Я знаю, что у меня в комнате порядок, но ведь я еще даже не успела купить приличное средство для мытья окон. Кто бы ни мыл мое окно последним, он понятия не имел о существовании "Виндекса". Фокус в том, чтобы распылять его по чуть-чуть. Большинство людей пшикает слишком много, и жидкость остается в уголках, а там ее не так-то просто вытереть, не оставляя разводов или ворсинок…
– Ага. Даже как-то не по себе.
Сент-Клэр слоняется по комнате, трогает вещи и рассматривает их так же, как я в гостях у Мередит. Он пристально изучает коллекцию фаянсовых слоников и бананов, аккуратно расставленных на комоде. Потом берет стеклянного слоника и вопросительно смотрит на меня:
– Это мой ник.
– Слон? – Он качает головой. – Прости, я, кажется, чего-то не понимаю.
– Анна Олифант. Banana Elephant . Подруга собирает их для меня, а я собираю игрушечные мостики и бутерброды для нее. Ее зовут Бридж Сондервик, – поясняю я.
Сент-Клэр ставит стеклянного слоника на место и подходит к столу:
– Значит, все могут называть тебя слоником?
– Банановым слоником. Нет, конечно же нет.
– Прости, хотя я не про это.
– А про что? Что-то случилось?
– Ты поправляешь все, чего я касаюсь. – Сент-Клэр кивает на мои руки, которые машинально переставляют слона. – Невежливо с моей стороны вот так приходить и трогать твои вещи.
– О, все в порядке, – бормочу я, отпуская фигурку. – Можешь трогать у меня все, что захочется.
Сент-Клэр каменеет. На лице его появляется смущенное выражение, и до меня доходит, что я ляпнула что-то не то. Я имела в виду совсем другое.
Не то чтобы я против…
Но мне нравится Тоф, а у Сент-Клэра есть девушка. И даже если бы ситуация сложилась иначе, есть еще Мер. Я никогда бы не стала уводить у нее парня после того, с какой теплотой она отнеслась ко мне в первый день. И во второй. Да и во все остальные дни на этой неделе.
Кроме того, Сент-Клэр обычный симпатяжка. Ничего экстраординарного. На улицах Европы таких пруд пруди, так ведь? Ухоженные парни со стильными стрижками и в элегантных пальто. Хотя я не видела ни одного такого, который хотя бы отдаленно напоминал неподражаемого месье Этьена Сент-Клэра, и все же…
Он отворачивается. Мне кажется или он смутился? Но почему? Это ведь я стою с идиотской улыбкой на лице.
– Это твой парень? – И Сент-Клэр показывает на экран ноутбука, где красуется моя фотография с коллегами.
Этот снимок сделали перед премьерой экранизации одного фэнтезийного романа. Поэтому большинство из присутствующих в костюмах эльфов или волшебников.
– Тот, который закрыл глаза?
– Что?
Неужели он думает, будто я встречаюсь с Гераклом?
Геракл – ассистент администратора. Он на десять лет меня старше, и да, это его настоящее имя. И хотя он очень мил и лучше всех разбирается в японских ужастиках, но ведь у него волосы собраны в конский хвост.
Конский хвост.
– Анна, это шутка. Я про вот этого. С бакенбардами. – Сент-Клэр указывает на Тофа, именно из-за него мне так нравится эта фотография.
Мы смотрим друг на друга и заговорщицки улыбаемся, словно потешаясь над какой-то понятной только нам шуткой.
– О… М-м-м… нет. Не совсем. То есть Тоф почти стал моим парнем. Я уехала до того… – Мне так неудобно, что я замолкаю. – До того, как между нами успело случиться что-то серьезное.
Сент-Клэр молчит. Потом прячет руки в карманы и делает шаг назад:
– Как все предусмотрено.
– Что? – удивляюсь я.
– Ту пурвар.
Парень кивает в сторону подушки с изображением единорога и короткой фразой. Это подарок моих бабушки с дедушкой – девиз и герб клана Олифант. Когда-то давным-давно мой дедушка переехал в Америку, чтобы жениться на моей бабушке, и до сих пор сходит с ума по всему шотландскому: он оттуда родом. Нам с Шонни он постоянно покупает вещи в цветах старого шотландского пледа (сине-зеленый фон с черными и белыми полосками). Мое покрывало – тоже его подарок.
– Ну я-то, конечно, понимаю, что это значит. Но ты-то откуда узнал?
– Ту пурвар. Это на французском.
Превосходно. Девиз клана Олифант, который был у меня под головой с самого младенчества, оказывается, написан на ФРАНЦУЗСКОМ, а я даже не в курсе. Спасибо, дедушка. Я выставила себя идиоткой. Но разве я могла догадаться, что шотландский девиз будет написан на французском? Мне казалось, шотландцы ненавидели Францию. Или это были англичане?
Блин, не знаю. Я всегда думала, что он на латыни или другом мертвом языке.
– Это твой брат? – Сент-Клэр кивает на единственную фотографию, которая висит у меня над кроватью.
На снимке Шонни широко улыбается, указывая на одну из маминых подопытных черепах, которая вытянула шею и уже готовится оттяпать ему палец.
Мама исследует особенности репродуктивной деятельности каймановых черепах, поэтому несколько раз в месяц ездит навещать их выводок на реке Чаттахучи. Шонни нравится ездить с ней вместе, а вот я предпочитаю оставаться дома в безопасности. Каймановые черепахи ужасно гадкие.
– Да. Его зовут Шон.
– Шон – скорее ирландское имя. Удивительно для семьи, где так много связано с Шотландией.
Я улыбаюсь:
– Для нас это больная тема. Мама просто влюбилась в это имя, но дедушка – отец моего отца – чуть не откинул копыта, когда его услышал. Он-то предлагал Малкольма, Эвана или Дугала.
Сент-Клэр смеется:
– Сколько брату?
– Семь. Уже во втором классе.
– У вас большая разница в возрасте.
– Ну, либо он получился у родителей случайно, либо это была последняя попытка спасти распадающийся брак. Мне никогда не хватало смелости спросить, как это получилось.
Черт! Не могу поверить, что я это сказала.
Сент-Клэр садится на край кровати:
– Твои родители разведены?
Я стою возле компьютерного кресла, поскольку сесть рядом с Сент-Клэром на кровати не отваживаюсь. Возможно, чуть позже, когда привыкну к его присутствию, я на это решусь. Но не сейчас.
– Да. Папа ушел, когда Шону было шесть месяцев.
– Прости. – Судя по виду Сент-Клэра, он действительно расстроен. – Мои тоже в разводе.
Я вздрагиваю и скрещиваю руки на груди:
– Ты тоже меня прости. Это дерьмово.
– Все в порядке. Мой отец – ублюдок.
– Мой тоже. То есть, наверное, это так, раз он бросил нас, когда Шонни был еще младенцем. А он бросил. Плюс по его вине я застряла здесь. В Париже.
– Я знаю.
– Откуда?
– Мер сказала. Но готов поспорить, мой отец куда хуже. К сожалению, он в Париже, а мама одна, за тысячу миль отсюда.
– Твой папа живет здесь?
Я удивлена. Знаю, что его отец – француз, но не могу представить, чтобы родитель отправил своего ребенка в школу-интернат, хотя они живут в одном городе. Это идиотизм.
– У него картинная галерея здесь и еще одна в Лондоне. Он все время разрывается между ними.
– И часто ты его видишь?
– Стараюсь с ним не пересекаться.
Сент-Клэр мрачнеет, и тут до меня доходит, что я понятия не имею, зачем он пришел. Приходится прямо спросить его об этом.
– Я разве не сказал? – Парень выпрямляется. – Ну, мм… Я просто знаю, что, если никто не придет и не вытащит тебя отсюда, ты так и будешь тут сидеть. Так что идем гулять.
Я вдруг ощущаю порхание бабочек в животе.
– Вечером?
– Вечером.
– Ясно. – Я делаю паузу. – А как же Элли?
Сент-Клэр плюхается на кровать:
– Планы сорвались.
