Поливанов так разошелся в центре корта, что прозевал очередную подачу Окорочковой. То ли это была случайность, то ли Макар Чудрин был прав в сенсационных разоблачениях своей экс-невесты, но мячик со скоростью около ста километров в час пролетел над сеткой и с удивительной точностью ударил Поливанову в то самое место, которое футболисты, в отличие от теннисистов, прикрывают рукой.
- И-и-ить, - сказал Поливанов и согнулся, как зверь на водопое.
Я посмотрела на госпожу Поливанову. Жена воспринимала боль мужа как свою собственную. Меня это тоже напрямую касалось. Ведь если Поливанов не будет в ближайшие дни готов к исполнению своих супружеских обязанностей, то круга, выписываемые Шахерезадницей вокруг меня, будут резко сужаться.
Хорошо еще, что у Дианки было время дневного сна и она не видела, что претерпел ее любимый папочка от "этой воображули".
Надо отдать должное Поливанову - оправился он достаточно быстро и, к моему удивлению, не стал орать о компенсации за физический ущерб, а спокойно стал доигрывать партию. Удар Окорочковой, видимо, серьезно поколебал его мужское достоинство, потому что решающий гейм он проиграл всухую.
Телевизионщики сняли нужный сюжет, хотя ведущий отметил, что Михаил Павлович был несколько зажат. Еще бы!
Через полчаса в столовой третьего этажа на торжественный обед собралась семья Поливановых, виновница мероприятия Оксана Окорочкова, телеведущий и ваша покорная слуга, то есть поливановская гувернантка. Хотя меня могли бы и не приглашать, так как моя воспитанница в это время мирно спала. Но с некоторых пор я стала пользоваться гораздо большими правами в их семье.
Для описания обеденного стола надо было бы пригласить Алексея Николаевича Толстого, создавшего свой роман "Петр I", - для того, чтобы изобразить царское застолье. Например, блюдо с жареными пиявками, снятыми с грудки молодого гуся. Правда, пиявок на поливановском столе как раз и не было. Зато было все остальное, нарисованное в романе пером мастера-гурмана. Явным намеком на фамилию именитой гости были запеченные фазаньи окорочка. Венчал же все пиршество, как можно было бы догадаться, огромный торт, выполненный в виде теннисного корта. Он был усеян желтыми кремовыми мячиками.
Поливанов и Окорочкова сидели напротив друг друга через стол, и их партия продолжалась - теперь уже словесно.
- Опасный у тебя вид спорта, Оксана, - громыхал Поливанов, видимо, окончательно оправившийся от удара, - особенно для мужиков… Теннис - вялый пенис!
Поливанов яростно захохотал, его жена хихикнула и произнесла укоризненное: "Миша! Как тебе не стыдно?" Телеведущий подавился перепелкой, которая прощально пискнула у него в глотке. Окорочкова шутку, похоже, не поняла.
- Стану губернатором, Оксана, - продолжал Поливанов, - построю везде кортов, пусть детишки играют.
- Да, - сказала Окорочкова поставленным голосом, - теннис отвлекает детей от наркотиков и правонарушений. Дети, вместо того чтобы проводить время на улицах, приходят на корты и восхищаются моей игрой.
- Правильно мыслишь! - согласился Михаил Павлович. - Она правильно мыслит! Вот что, Оксана, бросай свою Америку и иди ко мне в заместители губернатора по спорту. А когда я стану президентом страны, будешь министром. А? Как тебе мое предложение?
- В Майами есть все условия для моих занятий теннисом, - жеманно произнесла Оксана. - Там мне обеспечено хорошее и богатое витаминами питание, качественное покрытие кортов, а также теплая солнечная погода.
- Питание и витамины мы тебе обеспечим, корты сделаем. Не боись! Вот с солнцем сложнее, - задумался Поливанов.
- А скажите, Оксана, - решила поддержать разговор госпожа Поливанова. - Какую вы одежду предпочитаете для выхода на корт?
