- Мартин, я очень любила тебя. Любила так сильно, как холодная пустая земля любит долгожданный дождь после долгой засухи, наполняющей ее глубинно. Я любила тебя так, как любит жаркое майское солнце непрогретый, потрескавшийся от тяжелых дорожных шин асфальт. Я любила тебя так, как мать любит сына, как дочь любит отца. Я любила тебя как друга, как брата, как любовника, как мужа, как мужчину своей жизни. Как своего мужчину.
И на этой фразе она сделала ударение и опустила глаза. Два холодных черных водопада пролились своими водами в ее медовых переливах глаз и мгновенно исчезли. Она начала дышать чаще и, делая над собой еще одно усилие, продолжила с той же нежностью, с которой начала. Теплота ее голоса, как-то светом озарила все вокруг, и хотя я ненавидел Маргарет, но в тот момент был ей в какой-то степени благодарен, ведь вот уже много лет, как я не слышал чьего-либо голоса.
- Я любила тебя больше, чем песчаные прибрежные волны любят разбиваться о тяжелые насыпи морских вод, как легкость крыльев чайки любит губы ласкающего их ветра, как ива, качаясь на волнах срывающего ее одиночество вихря, любит его. Я любила тебя так сильно и так ревностно страстно, как и смертельно необходимо. Я так боялась тебя потерять, как ребенок боится потерять родителей, как солнце боится потерять свои лучи, как ночь боится потерять звезды и как любовь боится потерять страсть. Я любила тебя, я так сильно тебя любила. Я любила тебя. Я любила… - И она потянулась к сумочке, доставая оттуда пистолет.
В тот день она пришла, чтобы убить меня. Я посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом, но помню, что в тот момент в душе обрадовался; пусть закончится все, я уже достаточно заплатил за то, что даже и не помню. Дрожащими руками, плача, она вытянула их вперед, сжимая между пальцами холодное железо, и уставившееся на меня дуло пистолета заходило ходуном. Помню, как смотрел ей прямо в глаза и ничего не почувствовал; я не почувствовал ни страха, ни боли, ни обиды. Помню, как подумал, что это странно - за секунды до смерти в голове ничего не проносится. Не проносятся те самые картинки из жизни, хорошие моменты, все то, о чем обычно рассказывают в телевизионных шоу. Наконец-то к финалу своей поганой, никчемной судьбы я это выяснил! Перед смертью в голову ничего не приходит!
Неожиданно послышалось, как кто-то приподнимает тяжелую дверцу бункера, в щелочке показались два глаза, и растерянный мужской голос бархатисто-тяжелым басом произнес "Что за черт?!" Я тогда понятия не имел, что это был муж Маргарет, я вообще ничего не знал ни о ее жизни, ни о чем-либо вообще. Но показавшаяся далее фигура в открывшемся люке как две капли воды была похожа на мужчину из газеты. Маргарет не обернулась, все еще стоя на коленях и держа пистолет прямо перед моим носом. Внезапно ее посетила какая-то перемена, лицо помрачнело, от слез не осталось и следа, а глаза налились густым черным цветом.
- Маргарет! - слегка раздраженно и зло выкрикнул ничего не понимающий мужчина сверху. Не опуская пистолет, она встала с колен, повернулась к нему и уверенно, не колеблясь ни секунды, выстрелила.
- Боже мой, Мартин! Почему ты запретил мне обращаться в полицию?! - Всплеснув руками, встала с дивана волнующаяся женщина.
- Потому что я отомщу ей самостоятельно! - поднялся вслед за Роуз взволнованный мужчина, принимая угрожающий вид. - Она не заслуживает того, чтобы просидеть всю жизнь в тюрьме, окруженная людьми и светом! Я раздавлю ее так же, как когда-то она сломала меня! Я еще не настолько слаб… я еще не настолько слаб, чтобы… - Он не договорил и, пошатнувшись, упал обратно на кровать.
- Об этом не может быть и речи! Я высокопоставленное лицо, это не пройдет просто так мимо моей карьеры! Я не могу позволить вершить тебе самосуд, несмотря на то что убила бы эту стерву собственными руками! Но так нельзя, сынок, мы должны обратиться в полицию!
Ох уж наши желания! Скольким мы жертвуем ради них, скольким рискуем! Не правда ли, месье Шварц? Проигравший все на свете человек навряд ли остановится перед чем-либо - он отдаст последнюю рубашку, лишь бы рискнуть еще раз.
В тот день Мартин Криси сильно рисковал главным желанием своей жизни отомстить, рассказывая эту историю Роуз. Однако хоть он и был еще весьма слаб и в какой-то степени выжил из ума, одно в его памяти сохранилось верно: Роуз была слишком впечатлительной и сердобольной, чтобы оставить в стороне мольбы сына, смотрящего на нее горящими глазами. Он сказал:
- Роуз, я знаю, сколько ты сделала для меня! Твое сердце привело тебя сюда, ты спасла меня! Я обязан тебе жизнью! Но, прошу тебя, позволь мне только насладиться одним, прежде чем мы пойдем в полицию и все расскажем. Две с половиной недели назад я видел, как ее выводили из суда и посадили в машину для перевозки заключенных. Я слышал твои разговоры по телефону насчет того, чтобы войти в число присяжных на суде по ее делу. Если сегодня ее оправдают, я хочу видеть, как Маргарет вернется в то место и обнаружит, что меня нет! Я хочу, чтобы волосы ее встали дыбом от ужаса и неожиданности, которые скуют ее тело! Я хочу насладиться ее страхом и ее поражением! И нет ничего более упоительного, если она узнает об этом сама! Я прошу тебя, мама, оставь мне этот день, а завтра мы пойдем в полицию и все расскажем, обещаю!
Сердце Роуз, казалось, уменьшилось в разы, прижавшись к стенкам не заледеневшей души. Она знала, что поступает неправильно, но она никогда не могла отказать своим детям в чем-либо. Для нее он был сыном, который сбился с пути, чем еще больше вызывал в ней любовь. "В конце концов, - рассуждала она сама с собой, - скорее всего, ее вину признают сегодня и тогда, сразу после суда, я за шкирку приведу этого мальчишку в полицию. А если ее отпустят на свободу, то… я сделаю то же самое, только дам мальчику эти несколько часов последней услады. Я позволю ей вернуться домой, но за всем прослежу лично сама".
- Это ее глаза, месье Шварц, еще в самом начале, - прервался Пьер, рассматривая бегущие и суетные облака на черно-синем английском небе, - мы видели на последнем заседании суда по делу Маргарет. И ее же шпионящий взгляд, проводивший мою бывшую хозяйку до гаража возле ее дома.
Планам женщины не удалось сбыться. Ее чудом спасенный пасынок затевал свою собственную игру против Маргарет, и казалось, на сей раз сам Дьявол не смог бы его остановить.
Пока Роуз одевалась для суда, он сел на стульчик рядом с окном и отсутствующим взглядом начал буравить уличное пространство. Женщина подошла, поцеловала его в лоб и попросила оставить ей все заботы. Мартин благодарно посмотрел на нее и согласился. Подстраховавшись, она заперла номер на ключ. Как только Роуз отправилась на суд, он вскочил со своего места и попытался открыть дверь, несколько раз сильно дергая за ручку и заметно начиная нервничать. Твердо решивший для себя, что больше он не окажется пленником какой-либо женщины, заточенным в бункер или шикарный номер люкс, Мартин начал действовать.
В шкафчике под телефоном лежал толстый телефонный справочник. В двенадцать дня на ресепшн отеля позвонил некто из номера Роуз Криси и сообщил о пожаре на этаже. Торопившийся мужчина положил рядом с входной дверью справочник и поджег его шершавые страницы, накидав сверху плотно свернутые куски туалетной бумаги. Дым повалил клубами, воспламеняя шикарный ковер, кромка которого, завершая линию залы, едва касалась холла, отделявшего сам номер от входной двери с горящим справочником в нескольких сантиметрах от нее. Ковер тот, кстати, был сделан фирмой Маргарет по специальному заказу самой хозяйки, ибо в номерах такого уровня останавливались исключительно высокопоставленные лица. Еще один британский сюр, вы не находите, месье Шварц?
Поднявшийся наверх портье Марк, две с половиной недели назад помогший тайно провести этого мужчину в гостиницу, теперь смотрел на него через дымовую завесу, растерянный и обездвиженный. Только два черных глаза огоньками проблеснули перед ним сквозь растворяющийся в воздухе дым, унося вместе с собой силуэт сбежавшего пленника.
Глава 20
- То есть вьи хотьите сказать, что этот темнокожий пагрьень пггросидьел взапьгрти долгих девять лет? - слегка охмелевший от пятой пинты темного эля, с трудом выговорил мистер Шварц.
- Именно, месье. Не хотите ли прогуляться до одного живописного местечка, открывающего вид на дивные воды нашей реки? Оно находится близ центрального парка. Это в двадцати минутах ходьбы отсюда.
- Конечно, Пьеггр. Пггризнаться, я уже достаточно пеггребрал, и ваш рассказ, это едьинственное, что еще поддеггрживает меня в сознании. Но, пггрошу вас, пггродолжайте.
- Это было любимое место Маргарет. Порой после работы, она просила меня заехать туда. Мы останавливались. Она выходила из машины и, кутаясь в красное драповое пальто, сражавшееся с порывами северного ветра, подходила к узкому мостику, что железною дугою перевешивался через потоки серых вод. Женщина подолгу стояла там, облокотившись на перила и могла смотреть в уносящиеся потоки течения по несколько часов.
В тот самый роковой, последний день после суда она попросила меня снова заехать туда. Словно предчувствуя нависающую угрозу, я впервые осмелился подойти к ней. Даже не обернувшись, будто бы она знала мои шаги, Маргарет вдруг сказала:
- Ты боишься чего-нибудь, Пьер?
От неожиданности я даже остановился и, пересилив свое тело, отказавшееся двигаться, через какое-то время сказал:
- Да, мадам. Я боюсь, что однажды не смогу видеть красоту, окружающую меня.
Я сказал это совершенно без каких-либо намеков. Я имел в виду мир, окружающий нас: лучи восходящего солнца, майское утро, розовато-медовый рассвет… но на лице ее я различил едва заметную улыбку - видимо, она расценила это как комплимент. Признаться, я бы не посмел оспаривать ее мысли. Она вдруг обернулась и, как-то необычно пристально посмотрев на меня, сказала:
- А страхи? У вас есть какие-нибудь страхи? То, чего вы на самом деле опасаетесь?
Обстановка располагала к такому диалогу, хотя я никак не ожидал услышать нечто подобное. Сумерки уже медленно поглощали парк, и зажигавшиеся поочередно фонари тусклым светом озаряли одинокие лавочки рядом с деревьями. Лик луны, промелькивающей через дымчатые рассеянные облака, освещал лицо той луны, что стояла сейчас рядом со мной, придавая ему еще более загадочное и таинственное выражение. Подумав с минуту, я ответил:
- Мадам, есть кое-что, чего я опасаюсь. Я очень боюсь летать. Даже смотреть на самолеты боюсь. Сюда из Франции я прибыл на пароходе, что, возможно, было и опаснее. Но как только сажусь в самолет, меня начинает дико тошнить и я… что? Вы смеетесь?
Маргарет улыбалась, будто бы слушала рассказ ребенка, боящегося мифического чудовища в шкафу.
- Хорошо, а чего боитесь вы? - слегка обидевшись и покраснев, спросил я.
Она снова отвернулась, облокачиваясь локтями на железные перила моста, и, переводя взгляд с томившейся на небе луны на манящие темнотою воды, задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Какое-то время она размышляла, словно сомневаясь, и попросила меня вернуться в машину. На том самом месте, на котором давеча сидели вы, месье Шварц, Маргарет рассказала мне кое-что, о чем я никогда никому не рассказывал. Это было ее единственное откровение, которое, скорее всего, принесло бы целое состояние тому, кто осмелился бы о нем заявить.
В 60-е годы отец Маргарет работал шерифом местной полиции. Городок их был небольшой, несколько домов и пара улиц, как говорится. В городе все уважали и ценили ее отца. У него были блестящая репутация и неоспоримый авторитет, отличный послужной список, грамоты и даже имелась медаль за отвагу. На работе и для всех вокруг он был примером для подражания, этаким "крестным отцом", к которому всегда можно обратиться за помощью. Всем, кроме его дочери. Дело в том, что в семье он был жесток и непоколебим. Знаете, месье Шварц, так часто бывает: человек на людях приветлив и добр, возможно, даже слишком, чтобы не вызывать подозрений, ибо, приходя домой, он превращается в сущего дьявола, тирана и домашнего деспота. Таких примеров история знает тысячи, и отец Маргарет подходил под их описание как нельзя лучше.
Дело в том, что шериф всю жизнь грезил о сыне, чтобы воспитать его в лучших мужских традициях, и сильно огорчился, когда родилась дочь. Казалось бы, что здесь особенного? Можно попытаться еще раз. Но шли годы, а его жена, кстати, дочка покойного Лукаса Агостини, того самого сицилийца, все не беременела. Отчаявшийся отец Маргарет, чьи мечты были разрушены, возненавидел свою дочь до такой степени, что перестал замечать ее существование. А в те неподходящие моменты, когда маленькая Маргарет путалась под его ногами, упрашивая поиграть с ней, он бессовестным образом отталкивал ребенка и пытался сделать все, чтобы она больше не попадалась ему на глаза.
Когда матери Маргарет не было дома и заботы о девочке перекладывались на него, он хватал кричащего ребенка за руки и силой затаскивал в темный чулан, где приковывал ее наручниками к батарее и закрывал на ключ. Ей тогда едва исполнилось шесть. К счастью для Маргарет, это продолжалось недолго. Через какое-то время при выполнении задания он схватил шальную пулю и, истекающий кровью, был доставлен в местную больницу, где и скончался в реанимации прямо на операционном столе, едва его тело успели переложить с носилок.
Мучения девочки были закончены, а мать, которую покойный периодически избивал до потери сознания в приступах гнева, вздохнув с облегчением, перекрестилась, тут же попросив за это прощения у Господа.
- С тех пор я боялась темных углов и комнат. Пока однажды, уже когда приехала в ваш город, не переборола свой страх и не спустилась… то есть я хотела сказать, не вошла в одну из них… - Она запнулась и слегка закашлявшись и отводя взгляд, продолжила: - Я хочу сказать, Пьер, что в жизни каждому из нас есть чего бояться и есть что терять. Нельзя, чтобы страхи останавливали нас. Сядьте в самолет! Прыгните с парашютом! Заберитесь на самое высокое здание в городе и посмотрите вниз! Откройтесь страху! Поверьте, эмоции, перебарывающие его, вознесут вас на самое небо! - Интонация ее судорожно возрастала, приподнимая за собою плечи и руки; все тело женщины как-то затрепетало, и глаза налились черным торжествующим блеском, скрыв за собою медовые заливы, растворившиеся при свете луны.
Из дневников Маргарет, в тех редких выпусках, что раскупались подчистую за полчаса, было краткое, сухое описание того, каким образом Мартин Криси угодил в капкан к женщине. Дело в том, что, когда Маргарет выбралась из бункера своего покойного дедушки, прочитав там от корки до корки все сорок дневников сицилийца, она отправилась прямиком к самому Криси и, подкараулив его у общежития, применила все свое женское обаяние и слабость, дабы заманить будущего пленника домой. Она писала, что обвела вокруг пальца того, кто сам привык торжествовать в этой роли. Она плакала и умоляла его простить ее. Ей было "очень жаль, что все так получилось", и она "не хотела причинить ему вреда", а Джонатана, друга Мартина, заступившегося за нее, "встретила совершенно случайно". В общем, долгими или короткими уговорами Криси наивно купился на слезливые извинения Маргарет. И поскольку, видимо, страсть его еще не остыла к трепещущей от волнения женщине и ему наверняка льстили попытки такой красотки вернуть его, той ночью он заснул у нее в кровати, обнимая свою коварную искусительницу, а проснулся уже в темном бетонированном помещении, обвиваясь цепями вокруг.
После "Годовщины Трех Смертей" в городе родилась поговорка иного характера: "Хочешь остаться в живых - не зли Маргарет".
История будоражащая и действительно ужасающая. Представить только, твоя жизнь полностью зависит от человека, сжимающего в руке ключ к твоей свободе! Да для меня лучше смерть, чем ее медленное подобие! А для вас, месье Шварц? - Да… да… конечно, Пьеггр… - растерянно и грустно пробормотал иностранец и скрестил руки на груди, прогоняя мурашки. Он тревожно посмотрел вдаль убегающим водам холодной черной реки, и глаза его налились печалью, возможно, вызванной пятью пинтами темного эля, а возможно, трагичностью истории. Светало.
- Маргарет учла все, - продолжил Пьер, - кроме одного. В ту самую роковую ночь для Мартина Криси она забеременела.
Глава 21
На пороге квартиры Элен Страйзберг, одинокой матери Маргарет, опустившимся на город вечером, после суда, приблизительно в 20:00, появился "запыхавшийся и сильно взволнованный мужчина". Так, по крайней мере, его описала на допросе престарелая женщина, очнувшись в палате городской больницы день спустя.
В руках у него ничего не было, кроме зажатой фотографии девочки из газеты и вырванного листа из уже сгоревшего телефонного справочника. На клочке бумаги были адрес и телефон Элен Страйзбрег. Как уже выяснилось позже, мужчина появился "как снег на голову" и, не рассчитав или, наоборот, зная свои силы, оттолкнул закрывавшую проход старушку. Элен не удержала равновесия и, падая, ударилась головой о маленький шкафчик в прихожей. Женщина потеряла сознание, в то время как мужчина силой выносил из дома сопротивляющуюся девочку. "Глаза его были глазами дьявола! - говорила потом Элен, - руки его дрожали, и по лицу было видно, что ни одна земная сила не способна его остановить!.."
- Чуть раньше, как вы помните, месье Шварц, я привез освобожденную судом Маргарет к дому. А в 20:00 она уже сидела в своем красном "Вольво" и на всех парах мчалась к дому дедушки, не подозревая о стареньком "фольксвагене", преследовавшем ее. Еще чуть позже мы стали свидетелями ее душераздирающего крика, доносившегося из открытого люка погреба, где женщина обнаружила пропажу своего пленника.
Итак, приблизительно в полночь красный "Вольво" снова въехал в границы нашего городка. Он растерянно побродил по улочкам и оказался на главной площади города, где, как нам уже известно, располагались гостиница "Интернационал" и здание городского суда. Сперва женщина услышала слишком оживленные разговоры. Все более приближаясь, шум голосов возрастал, сливаясь в единый гул. Открывшаяся взору картина заставила Маргарет выйти из машины. Человек двести, как мухи, облепили здание гостиницы со всех сторон. Головы их все, как одна, были подняты вверх, устремляя взгляд каждого к чему-то на самой крыше здания.
Там, на крыше двадцатитрехэтажного здания, на самом краю, покачиваясь и шатаясь, стоял мужчина, держа рядом с собой ребенка. Он отчаянно жестикулировал, крича срывающимся голосом лишь одно слово: "Мааааааааааааааргареееееееееет!!!!!!!" Те, кто видел, как "Вольво" Маргарет подъехал к гостинице, видели также и побледневшую как смерть его владелицу, выходившую из машины. Не понимающая ничего женщина, пробравшись через толпу зевак, окруживших здание, пулей залетела внутрь, сильно раскрутив стеклянные роскошные двери. Растерявшийся на входе портье Марк даже не успел ничего сказать, увидев искаженное безумным волнением лицо Маргарет; он лишь застыл как вкопанный и с каким-то страхом и сожалением позволил ей пробежать к лифту.