Он неопределенно взмахивает рукой, и я понимаю, что о подробностях лучше не спрашивать.
– Я не одета. – И показываю на пижаму.
– Брось, Анна. Ты опять за старое?
Я окидываю парня недоверчивым взглядом, и мне в голову летит подушка с единорогом. Я бросаю ее обратно, Сент-Клэр ухмыляется, съезжает с кровати и огревает меня со всей силы. Я пытаюсь ухватиться за подушку, но промахиваюсь. Сент-Клэр бьет меня еще пару раз, прежде чем мне удается отобрать подушку. Он сгибается пополам от хохота, и я бью его по мягкому месту. Сент-Клэр вновь пытается выдернуть подушку у меня из рук, но я так крепко ее держу, что ему приходится отступить… И я падаю на кровать, потная и растерянная.
Сент-Клэр плюхается рядом, с трудом переводя дух. Он лежит настолько близко, что его волосы щекочут мое лицо. Наши ладони почти соприкасаются. Почти. Я пытаюсь вдохнуть, но у меня ничего не получается. И тут я понимаю, что не надела лифчик…
Меня охватывает паника.
– Ладно, – выдыхает Сент-Клэр. – План таков.
Я не хочу испытывать к нему никаких чувств. Хочу, чтобы все шло как обычно. Хочу быть его другом, а не очередной глупой девчонкой, питающей несбыточные надежды. Я заставляю себя подняться. Волосы наэлектризовались и торчат во все стороны, поэтому я беру резинку с комода, чтобы собрать их в хвост.
– Надень нормальные штаны, – говорит он. – И я покажу тебе Париж.
– И это все? Таков твой план?
– Вроде того.
– Вау. "Вроде того". Забавно.
Сент-Клэр недовольно бурчит и запускает в меня подушкой. Раздается телефонный звонок. Наверное, мама – на этой неделе она звонила каждый вечер. Я хватаю сотовый со стола и уже собираюсь сбросить звонок, как вдруг на дисплее высвечивается имя. Сердце замирает.
Тоф.
Глава восьмая
– Надеюсь, ты носишь берет, – подкалывает Тоф.
Я чуть не прыскаю от смеха. Он позвонил! Тоф позвонил!
– Пока нет. – Я меряю шагами комнату. – Но могу тебе купить, если хочешь. Вышьешь инициалы и будешь носить вместо беджика.
– Введу берет в моду.
– Это никому не под силу. Даже тебе.
Сент-Клэр по-прежнему лежит на моей кровати. Он подпирает голову рукой, чтобы наблюдать за мной. Я улыбаюсь и киваю на фотографию в ноутбуке.
– Тоф, – беззвучно шепчу я.
Сент-Клэр качает головой.
Бакенбарды.
– Ах, – произносит он также одними губами.
– Вчера приходила твоя сестра, – сообщает Тоф.
Он всегда относился к Бридж как к моей сестре. Мы одного роста и телосложения, обе с длинными прямыми волосами, только Бридж блондинка, а я шатенка. И как все те, кто кучу времени проводит вместе, говорим одинаково. Хотя Бридж использует слова подлиннее. И ее ладони покрыты мозолями от игры на барабанах. И у меня щель между зубами, а у нее брекеты. Другими словами, она похожа на меня, но симпатичнее, умнее и талантливее.
– Я и не знал, что она играет на барабанах, – говорит Тоф. – И как успехи?
– Она лучшая.
– Ты так говоришь, потому что она твоя подруга или у нее действительно талант?
– Она лучшая, – повторяю я и краем глаза отмечаю, что Сент-Клэр поглядывает на часы на комоде.
– У меня барабанщик ушел из группы. Как думаешь, она заинтересуется?
Прошлым летом Тоф создал панк-группу "Грошовые ужасы". С тех пор там много раз менялся коллектив, кипели споры из-за текстов песен, но концертов музыканты так и не давали. Что просто ужасно. Готова спорить, Тоф прекрасный гитарист.
– Ну конечно, – отвечаю я. – Думаю, она согласится. Ее придурочный инструктор только что прокатил ее с местом лидера секции, и ей необходимо выпустить пар.
