- Чему вы улыбаетесь? - спросил меня Лунин, когда выбившийся из сил помощник в мокрой от пота рубашке, наконец, причалил лодку с Поливановым к берегу.
Я действительно улыбалась, наслаждаясь вновь воцарившимися тишиной и покоем.
- А вы не узнаете исторический эпизод? Два императорских плота с вензелями на реке Неман.
- Тильзитский мир? Точно! - Лунин захохотал, запрокинув голову, чуть не выронив весла. - История повторяется как фарс!
- Дядя Сережа, - сказала строго Дианка, видя, что взрослые веселятся неизвестно чему и настало время брать управление кораблем в : свои руки, - смотри, не утопи меня, а то вы все плаваете хорошо, а я могу только в бассейне кролем, чуть-чуть…
Как известно, Наполеон и Александр I вели мирные переговоры по завершении кампании 1805-1807 годов на реке Неман, стоя на плотах. Наполеон и Александр. Поливанов и Лунин. Кто из них кто? Я вспомнила, как Поливанов пытался взять меня в своем кабинете, по-наполеоновски, не отстегивая шпаги. Он - Наполеон. Значит, Александр-Победитель - это…
Лодка стукнулась о бревенчатый причал.
БОЛЬШОЕ ЧУВСТВО И МЕЛКАЯ МЕСТЬ
Супруги Поливановы уехали на какую-то закрытую вечеринку. Я радовалась их отъезду, как радуются самые последние лакеи, собирающиеся устроить примитивную пьянку у себя в людской.
Я радовалась возможности побыть с собой наедине именно в этот вечер.
Я приняла душ, поспешно, без удовольствия, стараясь шумным потоком заглушить что-то новое, в чем я не спешила еще себе признаться, и отдаляла это осознание. Но не как дворянская дочка, начитавшаяся французских романов, боясь этого неожиданного, непонятного в своей живости. Мне хотелось оттянуть тот момент, когда я отдамся новому чувству всей душой.
Нет, пока рано. Надо высушить волосы, надо взглянуть на себя в зеркало. Вот там, по ту сторону стекла, стоит женщина с изменяющимися в эту самую секунду глазами. Они, кажется, темнеют от… Стоп! Включить телевизор, нет, лучше музыку. А что, если взять книжку, любую, наугад. Набоков… Ну и что? Ничего. Твой любимый писатель. Твой любимый… Я люблю тебя! Я ждала тебя все это время. Только тебя. Совершая всю эту массу нужных и ненужных дел. Я была занята по-настоящему только одним - я ждала тебя.
Вот почему я так странно вела себя последнее время. Вот откуда такое серьезное отношение к сексу, словно я боялась изменить кому-то. Так и есть…
Я была похожа на темную-темную комнату, где в беспорядке валялись дорогие, может, и прекрасные вещи. Там все натыкалось, наезжало друг на друга, все противоречило друг другу… И вот ты пришел и просто щелкнул выключателем, и вспыхнул свет. И все стало понятно. Люблю…
Мне было мало воздуха, не хватало неба, звезд. Я настежь распахнула окно. Ночь спрыгнула ко мне на подоконник, потерлась об меня выгнутой спиной и рассыпала по небу искры статического электричества.
Мне хотелось выбежать босиком на улицу, говорить о своей любви всем-всем, какому-нибудь пьянчуге, ночному бродяге, маньяку, все равно… Рассказывать про то, как от двух угольков загорается настоящее большое чувство. "И в тебе? И во мне!" Выбежать навстречу супругам Поливановым, броситься на капот машины, все им рассказать, и, если они меня выслушают и поймут, так и быть, отдаться им тут же, и тому, и другому сразу…
К особняку как раз подъезжал бронированный "Мерседес" Поливанова. Из машины вышли хозяин с хозяйкой, джип сопровождения остался около домика охраны. Поливанов был в темном костюме, Поливанова - в вечернем платье.
