Глава двадцать пятая
Полноценная премьера
Отзвенели последние монеты, брошенные благодарными зрителями в широкополые шляпы. Жители и жительницы Брюсселя – дружными стайками – разбрелись по домам. Площадь Гран-плас опустела.
– Что дальше? – спросила Герда. – Забираем денежки, разбираем шатёр, загружаемся в фургончик и следуем на постоялый двор?
– Денежки, конечно, прибрать следует, – усмехнулся Тиль. – А, вот, с разборкой шатра торопиться не будем. Подождём немного…. Ага, похоже, к нам направляются визитёры. Как я и ожидал…
Со стороны "Дома Короля", торопливо пересекая площадь наискосок, к цирковому шатру приближалась приметная троица.
По центру и чуть впереди, с достоинством опираясь на массивный посох, следовал низенький господин, разодетый в пух и прах: чёрный камзол с квадратными серебряными пуговицами, пышный светло-розовый кружевной воротник, остроносые кожаные туфли, темная шляпа с высокой тульей. Физиономию господина украшали тёмно-рыжие, невероятно-лохматые бакенбарды.
"Странная персона", – подумал Лёнька. – "С одной стороны, одет он весьма добротно и богато. Одни только пуговицы чего стоят. А с другой,…м-м-м, дешёвым плебейством отдаёт за версту…. Во-первых, отсутствует холодное оружие – ни шпаги, ни даже занюханного кинжала. Во-вторых, шляпа явно не дворянского покроя. Казённая какая-то. В-третьих, эти дурацкие бакенбарды на высокомерной физиономии. Такие бакенбарды – в моём прежнем Мире – носили швейцары, обитающие при московских пятизвёздочных отелях. В-четвёртых, глаза. Холодные, льдистые, неподвижные и недоверчивые. Такие глаза характерны для отставных подполковников ФСБ…".
По бокам обладателя пышных бакенбард важно шагали два стражника. В том плане, что два обыкновенных ландскнехта – высокие, широкоплечие, хмурые. Один сжимал в ладони правой руки древко ярко-горящего факела, другой – рукоятку короткого меча, лезвие которого отливало тёмно-синим булатом.
– Я – ван Тролль, дворецкий его сиятельства принца Вильгельма Оранского, – остановившись, густым басом представился нарядно-одетый господинчик, после чего спросил: – Кто из вас является – "Тилем Уленшпигелем"?
– Я, – сделал шаг вперёд Даниленко.
– Отойдём в сторонку, комедиант. Никому за нами не ходить. Темнота? Ничего. Пренебрежём….
Минут через пять секретные переговоры были завершены. Дворецкий и стражники, не прощаясь, отправились восвояси.
– Вот, всё и сладилось, – белозубо улыбнулся Тиль. – Завтра мы даём полноценный премьерный спектакль – "История не в меру ревнивого гентского графа Герерда по прозвищу – "Дьявол". Занимательная и поучительная…". Естественно, во дворце высокородного принца Вильгельма Оранского. Что это вы так всполошились и напряглись, братья и сёстры по высокому ремеслу?
– Да, как-то боязно, – признался Ян ван Либеке. – Кроме принца на представлении, скорее всего, будут присутствовать и другие важные вельможи. В том числе, и верные слуги Великой Инквизиции. Не дай Бог, последним что-то не понравится. Заберут потом в церковные застенки. Начнут пытать. То, да сё…
– Всё будет нормально, – заверил Даниленко. – Если что, Оранский заступится за нас. Примет, так сказать, под своё благородное крыло…. Герда, возьми этот кожаный кошель с тридцатью флоринами. Типа – аванс от щедрого принца. Присовокупи к прочим, честно заработанным деньгам.
Циркачи забрались в повозку и уехали.
А Тиль, Макаров, Иеф и Тит Бибул остались ночевать в шатре – в качестве бдительных сторожей театрального реквизита.
Когда они остались одни, Лёнька тут же пристал к приятелю с вопросами, мол: – "Зачем нужен весь этот театральный балаган? Почему не обратиться к принцу Оранскому напрямую?".