- Я для выхода на корт предпочитаю комфортную одежду. Еще она должна быть привлекательной и соответствовать погодным условиям, в которых проходит турнир.
- Скажи ты! - раздосадовался окончательно Михаил Павлович. - Опять погодные условия! Ты, Оксанка, лучше скажи нам, что у тебя там с нашим любимым хоккеистом. Этим… капитаном сборной страны по хоккею… Ну, продули-то они всем подряд - даже Молдове. Как его?
- Макар Чудрин, - тактично подсказал телевизионщик.
- Во! С Макаром Чудриным у тебя как? - повторил вопрос Поливанов.
- Я не хочу касаться своей интимной жизни, - холодно ответила Окорочкова и недобро зыркнула на Поливанова.
- Да, брось ты, Оксанка! Что ты как неродная! - не унимался Михаил Павлович. - Вон ты засандалила мячиком мне прямо в самую интимную жизнь! И я ничего! Брось ломаться! Это жена моя, Людка, пристала ко мне вчера в постели: расспроси да расспроси Окорочкову про ее роман с Макаркой Чудриным. Колись, Оксанка, денег дам!
Окорочкова вдруг аккуратно промокнула салфеточкой губы, потупила глазки и вдруг неожиданно для всех выкрикнула:
- Да знаете вы, Михаил Павлович, какой это козел?! Новую машину надо у него выпрашивать. Поганое колье с брюликами купить, и то без намека не понимает. "Макар, - говорю, - мне тут одна вещица понравилась". А он мне про клюшки и шайбы. "Макар, - говорю опять, - знаешь, как я брюлики люблю!" Тут и дураку понятно. Я ему про бриллианты, а он мне про буллиты. Я бы ему ракеткой по голове треснула, но он ведь клюшкой ответит. Разве это мужик?! Настоящий мужчина только и ждет, чтобы угодить. Да я только свистну, ко мне миллиардеры сбегутся, а миллионеры будут дверь в машину открывать!
- Правильно, Оксаночка, - растроганно подхватила госпожа Поливанова: - Не давай этим мужикам спуску! На тебя вся страна смотрит!
- Особенно когда ты за мячиком наклоняешься, - поддакнул Поливанов.
Обед прошел в атмосфере взаимопонимания. Небрежно помахав провожающим рукой, Оксана Окорочкова залезла в лимузин с пухлым конвертиком в руках и огромным перстнем на пальце. Видимо, с тем самым, из-за которого произошла окончательная размолвка с Макаром Чудриным.
- Эх, надо было попросить ее стриптиз устроить, - провожая взглядом длиннющую машину, вздохнул Поливанов. - На столе. Прямо в торте, на корте. Сколько бы она попросила за стриптиз? Сто тысяч? Двести?
- Я станцую тебе стриптиз за половину суммы, - толкнула его локтем супруга.
- Ты-то станцуешь… - рассеянно проговорил Поливанов, задумчиво глядя на лежащее в низине озеро. - Какой генофонд в Америку отпускаем? Черт бы побрал этот теннис!
Рука его непроизвольно потрогала ушибленное мячиком место.
- Хотя, конечно, ничего особенного, - подытожил хозяин. - Девка как девка. У нас лучше имеются.
Он посмотрел на меня и плотоядно улыбнулся.
Начинается…
ДАЙ!
Как пишут в романах, "предчувствия ее не обманули". Я опять была в шикарном поливановском кабинете, правда, уже в халате на голое тело, но с гордо поднятой головой. Я сдавалась, как город перед армией могущественного завоевателя, но где-то уже чувствовала тепло занимающегося пожара. Извините, но нас на филфаке (то есть филологическом факе) учили: если уж занимаешься сексом, то делай это неформально, с огоньком. А у меня вообще-то был красный диплом. Впрочем, это я пытаюсь взбодриться, делаю хорошую мину при плохой игре. Пытаюсь завести себя, как на дискотеке: "Где же мои руки?! Не слышу! Где же мои ноги?! А теперь все вместе! Ля-ля-ля-ля!.."
На самом деле в этот момент моя личность раздвоилась и топталась в медленном танце сама с собой. Одна из моих танцующих половинок вспоминала Жюльена Сореля из "Красного и черного". Она шептала о возможности сделать быструю карьеру, войти в окружение будущего губернатора Поливанова - или сблизиться с его женой, а лучше всего заняться тем и другим одновременно. Самый быстрый способ сделать карьеру - это, конечно, постель. Гораздо быстрее, чем по головам, можно идти по другим человеческим органам.
Другая же моя половина тоже пританцовывала, но упиралась партнеру кулачками в грудь, в общем, соблюдала дистанцию. Она брезгливо морщилась и бросала в лицо разные обвинения. Совершенно справедливо она замечала, что благороднее переспать с первым встречным просто так, от скуки или из любопытства, чем из прагматических соображений. Вся мировая литература, по ее словам, укоризненно смотрела на меня с книжных полок, и сам Лев Николаевич Толстой угрожал мне паровозом.
Но я уже перешагнула порог кабинета, то есть рубикон я перешла. Поливанов сидел в том самом кресле, в тех самых крокодиловых тапочках, но уже в брюках от другого костюма, верхняя часть которого валялась тут же на ковре.
Этот человек не нравился мне как мужчина, этот мужчина не нравился мне как человек. На душе сделалось тихо и тоскливо. Одинокая мысль трепыхалась, как забытый после праздника флажок: "Что делаю я в этом кабинете, в такой поздний час, с чужим и неприятным мне мужиком?"
- Ты как вообще без мужика здесь обходишься? - спросил хозяин, оседлав с порога эротического конька.
- Спокойно, Михаил Павлович, - ответила я. - Без особого напряжения. Я вообще-то в любовь верю.
- А в секс, значит, не веришь? - удивился Поливанов моей дремучести. - А еще говорят, что у нас молодежь продвинутая в этом смысле, рано все испытавшая. Наверное, врут журналисты? Краски сгущают? Вот Дума разрешила браки с четырнадцати лет…
- Правильно, - согласилась я. - К четырнадцати годам, перебесившись да погуляв, да все испытав, можно и жениться. А в двадцать два пора уже о душе задуматься.
Поливанов нервно почесал вихрастую голову.
- Ты мне тут не впаривай, - хмыкнул он. - Не в бане. Я с ней серьезно, можно сказать, как с представителем другого поколения, а она шуткует. Все в прошлом, говоришь, разочаровалась в сексе? А кто с Людкой медом мазался в парилке?
- Так вы, Михаил Павлович, вот что сексом называете! - обрадовалась я. - Медом натираться? Это всегда пожалуйста. Раздевайтесь и ложитесь на живот. Где у вас бочка меда?
- Спасибо, - рассмеялся Поливанов как нормальный человек. - Хочешь меня тоже голым в Африку отправить? Признавайся лучше: чем Людкин зад натерла? Меня ты не проведешь. Твоя работа? Что за снадобье такое применила? Колись, Светка! Может, мне тоже твой опыт пригодится.
- Коленку свою ушибленную намазала "Финалгоном", - сказала я почти правду. - А он, оказывается, водой не смывается. Вот я Людмилу Борисовну "финалгоновыми" руками… потрогала.
- За интересное место ты ее потрогала, - заметил хозяин.
- Эта мазь безвредная, даже слизистую не сжигает, только печет очень сильно, в глубь тела.
- В глубь тела? Это интересно, - он посмотрел на меня взглядом, не обещавшим ничего духовного. - Не бойся. Я Людке ничего не скажу. Ты сама вот ей не проболтайся. Предупреждаю - мстить будет.
- За что? - удивилась я. - Обыкновенный несчастный случай. Даже того не было. Медицинская процедура, разогрев тазобедренного сустава и копчика, профилактика люмбаго…
Поливанов смотрел на меня внимательно и, я бы сказала, с хитрецой.
- Дурочку не валяй. Не захотела секса с бабой одного с тобой пола? Так и скажи. Разве я тебя заставляю? Понятно, что это противно природе, хотя смотреть на это забавно. Ты вот, Светка, скажи мне: почему две бабы - это красиво, а два мужика - это тьфу и гадость… Что литература по этому поводу пишет?