Я почему-то отпрянула от окна. Они остановились на лестнице главного входа. Я слышала обрывки непонятного, но странно тревожного для меня разговора.
- Ты его просто не любишь, - услышала я голос госпожи Поливановой. - Не считаешь за человека. Как только могло тебе прийти такое в голову… Профессионалку! А мне-то что? Чего это я переживаю? Твой сын…
- Я как раз о нем и думаю, - отвечал ей хозяин. - Думаешь, мне хочется, чтобы парень вырос… Чтобы в нем… Мужиком он должен быть… Олегом Поливановым - продолжателем дела, наследником! Он все должен брать, как мужик, самец! Сильно, решительно…
- А любить по-настоящему он, выходит, не способен? В первую любовь ты не веришь?
- Почему не верю? Мне в его возрасте тоже… Ядреная бабенка… Я тогда прямо на поле, под трактором. Зверь-баба! Представляешь, Людка, она ногой мне коленвал погнула! Не веришь?
- Верю, верю… - поддакнула супруга. - Ты можешь женщину довести! Это ты умеешь!
- Сейчас я это тебе буду доказывать! Долго и сильно… Окорочкова, блин!..
- Погоди ты! Я убедила тебя? - настаивала на своем Поливанова. - Еще раз повторю. Первая любовь должна запомниться… Настоящее чувство должно гармонично перейти… Не надо делать из мальчика тупого. Секс и ничего больше…
- Какая ты у меня умница, Людка! Такая же светлая голова, как у Светланки! Как это она додумалась тебя "Финалгоном" натереть? Вот бабы у нас в России! Все на вас держится. Тут на фабрике этой… мужики мои рассказывают… прибалдели… Такая аппетитная бабенка!
- Ты, конечно, тоже прибалдел?
- Перестань…Слушай, а как ее…. Сколько это может стоить?
- Я думаю, хорошую иномарку вполне можно подарить!
- Ты серьезно? По-моему, до хрена!
- Ты меня удивляешь! Ради своего…
- А какую машину?
- Подумаем… Только она…
- Ну, тут дело твое и твоего Сан Саныча. Этот тебе сразу же подскажет что к чему…
- Думаешь, влюбился?
- Уверена.
- А ты, Людка, сама случайно не того? Если я… Почувствую в постели…
- Не бойся, не почувствуешь…
- А это мы сейчас проверим!
- Проверяй…
- Но! Пошла, лошадка! Кобылка моя!
Послышался звонкий хлопок по чему-то крупному и упругому, а вслед за ним раздался спотыкающийся перестук женских туфель, будто женщина старалась сохранить равновесие и не упасть.
Ночь Наташи Ростовой закончилась, рабочие будни гувернантки продолжались.
ГАДКИЙ УТЕНОК
Писатель Аполлон Селезнев долго и нервно парковал свою машину. Наконец он явил себя миру. Был он лысоват, полноват и, как мне показалось, плутоват. Из багажника он вытащил огромную стопку книг и тут же стал ими одаривать всех, кто попадался ему на пути. Охранников, садовника, шофера, дворничиху… Мне тоже досталась книжка в цветной обложке с дарственной надписью: "От гениального прозаика русской красавице. С надеждой на сожительство".
Роман назывался "Евгения Онегина". На суперобложке была изображена фотомодель в инвалидной коляске на фоне надвигающегося цунами. Название серии было тоже запоминающимся и интригующим: "Суперхит в суперобложке".
- Вы, конечно, читали мои книги? - спросил меня Селезнев. - Какая из них ваша самая любимая?
Из "Армии Трясогузки" я прочитала только четыре первые страницы, после чего почувствовала себя плохо. Сюжет мне пересказала моя тетушка, которой книга очень понравилась.
- За этим писателем будущее, - сказала она прочувствованно. - Только Аполлон Селезнев так умеет показать человеческую душу, а кроме него еще бразильские сериалы.