– Здесь, Лёньчик, психология замешена, – старательно мастеря из театральных костюмов некое подобие постели, ответил Даниленко. – Высокая такая психология, замороченная…. Потомственные аристократы, как принято считать, ребята особенные. В том плане, что без всякой меры капризные и подозрительные. Ну, не любят принцы и графы просителей. То бишь, изначально относятся к ним пренебрежительно и, как правило, отказывают, даже не пытаясь вникнуть в суть дела. Да и выслушивать челобитчиков обладатели голубой крови предпочитают ни с глазу на глаз, а в присутствии свидетелей. Нас это абсолютно не устраивает. Разговор-то намечается насквозь приватный и тайный…. И совсем другое дело, когда проблема всплывает как бы случайно и исподволь. То есть, в разговоре на отвлечённую тему. В этом случае шансы на взаимопонимание возрастают многократно…. Я развеял, брат Ламме, твои сомнения?
– Частично.
– Вот, и ладушки. Тогда будем ложиться спать. Эй, Шнуффий, заканчивай задирать бедного ослика. Спать всем. Я сказал…
Утром их разбудил городской колокол.
– Вставай, толстяк, – с хрустом потягиваясь, велел Даниленко. – Благонравным католикам пора приниматься за труды праведные. Только подлые еретики дрыхнут до полудня. Ну, и всякие там благородные персоны, облачённые большими деньгами и властью…. Ты же, как я понимаю, не облачён? Тогда поднимайся.
Они по очереди посетили "общественную выгребную яму" и умылись над крохотным фонтанчиком, расположенном посередине площади.
– Кушать очень хочется, – заныл Лёнька. – Уже чёрт знает сколько времени, маковой росинки не было во рту…
– Во-первых, не стоит всуе упоминать чёрта, – ухмыльнулся Тиль. – Инквизиторы, проходящие мимо, могут случайно услышать. Тут же, морды суровые, потащат в пытошную. А после стандартных процедур и на жаркий костёр…. Во-вторых, Вильгельм Оранский, как утверждают фламандские рыночные сплетницы, недолюбливает упитанных людей.
– Почему – недолюбливает?
– Не знаю, брат. Сам у него спросишь сегодняшним вечером. Может, и ответит.
– Чёрт…. Извини. Бог с этим принцем. Жрать ужасно хочется. Тут неподалёку имеется трактир – "Ржавый арбалет". Давай, я туда сгоняю по-быстрому? А после меня и ты сходишь?
– Ничего, Гудзак, у тебя не получится, – входя в шатёр с объёмной корзиной в руках, известила Гертруда. – Трактиры откроются только ближе к полудню.
– Шутишь?
– Что, толстячок, испугался? Никак, боишься похудеть? Ладно, успокойся, пузан. Тетушка Герда помнит о вас. Вот, принесла продовольствия. Ржаные лепёшки, фламандская ветчина, кровяная чесночная колбаса, половинка копчёного гуся. Что, уже слюнки сглатываем?
– Сглатываем, – подтвердил Даниленко. – От голода мы, похоже, не умрём. А, вот, от жажды?
– Не умрёте. В этой баклаге – ячменное пиво "живого" брожения.
– Спасибочки, красавица, уважила, – вежливо поблагодарил Леонид. – А, где же славные ван Либеке?
– Остались на постоялом дворе. Усердно репетируют. Как и было велено. А я с собой, кроме еды и напитков, принесла ножницы, иголки и нитки. Надо немного повозиться с театральными костюмами. Кое-где подшить. Кое-где укоротить. Кстати, ваша помощь будет не лишней…
Время текло практически незаметно.
Вскоре после полудня на Гран-плас подошли и все остальные участники театральной труппы "Глобус и клоуны". А ещё через часик с хвостиком возле шатра появился, солидно опираясь на массивный посох, ван Тролль и объявил:
– Пора, лицедеи, готовиться к спектаклю. Переносите шатёр и необходимые вещи во внутренний дворик "Дома Короля". Вон через те ворота. Я распоряжусь, чтобы их открыли.
– Может, мы сперва пообедаем? – засомневался Макаров. – А уже после этого…
– Не получится, – нахмурился дворецкий. – Время поджимает. Принц Вильгельм и его благородные гости уже уселись за обеденный стол. Его Высочество желает, чтобы спектакль начался сразу же по завершению трапезы. Так что, предлагаю поторопиться…. Голодны? Ничего страшного. Голодным веселее работается. А сытого – завсегда – тянет в сон.
– Хорошо, будем торопиться, – согласился Тиль. – Франк и Отто, отведите Иефа и Тита Шнуффия на постоялый двор. Нечего им путаться под ногами. А потом сразу же возвращайтесь. Остальные – за мной…
Внутренний дворик "Дома Короля" оказался достаточно светлым и просторным – примерно сорок метров на тридцать.
"Два садовых участка по шесть соток", – мысленно усмехнулся Лёнька.
– Высокородные господа будут наблюдать за представлением вон из тех окон, – небрежно махнул рукой ван Тролль. – Поэтому играть вашу трагедию будете возле этой стены. Повернувшись лицами, конечно, к нужным окошкам. А здесь ставьте ваш шатёр для переодеваний…. Поторапливайтесь, голубчики, поторапливайтесь. В столовой его Высочества уже прошла шестая перемена блюд. Ещё три перемены, и подадут сладости с ликёрами. Поторапливайтесь…
– Девять перемен блюд. Ну, надо же, – вполголоса возмутился Макаров. – Тут кишки от голода – сами собой – завязываются в тугой морской узел, а у них, понимаешь, сладости с ликёрами.
– И ты, скоморох мордатый, потом вволю порадуешь свой безразмерный желудок разными вкусняшками, – чуть заметно подрагивая рыжими бакенбардами, пообещал дворецкий. – После спектакля (если он, конечно, понравится благородным персонам), отведу вас, голодранцев, на кухню его Высочества. Побалуетесь объедками с господского стола. Да и разные редкие вина допьёте из бокалов.
– Заранее благодарю тебя, о добрейший из добрейших, – дурашливо залебезил Тиль. – Чтобы мы без тебя делали? Спасибо, щедрый дяденька, огромадное.
– Всегда – пожалуйста, клоун. Обращайся, если что…
К началу спектакля всё уже было готово. То бишь, актёры, облачённые в нужные костюмы, залезли в шатёр и терпеливо дожидались команды дворецкого.
– Тесновато здесь, – принялась ворчать Гертруда. – Набились – как норвежские селёдки в бочонке. Я уже пропотела вся. Гудзак, отодвинься, пожалуйста, в сторонку. От тебя, упитанного, жаром так и пышет…. Ну, и когда же нам дадут отмашку?
– Судя по всему, уже скоро, – пообещал Тиль, наблюдавший за текущей обстановкой через узенькую щель между входными створками-полотнищами шатра. – Слуги распахивают окна, указанные господином дворецким. Расставляют стулья и кресла…. Ага, появились человеческие лица. И мужские, и женские. Важные и ухоженные – до полной и бесконечной невозможности. Парики всевозможных расцветок, кружевные воротники, нестерпимый блеск брильянтов и прочих самоцветов…. Готовьтесь, соратники. Будьте начеку…
– Дамы и господа! Сейчас вашему высокому вниманию будет предложен спектакль – "История не в меру ревнивого гентского графа Герерда по прозвищу – "Дьявол". Занимательная и поучительная…", – торжественно известил бас ван Тролля. – Автор пьесы – всем вам известный Тиль Уленшпигель…. Начинайте, комедианты!
Они и начали.
Графа Герерда (по версии Шекспира – Отелло), очень смуглого лицом, играл, естественно Даниленко. В первом акте он очень сильно переживал, что графская жена родила чернокожего ребёнка. Ну, очень сильно: читал, хватаясь ладонями за голову и сердце, монолог о женском коварстве и вероломстве, пил пиво прямо из кувшина, бил посуду, раздавал тумаки слугам, подвернувшимся под горячую руку, и так далее.
"Кто же из зрителей является принцем Оранским?", – приникнув к щели между входными полотнищами шатра, гадал Лёнька. – "Все мужские лица, выглядывающие из окон, выглядят весьма важно и значимо…. Наверное, вон тот, усатый. Почему именно он? А у него кружевной ворот, плотно охватывающий длинную шею, оранжевого цвета. Да и на чёрном камзоле имеются узкие оранжевые вставки…".
– Эй, Ламме, не спи, – толкнула его в спину Герда. – Твой выход. Уленшпигель уже нервничает.
Макаров играл князя Оранского, дальнего родственника и лучшего друга бедолаги Герерда, прибывшего в Гент с частным визитом.
– Что поделать, если у Тиля пробудилась такая буйная фантазия? – пробормотал Леонид и вышел на сцену.
– Ты пришёл, Оранский, мой дружище! – возликовал Герерд-Даниленко. – Тебя мне, видно, Бог послал! Подскажи, посоветуй, образумь!
Лёнька и принялся – советовать и подсказывать. То бишь, уговаривать расстроенного графа не совершать фатальных и непоправимых ошибок. Мол, на всё воля Божья, а милосердие – высшая добродетель истинного католика. Ну, и так далее…
Поуговаривал минуты три-четыре, да и вернулся обратно в шатёр, уступая место другим актёрам.
Спектакль начал набирать обороты. Герерд, ещё немного посомневавшись, простил супругу (в роли Дездемоны – Франк ван Либеке). Фламандские дворяне Родриго (Людвиг ван Либеке), и Яго (Томас ван Либеке), недолюбливающие Герерда, начали строить всяческие козни. Более того, они наговорили старику Брабанцио, отцу Дездемоны (Ян ван Либеке), кучу разных гадостей про безвинного графа. Потом, естественно, начался всеобщий переполох, мол, к мирному Генту подплывает огромная эскадра кровожадных скандинавских викингов. Лёньке снова пришлось выходить на сцену и давать мудрые советы…
На этом участие Макарова в спектакле и завершилось. Он вернулся в шатёр и уселся на холщовый узел с какими-то невостребованными театральными костюмами.
Сидел себе, размышлял о своём и краем уха прислушивался к происходящему на сцене, улавливая только отдельные – знакомые и полузнакомые – фразы:
– И кинулась на грудь страшилища, чьё лицо смуглей, чем у араба. Вселяющего страх, а не любовь…
– Я ей своим бесстрашьем полюбился. Она же мне – сочувствием своим…
– Мне этот дурень служит кошельком и дармовой забавой…
– Все вы в гостях – картинки. Трещотки дома, кошки – у плиты. Сварливые невинности с когтями. Чертовки в мученическом венце…
Потом, естественно, сильный шторм разметал ладьи викингов в разные стороны, и началось народное гулянье. К заговорщикам Родриго и Яго присоединилась Бианка (мадам Герда). Была разыграна немудрёная шутка с носовым платком.
– Ты перед сном молилась, Дездемона? – донеслось со сцены.
– Финал приближается, – подмигнул Лёнька Яну. – Скорей бы. Надоела мне эта низкопробная бодяга. Аж, с души воротит.
– А мне понравилось, – не согласился глава семейства ван Либеке. – Очень занимательная и поучительная история. Ревность – неверная и коварная подруга…
Заканчивался последний акт пьесы. Со сцены долетали финальные реплики: – Граф убил свою жену! Люди, сюда…
– Как терпит небо? Какой неописуемый злодей…
– Убийца низкий. Погибла девочка с несчастною звездой. Я собственной рукой поднял и выбросил жемчужину…
Раздались жиденькие аплодисменты.
– Актёры, на сцену! – велел бас дворецкого. – Выходите на поклон!
Они послушно вышли.
Уже через полминуты аплодисменты стихли, а человеческие лица – из окошек – исчезли.
– Аристократия высокородная. Что с неё взять? – презрительно передёрнула плечами Герда. – Никакого представления о вежливости…. А, что мы будем делать дальше?
– Как минимум – дождёмся мистера ван Тролля, – сообщил Тиль. – Он должен нам передать ещё тридцать полновесных флоринов. А также проводить на кухню. Типа – трескать, урча от удовольствия, господские объедки…
Приоткрылась одна из дверей, ведшая в покои дворца, и во внутреннем дворике появился упомянутый дворецкий.
– Что такое? – забеспокоилась Гертруда. – Почему, уважаемый, я не вижу в ваших изнеженных ладонях тяжёленького кожаного кошелька? Или там, к примеру, бархатного? Неужели наш скромный спектакль не понравился его Высочеству?