Мне, честно говоря, в голову, кроме Толстого с паровозом, как назло никто не лез. С большим напряжением я вспомнила античную литературу, комедии Аристофана, молоденьких мальчиков, шалунишек-куртизанов…
- Я вырос в деревне, - Поливанов не стал дожидаться моего ответа. - Среди простой русской природы и домашних животных нормальной ориентации. Лошади, коровы, куры, утки… Отсюда большое человеческое и сексуальное здоровье. Это Людка все гоняется за модой, шейпинги, биодобавки, диеты. Вот и догонялась. Ничего. Гришка Распутин как фрейлин лечил? Два языка знаешь, а самого главного, то есть русской истории, не в курсе. Заставлял этих дур носатых навоз нюхать. В этом большая сила, естество. Я вот конюшню собираюсь здесь построить. Людку заставлю конский навоз нюхать. А по субботам пороть ее на конюшне буду. И вся дурь однополая у нее пройдет. В крайнем случае, нет…
Поливанов захохотал. Но, как говорил мой учитель литературы, смех-то тут был плохой. Ноты он брал не те. Не смех, а боевой клич какой-то у хозяина получался. Подбадривал он себя, что ли, перед решительной атакой?
- Я - мужик простой, деревенский, - снова заявил Поливанов. - Подходы эти всякие ваши не люблю. Комплиментики пошлые, платочки оброненные, касание коленками под столом. У меня просто, как у Маяковского. Дай! Я слышал, у него так и журнал назывался…
- Вообще-то журнал у него назывался "Взял!" - поправила я хозяина.
- У меня журнал будет "Дай!" - Поливанов твердел на глазах. - Не веришь? Завтра же зарегистрирую, наберу штат, типография у меня есть… Будешь главным редактором?
- А какая у него будет концепция? - спросила я, чтобы что-то спросить.
- Какая там концепция, Светка! - мотнул Поливанов косматой головой по-лошадиному. - Дай - и все тут! Вот и вся концепция. Дай!..
- Название, вообще-то, неплохое, экспрессивное, - согласилась я.
- Да я уже не про название! - закричал на меня хозяин. - Это я тебя прошу как бабу, как женщину. Я - человек честный, прямой. Ничего даром никогда в жизни не получал. За все привык платить. Так что у тебя, как говорится, товар, у меня купец. Пятьсот баксов за раз. Так сказать, за один выпуск журнала. Хорошие деньги тебе предлагаю. Годится?
Поливанов расстегнул рубашку, и показалось его волосатое брюхо. Я чувствовала, что голос Поливанова становится глуше. Супруга была права: он возбуждался от денег.
- Чего ты молчишь? Называй свою цену, привыкай торговаться! Повышай ставку. Повышай…
Тут уже было не до "Финалгона" и английской артикуляции. Не знаю, может, у профессионалок есть какие-то оригинальные методики формального секса с неприятным человеком. Я выбрала самую банальную: решила представлять какого-нибудь другого мужчину, более желанного. Вот только вопрос - кого?
Я скинула халатик, перешагнула через поливановский пиджак и встала перед ним совершенно обнаженная, как на невольничьем рынке.
- Тысяча баксов, - тихо сказала я. - Как ей… Ни доллара меньше.
- Годится, - прохрипел Поливанов, соверенно потеряв голос.
У моего воображения времени особенно привередничать не было. В ускоренном режиме я прокрутила перед собой несколько портретов. На одном из них задержалась несколько дольше.
Мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Высокого роста, подтянут, сухощав, с темными, по-спортивному коротко постриженными волосами. Он был бы даже красив, если бы не перламутровый шрам, перебивший бровь над его левым глазом на две равномерные половинки, что придавало его лицу то ли насмешливое, то ли удивленное выражение. На висках была заметна ранняя, но благородная седина. Легкая хромота, едва заметная…
Пусть будет Лунин. Мне в принципе все равно. Времени нет копаться в памяти в поисках лучшей кандидатуры. Да он мне нисколько не интересен как мужчина. Просто новое лицо, незамыленная физиономия. Воображаемый Лунин довольно грубо облапал меня руками, прошелся по моему телу вверх-вниз и грубо выругался голосом Поливанова.
- Что за фигня такая! - рявкнул Поливанов басом медведя, который обнаружил, что кто-то уже поспал на его постели. Понятно, что употреблял он слова, близкие по смыслу, но не рекомендуемые к употреблению. - У меня такого еще не было! Ничего не понимаю! Светка…
Он позвал меня уже жалобно, как сестру милосердия.
- Чувствую, что хочу, а он меня не слышит, - стал он рассказывать мне симптомы, разводя руками. - Как чужой! Какое-то раздвоение личности в районе пояса.
- Может, я его сразила своей непорочной красотой? - спросила я, испытывая огромное чувство благодарности к равнодушному органу.
- Тоже мне непорочная красота! - возразил Поливанов. - В жизни не видел такой сексуальной бабы… Я знаю, чья это работа!
- Я тут ни при чем, Михаил Павлович, - поспешила я откреститься от напрасных обвинений.
- Да ты тут ни при чем, - он махнул рукой на мою обнаженную фигуру. - Это все большой теннис. Говорил я: теннис - вялый пенис? Вот и накаркал, Нострадамус! Как это ее угораздило так точно попасть? А подача у нее хорошая. Да еще ветер был в мою сторону…
Он уронил вихрастую голову на руки и пригорюнился, как добрый молодец. Я прокрутила пленку назад, то есть халат опять оказался на мне. Теперь надо было спасать чужое мужское; достоинство, утешать самодовольного жлоба в, том, что жлобство ему временно недоступно.
- Не переживайте вы так из-за ерунды, Михаил Павлович, - я присела на подлокотник его кресла и осторожно, чтобы случайно не излечить его болезнь, приобняла его за шею. - Удивительно, что вы вообще об этом думали после такого снайперского попадания. Другой на вашем месте сейчас бы лечился и причитал тоненьким голоском, а вы женщину героически домогаетесь.
- Да, я такой, - согласился Поливанов на полном серьезе. - В детстве меня лошадь копытом в это место лягнула и ничего, бабы не нарадуются.
- Правда, копытом? - удивилась я.
- Не, - признался мой несостоявшийся любовник, - это я так, для бодрости духа. В деревне детишки без штанов летом бегают. Вот и я без порток по улице носился. Меня гусь соседский за это место щипнул, но не отщипнул. Наоборот, вытянул… Как ты думаешь, Светлана, это надолго?
- Импо… - чуть не ляпнула я, но во время поправилась. - ИМХО, то есть "по моему скромному мнению" вы через пару дней будете в полной боевой готовности.
- Правда? - обрадовался мой хозяин. - Это тебе твой инстинкт самки подсказывает?
- Женская интуиция, - поправила я его, хоти и мой инстинкт, и моя интуиция уже спокойно почивали в такой поздний час. - Михаил Павлович, может, я пойду тогда?
- Посиди еще со мной немного, - попросил Поливанов. - Со мной это первый раз приключилось. А заплатить я тебе заплачу, ведь ты же не виновата, что так получилось. Форс-мажорные обстоятельства…
Он, наверное, думает, что я очень расстроилась?
- Михаил Павлович, вы за кого меня принимаете? - ответила я строго, как старшая медсестра. - Я бы в любом случае никаких денег не взяла. Вам не кажется, что это для меня оскорбительно?
На самом-то деле я и сама не знала, взяла бы деньги при другом развитии событий или нет, но тон выдержала надменный.
- Свет, не обижайся. Сама понимаешь, в каком я сейчас состоянии, - пробубнил Поливанов, волшебным образом превратившись в человека.
В этот момент мне пришла в голову мысль, что секта скопцов кое-кому была бы познавательна. Но надо было говорить пострадавшему какие-то другие слова.