- Молодец, Светланка! Какую птицу мне порекомендовала! Жар-птицу! Высокого полета! Ну и гусь, это тебе не какой-нибудь гадкий утенок! Сразу видно, большой талант! Как он работал! Сел утром за стол, что-то настучал, в интернет вышел, от кого-то почту получил. Глядь, а книга почти готова!..
- Папа, - послышался рядом Дианкин голосок с ярко выраженной назидательной интонацией. - Сколько раз тебе мама говорила: не надо говорить в присутствии детей плохие слова!
ЛЮБОВЬ И КРОВЬ
- Если бы у него были такие мозги, как у меня фигура…
Эта фраза Поливановой о собственном муже обошла впоследствии все газетные полосы, но мало кто знает, что она аппелировала к одной скромной персоне - гувернантке ее дочери Светлане Черновой.
- Если бы у него были такие мозги, как у меня фигура, он бы предложил тебе более солидное место в его бизнесе, не говоря уже о привлечении тебя в избирательный штаб, - говорила мне Поливанова, в который раз безуспешно пытаясь склонить меня к лесбийскому сексу.
Мой отказ был настолько резким и неожиданным для Людмилы, что она решила взять паузу, чтобы просчитать непонятную ей ситуацию. Эту паузу она заполняла болтовней. Я сидела в кресле, запрокинув голову в зеркальный потолок, обрамленный позолоченной лепниной. Поливанова восседала напротив на своей необъятной кровати.
Там наверху, словно прилипшие к белой перине облаков, повисли две женщины. В этом ракурсе их вытянутые ноги казались умопомрачительно длинными. Одна из женщин, которая говорила и жестикулировала, старалась вытянуть их еще больше, чтобы коснуться ими своей собеседницы. Та же, наоборот, отодвигалась, совершая ногами неполный круг.
Между женщинами стояла невидимая стена, словно они были с одной картинной репродукции, с одного книжного разворота, но книга уже закрывалась, и между ними уже пролегал межстраничный сгиб.
- …И тут он открывает эту коробку, и вижу неописуемо красивое колье! - говорит Поливанова, пытаясь скрыть нервное возбуждение за эмоциональным рассказом. - Со мной чуть истерика не случилась! Такая вещь! Ну просто из царской сокровищницы! Я тут же ее примеряю. Вечернее платье с глубоким декольте и колье! Представляешь? А мы с ним чуть не поругались до этого. Пристал как банный лист: "Надень это платье, тебе говорят!"! Я ему отвечаю, что к этому платью нужны алмазные подвески от Анны Австрийской. Он орет, я ору… В общем, заставил меня напялить это платье. Правда, подозрения у меня уже были. Орет, но не бьет. Что-то здесь нечисто, думаю! А потом он достает коробочку. Сама коробочка, наверное, тысячу баксов стоит. Примеряю я это колье. Можешь себе представить? Моя грудь, глаза, алмазы… Может, это не скромно, но ничего прекраснее я на свете еще не видела.
Людмила красноречиво жестикулировала и принимала царственные позы.
- …Поливанов мне говорит: "Знаешь, сколько стоит?" Я понимаю, что сумма, наверное, запредельная. Но тут надо сдуру не перехлестнуть, а то он может разораться и этим самым колье мне по башке заехать. "Тысяч сто?" - спрашиваю. Сама-то так прикидываю, раза в два дороже. Поливанов доволен, хохочет. Значит, раза в три ошиблась. "Неужели, - говорю, - двести?!" И глаза так закатываю под потолок. Гогочет! "Триста? Четыреста?" - "Все равно не угадаешь, - говорит. - Девятьсот пятьдесят штук!" "Миша, - кричу, - в долларах?!" - "Нет! - орет, - в "зайчиках"! Обижаешь, лошадка!"
Людмила поворачивается ко мне, чтобы увидеть мою реакцию, но я смотрю на ее отражение под потолком, она ловит мой взгляд в зеркале, а я перевожу его на нее натуральную. Так она и шарит, скачет глазами в поисках моего восхищенного взгляда.
- …И вот Поливанов, я и колье идем к гостям. А у меня в голове одна мысль вертится. "Неужели ты, идиот, не понимаешь, что девятьсот пятьдесят - это не миллион! Если бы ты продавцам эти сраные пятьдесят штук "на чай" дал, тогда даже было бы все совсем не так. Да я бы лучше сама добавила!" Поливанов идет счастливый, не понимает, что у меня в душе творится. Жлоб! Натуральный жлоб! Куда ему в миллиардеры, даже в миллионеры, если он разницу не понимает! А тут меня как током ударило. А ведь он, наверное, эти самые пятьдесят тысяч скинул! Торговался же, гад, как пить дать, торговался! Ему и сделали скидку! Я его так в этот момент возненавидела, что руку вырвала, хотела колье это паршивое ему в морду бросить, но сдержалась в последний момент. Поливанов мне: "Ты чего? Очумела?!" Я себя в руки взяла: "Миша, у тебя такая рука сильная, ты меня так сжал больно". Поливанов довольный. Его хлебом не корми, только скажи ему, что рука у него железная, а это дело у него огромное. Но тут тоже тонкости имеются. Скажешь, например: "Мишенька, он у тебя самый большой!" А Мишенька, жлоб, может тут же по морде съездить: "Самый, говоришь! Сравниваешь? С кем сравниваешь? Признавайся, сука!" Жлоб, Светка, он и в Африке жлоб…
"Как безумно далеки вы, меньшевики, народа. Только пошлые фразочки, вроде этой вас с ним и сближают", - подумала я и случайно коснулась ее ноги. Поливанова тут же вытянулась всем телом, поползла, чуть с кровати не свалилась.
- ….Мне уже к гостям не хочется выходить, словно на мне костюмчик какой-нибудь китайский или курточка турецкая из полосатого баула только что вынутая. Поливанов меня тащит почти силой. Гордый такой сам собою! Гости, кончено, охают, ахают, носы свои тянут мне прямо в декольте. Мой герой, конечно, цифру эту неполноценную выкрикивает, хвастается. Гости опять к моей груди полезли, глазеть. А меня начинает трясти от злости. Тут Поливанов спрашивает: "А где певица Даша Раскрутина? Что она не поет? Велено ей было быть в юбке покороче, с голым животом! Где юбка и где живот?" Администратор трясется, отвечает: "В гримерке она, переодевается. Обещалась скоро выйти…" А я не могу - надо мне на ком-нибудь злость свою сорвать, пары выпустить…
Никогда не предполагала, что лежащий человек выглядит таким длинным. Я отодвигаю понемногу ногу и наблюдаю, насколько Поливанова сможет вытянуться.
- …Захожу без стука в гримерку к этой поп-звезде. Знаешь, Свет, какие они все на самом деле толстые и бесформенные? Какой дурак их только раскручивает? И были бы хоть голоса приличные?! Так вот. Сидит эта коровища в красном платьице и такого же цвета сапогах, губы подводит. Глазом едва в мою сторону повела, рот недокрашенный скривила: "Брюлики, - говорит, - в прокате взяла? Или бутафорские? Настоящие так не сверкают, сразу видно - подделка!" Я молча подхожу к гримерному столику, беру в правую руку косметический набор в раскрытом виде, левой хватаю ее за гриву и размазываю по ее широкой морде все эти цвета радуги по кругу. Сама понимаешь, что тут началось. Мы сцепились, полетели на пол флаконы, зеркала, банки… Крик, визг, - она вяло махнула рукой. - Мне потом рассказывали, что я орала как сумасшедшая: "Миллион баксов, сука! Миллион баксов!" Журналисты, идиоты, потом написали, что певица Даша Раскрутина должна Поливановой миллион долларов и не отдаёт, из-за чего и возникла потасовка… Одним словом, Раскрутина ничего нам не спела, а Поливанову пришлось срочно вызванивать Машу Тарзанкину, вытаскивать ее с какого-то концерта и тащить к нам… Ей, правда, мое колье очень понравилось. Попробовало бы оно не понравиться!
Я смотрю как бы на киноэкран. Фильм про вампиров. К телу красавицы-девушки тянется рука хозяйки замка с кроваво-красными ногтями, ее алые губы приближаются к шее. Уже видны острые зубки…
- Ты чего вздрагиваешь? - спрашивает Поливанова.
- Нарассказывает ужастиков, а потом спрашивает, чего я вздрагиваю! Ты, Люда, опасный человек! Ты случайно кровь человеческую не пьешь за завтраком?
Поливанова улыбается. Роль хищницы ей явно по душе.
- Это идея! - оскаливается она и выпускает когти. - Прямо сейчас и попробую!
С визгом она бросается на меня. Я едва успеваю заслониться подушкой. Под потолком сцепились две огромные голые кошки.
Хохоча, я отпихиваю Людмилу руками и коленями, пытаюсь стукнуть ее подушкой. Но неожиданно чувствую, что моя соперница не шутит. Ее выпущенные когти целятся в меня, в глазах ее я вижу азарт первобытной охотницы. Мне становится не по себе.
- Перестань! Ты слышишь меня? Людмила, опомнись!
Мою кожу под левой грудью словно обожгло. Я скатываюсь на пол и вскакиваю на ноги. На левом боку у меня три красных полосы - следы ее ногтей. Я растерянно смотрю, как на коже проступают кровавые капельки, соединяясь в ручейки, как в детской весенней игре.
- Светочка… Девочка моя, прости… - шепчет Поливанова, - я дура, идиотка! Прости меня! Я чокнутая долбаная стерва! Прости меня! Что сделать, чтобы ты меня простила?
Поливанова подползает ко мне на коленях. Неужели она в моей власти? Что приказать ей? Может, попросить у нее колье?
- Девочка моя, драгоценная моя, прости! Ну, расцарапай мне морду!
Она берет руками мою ладонь, целится моими ногтями себе в лицо. Ну! Что же ты медлишь?
- Пальчики мои, - шепчет Поливанова и начинает облизывать мою руку.
Вот стерва! Людмила обнимает меня и целует след своих когтей.
- Я - стерва, Светик, стерва, - тихо говорит она, словно подслушав мои мысли.
И мне еще казалось, что я могу играть этой женщиной в своих интересах? Что я использую ее в любой подходящий момент, когда только захочу?
На губах ее я вижу красную капельку. Она улыбается мне улыбкой волчицы, слизывающей кровь со двежей раны своей жертвы.
Сначала я решила, что это кровавая месть за историю с "Финалгоном". Но оказалось, что это просто смена тактики на пути к моему телу.
- Ну что ты, Светик? - Поливанова дрожит, как свеча от сквозняка. - Давай попробуем… Ведь так хорошо все в бане начиналось…
- Люда, я не могу этого сделать.
- Почему? - удивляется Поливанова.
- Потому что люблю… другого…
Не знаю, было ли это серьезным аргументом для отказа? Кто их знает, однополых? Знакома ли им ревность? Ревнуют ли они к противоположному полу или только к своему? Есть ли за этим что-то еще, кроме голимого секса?
Опыт мировой литературы, прилежно усвоенный мной в университете, откликался комедиями Аристофана, биографиями Оскара Уайльда и некоторых французских поэтов. Но все это касалось мужчин. Лесбиянки в мировой литературе были представлены значительно скромнее. Навскидку я смогла вспомнить только "Монахиню" Дидро и… остров Лесбос с поэтессой Сафо.
- Кого же это, если не секрет? - Поливанову интересует конкретное лицо.
Я думаю недолго. Людмила не успевает поднять на меня грустные разочарованные глаза, а я уже ляпаю:
- Писателя Селезнева…
PR-ПОЭТ РОССИЙСКИЙ
Была такая русская народная забава - смотреть телевизор. Рассаживались на стульях перед экраном, звали соседей, выключали свет и смотрели. Сейчас телевизор уже не смотрят - с ним живут. Без него не могут обойтись, как диабетики без инсулина.
Я всегда считала себя девушкой продвинутой, с университетской прививкой от массовой культуры. Телевизор включала редко, если только не ожидалось увидеть что-нибудь действительно из ряда вон выходящее. Правда, был у меня еще проверенный способ лечения головной боли - при помощи телеэфира.
Если голова раскалывалась на две половинки, как будто кто-то колол на ней дрова, я включала спортивный канал, благо наше кабельное его транслировало. Каждый день вечером телезрителям демонстрировались поединки боксеров-профессионалов. А это и было мое лучшее лекарство от головной боли. Когда два мужика били друг дружку своими пудовыми кулачищами по голове, боль с каждым удачным попаданием отступала. В случае же нокаута, когда один из боксеров падал на помост, моя голова проходила мгновенно. Причем я заметила, что бои легковесов - слишком легкое лекарство, средневесов - несколько эффективнее, а вот потасовки "супертяжей" - мощное, проверенное средство. Замечательной черной таблеткой был для меня Майкл Тайсон. Серия его постоянных побед приучила мою головную боль отпускать меня сразу же, как только он вылезал в своих знаменитых черных трусах на ринг. Но скоро "железный Майкл" опустился, сел в тюрьму, стал кусать противников за уши. Головная боль уже его не боялась. Но на нем свет клином не сошелся…
А вообще телевизор был для меня вечно темным экраном. Наташка Солоха до того привыкла, что я не смотрю телевизор, что сообщала мне телесенсации, не спрашивая - смотрела я или нет.
Теперь же все неожиданно изменилось.
Я стала дурой. Я просыпалась задолго до пробуждения Дианки, включала телек в своей комнате и ждала. Меня интересовала только одна программа - блок предвыборной агитации кандидатов в губернаторы области. Наверное, я была в тот момент самым заинтересованным избирателем в округе, избирателем… влюбленным.
Вот на фоне трехцветного флага возникали заветные слова: "Навстречу выборам". И я замирала, как кобра, загипнотизированная дудочкой факира.
Две тощие коровы брели через лужи по грязной слякотной дороге. На шкуре крайней была надпись, сделанная черной краской:
"Ящур". За ними, едва сохраняя равновесие, плелся пьяный мужик в ушанке и драном ватнике. В руке он держал бутылку водки, на наклейке которой можно было прочитать: "Паленая". Следом показывались два бледных подростка. У одного в руке был шприц, у другого тюбик клея "Момент". За ними, опираясь на палку, шла старушка в сером залатанном платочке, она несла корзину с табличкой "Потребительская", в которой одиноко каталась банка зеленого горошка… Наконец, пафосно звучал голос диктора: "Наша область смертельно больна! Хватит доверять ее здоровье шарлатанам!" Играл Марш энтузиастов. Распахивались двери, по чистому, залитому солнцем коридору шла группа людей в белых халатах. Впереди уверенной походкой шествовал Поливанов. "Доверьтесь профессионалам! - зычно кричал диктор. - Лечить - это наша профессия!"
Потом на экране телевизора вновь появлялся Поливанов, на этот раз с теннисной ракеткой в руке. "Нам не нужны подачки из центра!" - говорил он. Подкидывал желтый мячик и размашистым ударом посылал его куда-то вдаль. "Мы сами умеем подавать!"
Был еще ролик, рассчитанный на самых маленьких зрителей, но запросто могущих влиять на выбор своих бабушек и дедушек. В мультяшном лесу зверята страдают авитаминозом. Медвежата спят круглый год, белочки падают с веток, у зайцев ушки висят, как у охотничьих собак. Но появляется мальчик Миша Поливитаминов, нетрудно догадаться на кого похожий, и швыряет зверятам похожие на желтые теннисные мячики витамины, изготовленные на фабриках его фирмы. Тут же зверята выздоравливают и голосуют за Поливитаминова всеми лапами и хвостами…
Где же ролики Лунина? Куда смотрит избирательная комиссия? Кто там контролирует средства, отпущенные на избирательную компанию? Где другие кандидаты? Где тот самый кандидат? Мой кандидат…
Я ждала еще немного, надеясь, что увижу ролик человека со странной рассеченной бровью, но блок предвыборной рекламы заканчивался, далее следовали "Новости".
Как-то телеведущая, поводя глазами из стороны в сторону, стала говорить о том, что осталось всего несколько дней до окончания приема заявок на участие в выборах. Показали репортаж о том, как Михаил Павлович Поливанов привез в Потапинский дом престарелых партию лекарств, грелок и градусников. Я увидела хозяина, стоящим на крыльце дома престарелых и руководящего разгрузкой контейнера. Неожиданно он подбежал к машине, схватил коробку побольше и сам потащил ее по ступенькам. Какая-то маленькая старушка едва успела отскочить в сторонку. "Что, бабуся, - закричал ей Поливанов. - Любишь измерять температуру?!" "Нам бы, сынок, молочка свеженького", - ответила старушка и еще что-то хотела прибавить, но Михаил Ильич весело подкинул коробку поудобнее и перебил: "От бешеной кобылки?! Будет, мать, все у тебя будет, когда все там будем!"
Конечно, он будет губернатором. Народ таких любит. И только очень небольшая часть избирателей в моем лице любит…
Тут проснулась Дианка. Я услышала ее, как обычно по утрам, удивленный голосок:
- А солнышко еще не встало? Что это оно сегодня ленится? Или заболело?
- Солнышко скрылось за тучку, - сказала я, входя в детскую и заставив себя надеть на лицо улыбку. - Но оно обязательно выглянет, чтобы посмотреть на нашу веселую зарядку.
Начался обычный очередной день гувернантки.
А солнышко действительно выглянуло, пока мы прыгали и махали руками и ногами под музыку. А когда мы вышли на утреннюю прогулку, на ходу повторяя английские слова - названия предметов одежды, оно выкатилось на голубое покрытие небесного корта.
- Ты слышала, Света, что у меня скоро будут маленькие кони? Вон там строится для них домик, - Дианка махнула ручонкой в самый дальний конец усадьбы, за лесопарковую зону, за фруктовый сад, куда мы с моей воспитанницей редко заходили.
- Так вот куда возили строительный материал, - догадалась я. - Знаешь, Дианка, мне кажется, что для домика пони материалов многовато. Это же какая-то великая стройка! Твой папа, наверное, задумал большую конюшню с манежем.
- Когда я была совсем маленькой, - Дианка опустила ладошку до колена, - и не умела ходить ножками, у меня тоже был манеж…
Интересно знать, осуществит ли моя Шахерезадница свою сексуальную мечту на этой конюшне, или на ней будут пороть за неповиновение всяких там гувернанток?
- Света, ты что, меня не слышишь, что ли? Я спрашиваю тебя, а ты молчишь. Что-то интересное думаешь? Мне тоже интересное интересно!
- Про лошадок я и задумалась. Такие они красивые и добрые, гораздо лучше людей.
- Люди бывают всякие, - мудро ответила мне Дианка. - Ты мне скажи, почему ты говоришь не кони, а пони. Ты плохо произносишь звук "к"?
- Так называются маленькие лошадки - пони. Есть такой детский стишок:
Эти кони
Маленького роста,
А зовут их просто -
Пони.
- Какой хороший стишок! Повтори еще разок, пожалуйста. Я его хочу запомнить.
- Эти кони…
- Здравствуй, Светоч! - услышала я голос знакомейший из всех знакомейших.
Дима Волгин шел обычной расслабленной походкой к поливановскому особняку. Одет он был, правда, в костюм и белую рубашку, а в руке держал черный новенький портфель. Но повязать галстук его никто не мог заставить, даже я.
- Вот так сюрприз! - с неподдельной радостью в голосе вопил Волгин. - Вот, значит, где твоя буржуйская усадьба!
Сюрприз для меня был не из самых приятных. Что-то вроде неожиданного приезда дальних родственников из Белой Церкви - в гости на пару неделек, как раз накануне экзаменационной сессии.
- Скажи мне, милый ребенок, - спросил Дима подозрительно посматривающую на него Дианку, - эта тетенька - твоя воспитательница, гувернантка?
Дианка посмотрела сначала на меня, потом на Волгина, уже изменив выражение лица до строгого, и сказала назидательно, как это она умела делать:
- Света - мой самый лучший друг, во-первых…
- А во-вторых? - спросил Волгин, засмеявшись.
- Никаких вторых не будет, - ответила Дианка. - Вторые бывают на обед. А гувернантка вообще не приехала. Вернее, она приехала, но мы ее отправили домой… Ой!
Дианка закрыла ротик ладошкой и виновато посмотрела на меня.
- Света, я сказала нашу тайну…
- Ничего страшного, - поспешила я успокоить ребенка. - Он нас не выдаст. Мы с ним учились вместе. Это - Дима Волгин.
- Дима Волгин? Тот самый червячок? - Дианка открыла рот от удивления. - Помнишь? Червячок, которого мы кормили за обедом? В животе. Он уже так вырос?