Чтобы не расстраивать популярного автора, я назвала ему "Трясогузку" и сказала, что давно не читала ничего подобного, но отделаться от писателя одной фразой было непросто.
- Что вы заканчивали? - спросил Аполлон и, едва выслушав мой ответ, продолжил: - Мы с вами почти коллеги. У меня, правда, три высших образования и два средних. Мне очень интересно ваше мнение как дипломированного филолога. Какая сцена показалась вам наиболее сильной в романе?
Я сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, после чего посмотрела по сторонам. Помощи ждать было неоткуда.
- Мне очень понравилась любовная сцена между главной героиней и арабским террористом, - я с трудом шарила в памяти, стараясь сильно не морщить лоб. - Она в поясе верности, он в поясе шахида. Очень оригинально…
- Да, мне эта сцена удалась, - расплылся в неприятной улыбке Селезнев. - Вам не показалось, что главная героиня - шлюха?
- Что вы! - мне было все равно, но в силу женской солидарности я решилась ее защитить. - Настоящая современная женщина, а главное, отдаваясь всем подряд, даже тем, кто ее не хотел, она проносит через всю книгу любовь к Трясогузову.
- Как вы удивительно верно все заметили! Я должен сказать, что вы - очень талантливый человек. Сразу видна школа нашего университета, высшее филологическое образование. Кстати, вы не пробовали писать книжки? У вас же высшее филологическое. Значит, из вас получится хороший писатель. У вас должен быть неплохой стиль. Я вам могу дать пару сценариев, а вы напишете пару романов…
- Так просто? - изумилась я.
- А что тут сложного?! Главное, чтобы был текст, а все остальное приложится. Я имею в виду сюжет, композицию, стиль и тому подобное…
Меня спас мой ангел-хранитель, то есть Дианка.
- Вы писатель Аполлон? - спросила она, недоверчиво глядя на Селезнева. - А почему вы не голый?
Я вспомнила, что дня два назад листала с ней альбом по античному искусству, знакомила девочку с древнегреческой мифологией.
- Очаровательная малышка, - сказал Селезнев, поморщившись. - Ваша девочка?
- Моя воспитанница, - ответила я. - Диана Михайловна Поливанова.
Писатель картинно поклонился, даже попытался приложиться к ручке маленькой аристократки, но она недоверчиво отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.
- Это вы написали сказку "Гадкий утенок"? - спросила Дианка.
- Нет, это написал Сартр, - ответил писатель. - Но я тоже пишу детские сказки…
Надо будет не забыть и сказать девочке, кто на самом деле написал "Гадкого утенка".
- …У маленькой девочки мама работала в парикмахерской, - Селезнев с плохо скрываемым удовольствием пересказывал девочке свою сказку. - Как-то она подстригла настоящего волшебника. За это он увез маму в волшебную страну, а девочку одну оставили дома. Но девочка решила выйти в интернет и познакомиться с мальчиком…
- А вы можете мне это не рассказывать? - очень вежливо попросила Дианка. - А то у меня от вашей сказки живот заболел.
Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.
Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.
Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:
- Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи: "Матросская шапка, веревка в руке, веду я кораблик по быстрой реке…"?
- Наверное, милая девочка, - классик давал команду в свое паровое отделение: "Стоп, машина!" и отвечал на поставленный вопрос юной читательницы: - Я пишу гениальные бестселлеры. Если это гениальный бестселлер, значит, мой. Стихи я ведь тоже пишу и использую в романах… Кстати, хотите, я вам посвящу стихотворение? - повернулся он к Людмиле. - Там только вместо "Камилла" вставить "Люд мила", и порядок. Я его уже раза три переделывал и посвящал, а оно от этого только лучше становится и лучше.
