелочное, занудное существо. Это было совсем не то, что он искал.
Джек заключил, что ему нужна женщина, которая должна соответствовать его требованиям, должна быть умной, преуспевающей, изысканной - истинной леди, которая знает толк в жизни. Он любил, когда женщина одевалась у Армани. Любил, когда на женщине были украшения от "Булгари", белье от "Ла Перла", обувь от "Маноло Бланик". Ему нравились светские, холеные, хорошо образованные женщины, и он не жалел на это денег. Еще он искал в них душевность и чувственность, а это были весьма редкие качества среди тех женщин, с которыми он встречался и спал.
Кэссиди Инглиш заинтриговала его. В жизни она была даже более красивая, чем на фотографиях в "Дейли верайети" и на телеэкране. Он был очарован, восхищен ее ярко-голубыми глазами, ослепительной кожей и пышной копной волнистых черных волос, спускающихся почти до талии, ее прелестной фигуркой, затянутой в изящное платье.
С того момента, как они танцевали вместе, ощущение близости ее тела, прижатого к нему, оставалось с ним, словно он был окутан нежным покрывалом. Она была ослепительно красива, это видели все, но Джек был уверен, что ее привлекательность выходила за рамки физического. Возможно, ему нравилась ее сила духа, покой, разлитый в ее лице, и одновременно ранимость. Конечно, его восхищало то, что она могла противостоять его влиянию. От этого его аппетит только разгорался.
Надо было действовать осторожно. Он напомнил себе, что никогда нельзя смешивать дело с удовольствием. Вспомнив ее лицо, он вспыхнул от смущения. Он задумался над той короткой стычкой, которая произошла между Джонатаном и Кэссиди, и почувствовал боль, что причинили ей слова брата. В тот момент ему захотелось защитить ее и успокоить. Теперь в свете дня он был полон решимости. Чувства он оставит на потом, в конце концов, бизнес есть бизнес.
* * *
- Я думала, мы позавтракаем вместе. - В голосе Челси звучал призыв, а во взгляде появился блеск. Неужели это слезы? - Конечно, если ты слишком занят… - Ее лицо исказила гримаса нарочитого гнева и ревности, когда она увидела изображение Кэссиди на развернутом листе газеты.
Контраст между женщиной, которая стояла перед ним, и той, о которой он думал, был разительный. Челси жесткая, упрямая и резкая; Кэссиди решительная, женственная и блистательная. Они были совершенно разные. И все же он чувствовал, что между ними есть какая-то связь. Но какая? Разгадки не было.
Челси прикусила нижнюю губу, ожидая его ответа. Он подумал, что лучше ответить, чтобы она не устроила один из своих знаменитых припадков, убеждая его, что за всем ее великолепием скрывается испорченный ребенок.
- Я очень занят, - нетерпеливо процедил он. Обычно он уступал, но сегодня у него не было времени на разговоры.
Она соскочила со стола и встала подбоченясь.
- Я вижу. - Она уставилась на фотографию Кэссиди.
- Перестань. Не дури. Никакой связи. Что у нас общего? - Он тщательно подбирал слова. - Нас всегда объединяло только взаимовыгодное сотрудничество. Избавь меня от сцен. Ревность тебе не идет.
Она бросила не него сердитый взгляд.
- А ты избавь меня от дерьма. Я видела, как ты смотрел на нее вчера. Черт, ты почти трахнул ее на танцплощадке. Но мисс Инглиш слишком важная леди, чтобы трахаться. Ты именно это подумал, не так ли? Признайся, Джек. - Она повернулась и пошла к двери. - Да или нет? Ты должен это признать, она тебя зацепила.
Только услышав, как хлопнула за ней дверь, Джек расслабился. Его обычная бравада и самоуверенная улыбка мгновенно исчезли, уступив место всепоглощающей злости. Как могла Челси обвинить его в мягкотелости, да еще по отношению к женщине. Она, конечно, ошибалась. Ни одна женщина в мире не могла "зацепить" Джека Кавелли, какой бы особенной она ни была. Он менял женщин, как другие меняют сигары. Он наслаждался их ароматом - чем экстравагантней, тем лучше. Предпочитая разнообразие, он наслаждался их огнем, но, как только наступало утро, удовольствие проходило. Нет такой женщины, которая поставила бы Джека Кавелли на колени. Это невозможно!
Он поспешил к двери, бросился вниз в холл, догнав Челси в тот момент, когда она собиралась спуститься с лестницы. Она заговорила, но он остановил ее настойчивым поцелуем. Она не протестовала и не посмела оттолкнуть его, а только страстно прижалась к нему. Они забыли, где находятся. Он скинул брюки, сорвал с себя рубашку, разметав оторванные пуговицы. Челси впилась в него, зная, что это была не любовь, не страсть - это была ярость. Он откинул ее на перила лестницы и грубо проник между ног. Закрыв глаза, он стал чужим, так было всегда, когда они занимались любовью. Он ворвался в нее, свирепея с каждым ударом. Похоть сжигала его злость. Он разрывал ее на части, и Челси позволяла ему делать это, она лишь прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать.
Она слишком хорошо знала Джека, и он знал, как отомстить ей. Он обращался с ней, как с животным, и Челси отчаянно пыталась не потерять над собой контроль, чтобы не съехать со ступенек. Наконец, Джек вскрикнул - печальный, утробный звук - и рухнул рядом с ней. Она знала, что в любую минуту он бросит ее здесь на лестнице, молча уйдет, думая о том, чтобы она убралась поскорее. Так было всегда.
ГЛАВА 14
Кэссиди удивилась, что в столь ранний час движение на дороге такое сильное. Еще не было семи, а дороги уже совершенно забиты. Все куда-то звонили по сотовым телефонам, женщины красились, слушали радио, движение было сильное, но все соблюдали дистанцию. "Какой контраст с Манхэттеном", - подумала она с некоторым облегчением. Наверное, ей начинала нравиться жизнь в Лос-Анджелесе.
Воспоминания предыдущего дня все еще преследовали ее. Сожженное покрывало, окровавленная ночная сорочка, записка красными чернилами - все это потрясло ее. Она перебралась в другую комнату, но не смогла заснуть, хотя была совершенно без сил.
Отец пытался ее успокоить, говорил, что это чья-то злая шутка. Кэссиди только молча взглянула на него, зная, что они оба подумали на Джонатана, помня о его пьяной ярости. Наконец, отчаявшись заснуть, она окунулась в чтение книги о "Колоссал": "Взлет, падение и новый взлет киностудии". Если нельзя заснуть, то можно хотя бы познакомиться с историей Голливуда. Если бы она получше знала историю "Колоссал", то поняла бы, в каком направлении движется эта компания, и смогла бы ею управлять.
"Десмонд", к добру или к худу, была собственностью "Колоссал", которую контролировал Джек Кавелли. Кэссиди знала, что ключ к успеху любого проекта - хорошее знание его участников. И в данный момент ей необходимо побольше узнать именно о Кавелли.
Кэссиди продвигалась по Сансет-бульвар, разглядывая культовые места Голливуда прошлого. Сансет-бульвар, некогда грязный тракт, соединяющий киностудии с домами на холмах, где жили кинозвезды, теперь стал центром голливудской киноиндустрии. Знаменитые ночные клубы "Трокадеро", "Чирос" и "Макамбо", где юная Маргарита Кансино повстречала кинобосса Гарри Коуэна, который дал ей имя Риты Хейвуд, были всего лишь малой частью легенды Сансет-бульвар.
"Классический Голливуд" - эти два слова вызывали образы роскоши, хорошего стиля и звезд. Тридцатые и сороковые годы были золотым веком кино. В те дни голливудские студии стали фабриками грез, создавая сотни кинофильмов ежегодно, чтобы насытить аппетит американской публики. Ей вспомнился Уолтер Пикетт, преуспевающий создатель водевилей, который возмечтал стать владельцем одной из наиболее преуспевающих голливудских студий. На Мелроуз-авеню, немного южнее студии "Парамаунт", на шестидесяти пяти акрах, где находились склады и студии звукозаписи, Пикетт осуществил свою мечту. У него были большие связи с воротилами из индустрии развлечений, и со временем он смог завлечь к себе таких звезд, как Мей Уэст, Марлен Дитрих, Гарри Купер и Бинг Кросби. В течение двух лет, после серии слияний и реконструкций, в руках девяти студий было сосредоточено девяносто пять процентов всего кинопроизводства Америки - пять крупных и четыре поменьше, включая "XX век Фокс", "Парамаунт" и "Уорнер Бразерз". "Колоссал" занимала вторую позицию после "Эм-джи-эм".
Под руководством Пикетта "Колоссал" создавала фильмы, покорившие сердца американцев в период Великой депрессии, когда всем хотелось хотя бы на время забыть свои невзгоды.
Из прочитанного накануне вечером было ясно, что Пикетт считал: герои его фильмов должны быть понятны каждому. И не важно, кто это - безработный муж или сентиментальная домохозяйка. На экран Пикетт выводил персонажа, с которым каждый мог сравнить себя. Он делал жизнь простых американцев мифом. Если у американцев были проблемы, то Голливуд предлагал, как их решить. Это сработало, и Пикетт затмил Сесила Б. де Милле, Сэмюэля Голдвина, Луиса Б. Мейера и Джека Уорнера. Постепенно "Колоссал" стала студией номер один.
Но Пикетт, конечно, пользовался чей-то поддержкой. Кэссиди была поражена, узнав, как, казалось бы, легальный бизнес кинопроизводства был связан с криминальной сферой.
Один из давнишних приятелей Пикетта был не кто иной, как знаменитый Бенджамин Зигель - "Багзи". Тот Зигель, который вырос на нью-йоркской "Кухне ада", начинавший как подельник Лаки Лучиано и Мейера Лански. Поначалу он был известен как бутлегер и киллер с гипертрофированным либидо. Но со временем у Зигеля появилась страсть к бродвейским актрисам и голливудским старлеткам. Он начал общаться с голливудской элитой, включая Харлоу, Габл, Купера и Гранта, и вскоре пролез в большой бизнес, где крутились колоссальные деньги. Впоследствии его контроль над "маленькими людьми" стал безграничным, и, если какой-нибудь руководитель студии отказывался платить, его актеры и актрисы оказывались на улице.
Ходили слухи, что Зигель обеспечил расцвет "Колоссал". Он расчистил ей дорогу на самую вершину, вызывая страх и уважение всех других студий. Багзи держал Голливуд в своих руках. Ни один глава студии, продюсер, режиссер или агент не обладал такой властью над Голливудом, как Багзи Зигель.
Зигель имел в год почти по миллиону. Все его доходы возвращались в оборот голливудских наркотиков и проституции. Даже после ареста за убийство Гарри Гринберга в 1939 году, находясь за решеткой, Зигель был удостоен особой награды Голливуда. За месяц ему удалось получить не менее двадцати "увольнительных", которые позволили ему выходить из тюрьмы на волю, словно это была гостиница. Его видели в городе с "игроками", некоторые из которых были известны своей связью с организованной преступностью, а также с теми, кто управлял его деньгами: банкиром, брокером и бухгалтером. И конечно же, его выпускали из тюрьмы на все важные голливудские мероприятия.
Вскоре обвинения в убийстве были сняты, и в течение нескольких недель друзья Зигеля, среди которых был Уолтер Пикетт, помогли ему вернуться на вершину голливудского Олимпа.
В июне 1947 года около полуночи Багзи Зигель читал газету в гостиной у своей подружки Виргинии Хиллз, когда в окно влетела пуля. Зигель был убит выстрелом в голову. Его лицо было совершенно изуродовано, в череп попали три пули.
На похоронах Зигеля Пикетт был совершенно расстроен, казалось, он глубоко переживал смерть друга. На самом деле то, что выглядело как скорбь, было страхом за будущее "Колоссал". Однако Пикетту не стоило беспокоиться, увидеть будущее "Колоссал" ему не было суждено. В 1954 году, когда было объявлено о банкротстве студии, Уолтер Пикетт умер от сердечного приступа.