– Стрёмная картинка, – согласился Лёнька. – Строения вплотную подступают к реке. То бишь, их каменные фундаменты, примыкающие друг к другу, и образуют набережную…. Оригинально, конечно. Только я жителям этих домишек искренне не завидую.
– Почему это?
– По кочану. Представляешь, какая здесь влажность в холодную погоду? Поздней осенью, зимой и ранней весной? Офигеть, как я понимаю, можно запросто. Или же чахотку подхватить.
– Вполне возможно, – не стал спорить Даниленко. – По фасаду всех зданий, действительно, проходят неровные цветные полосы. Понизу они зелёные – всевозможных оттенков: от чахло-болотного до ярко-изумрудного. Засохшие речные водоросли, надо думать. Или же всяческие мхи с лишайниками…. А выше полосы уже белёсые, с редкими фиолетовыми и светло-жёлтыми "гнёздами". Здесь мы, без сомнений, имеем дело с обыкновенной плесенью и разнообразными грибками…. Во, запахло рыбой! И свежей, и слегка протухшей. Вижу впереди каменную набережную (без домов), около которой тусуется с полсотни различных лодочек и корабликов…. Разворачивай, Лёньчик, шлюпку – так, чтобы она "смотрела" в берег кормой. Правильно. Теперь греби "наоборот". Ещё немного. Табань…. Ухватился за железное кольцо, висящее на толстом бронзовом штыре, вмурованном в каменную кладку. Где верёвка? Спасибо…. Всё, привязался. Вылезаем.
Заплатив стражнику несколько монеток, они отправились с экскурсией по городу.
– С деловой экскурсией, – не преминул уточнить Тиль. – За Рыбным рынком располагается рынок обычный. В том числе, вещевой. Надо затовариться разнообразным театральным реквизитом. А то от купленного мной в Амстердаме практически ничего не осталось.
За два с половиной часа было приобретено: несколько нарядных дамских платьев, элегантные шляпки и веера, пять комплектов мужской дворянской одежды, включая шпаги в ножнах, обувь в ассортименте, три длинных чёрных бархатных плаща, отрезы разных тканей, нитки и швейные иголки, ну, и так далее…
Когда покупки были упакованы в два объёмных наплечных мешка, приобретённых тут же, Даниленко решил:
– Теперь можно и осмотреть места будущих баталий. Так, слегка. Чисто на первый случай.
Закинув мешки за спины, они отправились гулять по шумному и людному городу.
Минут через пятнадцать Тиль сообщил:
– Выходим на Гран-плас, главную площадь Брюсселя, которая, образно выражаясь, является его сердцем…. Как она тебе, братец?
– Ничего особенного, – пожал плечами Макаров. – Площадь, как площадь. Не очень-то и большая: в длину метров сто десять, в ширину, дай Бог, восемьдесят. Дома? Есть, конечно, и интересные – с точки зрения классической архитектуры. Например, вон тот и тот. Остальные? Так себе. Ерунда ерундовая.
– Ты, достопочтенный господин Гудзак, зришь в самый корень. Только два здания, указанные тобой, и переживут века. Остальные же строения – лет через сто с гаком – будут безжалостно снесены. А на их месте построят дома новые, приметные. У каждого из них будет даже собственное имя. Например, "Волчица", "Тележка", "Дуб", "Лисёнок"…. Красиво?
– Красиво. А, вот, те два здания, которые "переживут века"…. Ты что-нибудь знаешь про них?
– Конечно. Это – местная ратуша. Здесь заседает всё городское начальство. Гражданское и судебное начальство, я имею в виду. По центру комплекса расположена дозорная девяностометровая башня, увенчанная статуей архангела Михаила, который и является официальным покровителем Брюсселя. А чуть в стороне от ратуши расположена площадка для разных представлений, призванных развлекать народные массы. На ней мы и будем выступать.
– Место, к сожалению, занято…
– Подумаешь, – хмыкнул Даниленко и, указывая пальцем, спросил у проходившего мимо паренька: – Эй, малец! Держи лиар. Скажи-ка, кто там сейчас выступает?
– Приезжие из Бургундии дают кукольное представленье. Что-то там про развратную Матильду, которая покаялась и ушла в монастырь. А справа от них стоит шатёр. В шатре сидят два монаха и показывают всем желающим осколок плечевой кости Святой Марии Египетской. За деньги, естественно, показывают…
Мальчишка ушёл.
– Ерунда, – заверил Тиль. – Ян ван Либеке уже обо всём договорился с бургомистром. То бишь, заслал ему энное количество тяжёлых золотых монет. Все Миры одинаковы. Взятки везде, как это и не печально, являются действенным инструментом. Так что, площадку освободят по первому нашему свистку.
– Для чего нам понадобилась именно эта площадка? – заинтересовался Лёнька. – Чем она отличается от других?
– Есть же и второе здание, которое тебе приглянулось. Вот, это. Напротив ратуши. Внешне напоминает дворец, коим – по глубинной сути – и является. Перед нами так называемый "Дом Короля", где, не смотря на громкое наименование, никогда не проживал ни один король. Впрочем, дело не в этом…. Нас, прежде всего, интересуют два наиважнейших момента. Во-первых, из окон этого симпатичного дома прекрасно просматривается означенная площадка для представлений. Во-вторых, в данном дворце, как раз, и проживает Вильгельм принц Оранский, носящий прозвище – "Молчаливый", с которым нам надо срочно встретиться и переговорить…. Эй, Ламме, что с тобой? Ты, брат, уснул?
Макаров заворожено смотрел на серую стену ближайшего дома, к которой был прикреплён плотный лист бумаги со следующим текстом: – "Уважаемые горожане! В ближайшее время наш Брюссель посетит с визитом театральная труппа "Глобус и клоуны", широко известная в Англии, в Италии и во Франции. Труппу возглавляют знаменитые и легендарные Тиль Уленшпигель и Ламме Гудзак. Да, да, те самые! Будет дано всего пять представлений. Не пропустите!".
– Ну, и чего ты застыл, изображая столб, вкопанный в землю? Ну, тот, к которому, предварительно обложив сухими дровами, привязывают еретика, приговорённого к сожжению? – возмутился Тиль. – Рот закрой, а то ворона залетит. Обыкновенный маркетинговый ход. Подумаешь…. Надо будет завтра заказать новые объявления. То бишь, с важным дополнением. Мол: – "Последний спектакль носит названье – "История не в меру ревнивого гентского графа Герерда по прозвищу – Дьявол". Премьера!".
Глава двадцать четвёртая
Старт театрального сезона
Вся следующая неделя прошла в заполошных репетициях, сопровождаемых нешуточной нервотрёпкой.
Тиль, старательно изображая из себя непреклонного и строгого Константина Сергеевича Станиславского, через каждые десять-пятнадцать минут истошно вопил:
– Не верю! Не натурально! Разве так ведут себя молоденькие, но целомудренные вертихвостки? Людвиг, прекрати ежесекундно "стрелять" глазками. Скромнее, пожалуйста, будь…. Герда, хоть ты ему скажи!
– Уленшпигель прав, – подключалась Гертруда. – Так только развратные дурочки себя ведут. Не знаешь, куда глаза – во время разговора – деть? Веером прикрывайся почаще. Маши им, маши…. А ты, Томас, зачем постоянно крутишь бёдрами? Разве девушки так похожи на ветряные мельницы? Говоришь, мол, очень похожи? Ерунда. Сейчас я тебе покажу, как ходят приличные девицы. Смотри сюда…
– Франк ван Либеке, ты настоящий оболтус! – продолжал неистовствовать Даниленко. – Разве Джульетта может так размахивать руками? Она же скромная девушка. Причём, обученная хорошим манерам…. Ну-ка, сядь! Сложи ладошки вместе и поднеси их к подбородку. Молодец, зачитывай монолог…. Что ещё за дурацкая ухмылка?
– Так, ведь, текст очень смешной.
– Что здесь смешного? Ей Богу, не понимаю. Вот, смотри на меня и слушай…. Ромео! Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты? Отринь отца, отвергни это имя…
– Ха-ха-ха! Держите меня семеро…. Ха-ха-ха!
– Вот же, засранец! – негодовал Тиль. – Никакого почтения к классике. Пусть, и к будущей…. Ламме, а ты что творишь? Пузо подбери немедленно! Ещё! Ещё! Ты же, как-никак, рыцаря играешь…
Как бы там не было, но в среду вечером Тиль объявил:
– Всё более-менее пристойно. В том плане, что третий сорт – не брак. В первом приближении сойдёт…. Значится так. Завтра вечером даём – с Божьей помощью, понятное дело – первое представленье.
– Каковы…э-э-э, технические моменты? – уточнил Лёнька. – То бишь, как это будет осуществлено практически?
– Элементарно, мой друг Ламме. С самого утра сворачиваем лагерь и выезжаем в Брюссель. Останавливаемся на постоялом дворе – "Графский кабанчик". Вполне приличное и респектабельное заведенье. Заселяемся, распрягаем и кормим лошадок. Сами завтракаем. Потом Ян идёт к бургомистру и просит, чтобы к полудню площадка для представлений была бы свободной…
– На обратной дороге я зайду к печатнику и заберу очередные новые объявления, – дополнил глава семейства ван Либеке. – Они от последнего варианта отличаются только одной фразой. Мол: – "Первое представленье состоится сегодня".
– Всё верно, – одобрил Даниленко. – Итак, Ян возвращается. По-быстрому обедаем, запрягаем лошадку и на одном из фургончиков выдвигаемся на исходные позиции. По дороге, естественно, развешиваем – везде и всюду – свежие объявления. Прибыв на Гран-плас, огораживаем канатом сцену – так, чтобы она вплотную примыкала к стене ратуши. Рядом со сценой устанавливаем шатёр.
– Для чего нам понадобился шатёр? – перебил нетерпеливый Франк.
– Чтобы переодеваться и гримироваться, понятное дело. Ведь, некоторым из нас предстоит за вечер отыграть по две-три роли…. Итак, устанавливаем шатёр, готовимся – в плане театрального реквизита, и, дождавшись ударов вечернего колокола ("первого" вечернего колокола, извещающего об окончании рабочего дня), начинаем – в строгом соответствии с общим сценарием – спектакль. Вопросы?
– Пока обойдёмся, – вздохнул Лёнька. – Будем задавать их уже в процессе. Задавать и, ясный вечерок, решать…
К представлению всё было готово.
– Всё ли? – засомневался Тиль. – Ага, забыли про освещение. Лёньчик, надо по краям сцены – к стене ратуши, на высоте человеческого роста – прикрепить-закрепить два факела.
– Закреплю, не вопрос, – пообещал Макаров. – А, когда их поджигать? Сейчас?
– Нет, конечно же. Когда начнёт темнеть. По моим расчётам – между первым и вторым отделениями нашего спектакля…. Натяг каната проверил?
– Конечно. Звенит – как гитарная струна.
– Слушай, выстави ещё вдоль канатов несколько широкополых шляп для сбора денег. Тут так принято. Со стороны сцены, естественно, выстави…
Наконец, раздался колокольный перезвон.
Вскоре колокол затих, а площадь Гран-плас начала постепенно заполняться любопытными зрителями.
"Совершенно разношёрстная публика", – отметил про себя Леонид. – "Мужчины, женщины, подростки, дети, старики. А, вот, социальный состав, определённо, не равный. Богатые одежды откровенно преобладают. И это вполне понятно, ведь, большинство бедных людей не владеют грамотой…".
– Зрителей уже больше сотни, – засуетился Даниленко. – Всё, коллеги по творчеству, пора. Начинаем!
Начали, понятное дело.
Первое отделение задумывалось как "разогревающее". То есть, было – по цирковым меркам и понятиям – стандартным.
Сперва Иеф – под руководством Яна ван Либеке – успешно продемонстрировал "умение считать".
Потом на сцену выскочил отчаянно гавкающий Тит Шнуффий, заменивший в этом номере безвременно-почившего леопарда Фила. Ослик изобразил смертельный испуг, упал на спину и, вытянув вверх все четыре ноги, неподвижно замер.
В это время Тиль, разгуливая по канату, натянутому над площадью, без устали выкидывал свои фирменные фортеля и коленца.
Яна и его четвероногих подопечных сменили Людвиг, Томас, Отто и Франк, облачённые в стандартное цирковое трико. Гимнастические номера сменялись пантомимой, пантомима – жонглированием, а жонглирование – гимнастическими номерами.
Даниленко продолжал беззаботно разгуливать по канату. Естественно, вместе с фирменными коленцами и фортелями.
Пришла Лёнькина очередь. Он с удовольствием завязал пышными и изысканными узлами-бантами с десяток толстых железных прутов, разломал с полсотни лошадиных подков и – чисто напоследок – от души пожонглировал тяжеленными пушечными ядрами.
А Тиль всё прыгал и прыгал по своему канату.
Брюссельская публика одобрительно охала, ахала, повизгивала от восторга, благодарно хлопала в ладоши и изредка бросала в широкополые шляпы, расставленные вдоль ограждающих канатов, монетки…
Начало темнеть. Даниленко, покинув-таки полюбившийся канат, объявил короткий антракт (мол, артистам надо переодеться), а Макаров зажёг факелы, закреплённые по краям сцены.
Вскоре на площади замерцали и другие факелы, а также несколько масляных ламп.
Вторая часть спектакля началась (после краткосрочного перерыва), ключевыми сценками из комедии Вильяма Шекспира (в данном контексте – Тиля Уленшпигеля), "Виндзорские проказницы".
Роли были распределены следующим образом:
– сэр Джон Фальстаф (толстый рыцарь Фальстаф) – Ламме Гудзак (Леонид Макаров);
– миссис Пейдж – мадам Гертруда;
– Анна Пейдж – Отто ван Либеке;
– миссис Форд – Людвиг ван Либеке;
– миссис Куикли – Томас ван Либеке;
– сэр Хью Эванс, пастор – Тиль Уленшпигель (Серёга Даниленко);
– Фентон, молодой дворянин – Франк ван Либеке.
Прочие шекспировские персонажи, за неимением полнокровной труппы, были наглым Тилем безжалостно усечены и вычеркнуты.
Как то:
– высокородный судья Шеллоу и его племянник;
– виндзорские горожане;
– Уильям, сын мистера Пейджа;
– Каюс, французский врач;
– хозяин гостиницы "Подвязка";
– свита рыцаря Фальстафа;
– всякие пажи и слуги.
Действие началось.
"Хрень-то какая!", – тарабаня заученные реплики, мысленно тосковал Лёнька. – "Ну, и роль мне досталась, мрак сплошной и беспросветный. Некий тщеславный простак – добродушный, но заведомо глуповатый. Партнёры по сцене шутки мерзкие шутят и рожи – за спиной – строят. Тоже мне, соратники…. Впрочем, Серёга – по ходу дела – большой палец на мгновенье поднял вверх. Значит, всё не так и плохо. Да и зрители, похоже, угорают нешуточно. Пошлый гогот над площадью стоит, не затихая ни на секунду, охренеть можно. Монеты – серебряным и золотым дождиком – летят в шляпы. Народные массы, определённо, довольны происходящим. А это, блин, главное…".
Была успешно сыграна – под одобрительные смешки публики – финальная сцена усечённых "Виндзорских проказниц".
– Объявляется перерыв! – провозгласил Ян ван Либеке, выполнявший обязанности конферансье-распорядителя. – Актёрам необходимо сменить костюмы!
– Видел? – оказавшись в шатре, спросил Тиль.
– Скалятся и пошло хихикают, – равнодушно пожал плечами Макаров. – У здешних горожан, надо признать, весьма дурной вкус.
– Я, собственно, не об этом…. Многие окна в "Доме Короля" освещены масляными светильниками. Более того, в окошках наблюдаются многочисленные силуэты. Человеческие, ясен пень. Значит, что?
– Что?
– Значит, удалось произвести задуманный ажиотаж. Нас заметили. Всё идёт по плану…
По завершению антракта Ян ван Либеке объявил:
– Уважаемые горожане! Сейчас вашему вниманию будут предложены две сценки из бессмертной трагедии Тиля Уленшпигеля – "Ромео и Джульетта". Поприветствуем актёров!
Раздались дружные и нетерпеливые аплодисменты.
Из шатра вышли и расположились в нужных местах:
– Джульетта Капулетти – Франк ван Либеке;
– кормилица Джульетты – мадам Гертруда;
– сеньор Капулетти, отец Джульетты – Тиль Уленшпигель (Серёга Даниленко).
Вообще-то, в этой сцене – по шекспировскому тексту – отец Джульетты не значился. Наоборот, там присутствовала её мать. Но, похоже, такие мелочи драматурга Даниленко ни капли не смущали.
– Скажи мне, няня, где же дочь моя? – картинно прижав руки к груди, поинтересовался сеньор Капулетти. – Покличь её.
– Моим девичеством клянусь (в двенадцать лет целёхоньким ещё), я кликала уже, – лукаво сверкая тёмно-вишнёвыми глазами, ответила моложавая кормилица. – Где же ты, Джульетта? Ау, голубка! Девочка моя! Ну, где же ты?
– Кто звал меня? – отозвалась худенькая, нарядно-одетая девчушка с мальчишескими повадками.
– Отец твой.
– Я здесь. Я слушаю.
– А дело, вот, в чём, – многозначительно нахмурился Тиль. – Оставь нас, няня. Надо по секрету с дочерью мне поговорить…. Нет, няня, воротись! Я передумал. Ты тоже слушай. Ты знаешь, дочь на возрасте уже…
– Я знаю её возраст до часочка.
– Четырнадцать ей скоро…
"Сюрреализм махровый", – не слушая дальше, задумался Лёнька, находившийся под сенью шатра. – "Для чего Даниленко занимается этими театральными глупостями? Наверняка, всё можно было решить гораздо проще. Типа – ломануться к принцу напрямки. Мол, так и так, имеем серьёзный разговор. Речь идёт о судьбе нашей многострадальной Фландрии, стонущей под жестоким игом испанских супостатов…. Впрочем, Серёге видней. Он – по части всяких хитрых и многоступенчатых выдумок – кого угодно заткнёт за пояс…. Интересно, чем сейчас занимается моя Неле? Думает ли обо мне? Помнит ли? Ладно, будем надеяться, что и помнит, и думает…".
На театральных подмостках – тем временем – произошли некоторые изменения.
Кормилица и сеньор Капулетти удалились в шатёр. А на самом краю сцены, встав на колени, скромно примостился юноша в дворянских одеждах, с длинной шпагой в нарядных ножнах на левом боку (Людвиг ван Либеке в роли Ромео Монтекки).
Из-за серых облаков нерешительно выглянула ранняя Луна.
"Сегодня всё в нашу пользу", – решил Макаров. – "Даже природные декорации…".
– Сказала что-то? – принялся громко бормотать Ромео. – О, светлый Ангел вновь заговорил. Собою ты лучезаришь ночь, подобно этому Крылатому посланнику Небес, что проплывает среди туч ленивых. Над задранными кверху белоглазо – людскими лицами…
– Ромео! – картинно вытянула руки (по направлению к Луне), трепетная Джульетта. – Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты? Отринь отца, отвергни это имя. Или, хотя бы, поклянись любить. И я не буду больше – Капулетти…
– Откликнуться? Или ещё послушать?
– Ведь, только лишь твоё мне имя – враг. И можешь ты иначе называться. Но, всё равно, останешься собой…. Что в имени? Оно же – не рука. И не нога. И с телом не срослось…. Не будь – Монтекки! Под любым другим названьем роза – так же сладко пахла б. И назовись Ромео по-другому, он будет совершенен и тогда…. Отбрось – пустое имя! А взамен – возьми меня ты всю…
– Недурственно, право, – шёпотом одобрил Тиль, стоявший внутри шатра рядом с Леонидом. – У Франка, определённо, талант. Некоторые особо впечатлительные зрительницы уже спрятали заплаканные глаза в кружевные носовые платки…
Неожиданно вновь зазвенел-загудел колокол.
– Ну, вот! Всё, как и всегда! Не успели доиграть до конца, – расстроился Даниленко. – Минут пять-семь всего-то и оставалось.
– Что, собственно, произошло? – насторожился Лёнька. – Почему нельзя продолжать спектакль?
– Потому. "Второй" вечерний колокольный звон призывает благонравных католиков к молитве. Мол, помолился, перекусил и завалился спать. Завтра, как-никак, рабочий день…