Наконец Аполлон Селезнев остановился на холме и задумчиво посмотрел на особняк, вернее, на золотую лошадь, которая показывала писателю свой золотой круп в лучах заката, и произнес:
- Хочется поработать здесь, вдали от городской суеты, многочисленных юных поклонниц, издательской беготни. Хочется создать воистину полотно новой жизни, вывести нового героя и дать его людям как образец… У вас в котором часу ужинают? Я вижу своего героя еще простым пареньком, среди сверстников, представляющих, так сказать срез нашего общества в то тяжелое для всей страны время. Вот они сидят у лесной речки, горит костер… Ребята разговаривают о сокровенном, строят планы на будущее. Кто они? Отличник, маменькин сынок, сын партийного руководителя, другой - еврей, сын шахтера и путепроходчицы, третий - разгильдяй, но весельчак, душа компании, всеобщий любимец, сын… Скажите, Михаил Павлович, а у вас родители, случайно, не репрессированы?
- Да, они были казаками, - слегка растерявшись, выдал Поливанов. - Высланы в Сибирь на поселение. Вернулись на Ставрополье уже потом…
- Отлично! Все, как я вижу! Лесоповал, обледенелые стволы, мужчина и женщина идут через занесенный снегом лес, держась за двуручную пилу. Сзади, по пояс в снегу за ними пробирается маленький мальчик с узелком в руке… - у Аполлона Селезнева появилась на губах уже узнаваемая мной плотоядная улыбка. - Вы не узнаете его, Михаил Павлович?
- Кого? Мальца этого? Откуда мне его знать? - недоуменно пожал плечами Поливанов и покосился почему-то на супругу.
- Присмотритесь! Он очень похож на вас… Да это же вы, Михаил Павлович! Вы в детстве! На поселении!
- Ну, вообще-то… - хотел возразить Поливанов, но Селезнев с неожиданной прытью перебил:
- Не спорьте! Я так вижу! Я поведу читателя по этой тропинке в снегу через года, через пункты биографии моего героя. Политехнический институт, строительный трест, исключение из партии…
- Да! Выгнали из партии "за мелкобуржуазные тенденции"! За дачу с камином и верандой! - воскликнул Поливанов. - Посмотри-ка, Аполлон! Это уже не "мелкобуржуазные тенденции"! Это крупная буржуазия! Это крупный капитал! Сравни, писатель! Жопа и палец!
Усадьба Поливанова лежала перед нами во всей своей необъятности и помпезности. На территории не хватало только собственного пика Капитализма, с вершины которого к хозяину спускался бы горный орел, получал из его рук какую-нибудь подачку и, взмахнув крыльями, занимал место на семейном гербе Поливановых.
- Все это создано моими руками, - сказал Михаил Павлович, обводя просторы родины, заключенные в каменный забор, задумчивым взглядом. - Велика и богата Россия, надо только уметь эти богатства взять. Откуда у них деньги? Как откуда?! Вот они, деньги! Под ногами, в траве!
Все, не исключая и писателя Селезнева, машинально посмотрели себе под ноги.
- Если бы ты знал, Аполлон, из какого сора рождаются капиталы, не ведая стыда?! Надо только наклониться, подобрать… И не вляпаться в дерьмо! Ха-ха-ха!
- Света, этот листик как называется? - раздался снизу Дианкин голосок.
- Лопух! - сказала я подчеркнуто громко.
Писателю Селезневу отвели под келью летописца огромную комнату на первом этаже, чтобы ему быть ближе к земле и не утруждать себя спусками и подъемами даже при помощи лифта. Около часа рабочие впихивали в окна и двери его любимый дубовый стол, за которым классик когда-то написал свои первые, ставшие уже знаменитыми строчки: "Анюта любила огород. Тот самый огород. Огород, который возделывала сама. Тот огород, который полола изящными пальчиками. Пальчиками своими. Этими пальчиками, которые так любил Левочка Синичкин…"
Гордый стол классика решительно отказывался входить в чуждые ему апартаменты. Он словно говорил: "Мне ли, фундаменту селезневского творчества, подстраиваться под чужие бесталанные углы! Поставьте меня в чистом поле! Постройте вокруг меня настоящий дом творчества… Ну ты, дубина, куда пихаешь! Угол обдерешь! А этот угол знаменитый, можно сказать, легендарный. Когда наш любимый гений дописывал второй том тетралогии, так об него задом шарнулся, что синяк только после сдачи третьего тома в печать и сошел… Полегче, косорукий! Не холодильник прешь!"