Я даю номер подруги. Тоф записывает, вслух повторяя цифры, а Сент-Клэр делает вид, будто смотрит на воображаемые наручные часы. Сейчас только девять вечера, не понимаю, с чего такая спешка. Даже я знаю, что для Парижа это детское время.
Сент-Клэр громко кашляет.
– Эй, прости. Нужно идти, – говорю я Тофу.
– Ты не одна?
– Мм… да. С другом. Мы сегодня идем гулять.
Неловкая пауза.
– С парнем? – спрашивает Тоф.
– С другом. – Я поворачиваюсь к Сент-Клэру спиной. – У него есть девушка. – И вздрагиваю. Зачем я это ляпнула?
– Значит, ты не забыла про нас? Я хочу сказать… – Тоф осекается. – Про наши отношения здесь, в Атланте? Или променяла меня на какого-то французика и больше не вернешься?
Сердце колотится как оглашенное.
– Ну конечно же я вернусь к Рождеству.
– Хорошо. Хорошо, Аннабель Ли . Мне в любом случае нужно возвращаться к работе. Наверное, Геркулес опять бесится, что я не закрыл дверь. Чао.
– Вообще то, оревуар, – поправляю я.
– Не важно. – Тоф смеется и вешает трубку.
Сент-Клэр встает с кровати:
– Ревнивый бойфренд?
– Я же говорила. Он мне не бойфренд.
– Но он тебе нравится.
Я краснею:
– Ну… да.
Лицо Сент-Клэра остается невозмутимым. Возможно, его это задело. Он кивает на дверь:
– Все еще хочешь пойти гулять?
– Что? – Я смущена. – Да, конечно. Только переоденусь сначала.
Я выгоняю Сент-Клэра из комнаты. Пять минут спустя мы уже идем по улице. На мне любимая рубашка из секонд-хенда, облегающая в нужных местах, джинсы и черные кеды. Я знаю, что кеды – это не слишком по-французски – остроносые ботинки или высокие каблуки подошли бы куда лучше, – но, по крайней мере, они не белые. Насчет белых кроссовок все правда. Их носят только американские туристы, и предназначены они лишь для того, чтобы косить траву или красить дома.
Ночь прекрасна. Париж переливается желтыми, зелеными, оранжевыми огнями. Теплый воздух гудит от веселой болтовни прохожих и звона бокалов в ресторанах. Сент-Клэр занимательно описывает самые жуткие моменты из биографии Распутина, которую он дописал сегодня днем.
– И вот другие русские подсыпают ему в обед дозу цианида, которая способна уложить пятерых взрослых мужчин, прикинь? Но ничего не происходит, и им приходится перейти к плану Б – в него стреляют из револьвера. В спину. Но и это его не убивает. У Распутина оказывается достаточно сил для того, чтобы задушить убийцу, и в него стреляют еще три раза. Но он пытается встать! Его избивают до кровавого месива, заворачивают в простыню и бросают в ледяную реку. Но все это…
Глаза Сент-Клэра сверкают. С таким же видом моя мама рассказывает про черепах, а Бридж – про барабаны.
– Во время вскрытия обнаружили, что фактической причиной смерти стало переохлаждение. Его убила река! Не яд, не пули и не избиение, а мать-природа. Более того, его руки были подняты вверх, а значит, он пытался выбраться из-подо льда.
– Что? Нет…
У магазинной вывески с выгравированными на ней золотыми буквами фотографируются немецкие туристы. Мы быстро пробегаем мимо, чтобы не испортить кадр.
– Слушай дальше, – продолжает Сент-Клэр. – Когда тело кремировали, он сел. Нет, правда! Видимо, человек, который готовил тело, забыл подрезать сухожилия, и, когда труп загорелся, они ссохлись…
Я согласно киваю:
– Фууу, мерзость, но круто, конечно. Продолжай.
– … в этом и была причина того, что тело поднялось, однако… – Сент-Клэр торжествующе улыбается, – все обалдели, когда это увидели.
– И кто говорит, что история скучная?