– Понравился, понравился, – поспешил успокоить Тролль. – Просто принц Оранский хочет лично вручить заслуженный гонорар. Вы, Уленшпигель и Гудзак, входите в эту дверь и поднимайтесь на второй этаж. Свернёте направо. Его Высочество ждёт вас в Голубой гостиной…. Теперь по остальным лицедеям. За мной, цирковые голодранцы. Отведу вас, так и быть, на дворцовую кухню. Поедите от пуза, отдохнёте, попробуете хорошего вина…
Глава двадцать шестая
Молчаливый
"Голубая гостиная" оказалась вовсе и не голубой, а самой обыкновенной. Высокие белые потолки с изысканной лепниной, наборной паркет, стены, обшитые прямоугольными панелями морёного дуба, массивная средневековая мебель, тусклые венецианские зеркала. Узкие стрельчатые окна не способствовали идеальной освещённости помещения, поэтому в гостиной – на специальных деревянных подставках – наличествовали три зажжённые масляные лампы.
Да и принц (по прозвищу – "Молчаливый"), оказался совсем и не молчаливым. А, наоборот, очень даже разговорчивым.
"Своё нестандартное прозвище Вильгельм Оранский получил, надо думать, за особую манеру вести беседу", – решил Лёнька. – "Говорит сугубо короткими и рваными фразами. Причём, с разноразмерными паузами. То с короткими, то с длинными…. Вообще-то, судя по всему, дяденька он положительный. То бишь, вполне разумный, вменяемый и адекватный. Немного, разве что, манерный. Так, ведь, принц крови. Мать его…. А на меня, морда усатая, почти и не сморит. Всё с Сёрёгой общаются. Горячо обсуждают всякие исторические и географические перипетии, связанные с суверенным французским княжеством – "Оранж"…. Не, так не пойдёт. Разве можно относиться к честному человеку – как к пустому месту? Несогласный я на такое невежливое обращенье…".
Макаров помялся-помялся, да и спросил у принца напрямик, мол: – "Чем заслужил такое непочтительное отношение? Когда, ёлочки зелёные, успел оттоптать любимый мозоль? А, ваше Высочество?".
– Худой человек, он много думает. Всегда и везде. Думает, – выдержав солидную аристократическую паузу, принялся нравоучительно вещать Молчаливый. – И когда ест – думает. Поэтому у него – плохой аппетит. Он и дальше остаётся худым…. Человек толст? Получается, что у него хороший аппетит. Значит, он мало думает. Это очень плохо. Надо думать. Всегда и везде…. Я ответил на твой вопрос, Гудзак?
– Конечно. Ага. Всё понятно, – засмущался Леонид. – Конечно. Беседуйте, господа. Не смею мешать разговору двух умных людей…
– Ты, Уленшпигель, философ? – резко меняя тему разговора, спросил Вильгельм.
– Есть немного, – сознался Даниленко. – Типа – иногда балуюсь на досуге. Когда выпадает свободная минутка.
– Ответь мне тогда, клоун, на один вопрос. На маленький…. Почему шутам всегда хорошо живётся?
"Ну, вот. Только этого нам и не хватало для полной продуктивности разговора", – мысленно огорчился Макаров. – "Сейчас Серегу понесёт, только держись. В смысле, мама не горюй. Он на заданную тему часами может трепаться, не остановишь…".
Лёнька – и на этот раз – не ошибся. Тиль понесло по полной программе, практически без ограничений.
Он, солидно откашлявшись, принялся безостановочно и вдохновенно излагать: про "звонкий ветер странствий", про "зов далёких стран", про "дороги, которые мы выбираем". А ёщё и про "дороги, которые – зачастую – выбирают нас"…
– Иногда, во время долгих странствий, удаётся встретиться и поболтать со всякими неординарными личностями, – неожиданно став бесконечно-серьёзным и мрачным, сообщил Даниленко. – Например, с Пророками, умеющими "заглядывать" в Будущее.
– В Будущее? – тонкие, явно выщипанные брови Оранского, заинтересованно взметнулись вверх.
– Про кровавое и незавидное Будущее нашей прекрасной и неповторимой Фландрии.
– Даже так? Рассказывай, паяц. Не тяни.