- Нет причин, чтобы и вы боялись филинов, - упрекнул ее Дру. - Ведь вы же не кикую, которые верят в ведьм и всякую чертовщину. - Он нахмурился тревожно и несколько нетерпеливо, накрыв ее холодные пальцы, лихорадочно сжимавшие его руку, другой рукой, и резко сказал:
- Миссис де Брет, я знаю, это не мое дело, но не кажется ли вам, что вам надо отдохнуть в Англии? Последние пять лет у вас была нелегкая жизнь, но вы не должны позволять этой стране загнать себя в угол. Почему бы вам не уговорить Идена и не съездить домой на несколько месяцев? Это было бы полезно вам обоим, а эта племянница составит компанию Эмили, пока вы будет в отъезде.
- Да, - промолвила Элис - Я… мы уже думали… - К ней вернулся нормальный цвет лица, и она задышала свободно. С видимым усилием она уняла дрожь и сказала: - Извините, Дру. Я глупо себя веду. Вы правы: мне следует поехать домой. Я превращаюсь в дерганую, истеричную развалину. Вы знаете, что сегодня вечером сказал Джилли? "Тебе же не больше тридцати пяти". А мне только двадцать семь. Идену только двадцать девять. Неужели я выгляжу на шесть или семь лет старше Идена?
- Джилли напился, - спокойно заметил Дру. Он внимательно посмотрел на Элис и подумал, что слова Джилли хоть и лишены тактичности, но его можно понять, он констатировал факт. Дру приходилось наблюдать проявление стрессов, шок после обстрела, результаты бессонницы. Все эти симптомы он увидел в Элис Он улыбнулся:
- По-моему, вы выглядите совсем неплохо.
У него была спокойная и необычайно симпатичная улыбка, и Элис почувствовала, что улыбается в ответ.
- Вот так-то лучше, - одобрил Дру. - Когда вы улыбаетесь, то выглядите на семнадцать, а не на двадцать семь. Вам надо чаще улыбаться. Вы с Иденом идете на танцы в субботу?
Он продолжал говорить о пустяках, пока они не дошли до живой изгороди, растущей на границе сада Макхемов. У ворот Элис отпустила его:
- Я не разрешаю вам идти дальше, иначе вы просто не успеете доехать до наступления темноты. Спасибо, что проводили, теперь я в безопасности. Никто не осмелится убить меня на полпути к дому! По крайней мере не сегодня.
- Видимо, нет, но все же пройдет еще немало лет, прежде чем женщины будут чувствовать себя в безопасности без оружия, - ответил Дру.
Он смотрел, как она прошла через сад, и почувствовал внезапную и неожиданную симпатию к Идену де Брету. Не такая жена нужна поселенцу. Она не выдержит эту жизнь, подумал Дру.
Сухая ветка обломилась и упала на тропинку. Дру резко обернулся. Но это был лишь Джилли Макхем.
- Вышел подышать, - угрюмо объяснил Джилли - Мабел пошла сорвать салату, или ананас, или что-то еще. Гектор говорит, пора домой. А Лайза закрыла на ключ всю выпивку. Чертовы женщины!
Он тяжело облокотился на калитку, провожая взглядом бесшумный полет летучей мыши, порхавшей над бледными цветками свинцового корня, образовавшего живую изгородь.
- Боже, что за страна, - проговорил он с неожиданной злостью. - Чего бы я только не отдал, чтобы уехать из этой забытой Богом, нецивилизованной черномазой дыры! Не понимаю, как ты можешь это выносить?
- Нет причин, чтобы и ты выносил, - спокойно заметил Дру.
- Это ты так думаешь! Тебе легко. Но у меня нет денег, чтобы собрать пожитки и убраться к черту. Думаешь, я бы не сделал так, если б смог?
- Если получаешь такие же деньги, как и Гас Эббот, то твои дела не слишком плохи. После смерти Гас оставил много денег, - сухо заметил Дру.
- У Гаса не было жены, - с горечью возразил Джилли, - Ты не знаешь Лайзу. Если б я получал в двадцать раз больше, чем сейчас, она бы все равно все потратила. Думает, что я не понимаю, почему она постоянно покупает себе новую одежду, делает прически, красится. Может, я и глуп, но не настолько. Послушай моего совета и не женись, Дру.