И только когда вмешался смекалистый ум нашего богача-самородка Поливанова, проще говоря, когда он прибавил еще денег, стол со скрипом столешницы и стонами грузчиков вполз, наконец, под своды особняка.
Теперь в столовой третьего этажа нас заметно прибавилось. На одного человека, но все равно было заметно. Лифт, поднимавший с кухни изысканнейшие блюда и закуски, в обед следующего дня работал на всю катушку, а после ужина и вовсе сломался. Управляющий Бронислав Романович давно не выглядел таким запыхавшимся.
Так начиналась работа над документальной эпопеей "Милионное состояние души".
Позднее я приобрела в книжном киоске этот фундаментальный труд в суперобложке со множеством цветных фотографий. На одной из них можно увидеть расположившуюся на диване семью Поливановых. В кадр попала изящная ножка сидящей справа неизвестной женщины. Чтобы не искушать будущих историков, признаюсь, что это - моя нога. А вот и отрывок из бессмертного шедевра:
"…Он шел, не разбирая дороги, через распаханные и унавоженные колхозные поля. Он шел, чувствуя свою близость к земле, потому что был в домашних тапочках. Он больше не был начальником ПТК-5 Верхнебарыбинского УРСа! Того самого ПТК того самого УРСа, из строительных материалов которого был построен его собственный дом! Где кончалось имущество его конторы и где начиналось его собственное, уже трудно было понять, так сроднился Михаил со своей работой. И вот теперь они резанули по живому, лишили его любимой работы, любимых строительных материалов и любимого трехэтажного дома. Мало того, в левом нагрудном кармане была непривычная пустота. Заветная красная картонка, о которую билось его неспокойное сердце, тоже осталась на столе общего собрания коммунистов.
А ведь говорил когда-то майор Другорядко, преподаватель с военной кафедры Моршанского политехнического института, на учебных стрельбах: "Попасть в мишень - дело десятое, вы лучше попадите в обойму!" И вот теперь его выкинули из обоймы. Мол, не высовывайся! Не проявляй инициативы! Не выходи за рамки! Михаил вспомнил миф об Икаре, которому кричали, чтобы не поднимался на крыльях высоко к солнцу. А Икар поднялся! Завоняло паленым пером! Тебе что? Больше всех надо? Построй себе двухэтажный дом, как у всех начальников ПТК, что тебе, мало? Нет, ему надо было три этажа и еще башенку! И турнули Икара…
Неожиданно он почувствовал острую боль в ноге. Пуля! Пуля, оставшаяся в земле со времен Великой Отечественной войны! Михаил сел и осмотрел простреленную болью ногу. Раны не было видно, но стопа раздувалась на глазах, становясь похожей на огромный неподшитый валенок. Маленькая пчелка, на которую он случайно наступил, ужалила его в пятку, как знаменитого древнегреческого героя.
С детства Михаил страдал аллергией на пчелопродукты, с детства ненавидел он этих жужжащих тружеников, одного маленького микроскопического жала которых было достаточно, чтобы он превратился в надувного резинового человека. Много позднее, когда Михаил станет одним из самых богатых людей России, эти резиновые люди будут повсеместно продаваться в секс-шопах…"
Тогда еще я не предполагала, какая знаменитая книга будет написана на моих глазах между завтраками, обедами и ужинами, и будет написана буквально за несколько дней. Но сам Поливанов уже через пару дней сказал мне благодарно: