Мы целовались – недолго.
Бархату струн – вопреки.
Мы целовались – словно
Два рукава – реки…Пламенем? Пламенем! Славным…
Хочешь – зови. Не зови.
Главное? Будет – главным.
Там, на краю – Любви…Главное? Будет – главным.
Там, на краю – Любви…
Макаров осторожно выглянул из-за куста чертополоха и тихонько прошептал:
– Совсем ещё молоденькая девчушка. Лет семнадцать, наверное. Может, и меньше…. Невысокая, но очень-очень стройная. Светлые, почти белые волосы до плеч…. Точно так же – когда-то, безумно давно – выглядела Наташка, моя бывшая жена. Бывшая? Безо всяких сомнений. Бывшая…. Куда, интересно, идёт – на ночь глядя – эта белобрысая девица? Солнце уже на три четверти диска забралось на ночлег, то бишь, за изломанную линию горизонта. Не обидели бы малышку. Тутошние ночи, они очень беспокойные и тревожные…. Как там пела голосистая барышня? Пламенем? Пламенем – славным. Хочешь – зови. Не зови…. Вон и пламя горит – на берегу канала. Наш походный костёр, понятное дело…. Ох, как же не спокойно на Душе. Вдруг, откуда не возьмись, появилось чёткое ощущенье, что спокойный жизненный период заканчивается. Спокойный "фламандский" жизненный период, я имею в виду…
Глава шестнадцатая
Белобрысый сюрприз
Ему снилась симпатичная и улыбчивая девчушка – светленькая, улыбчивая, мечтательная. Та самая, вчерашняя, звонко певшая о неведомых бархатных струнах.
Светло-серые задумчивые глаза, неправдоподобно-пушистые ресницы, маленький аккуратный нос, скупо покрытый смешными рыжими веснушками, карминные, изысканно-очерченные губы, выпуклые щёки, украшенные милыми ямочками, прямые льняные волосы с платиновым оттенком-отливом…
"Ну, и фигурка – дай Бог каждой Евиной дочери", – педантично отметил Лёнька. – "Ярко-выраженная талия, грудь размера, скорее всего, третьего. Бёдра, опять же…. Ноги? Дурацкое платье – почти до самой земли – мешает рассмотреть. Будем надеяться, что стройные и длиннющие. Короче говоря, настоящий и полноценный идеал женской красоты. По моим личным понятиям, ясная лавочка из карельской берёзы…. Да, девица, определённо, похожа на мадам Натали, бывшую когда-то моей законной супругой. Внешне, понятное дело, похожа. Но и отличия – почти сразу – бросаются в глаза…. Наташка была женщиной целеустремлённой, шумной, требовательной и скандальной. Была? Была! Ей бы старшим прапорщиком служить во внутренних российских войсках. Местная же светловолосая барышня, она…. Она совсем-совсем другая. Какая? Ну, э-э-э…. Тихая, скромная, нежная, немногословная, умеющая слушать и слышать, всё понимающая. Настоящий и полновесный идеал женской сущности, короче говоря…. Как, интересно, её зовут? Может, вообще, имеет место быть очередное подтвержденье знаменитой теории "двойников", проживающих в разных параллельных Мирах?".
Неизвестная светловолосая красавица куда-то шла по узкой проселочной дороге и негромко напевала – одну за другой – короткие и немудрёные, но очень мелодичные песенки.
Поля, засеянные пшеницей, овсом и ячменём, чередовались с травянистыми лугами, на которых беззаботно паслись стада чёрно-пегих коров, белоснежных коз и разноцветных овец-баранов. На смену лугам появлялись-возникали (во сне, понятное дело), ухоженные яблоневые и вишнёвые сады. На низеньких покатых холмах – сквозь лёгкую туманную дымку – проступали стройные ряды виноградников.
– Как же заговорить с прекрасной светловолосой незнакомкой? – прошептал Макаров. – Надо же, чёрт побери, и познакомиться…. Кто это тенят меня за ногу?
– Потом познакомишься, – ответил насмешливый знакомый голос. – В следующем сне. Вставай, оболтус толстощёкий. На рыбалку пора. Вылезай. Жду…
Повздыхав и наспех протерев ладонью глаза, Леонид выбрался из повозки.
Заря ещё только занималась. Западная часть неба была загадочно-темна, а на востоке робко и чуть смущённо тлела тонкая ярко-розовая полоска. Вокруг – на стареньком тенте фургона, на ободах колёс, на траве и на полевых цветах – наблюдались крупные капли росы. Со стороны ближайшего орешника доносился размеренный дружный посвист – там изволили почивать Иеф и Тит Бибул Шнуффий. Тихонько шипя и изредка постреливая крохотными аметистовыми угольками, догорал костерок, рядом с которым была расстелена толстая войлочная кошма.
– Как, брат, спалось? – с хрустом потянувшись, спросил Лёнька. – Не замёрз, часом?
– Терпимо, – бестолково копаясь в кожаном дорожном бауле, отозвался Тиль. – Ночи, слава Богу, пока тёплые.
– А, что у нас с окружающей обстановкой? Всё спокойно?
– Более или менее. Только у канала – там, ближе к Брюгге – костёр горел всю ночь. Да ещё далёкий женский голос что-то – время от времени – напевал…. Ну, готов?
– Пописать бы…
– Мяу-р-рыы! – раздалось из недр фургончика. – Мяу! Мр-р-р!
– Фил проснулся, – хмыкнул Макаров. – Тоже, наверное, захотел по нужде. Ну, и, понятное дело, пожрать. Теперь не отступится от своего. В том плане, что не замолчит. Упрямый очень.
– Сам знаю. Ладно, писай. А я займусь нашим пятнистым избалованным котёнком.
Через пару минут Фил был выведен из клетки.
– Пусть пару-тройку часиков посидит на свежем воздухе. Это всем полезно, – решил Тиль. – Конец леопардова ремня я крепко привяжу к переднему колесу телеги. Ошейник надёжный, не вырвется. Вот, кладу на травку утреннюю мясную порцию. То бишь, скромный, но питательный завтрак.
– Мяу! – обрадовался Фил.
– Хорошо себя будешь вести?
– Р-рыы! – жадно впиваясь белоснежными зубами в кусок мяса, заверил леопард.
– Хорошо, верю. Хватай, Лёньчик, удочки. Не забудь и кульки со сверчками. Я же понесу кошму и всё прочее…. Двигаем. Жаль, что некому пожелать нам на удачу, мол: – "Ни чешуи вам, ни хвостика". Ладно, обойдёмся. Не впервой…
Они, шагая вдоль канала, отошли от фургончика метров на шестьдесят-семьдесят.
– Ага, замечательное местечко, – известил Даниленко и принялся торопливо расстилать поверх мокрой травы войлочную кошму. – В густых камышах наличествует приличная прогалина шириной, наверное, метров в одиннадцать-двенадцать. Как принято говорить: – "Стандартное рыболовное окошко на две удочки…". То, что старенький доктор прописал. Толстенная колодина-коряжина, лежащая на берегу? Типа – наискосок? Ерунда. Она нам практически не мешает. Давай-ка удочку, Лёньчик. Присаживаемся и, не теряя времени, приступаем…. Значится так. Вот, в этот холщовый мешок будем складывать пойманную рыбу. Где мой кулёк со сверчками? Спасибо. Шустрые какие…. Вытащил одного. А, как их надо насаживать на крючок? В том смысле, что правильно насаживать?
– Осторожно втыкай жало крючка в спинку насекомого. Чуть выше того места, к которому "крепятся" перепончатые крылья, – посоветовал Леонид. – Смотри сюда и учись. Воткнул и, осторожно работая пальцами, слегка продвинул наживку вверх по цевью крючка…. Всё понял? Молодец.
Макаров ловко забросил снасть.
Светлый перьевой поплавок, упрямо не желая занимать вертикальное положение, замер плашмя на тёмной воде.
– У тебя какая глубина выставлена? – заинтересовался Тиль.
– Метра два с копейками.
– Похоже, что здесь гораздо мельче. Попробую что-нибудь на уровне метра семидесяти…. О, получилось! Рекомендую…
Лёнька поднял удилище, ладонью поймал крючок с грузилом, сдвинул поплавок вниз, после чего аккуратно перебросил снасть.
На этот раз поплавок занял – в паре метрах от сизо-бурых камышовых зарослей – рабочую позицию. Занял, а уже через несколько секунд медленно поплыл в сторону и резко нырнул.
Макаров плавно подсёк и умело вытащил на берег килограммового красавца-язя, отливавшего сусальным золотом.
– Отличная рыбина, – завистливо вздохнув, одобрил Тиль. – Кажется, и у меня клюёт…. Есть контакт! Ух, ты! Упирается, сволочь…. Слушай, а что это такое? Змея какая-то. Извивается, зараза. Всю леску, то есть, весь шнур оплела…. Как её теперь снимать с крючка? Ну, чтобы выбросить? Вдруг, укусит?
– Не боись, не укусит. И выбрасывать его не надо.
– Его?
– Его. Ты, братец, поймал морского угря, – пояснил Леонид. – Весьма достойная и заслуживающая уваженье добыча. И, главное, очень вкусная. Смело снимай с крючка и бросай в мешок. Будет соседом у моего язя. Вдвоём оно завсегда веселее.
– Морского, говоришь?
– Конечно. Многие из фламандских каналов соединены с Северным морем. Поэтому и рыба тут водится всякая разная – и пресноводная, и морская…
Клёв был бодрым и активным. За неполный час им удалось поймать десятка два отборных рыбин – окуней, щурков, язей, карасей, угрей. Даже парочка миног попалась, и один матёрый светло-зелёный рак позарился на жирного сверчка.
Взошло ласковое ярко-жёлтое солнце.
Сзади послышался бодрый перестук копыт и любопытное сопенье.
– Наша сладкая и беспокойная парочка пробудилась ото сна, – ворчливо пробормотал Лёнька. – Сейчас, наверняка, устроят шумный кавардак и распугают всю рыбу. Не исключено, что даже захотят принять утренние водные процедуры. С них станется…
Он обернулся – к месту рыбалки, как и предполагалось, приближались, труся рядышком, Иеф и Тит Шнуффий.
Впрочем, пёс и ослик безобразничать и шуметь не стали. Наоборот, остановившись на берегу, стали с интересом, практически молча, наблюдать за творческим процессом. Только когда из вод канала извлекалась очередная добыча, раздавалось тихое восторженное тявканье, издаваемое впечатлительным Шнуффием. Иеф же, как существо более хладнокровное и благоразумное, ограничивался лишь активным шевелением длинными ушами.
– Молодцы, ребятки. Идеальные зрители. Всё правильно понимаете, – скупо похвалил Даниленко. – Ага, клюнуло что-то по-настоящему серьёзное. Как тянет, зараза! Как тянет! Удилище согнулось в крутую дугу. Как бы не сломалось…. Эх, сошла! Похоже, что зубастая рыбина перекусила-таки бечёвку.
– Гав! – огорчённо гавкнул Тит Бибул.
– И я про то же. Жалко – до слёз. Ничего, у меня в загашнике имеется запасной крючок. Сейчас реанимируем снасть и продолжим…
Неожиданно со стороны Брюгге послышался далёкий неясный шум.
– Похоже, что там образовалась погоня, – откладывая удочку в сторону и поднимаясь на ноги, насторожился Тиль. – Слышишь, кто-то истошно вопит? Что-то похожее на: – "Стой! Ату!"? Впрочем, подождём со скоропалительными выводами.
Шум погони приближался. Через пару-тройку минут уже можно было разобрать отдельные мужские крики:
– Лови! Хватай ведьму!
– Я её не вижу! Как будто провалилась сквозь землю…
– Где она?
– По берегу! За мной! Быстрее…
Раздалось тревожное шуршанье, громко хрустнула сухая ветка, и из кустарника чертополоха, примыкающего к прибрежным камышам, "вынырнула" светловолосая девица в длинном средневековом платье простолюдинки – растрёпанная, краснощёкая, запыхавшаяся.
"Вчерашняя симпатичная певунья", – пронеслось в Лёнькиной голове. – "То бишь, трепетный идеал женской красоты из недавнего сна…. А глаза – бездонные, огромные и совершенно-беззащитные. Кто же так напугал прекрасную незнакомку?".
– Помогите, п-пожалуйста, – остановившись, негромко выдохнула девушка. – Спрячьте м-меня. Ради Бога…
– Гав? – басовито удивился Тит Бибул, мол: – "Что за дела? Зачем рыбу пугать? Делать больше нечего?".
– Молчать, Шнуффий, – вполголоса велел Тиль. – Сиди спокойно и не дёргайся. И ты, Иеф, не отсвечивай без отдельной команды. Теперь по делу, – переключился на белобрысую беглянку. – Прячься за выворотень на берегу. Быстрее…. Прямо на песок ложись. Плашмя. Попу убери и ноги вытяни. Молодец, ничего не заметно…. Ламме, возьми вон тот большой камень и зашвырни его в канал – как можно дальше. Желательно за камыши…
Макаров, не задавая лишних вопросов, обхватил ладонями указанный гранитный валун (в котором было килограмм тридцать пять), оторвал его от земли, переложил на грудь, примерился и, ловко крутнувшись верхней частью туловища, зашвырнул в канал.
По округе разнёсся звуковой коктейль – громкий хлопок, напоминавший звук ружейного выстрела, вслед за которым прозвучал не менее громкий всплеск.
"Метров на восемнадцать-двадцать улетела каменюка. Неплохо. Молодец", – похвалил сам себя Леонид и тут же загрустил: – "Только, вот, перестарался немного. То бишь, громко пукнул от излишнего усердия. Девица, наверняка, всё слышала. Нехорошо получилось. Некультурно…".
Тиль, тем временем, оперативно перебазировался – вместе с холщовым мешком – к коряжине, уселся на толстый ствол спиной к каналу и, достав из мешка приличного язя, а из ножен – кинжал, принялся сосредоточенно потрошить рыбину.
Послышалось тяжёлое дыханье, длинно зашуршало, и из кустов чертополоха на полянку выскочили – друг за другом – трое простоволосых мужичков в чёрных рясах.
"Те ещё субчики", – мысленно поморщился Лёнька. – "Упитанные, мордатые, с уверенным блеском в глазах. Типичные хозяева жизни, образно выражаясь…. А поверх чёрных ряс наброшены светло-серые кружевные рубахи. Когда-то белые, надо понимать. Только давно нестиранные. Смешно смотрится, мать их. Клоуны натуральные. Только злобные и несмешные, с увесистыми дубинами в руках…. Может, предварительно отобрав дубины, надавать им по мордасам? В том смысле, что по-взрослому надавать, без дураков? Или же хребтины всем троим переломать, а мёртвые тела утопить в канале? Чтобы было неповадно – пугать молоденьких и симпатичных девушек?".
– Кхы-кхы-кхы! – словно бы "прочитав" мысли напарника, демонстративно закашлялся Даниленко, мол: – "Отставить – строить планы активных боевых действий! Стоять, молчать и ни во что не вмешиваться! Так тебя и растак…".
– Где она? – слегка отдышавшись, спросил один из мужичков – тот, что был пониже остальных, с лёгкой рыжиной в тёмно-русых волосах.
– О, братья-премонстранты! – прекратив счищать с язя крупную золотистую чешую, восхищённо обрадовался Тиль. – С самого утра в богоугодных трудах? Много ли индульгенций продали? Извините, но помочь вам в этом важном деле не сможем. Мы – бедные бродячие циркачи. И на продовольствие-то денег толком не хватает. Вот, рыбку – от голода и полной безысходности – ловим. Ещё раз прошу прошения, но ваши чудесные индульгенции – по шесть флоринов за штуку – нам не по карману. Да и по два флорина дороговато будет. Не гневайтесь, родимые…
– Прекращай болтать, клоун! – от души рявкнул рыжеволосый. – Отвечай, бродяга!
– Чего отвечать-то?
– Где она?
– Да, кто она-то? Никак не могу взять в толк, о ком вы спрашиваете, уважаемый.
– Ведьма! Куда подевалась молоденькая светловолосая ведьма?
– Вы, наверное, имеете в виду несчастную белобрысую дурочку? – понимающе закивал головой Даниленко. – Утопилась, бедняжка. Мир праху её. То есть, косточкам…
– Как это – утопилась? – угрожающе поигрывая длинной и толстой палкой, вмешался в разговор черноволосый монах-премонстрант. – Когда? Ты, циркач, нам морочишь головы?
– Не смею морочить. Не смею…. Когда утопилась? Да, совсем недавно. Я только занялся пойманной рыбой, а тут – она…. Ламме, подтверди, пожалуйста.
– Подтверждаю, – почтительно спрятав ладони за спину, промямлил Лёнька. – Разбежалась и, не вымолвив ни единого словечка, прыгнула в канал. Вон, – мотнул головой, – до сих пор круги расходятся во все стороны. Всю рыбу нам, мерзавка, распугала…
Собственно, руки за спину он спрятал не из-за лицемерного уважительного почтения, а ради элементарной предосторожности – дабы они, то есть, руки, не спрашивая у хозяина разрешения, не обрушились бы на головы незваных гостей. Уже случались аналогичные прецеденты. Пусть, и в другом Мире.
– Действительно, круги, – принялись переговариваться между собой монахи. – Бросилась в воду? Такая сумасбродка запросто могла…
– Бросилась, а дальше? – нахмурился третий, длинный и худющий премонстрант. – Что было дальше? Выныривала?
– Круги расходятся из одного места? – подчёркнуто-равнодушным голосом уточнил Макаров.
– Э-э-э…. Кажется, из одного.
– Вот, и я о том же. Если бы выныривала, то и круги расходились бы из разных мест. Верно, ведь? Ушла под воду, словно тяжеленный камень. Из серии: – "Святость святая и непорочная…". Так что, слуги Божьи, ошиблись вы на этот раз. Никакая это и не ведьма, а самая обыкновенная девчонка. В том плане, что была…. Ай-яй-яй! Загубили Душу безвинную…
– Дерзим? – подступая, рассердился черноволосый. – Тебя, пузан, давно дубиной не охаживали? Э-э…. Ты что это? Отдай!
– Хрык! – раздался громкий треск.
– Надо же, сломалась, – небрежно отбрасывая половинки сломанной палки в разные стороны, почти искренне удивился Леонид. – Я только ею слегка прикоснулся к коленке, а она и развалилась. Наверное, была трухлявой…. Ну, чего надо от меня, Божий человечек?
– Н-ничего, – черноволосый, громко сглотнув слюну, торопливо отступил от берега канала метров на десять, после чего обиженно заблажил: – А, вдруг, циркачи всё врут? Знаю я их, бродяг неприкаянных…. Вон стоит их драный фургон. Может, там ведьма и спряталась?
– Проверьте, уважаемые, – добросердечно улыбаясь, любезно предложил Тиль. – Не вопрос. То есть, Бог вам в помощь. Прошу.
– И проверим. На всякий случай…
Черноволосый и худющий направились к фургончику, а их рыжеватый предводитель остался на месте – стоял в сторонке, картинно опираясь на массивную дубину, и с ярко-выраженным недоверием посматривал на циркачей. То бишь, на всех, включая Иефа и Тита Шнуффия, старательно изображавших из себя молчаливые скульптуры.
– Р-ры! – донеслось от повозки. – Р-ры-ры-ры!
– А-а-а-а! Спасите!
"Фил, он слегка нервный и чуть-чуть пугливый", – мысленно усмехнулся Макаров. – "Терпеть не может, когда возле фургончика появляются – без сопровожденья своих, цирковых – всякие незнакомые личности. То бишь, пугается и, ведомый мудрым звериным инстинктом, незамедлительно переходит в наступление-нападение…. Сейчас, понятное дело, и Иеф подключится. Это у них номер такой цирковой, поставленный старым Яном ван Либеке. Хороший номер. Почтеннейшей публике, по крайней мере, неизменно нравится…".
– И-а-а-а! И-а-а-а! – истошно завопил на всю округу, как и ожидалось, ослик, после чего упал – как подкошенный – на спину, слегка подрыгал ногами-копытами, задранными вверх, и неподвижно замер, искусно притворяясь мёртвым.
– У-у-у! – жалобно завыл Тит Бибул, мол: – "На кого же ты меня оставил, безвременно-почивший друг?", – У-у-у!
Монахи, бежавшие сломя голову со стороны цирковой повозки, в ужасе отшатнулись от "мёртвого" ослиного тела и, издавая нечленораздельные вопли, устремились – через всё те же заросли чертополоха – в сторону Брюгге.
– Что п-происходит? – слегка заикаясь, поинтересовался рыженький премонстрант, не лишённый, очевидно, толики мужественности.
– С нами леопард путешествует, – напустив на физиономию тень вселенской печали, объяснил Даниленко.
– Л-леопард?
– Ага. Такой пятнистый африканский кот. Только очень большой и с острыми зубами…. Вообще-то, он мирный. Только не любит, когда его будят незнакомые люди. Звереет. Впадает в гнев праведный. Рычать начинает. Зубы скалить. Может и с поводка сорваться…. Вот, бедный осёл этого и испугался. Причём, до смерти.
– С-сорваться с поводка?