- Я запомню, - торжественно пообещал Дру. - Пока, Джилли.
- Нет, не уходи. Постой еще немного. На меня сегодня нашло, это точно. Знаешь, почему людям нравится с тобой разговаривать, Дру? Я тебе отвечу. Потому что ты такой отстраненный от всего. Тебя ничего не волнует из наших сплетен. Но если рассказать кому-нибудь еще, не успеешь оглянуться, уже вся колония будет знать твой секрет. Почему люди суют нос в чужие дела?
- Действительно, почему? Извини, Джилли, но мне пора идти. Уже поздно.
Джилли проигнорировал его слова:
- Вот, например, Гектор. Он не может простить Идену, что тот женился на девушке, которую Гектор считает "не подходящим типом для Кении". А какое ему дело? Можно подумать, что это его страна. Видимо, боится, что после смерти Эмили Элис убедит Идена продать землю тому африканскому синдикату, который в прошлом году предложил за Фламинго целое состояние. Такой поворот совсем не устроит Гектора! Он потеряет рынок. А потом они вдруг построят приличную дорогу вокруг озера, о, как ему это не понравится! Гектор и ему подобные могут много разглагольствовать о жаре, но единственное, чего они боятся до глубины души, - развития страны вблизи их собственного клочка земли. Им нравится все как есть. Именно такое положение… - Он внезапно замолчал и поднял голову, напряженно вслушиваясь.
В тот вечер не было ни малейшего дуновения ветерка. Огромная поверхность озера в сумерках приобрела зеленый оттенок, и даже птицы уже смолкли. Но кто-то в большом доме, скрытом за поперечными и палисандровыми деревьями, играл на рояле. Тихим вечером ел слышная музыка звучала чисто и навевала меланхолию. Дру остановился и прислушался.
- Что она играет?
- Концерт долины Рифт, - рассеянно ответил Джилли. Его тонкие нервные пальцы музыканта взметнулись на верхнюю планку калитки, словно это была клавиатура рояля, но внезапно руки сжались в кулаки, он ударил по калитке с неожиданной яростью и зло промолвил:
- Какого черта она не может сыграть этот третий пассаж как полагается, вместо того чтобы молотить пальцами, ведь это не какая-нибудь поп-музыка. Эта женщина и Бартока будет играть как "Два серых глаза", а Дебюсси - как "Британские гренадеры". Это убийство, настоящее убийство!
Он вновь впал в сердитое молчание и сел на валун, лежавший в траве у ворот. Его краткая вспышка ярости уступила место пьяной угрюмости, и он не обратил внимания на уход Дру Стрэттона.
Элис была на полпути к дому, когда вспомнила, что обещала Эмили нарвать роз к обеденному столу. Свернув с тропинки, она пошла через выжженную солнцем траву и целое море дельфиниума, выросшего высотой больше метра и почти одичавшего у подножия небольшого холма, увенчанного переплетенными кустами, и перешагнула через ствол упавшего дерева.
С гребня холма между кустами она могла видеть роскошную зелень по берегу озера (африканцы называют эти заросли "шабма") и широкую полосу серо-зеленых растений, становившихся темными в наступающих сумерках, - это марула, болотистая местность, где растут папирусы, которые опоясывают берега озера, образуя при этом густые, почти непроходимые джунгли, раза в три выше роста человека.
В промежутке между стволом упавшего дерева и его веткой вырос каскад белых роз, их трудно было рвать даже днем, так как ветки изобиловали шипами. Но Эмили обожала эти розы, она ставила их в вазы, принадлежавшие еще ее матери. Почему она сейчас попросила нарвать ей роз? Чтобы она могла поставить их в другие вазы и притвориться, что ей все безразлично? Ведь старинных ваз больше нет. Почти неделю назад в полдень их обнаружили разбитыми на мелкие кусочки, хотя в доме было тихо, никто не слышал лая собак…
- Не трогайте их! - проговорила Элис, глядя на осунувшееся лицо Эмили. - На них могут быть отпечатки пальцев, мы найдем…
- И мой дом наводнит полиция, будут шнырять по всей ферме, запугивать слуг! Нет, - ответила Эмили. Старыми, жалкими, трясущимися руками она собрала осколки и отдала их Захарии, велев выбросить их.
С самого начала Эмили отказалась обратиться в полицию. Она установила ряд ловушек, но никто в них не попадался. Полтергейст оказался в состоянии избежать новейшие системы против воров, подающие звуковые сигналы, проволоки-ловушки и даже предметы, оставляющие на руках несмываемую краску, стоит только до них дотронуться. Но результаты разорения оказали более деморализующее воздействие на дом и на всех его обитателей, чем времена чрезвычайного положения и нападения мау-мау. Слуги были явно напуганы, Иден рассержен и на пределе терпения, Эмили сурова и упряма.
- Если кто-то надеется испугать меня и вынудить уехать отсюда, то он ошибается, - говорила Эмили. - Мау-мау собирались напугать нас и заставить бросить свои фермы, но мы все еще здесь. Не знаю, чего они думают добиться, портя вещи, которые мне дороги, но как бы это ни было, у них ничего не выйдет. - И словно в подтверждение своего вызова, она села за рояль и сыграла по памяти Концерт долины Рифт Торони, сыграла яростно, громко и не очень точно.
Это произошло в тот день, когда пластинку с записью концерта нашли разбитой, и тогда же, постаревшая, уставшая и подавленная, она сообщила им, что вызвала Викторию.
Мать Виктории умерла той весной. Виктория жила теперь в маленькой квартирке в Лондоне с двумя подругами и работала личным секретарем у помощника управляющего одной фирмой, занимающейся импортом.
- Я пригласила ее приехать и поработать на меня, - говорила Эмили, не глядя на Идена, не глядя ни на кого, а уставившись в пламя свечи, стоявшей на обеденном столе, и, очевидно, вспоминая прошлое, - Я слишком стара, чтобы справляться и с половиной моих забот. Мне нужен доверенный секретарь, который умеет много работать. В то же время мне хотелось бы, чтобы это был кто-нибудь свой. Кроме того, я помогу дочери Хелен. Я дам ей хорошую зарплату, и у нее будет дом.
Когда она взглянула на Элис, глаза ее еще плохо видели после яркого пламени свечи, и она тихо произнесла:
- Ты тоже сирота и должна понимать, каково ей теперь. Но она не приедет, если ты этого не захочешь, дорогая.
Видимо, Элис могла бы и поспорить с таким решением, если бы ей внезапно не открылась возможность убежать. Она не хотела встречаться с девушкой, на которой когда-то собирался жениться Иден, а значит, которую любил. Она не хотела также, чтобы Иден встретился с Викторией. Но если племянница Эм будет жить на Фламинго, тогда, пожалуй, она, Элис, сумеет уговорить Идена уехать из Кении и увезти ее домой в Англию. Тогда Эм не останется одна. С ней будет Виктория…
Элис посмотрела на букет белых роз в руках, уронила их на землю, устало присела на ствол лежавшего дерева и подумала с любовью и отчаянием о леди Эмили де Брет. Об Эмили и Идене. Нелегко будет сказать Эмили, что Элис больше не может выносить Кению. Эм была известна своим упрямством, нетерпимостью, вспыльчивостью, деловой смекалкой и проницательностью, железными нервами и не выносила присутствия дураков. Однако она терпела жену Идена, которая по всем этим меркам оказывалась дурой. Наоборот, Эм стала ей матерью, защищала ее, вдохновляла, вставала между нею и опасностью.
Сидя в сумерках на холме у Фламинго, Элис вспомнила первую встречу с бабушкой Идена и тот шок, который она при этом испытала. Идей упомянул между прочим, что его бабушка имеет склонность одеваться эксцентрично, но Элис совершенно не ожидала увидеть на ступенях террасы гротесковую фигуру, встречающую их, когда они приехали из аэропорта Найроби и машина остановилась возле громадного особняка на берегу озера Найваша.
С годами крепкая фигура Эмили увеличилась до невероятных размеров, но нисколько не уменьшилась ее антипатия к юбкам. Эм крайне редко и с большой неохотой надевала женскую одежду и обожала яркие, необычные расцветки. Оранжевые джинсы Эм и яркие блузки, которые зрительно увеличивали и без того впечатляющую фигуру до удручающих объемов, цветные шляпы с широкими полями, которые она носила обычно надвинутыми на затылок, - все это за тридцать с лишним лет так же примелькалось половине Кении, как бродящие стада зебр, скитающиеся, вымазанные охрой воины из племени мазаи или снега Килиманджаро. Но такая внешность ничуть не утешила Элис де Брет, молодую жену с трехнедельным стажем, прибывшую на Фламинго в полубессознательном состоянии после долгого перелета и приступов тошноты от качки, уставшую, пропыленную после поездки по не-асфальтированной дороге, новичка в чужой стране, раздираемой жестокостью и насилием, где даже женщины носили оружие и все мужчины боялись темноты, никогда не зная наверняка, что же принесет наступившая ночь.
Странно, что, вспоминая тот день, Элис теперь только начала понимать, что Эмили была единственным стабилизирующим фактором в течение всей ее последующей жизни. Она стала ей матерью и бабушкой, чего прежде девушка была лишена. А Иден не оправдал ее надежд. Но ведь нелегко быть Иденом, думала его жена. Быть настолько красивым, что женщины отчаянно влюблялись в него с первого взгляда, ведь и она сама не стала исключением. Теперь она замужем за Иденом уже пять лет, но и до сих пор не может смотреть на своего мужа без замирания сердца.
Она так сильно его любила, что если бы он любил Фламинго так же сильно, как любила Эм, Элис заставила бы себя остаться здесь навсегда: поборола бы свой страх, свою ненависть к этой земле, смирилась бы с плохим самочувствием, которое преследовало ее из-за постоянного ужаса и жаркого климата. Но она не верила, что корни Идена глубоко проникли в землю Кении или что эта страна значила для него столько же, сколько для Эм. А недавно Элис уверила себя, что Иден будет не менее счастлив и в Англии, имея собственный дом. Даже счастливее! Ведь он не перестал дуться на Эм за то, что она не его назначила новым управляющим на Фламинго, а Джилли.
- Но Фламинго перейдет к тебе в свое время, - объяснила она. - Тогда тебе понадобится управляющий, а лучше иметь опытного человека. В настоящее время от Джилли мало толку, но сейчас трудно найти хорошего управляющего, а он научится. Кроме того, ему ведь нужна работа.
- Не знал, что у нас здесь общество филантропов! - рассердился Иден. - Ты теряешь хватку, дорогая бабуля.
- А вот в этом ты не прав. Ты имеешь над человеком власть, если ему нужна работа. Только в этом случае. А я люблю, что бы все делалось по-моему.
Иден рассмеялся и поцеловал Эм.
- Ты не любишь, когда кто-нибудь обвиняет тебя в слабостях, правда? Ты дала работу Джилли, потому что он нуждается в деньгах - и тебе это известно - и, кроме того, он умеет отличать Баха от Брамса.
Эм скривилась в ответ, но не возразила.
Главным образом ради Эм, а не ради Идена Элис пыталась примириться с мыслью, что всю свою жизнь ей придется жить в Кении, и хотя она была уверена, что смогла бы компенсировать Идену потерю Фламинго, она знала, что никогда не сможет компенсировать Эмили утрату Идена. Но теперь она дошла до предела. И не Виктория оказалась последней каплей, а события, происходившие в доме в течение последних недель, ситуация, которую Иден однажды назвал "это глупое дело".
- Не глупое, - впервые в мягком голосе Элис послышалась истерика. - Это ужасно! Неужели ты не понимаешь? Все эти вещи, которые разбиты или испорчены, - они ведь были особенно дороги, они незаменимы. Словно кто-то, кто хорошо знает Эм и хочет обидеть ее особенно больно, знает, какие вещи надо выбрать для этой цели. Этот "кто-то" ужасно злой.
Иден резко ответил:
- Глупости! Нечего впадать в истерику, Элис. Поверь мне, дорогая, выяснится, что это какой-нибудь глупый кикую, который считает себя обиженным или думает, что на него навели порчу. Ты не должна терять голову. В конце концов, даже если эти вещи незаменимы - это только вещи.
Но два дня спустя это были уже не вещи. Убили собаку Симбу.
Элис и не подозревала, что Эмили умеет плакать, и вид ее красных распухших глаз был почти настолько же шокирующим, как и факт обнаружения остывшего тела собаки на сломанных кустах герани под верандой. Она испытывала страх и прежде, но никогда до такой степени. Целенаправленное уничтожение наиболее любимых безделушек, принадлежавших Эм, само по себе было ужасным событием. Но то, что отравили ее любимую собаку, говорило о хладнокровном преступном замысле, более глубоком, нежели обычная злоба.
Джилли прав, подумала Элис, похолодев от предчувствия. Вещи - это только начало. Симба - новый этап. Предположим, что теперь примутся за людей. За тех, кто дорог Эмили. Иден! Нам надо уезжать. Мы должны уехать. Пока еще есть время…
Это был особенно тягостный день для Элис. Иден уехал в Найроби и не вернется раньше ночи, а Эмили явно нервничала и дергалась целый день. Видимо, утром из-за пустяков она поссорилась с Мабел Брэндон и выразила недовольство, когда днем к ним пришел Кен и его пригласили на чай.
Элис тоже не испытывала удовольствия от общества Кена. Ее утомляла юношеская настойчивая влюбленность Кена Брэндона. Только накануне она сурово отчитала его по этому поводу, что ему весьма не понравилось. Он закончил разговор тем, что угрожал застрелиться, - впрочем, не в первый раз, - тогда терпение Элис иссякло, и она ядовито заметила, что это будет небольшая потеря. Она надеялась, что это положит конец его увлечению, но Кен вновь пришел в полдень, с явным намерением извиниться за свое драматическое поведение накануне. Эмили спасла ее от очередной сцены с Кеном: она усиленно угощала его чаем, а потом сразу же отправилась на охоту, взяв с собой Элис.
Элис никогда не ездила на охоту по собственному желанию, но в этот раз она с радостью приняла приглашение. Они взяли с собой Камау, мальчика-слугу, и поехали в "лендровере" подстрелить антилопу на корм собакам. Эм подстрелила две антилопы, помогла Камау забросить туши на заднее сиденье машины, где они и лежали в луже крови. Руки Эм были в крови, и на одежде появились ужасные бурые пятна, при виде которых Элис вздрагивала от отвращения. Охота - одна из многих реалий, к которым никак не могла привыкнуть Элис, живя в Кении. Ее шокировало будничное отношение большинства женщин к оружию, к виду и запаху крови.
У меня нет мужества, устало думала Элис, наблюдая надвигающиеся сумерки. Может быть, оно когда-то и было, но сейчас иссякло. Если бы я могла уехать… Если бы только не надо было возвращаться в этот ужасный дом…
Эмили всегда играла концерт Торони; знакомые пассажи, приглушенные расстоянием, успокаивали расстроенные нервы Элис и заставляли ее вслушиваться в музыку.
Она никогда не разделяла восторгов Эмили и Джилли в отношении этого концерта. Он казался ей просто шумом, лишенным мелодии, варьирующим от диссонанса до невыносимого уныния. И вдруг сегодня она услышала этот концерт как будто впервые. Она поняла, что это разговаривает сама долина Рифт. Огромная золотая долина с мощными зевающими кратерами потухших вулканов Лонгонот, Сусва и Мененгай - бесстрастные падения мертвой лавы, сердитое узкое ущелье - Ворота Ада, бескрайние мелкие озера, населенные стаями фламинго, и длинные одинаковые навалы May и Кинангоп, ставшие стенами великой долины.
Эмили рассказывала, что Торони полюбил долину. Но Эм ошиблась, подумала Элис, прислушиваясь к музыке. Он боялся долины. Она инстинктивно содрогнулась, обхватив себя руками. Она услышала легкое дуновение пробежавшего ветерка, раскачавшего розовые кусты; вдруг где-то рядом раздался звук сломанной ветки.
Внезапно из-за этого звука сад перестал быть дружелюбным, он наполнился зловещей угрозой, как и дом. Элис резко встала и нагнулась, чтобы поднять упавшие розы, ощущая биение сердца. Она и не заметила, как стемнело.