– Прежде, чем убежать, богопротивная Нель вела – с противоположного берега канала – запретные речи.
– Какие именно?
– Извините, но не могу повторить, – якобы смущённо потупился монах. – Язык не поворачивается.
– А ты, брат по Вере, попробуй, – елейным голоском попросил коронный судья. – Вдруг, да и получится?
– Хорошо, попробую…. Подлая девица ругала последними словами Господа нашего и всех Святых апостолов его…
– Врёшь всё, пёс рыжий! – закричала Сооткин. – Глаза бесстыжие! Моя дочка и ругаться-то не умеет. Она – сама кротость…. Господь покарает тебя, лгун в кружевной рубахе! А мой муж никогда не давал приюта еретикам, не прятал у себя Лютеровых писаний, никогда об упомянутых писаниях не говорил и, вообще, не совершал ничего дурного.
– Молчать! – ни на шутку разгневался Тительман. – Стража, взять эту женщину! Заткнуть ей рот! Продолжай, брат Микаэль. Продолжай.
– Вот, я и говорю, что ругалась последними словами. А ещё и угрожала нам. Мол, нажалуется отцу, который, якобы, является могущественным чародеем и даже якшается с самой Чёрной колдуньей. Клянусь спасеньем моей Души, свидетельствую и удостоверяю, что говорю чистую правду.
– Чушь и бред горячечный! – возмутился Клаас. – Никогда не слышал ничего глупее. Я – могущественный чародей?
– Ты, – мрачно улыбнулся Тительман. – Я сразу это понял. По твоим самодовольным глазам. Ну, нет там ни покорности, ни благолепия. Ни единого следочка…
Инквизиторы, коронный судья и бургомистр принялись шептаться-совещаться.
– Костер ли, веревка ли. Какая разница? – тихонько перешептывались зрители. – Всё едино – смерть…
Где-то рядом жалобно заплакала женщина, негромко, но сочно ругнулся мужчина.
Через несколько минут снова зазвучал городской колокол. Позвенел-позвенел да и замолк.
– Сейчас будет объявлен справедливый и окончательный приговор, – объявил секретарь суда, после чего обратился к обвиняемому: – Хочешь, угольщик, сказать что-нибудь?
– Я трудился без устали, но зарабатывал мало. Я был добр к беднякам и приветлив со всеми. Но от судьбы, видимо, не уйти, – ответил Клаас. – Моё тело принадлежит королю Филиппу, а совесть – Иисусу Христу.
– Хорошо сказано, – усмехнулся коронный судья. – Умнеешь, негодяй, прямо на глазах. Только, извини, слишком поздно. Завтра, после восхода солнца, ты будешь сожжён. Как подлый чародей, породивший злую ведьму Нель…
– Нет! Не позволю! Не отпущу! – закричала Сооткин, но тут же, получив от широкоплечего стражника увесистую оплеуху, замолчала.
– Не отпустишь? – изумился Тительман. – То есть, так сильно любишь собственного муженька?
– Больше жизни…
– Ловлю на слове. Значит, ты готова добровольно взойти на костёр вместе с супругом?
– Молчи, Сооткин. – попросил угольщик. – Молчи.
– Говори, женщина!
– Я готова. Добровольно.
– Вот, всё и сладилось, – искренне обрадовался епископ. – Готовьте ещё одни кандалы. Кому нужна ещё одна нищенка-попрошайка? Правильно, никому…. Этих двоих казнить. А всё-всё имущество угольщика – после сожжения тел – конфисковать и разделить. Одна половина отойдёт в королевскую казну. Другая же достанется честным монахам-премонстрантам. Да, будет так. Аминь…
Глава двадцать первая
Отмена слюнявого либерализма
Неуклонно приближалась тёмная фламандская ночь. Усталое солнце нежно и чуть смущённо прикоснулось краешком диска к изломанной линии горизонта. Закат нестерпимо пылал широкими ало-малиновыми полосами, обещая ветреное утро. Со стороны Северного моря продолжали угрожающе долетать далёкие раскаты грома.
Клааса и Сооткин увели. Инквизиторы торопливо покинули судебный помост. Жители Дамме начали расходиться по домам.
– Не думаю, что королевской казне достанется даже четверть конфискованного имущества, – хмыкнул Макаров. – Не похож епископ Тительман на честного и благородного человека.
– Как ты можешь – в такой момент – говорить о деньгах? – возмутилась Неле. – Моих отца с матушкой собираются сжечь…
– Никто их и пальцем не тронет. Мы же с тобой, родная, уже говорили на эту тему?
– Говорили.
– Я обещал, что вызволю твоих родителей из тюрьмы? В смысле, с помощью Тиля?
– Обещал.
– Значит, повода для беспокойства нет, – успокаивающе улыбнулся Лёнька. – Серьёзные мужчины словами и обещаньями никогда не разбрасываются. Не наш стиль.
– А, какой ваш?
– Сказано – сделано. Пообещал – выполнил…. Ага, вот, и ребятишки. Тиль машет рукой. Пошли.
– Куда ты повернул? – секунд через десять забеспокоилась девушка. – Они же стоят в противоположной стороне…
– Куда велено, туда и повернул.
– Кем велено?
– Ты видела, как Тиль вертел-крутил пальцами? Ну, когда махал нам рукой?
– Не заметила, честно говоря.
– А я, естественно, заметил. Он не просто так пальцами орудовал, а передавал мне чёткие инструкции. Мол: – "Встречаемся на кладбище, возле повозки. Только идём туда разными дорогами. Желательно – в обход. Не привлекая постороннего внимания и соблюдая предельную осторожность. То бишь, регулярно посматривая по сторонам…".
– Тайный язык жестов? Как у отважных рыцарей-паладинов, странствовавших – много-много лет тому назад – по Святой Земле?
– Ага, как у легендарных паладинов, – повеселел Леонид. – Мы с Уленшпигелем, скажу тебе по большому секрету, тоже ребята непростые и на многое способные. Скоро убедишься…
На кладбищенской полянке, рядом с цирковым фургончиком, теплился маленький уютный костерок, возле которого сидели на корточках Даниленко и ван Либеке. Возле повозки виднелись едва различимые силуэты Иефа и Тита Шнуффия.
– Молодцы какие, – одобрила Неле. – Хозяйственные. Костёр развели. Что-то вкусное жарят на сковородке. Определённо, пахнуло ветчиной. Уже слюнки текут.
– Про слюнки ты, зазноба моего лучшего друга, права. Как, впрочем, и про ветчину…. С костром же, извини, нестыковочка. Мы его не разводили. Пришли, а он уже пылает вовсю. Лошадка с аппетитом хрумкает цветочным сеном, сложенным высокой горкой возле её морды. Рядом с одним колесом повозки появился холмик свежих говяжьих мослов и косточек для пса. Рядом с другим – несколько пучков цветущего чертополоха для ослика. На вас, жених и невеста, подумали. Мол, опередили и постарались…. То есть, и вы здесь не причём?
– Ни сном, ни духом.
– Кто же тогда здесь похозяйничал?
– Думаю, что тут не обошлось без Чёрной колдуньи, – пожал плечами Макаров.
– К-к-колдуньи? – начал отчаянно заикаться Франк. – Ч-ч-чёрной? К-к-как же так?
– Обыкновенно, мой юный и не в меру впечатлительный друг. Приходила она сюда – до начала скорого и неправедного суда, когда городской колокол ещё молчал. Поболтали с ней немного. Разумная, спокойная и симпатичная тётенька. Зовут – "Катлиной". Ничего особенного. Бывает. Тиль, будь так добр, подтверди.
– Подтверждаю, – бережно отодвигая от костра сковороду, согласно кивнул льняной головой Даниленко. – На белом Свете много чего бывает. В том числе, и чёрного…. Подожди, Ламме. Колдуньи, они же иногда балуются всякими предсказаньями. А, что эта, Чёрная? Предсказала тебе чего-нибудь интересного и разумного?
– Было дело, – признался Лёнька. – Только про это мы с тобой потом потолкуем. То бишь, в более спокойной и мирной обстановке…. Каковы наши планы на ближайшее время?
– Элементарные планы. Сейчас ужинаем. То есть, набираемся сил перед ночными подвигами и свершеньями. Вашему вниманию, уважаемые соратники и соратницы, предлагаются аппетитные ржаные лепёшки и яичница с отборной фламандской ветчиной. Причём, яичница неординарная. Я в сковороду разбил и вылил не только с десяток куриных яиц, но и парочку гусиных. Так, чисто на пробу и для пущего разнообразия…. Присаживайтесь, дамы и господа. Не стесняйтесь. Эти тополиные брёвнышки заменят нам стулья, а данный толстый пенёк – обеденный стол. Разбирайте лепёшки и ложки. Вот, баклага, наполненная отменным пивом, сваренным в Брюгге. Приятного аппетита, короче говоря…. Теперь сугубо по делу. Ничего, если я буду рассказывать и кушать (совсем чуть-чуть причавкивая), одновременно? Надеюсь, среди присутствующих здесь нет брезгливых баронов и благовоспитанных графинь? Нет? Я почему-то так и думал. Спасибо. Итак…. Мы с Франком, формируя надёжные пути отхода, приобрели некий гужевой транспорт, который у старого хозяина пока не забрали. Конь достался крепкий, хотя и старенький. А, вот, повозка особого доверия у меня не вызывает – несерьёзная слегка, больше напоминает обыкновенную крестьянскую телегу, над которой наспех установили хлипкий навес. Извините, но особого выбора не было, ничего более достойного найти не удалось. Время поджимало…
– Такая телега в наших краях называется – "богомольная повозка", – пояснила Неле. – Она предназначена для пожилых людей, приболевших и калек. Например, в соседнем городе проходит торжественное богомолье в честь одного из Святых. Обязательно надо посетить это действо, чтобы мрачные инквизиторы – лишний раз – не косились. Здоровые люди и пешком дойдут, не переломятся. А, как быть больным и старым? Вот, они и едут на такой телеге. Сколько помещается, столько и едет. Навес же предохраняет путников от неожиданного ливня и града.
– Всё в ёлочку! – обрадовался Тиль. – То бишь, одно к одному. Глядишь, и удастся сбить погоню со следа…. Поужинали, соратники? Тогда разбегаемся в разные стороны. Франк и Нель забирают у продавца богомольную повозку и – окольными путями – следуют на старое место. Я имею в виду ту поляну на берегу канала, где мы утром ловили рыбу. Разводите костёр и дожидайтесь нас. Естественно, уже с Клаасом и Сооткин. Можете, между делом, и какую-нибудь жратву приготовить. В повозке сложен, почитай, месячный запас…
– Это не честно, – расстроилась Неле. – Мы будем жечь костёр и готовить ночную трапезу, а вы? Что вы с Ламме будете делать?
– Ну, мало ли….
– Секрет? Вдвойне нечестно!
– Не обижайся, пожалуйста. Видишь ли…. Серьёзные дела должны обсуждаться только теми, кто будет принимать в этих делах непосредственное участие. Понимаешь? Нельзя делиться планами со всеми. Можно случайно сглазить. Примета такая, народная насквозь…. Ты же, деточка, веришь в приметы?
– Я не деточка!
– Хорошо. Понял. Извиняюсь, – покаялся Даниленко. – Ты же, красавица, веришь в народные приметы?
– Верю, конечно.
– Тогда и спорить не о чем. Всё. Разбегаемся по объектам.
– Э-э-э…
– Что ещё? А, кажется, понял. Ламме, попрощайся со своей суженой, посланной Небесами. Поцелуйтесь там, пошепчитесь слегка. Мы с Франком, так и быть, благородно отвернёмся…
Неле и ван Либеке ушли. Вместе с ними, подчиняясь приказу Тиля, последовали Иеф и Тит Бибул.
В небе сверкнула яркая изломанная молния, через несколько секунд прозвучал длинный раскат грома.
– Надо поторапливаться, – забеспокоился Даниленко. – Пока дождик не припустил…. Хватаем сковороду, баклагу с пивом, запрыгиваем в фургончик и выезжаем. Следуем к дому Клааса. Надо забрать наши вещички, клетку с Филом и кое-что ещё. Костёр? Да, Бог с ним. Дождь, он горазд смывать не только все следы, но и костры тушить…. Но, кляча! Трогай! Давай, Лёньчик, поведай-ка мне о предсказаниях Катлины. Я страсть как люблю – всякие предсказанья и пророчества… Макаров подробно рассказал-пересказал, не забыв упомянуть и о дополнениях, сделанных на городской площади странной горожанкой (возможно, сестрой Чёрной колдуньи).
– Интересный текст, – помолчав, признал Тиль. – Вполне возможно, что и полезный.
– Прокомментируй. Если, конечно, не трудно.
– Пожалуйста…. Двое Светлых. С этим всё – более-менее – понятно. Чего-то подобного я и ожидал. Первый Тёмный, лежащий неподвижно, словно трухлявое бревно, и утративший способность говорить. Этот момент тоже прекрасно ложится в канву моего стратегического плана. Второй Тёмный, подходящий – во главе огромной морской эскадры – к незнакомому далёкому берегу, по которому бегают длинноногие страусы? Ничего, честно говоря, не понимаю. Хотя, ежели хорошенько напрячь мозги…. Допусти, что это не просто страусы, а "страусы-нанду". Тогда всё окончательно становится на свои места. Конгениально, блин горелый! Как же я сам про это не догадался? Старею, наверное…
– Про что – не догадался? А?
– Потом, Лёнчик, объясню. Мы уже подъезжаем к объекту. Поэтому срочно переходим на шёпот…. Вот, это – задняя стена сеновала Клааса. Останавливайся, милая лошадка. Молодец. Слезаем, Лёньчик. Смотри-ка ты, а гром всё гремит и гремит…. Значится так. Слушай очень внимательно и не перебивай. Никого убивать не надо. Будем, что называется, выдерживать мирную и культурную линию поведения. Ни к чему нам сейчас лишний кипежь…. Выглядываешь из-за сарая. Дом угольщика, наверняка, охраняют. Типа – до утренней казни. Но, скорее всего, два-три стражника, не больше. Например, сидят возле костра, выпивают по маленькой и травят "бородатые" байки. Нейтрализуешь. В том плане, что аккуратно, не поднимая излишнего шума, оглушишь. Так, чтобы сторожа – до самого рассвета – пребывали в бессознательном состоянии. Не мне тебя, ветерана славных российских ВДВ, учить…. Потом, отодрав от дверного косяка доски, прибитые монахами, войдёшь внутрь дома. Вот, свеча и кресало. Направо от горницы расположена спальня. В правом дальнем углу стоит сундук, оббитый широкими полосами железа. Держи ключ, мне его Сооткин доверила. Откроешь сундук, вынешь всякие и разные шмотки. На дне найдёшь увесистый кожаный кошель с флоринами. Хватай его и незамедлительно перемещайся к фургону…. Всё ясно?
– Ясно. А ты чем займёшься?
– Тихонько отдеру несколько досок от задней стены сеновала. Заберу наши вещи и клетку с Филом. Всё, ни пуха, ни пера.
– К чёрту…
Леонид осторожно выглянул из-за угла сарая и, непонимающе передёрнув плечами, задумался: – "Странно, но никакого костра поблизости не наблюдается. Впрочем, вокруг и без него достаточно светло. Во-первых, на небе, в стороне от чёрных туч, сияет круглая, неправдоподобно-яркая Луна. Естественно, в окружении многочисленных звёзд. Во-вторых, постоянно – в противоположной от Луны части небосклона – сверкают нехилые молнии…. Однако, это мало помогает. Стражников, подлежащих успокоению, нигде не видно. А двор, наоборот, завален непонятной рухлядью, которой раньше не было. В предварительный список-перечень входят: колченогий табурет, сундук без крышки, битая керамическая посуда, какие-то тряпки…. Не к добру эта хрень. Не к добру…".
Подобрав увесистое брёвнышко, Макаров, регулярно оглядываясь по сторонам, осторожно двинулся вперёд.
Вокруг было тихо, только где-то за штакетником равнодушно и монотонно пиликали сверчки, да под каблуками сапог изредка поскрипывали глиняные и керамические черепки.
Он подошёл к дому угольщика и расстроено прошептал:
– Доски от дверной коробки уже кто-то отодрал до меня. Да и сама входная дверь, сорванная с петель, валяется на земле. Похоже, что люди епископа не стали дожидаться утренней казни. То бишь, уже вчистую разграбили имущество осуждённых. Знать, права была мудрая и прозорливая Неле – высокородному Тительману срочно понадобились деньги.
Уже понимая, что они с Тилем безнадёжно опоздали, Лёнька, отбросив в сторону бесполезный дрын, прошёл внутрь дома и, пощёлкав кресалом, зажёг свечу.
Вокруг было пусто – ни мебели, ни полосатых половичков на полу.
– Вынесли всё, – резюмировал Макаров. – В полном соответствии с жёсткими правилами жанра…
Убедившись, что заветного сундука в спальне нет, он, затушив свечу, вернулся к цирковому фургончику.
Минут через пятнадцать к повозке, с холщовым узлом за плечами, подошёл Тиль.
– У меня – по нулям, – сообщил Лёнька. – Дом уже разграблен. Причём, до последней нитки.
– В хозяйственных постройках наблюдается аналогичная картина, – вздохнул Даниленко. – Скотный двор опустел. Ни коров, ни гусей, ни куриц. Даже наши вещи вывалили на землю. Что получше – забрали, а остальным, морды, побрезговали. Вот, собрал остатки.
– А, где клетка с Филом?
– Пустую клетку я оставил на сеновале. Мёртвого леопарда похоронил. То есть, наскоро закопал в дальнем углу. Поэтому и задержался слегка.
– Как же это?
– Обыкновенно. Фил, как ты знаешь, терпеть не мог, когда его тревожили посторонние. Сразу же начинал рычать. А этим ночным тварям была нужна тишина. Копьём закололи бедного котёнка, суки позорные. Прямо через прутья клетки…
Поскрипев с минуту зубами, Макаров спросил – тяжёлым и глухим голосом:
– Предлагаешь и дальше – гнуть мирную и культурную линию?
– Нет, не предлагаю. Более того, период слюнявого либерализма завершён. В силу вступают суровые законы военного времени.
– Какие конкретно?
– Всякие и разные. Все, которые только существуют в природе, – хищно оскалился Тиль. – Например: – "Кровь – за кровь". Из серии: – "Вы, гады, убили нашего бойца? За это мы убьём вашего. А ещё вернее, как и заведено среди приличных людей, двух. Ничего личного. Старинная воинская традиция, не более того…". Горожанка на площади что-то толковала про пожар? Почему бы и нет? Пожары, как известно, скрывают следы ничуть не хуже проливных дождей…. Запрыгивай, Лёньчик, в повозку. Я днём уже побывал возле тюрьмы. Разведал кое-чего. Поедем освобождать Клааса и Сооткин. Фраза: – "Пепел Клааса стучит в моём сердце…", безусловно, хороша. Призывает к беспощадной борьбе с кровожадными узурпаторами, подбадривает в жарком бою на баррикадах и всё такое прочее…. Но, честно говоря, хотелось бы спасти угольщика (и его супругу), от мучительной смерти. Хороший он мужик, прямодушный и компанейский. Тем более, твой, дружище, будущий тесть…
Глава двадцать вторая
Кровь за кровь
Повозка медленно пересекла городскую торговую площадь, проехала мимо разлапистой "судейской" липы, свернула в одну из неприметных улочек и минуты через три-четыре, оказавшись в глухом тупичке, остановилась.
Было очень темно. Лишь скупой лунный свет да отблески редких молний позволяли слегка ориентироваться на местности.
– В ближайших домах сейчас никто не живёт, – пояснил Даниленко. – Хозяев, обвинив в богопротивной ереси, казнили. Их имущество, как водится, отошло в королевскую казну. Движимое вывезли куда-то. А, что делать с недвижимым – так и не решили. Никак не могут найти щедрых покупателей на эти бестолковые развалюхи…. Ладно, вылезаем. Прихвати, Лёньчик, баклагу с пивом. Зачем? Пиво – штука однозначно-полезная. В том плане, что лишним никогда не бывает…. Лошадка, стой спокойно и дожидайся нас. Не шали, пожалуйста. Сейчас я тебе, чтобы не было скучно, надену на морду кормовую сумку с отборным и вкусным овсом. Хрусти себе на здоровье…. За мной, Лёньчик. Не отставай…
Вернувшись назад метров на шестьдесят-семьдесят, они свернули в узенький проулок.
Поворот, второй, третий. Впереди замаячили отблески масляного фонаря. Послышались отзвуки неторопливого разговора.