Я улыбаюсь в ответ, и в этот миг все великолепно. Почти. До тех пор, пока мы не выходим за территорию Американской школы. Я впервые ухожу так далеко. Моя улыбка гаснет, и я возвращаюсь к своему обычному состоянию нервного возбуждения.
– Знаешь, спасибо тебе. Большинство пытаются заткнуть меня задолго до того, как… – Сент-Клэр замечает мое состояние и останавливается. – С тобой все хорошо?
– Я в порядке.
– Да? Тебе когда-нибудь говорили, что лгунья из тебя просто ужасная? Жуткая. Хуже некуда.
– Это просто… – неуверенно начинаю я.
– Да-а-а?
– Париж такой… чужой. – Я пытаюсь подобрать подходящее слово. – Пугающий.
– Да ну, – отмахивается Сент-Клэр.
– Тебе легко говорить.
Мы обходим интеллигентного джентльмена, наклонившегося к своему бассет-хаунду с отвисшим животом, чтобы взять его на руки.
Дедушка предупреждал, что на тротуарах Парижа легко можно вляпаться в собачьи испражнения, но пока что ничего подобного не случалось.
– У тебя была вся жизнь, чтобы знакомиться с Парижем, – продолжаю я. – Ты свободно говоришь по-французски, одеваешься как европеец…
– Пардон?
– Да брось. Элегантная одежда, отличная обувь.
Сент-Клэр поднимает левую ногу в потертом, громоздком ботинке:
– Типа того?
– Ну, нет. Но ты не носишь кроссовки. А я белая ворона. Я не знаю французский, боюсь метро и, наверное, должна была бы ходить на каблуках, но я их ненавижу…
– Я счастлив, что ты их не носишь, – прерывает меня Сент-Клэр. – Тогда ты была бы выше меня.
– Я и так выше.
– Ничего подобного.
– Брось. Я на три дюйма выше. Притом что ты в ботинках.
Парень толкает меня плечом, и я натянуто улыбаюсь.
– Расслабься, – говорит он. – Ты со мной. Я почти француз.
– Ты англичанин.
Он ухмыляется:
– Американец.
– Американец с английским акцентом. Разве это не повод для французов ненавидеть тебя вдвойне?
Сент-Клэр закатывает глаза:
– Пора тебе прекратить верить байкам и начать выстраивать собственное мнение.
– Это не байки.
– Правда? Тогда, пожалуйста, просвети меня. – Он кивает на девушку, идущую перед нами. Она треплется на французском по сотовому. – Что это у нее на ногах?
– Кроссовки, – мямлю я.
– Интересненько. А те джентльмены на другой стороне тротуара. Может, потрудишься объяснить, что это обул вон тот, слева? Что за странные штуковины?
Естественно, кроссовки.
– Но, эй! Видишь вон того парня? – Я киваю на мужчину в джинсовых шортах и футболке с надписью "Будвайзер". – Неужели это только мне бросается в глаза?
Сент-Клэр косится на незнакомца:
– Что именно? Облысение? Избыточный вес? Отсутствие вкуса?
– Американец.
Сент-Клэр картинно вздыхает:
– Честно, Анна, кончай с этим.
– Я не хочу никого оскорблять. Я слышала, французы очень обидчивые.
– Сейчас ты никого не оскорбляешь, кроме меня.
– А как насчет нее?
Я указываю на женщину средних лет в шортах цвета хаки и трикотажном топе со звездами и полосками. В поясной сумке у нее фотоаппарат. Она отчаянно спорит с мужчиной в панаме. Вероятно, с мужем.
– Как отвратительно.
– Я не про это. Неужели моя национальная принадлежность настолько же очевидна?
– Если учесть, что та тетка нацепила на себя американский флаг, я отважусь отрицательно ответить на твой вопрос. – Сент-Клэр прикусывает ноготь большого пальца. – Слушай. Кажется, я знаю, как решить твою проблему, но тебе придется подождать. Пообещай, что больше не станешь просить меня сравнивать тебя с пятидесятилетними тетками, и я обо всем позабочусь.
– Как? Позаботишься о чем? Сделаешь мне французский паспорт?
Парень фыркает: