- Я не говорю этого, милая, - ответил он, рассеянно гладя шкатулку. - И, во всяком случае, не в этом дело. Она хотела что у тебя оказалось это и это было важно для нее, чтобы это произошло сейчас. - Он подтолкнул шкатулку через стол по направлению ко мне, поднимаясь. - Я...эм,....я предоставлю тебе немного уединения.
Он натянул ботинки и тихо ушел, оставляя меня одну в офисе. Он засунул руки в карманы и выглядел таким..одиноким. Мне показалось, что Мама бы не была бы слишком впечатлена тем, на чем мы закончили.
Шкатулка была красивой. Она была богатой, из темно-красного дерева с вкраплениями подсвеченного золота. Резьба на крышке была подробной и мелко проработанной, чтобы создать не картину, но узор, последовательность из тонких перышек. Художник во мне, мгновенно оценил это. Я никогда не получала подарков от матери. Она никогда не делала мне теплого молока, никогда не утирала мои слезы или наклеивала мне пластырь. Она не спасла меня от постыдной вылазки с моей няней, чтобы купить мой первый бюзгальтер и она не оставила мне искусный тайник для тампонов в шкафчике в ванной, чтобы они никогда не кончались и что я никогда не говорила об этом. Было так много вещей, которых я никогда не получала от нее, но я смирилась с этим уже давным давно. Наконец, получив что-то от нее, что-то нарочно оставленное для меня, и мне только было...неловко.
Я села в папино кресло и провела пальцами по верхней части гравюры, как сделал это он. Дрожь пробежала по моему телу. Я заерлаза на стуле и потрясла вытянутой рукой.
- Держись, Ви.- Когда я открыла шкатулку, мое сердце замерло. Крошечная серебрянная цепочка и небольшой амулет лежали внутри. В последний раз, когда я видела свое детское ожерелье, оно было спрятано в шкатулке на моем туалетном столике. Судя по всему, Мама сделала его для меня, когда была беременной, как своего рода талисман. На каждой детской фотографии на мне было это ожерелье. Папа всегда следил за тем, чтобы Мамины желания удовлетворялись...и даже сверх того. Очевидно, отц взял его с моего туалетного столика. Я начала подозревать, а не было ли остальное содержимое шкатулки делом его рук, но потом отбросила эту мысль. Прежде он никогда не чувствовал потребности в подделке подарков. Это просто был не его стиль. Я вынула из шкатулки два конверта. Они оба все еще были запечатаны, хоть были пожелтевшими и носили отметки проявленного к ним внимания по краям. Должно быть, это убивало Отца знать о них на протяжении семнадцати лет и не знать что внутри них. Я представила сколько раз, он пробегал пальцами по печатям, размышляя о том, чтобы разорвать их.
Это было впечатляюще, что он не поддался. Я открыла первый конверт. Внутри была страница, вырванная из книги. Это было стихотворение.
"Ты должна любить невещественность,
Ты должна освободить что-либо,
Ты должна оставаться в одиночестве,
И ни к кому не идти.
Ты должна быть очень активной
И свободной от всех вещей.
Ты должна доставить пленных
И принудить тех, кто свободен.
Ты должна успокоить больных
И ничего для себя.
Ты должна испить воду страдания
И зажечь свет любви древом добродетели.
Таким образом ты живешь в настоящей пустыне."
Это было красиво, я полагаю, в печальной и поразительно религионой манере. Из того немного что я знала, Мама не была религиозна. Она презирала все, что классифицировало людские убеждения. Меня недавно окрестили, поскольку папина семья настояла и он сам видел преимущества в поступление в более лучшую среднюю школу.
Я вскрыла второй конверт. Внутри было написанное от руки письмо. Почерк был уверенным: длинные буквы, закрученные как старомодная каллиграфия. Мои руки слегка дрогнули, держа кусочек бумаги, в прошлом принадлежащий моей матери.
"Девочка моя, Поздравляю с семнадцатилетием. Как бы я хотела быть с тобой, но думаю, если ты читаешь это письмо...меня нет. За это, я прошу прощения. День, когда твой отец и я узнали, что у нас будет ребенок, был самым счастливым днем в моей долгой жизни. Я знаю только один день, который превысил ту радость, этот день будет днем твоего рождения - не имеет значения как этот день завершиться. Впереди важное решение. Бремя соглашения - тяжкая ноша. Выбирай сердцем, я уже знаю, что ты, моя девочка, должно быть позволишь своему сердцу указывать тебе путь. Поверь в невероятное..и оно не заставит себя ждать... и знай, что все не всегда так просто, как добро и зло, верное и неверное. В этом мире существуют души не похожие на нас, девочка моя. В их законном месте, они удивительные и ужасные, мужественные и злые...и это нормально, нам нужно и то и другое.
Смотри в оба, но не доверяй всему, что тебе покажут. Воображение ИХ главная стратегия, свободная же воля - НАША. Всегда помни, что у каждого есть место совершенной принадлежности, и если они покидают это место без позволения, иногда они должны быть возвращены.
Я люблю тебя. Пожалуйста, прости меня.
Мама."
Методично, я сложила письмо и стихотворение, убирая их обратно в конверты, концентрируясь на каджой функции, втайне чтобы не думать о том, что внутри. Сосредотачивая свой разум , чтобы замедлится и дойти до того места, с которым я не смогла совладать. Еще нет. Это был навык, которыму я научила себя через практику, практику и еще раз практику. Последней вещью в шкатулке, был браслет. Он был сделан з толстой кожи, хотя был похо на металлический, с некоого рода потрепанной серебрянной отделкой. Он был примерно 4 сантиметра шириной и с похожей гравирой что и на шкатулке. Это завораживало. Скорее красивый, нежели симпатичный. Кроме того, он был с идентичной кольцевой отметкой на деревянной основе, где вытравливали лак. В какой-то мере, у этой шкатулки был близнец к паре. Я взяла браслет, игнорируя тот факт, что из глаз и по губам катились слезы. Под носом тоже текло, хотя я могла поклясться, что почувствовала запах духов. Что-то цветочное? Я подумала, что может это был ее запах, невероятно заключенный в шкатулку все это время. Я оттолкнула эту мысль в сторону. А затем, так же быстро, другая заняла ее место. Письмо. Она знала, что умрет. Нет, я не смогла думать об этом. Не сейчас. Отец должно быть вернется через минуту. Мне нужно было держать себя под контролем, не позволить этому сорвать меня. В любом случае, я не была уверена что значило это письмо. Важное решение? Может о школе или университете? Это могло быть что угодно. Она просто оставила его в качестве меры предосторожности... ведь каждая мать хочет, чтобы ее ребенок верил, что все возможно. Что же касается кусочка о ее долгой жизни, этого я не поняла. Как может кто-то подумать, что ее жизнь была долгой? Ей было только двадцать пять, когда я появилась на свет...когда она умерла. Я утерла рукой мокрый нос и сложила все предметы обратно в коробку в том же порядке.
Когда отец вернулся, я убрала ее в сумку и передвинулась на диване. Он колебался.
- С тобой все в порядке? - спросил он.
- Да, хорошо...прекрасно...ага. Здесь было письмо. Хочешь прочесть? - В действительности я не хотела отдавать его ему. Было приятно иметь что-то собственное от нее, даже если это и было странно, но я знала, что семнадцать лет ожидания было достаточным мучением для каждого. Папа улыбнулся, линии разгладились в уголках его глаз, но его плечи поникли.
- Нет, все нормально, - произнес он. Вот дерьмо, я не знала как справиться с тем, если папа действительно расплачется. Но он справился, прокашлявшись и поднимая голову к потолку:
- Нет, милая. Это между тобой и мамой. Но...спасибо за предложение. - Видимо, предложения было достаточно.
- Ну, думаю, как ты и сказал, она просто подготовилась. Это было одно из тех....следуй-за-своим-сердцем писем. - сказала я так, словно получала их все время.
- Не будь циничной, - раскритиковал он меня, хотя я знала, что ему нравился тот факт, что я была также цинична как и он. Он сел рядом со мной и положил руку мне на колено. Я накрыла его руку своей. На мгновение мы замолчали.
- Итак..., - произнес он наконец, когда мы оба убрали руки. - Чем будешь заниматься сегодня вечером?
- Иду к Линкольну. Стену красить.
- Наконец-то сдался, да?
- Ага. - Победа была определенно сладка.
- Уверен....что права. Так значит ты пойдешь сразу туда после этого? - спросил он с веселостью в голосе, что означало, что он собирается рассказать мне что-то, о чем я не хотела слышать.
- Дааа, - ответила я, растягивая слово.
- О, ладно. Знаешь, вообще-то, я сегодня столкнулся с Линкольном, когда ходил делать сендвич. - Его глаза скользили по комнате, и он встал и подошел к столу, внезапно став очень серьезным посмотрев на стопку документов.
- Что ты сделал, Папа? - Мое сердце пропустило несколько ударов и у меня возникло ужасное ощущение, словно я знала к чему это ведет.
- Ничего. Ничего. Мы просто говорили о вас ребята, знаешь, ваших тренировках. Линкольн сказал, что ты собираешься участвовать в марафоне в следующем месяце с ним. Это вроде звучит весело. - Он натянул улыбку. - И...эм...он спросил меня на счет работы, что было очень мило с его стороны..ты знаешь...
- Нет. Ты-знаешь-что?
- Ну, я сказал, на самом деле, упомянул...ну, что тебе пришлось пережить трудные времена в твоей старой школе и...аа, ты знаешь...что возможно он мог иметь бы это в виду...Он на пять лет старше тебя, Ви. Я просто не хочу чтобы ты чувствовала давление. Я не планировал этого, я просто наткнулся на него и...Боже, - произнес он, становясь все более и более расстроенным, - я думал только о твоей матери и я подумал, что возмжно она бы хотела что бы я, знаешь...сказал что-нибудь.
Кто-нибудь убейте меня прямо сейчас! От всех этим сердечных моментов!
Я поднялась, направляясь в дальнуюю сторону комнаты. Напряжение в воздухе было почти осязаемым. Никто из нас не любил говорить о нападении. Фактически, разговор об этом по соглашению был вне пределов. Даже малейшее упоминание об этом внесло знакомый мрак в комнате. Я уставилась на свои ноги, ударяя носком кеда в ковер, словно это могло сдвинуть его, будь я достаточно сосредоточена. Почему я не могла быть одним из тех детей, чьи родители на самом деле знают что они делают?
- У тебя не было права, - решительно сказала я.
- Это не совсем верно, Виолет. Я твой отец. - Он выбрал отличное время, чтобы начать брать все в свои руки.
- Папа, ты пересек все границы, я не могу даже....Линкольн вообще не давил на меня!!! - Я схватила сумку и закинула ее себе за спину. - МЫ ПРОСТО ДРУЗЬЯ! Он даже не заинтересован во мне в этом смысле...и спасибо тебе, - я покачала головой в недоверии, - а теперь и не заинтересуется.
Глаза отца удивленно распахнулись. Очевидно, он решил что Линкольн и я были парой.
- О, - он споткнулся над своими словами, без возможности вернуть их назад. Здорово, теперь мой собственный отец думает, что я жалкая. - О, ....я просто предположил. Извини, Ви. Я просто...после всего что произошло...я просто волнуюсь. - Я не ответила.
- Я буду держаться подальше от всех этих вещей с настоящего момента и впредь, - добавил он.
- Мне пора идти. Увидимся завтра вечером, - пробормотала я, зная, что хоть мы и жили под одной крышей, наши тропинки никогда прежде не пересекались. Особенно сейчас.
- Да! Здорово! Я с нетерпением жду ужина по случаю твоего дня рождения. Встретимся в семь? - спросил он, через чур востроженно. Я уже направилась к двери. Я махнула рукой в воздухе.
- Как скажешь. - Одну замечательную вещь я знала об отце, то что он будет счастлив притвориться, что этого разговора не было...
Глава 3
"Существует древняя иллюзия. Она зовется добром и злом."
Фридрих Ницше.
Я намеревалась позвонить и создать некий предлог, чтобы не идти к Линкольну. Но даже если я и не хотела говорить о нападении, давным-давно я решила, что это не станет нормой моей жизни. Я желала чтобы Папа держал свой большой рот на замке, но сейчас, когда Линкольн знал, я не собиралась бегать. Это было одно из правил: Я не убегаю и я не ухожу. С того нападения, дела в суде и смены школ, я повторяла их как мантру.Это было тем, что я прошла.
Хотя я и отправилась по извилистому пути, по времени было еще рано, когда я доехала до улицы Линкольна, я увидела его через окно в магазинчике на углу. Он стоял спиной ко мне и был в тренировочном костюме - черные треники и белая футболка без рукавов, которая открывала его золотистый загар и выгоревшие на солнце каштановые волосы. Он был в ладах с солнцем, в отличие от меня, которая избегала его даже под колпаком и намазавшись солнцезащитным кремом. Я, воспользовалась моментом, нежилась в лучах тепла, которое снисходило на меня всякий раз, когда он был поблизости, и подготовила себя к тому, что будет впереди, сейчас, когда мой отец открыл свою ловушку. Я наблюдала как Линкольн нагружал продуктами корзину, после того как сперва изучал таблицу питания на обороте каждой упаковки. Все, за исключением, моих любимых шоколадных бисквитов, он отбрасывал, не взглянув на них дважды. Я для смелости набрала воздуха и постучала по стеклу, чувствуя более отвратительную версию волнения, которую я всегда ощущала в ожидании встречи с ним. Он обернулся, уже улыбаясь, как будто даже не глядя на меня знал что это была я, и не смотря на все мои приготовления, у меня перехватило дыхание и мой живот разразился специфическим фейерверком, посвященным исключительно ему. Можно подумать, что если я смотрела на его лицо почти каждый день в течении двух лет, я бы справлялась с этим получше. Неа. Я оглядела его улыбку, ища признаки изменений, когда он показал в воздухе два пальца, давая мне понять, что он будет через пару минут. Когда он повернулся спиной, я остановилась кивая как идиотка, и задалась вопросом (в миллионный раз) , если бы он мог увидить какой потрясенной я была. Если и видел, но никогда мне не показывал этого. Его улыбка не предлагала ничего либо. Она была такой ж прекрасной...платонической...улыбкой как и всегда.
Смеркалось, когда я остановилась рядом с парочкой выброшеных упаковок из под молока - самодельного перерыва для работников цеха, если кучу окурков вокруг них можно было как-то объехать. Прохладный вечерний ветерок пронес сквозь теплый воздух, и я повернулась к ней лицом, закрыв глаза, рисуя ее. Когда я это сделала, мне стало известно о растущем оркестре из сверчков на расстоянии. Это было то время года, когда даже если поблизости не было садов, их песни все равно наполняли ночь. Когда я открыла глаза, оранжевые фонари начали мерцать. Здания, которые располагались по краю тротуара, бросали острые неровные тени на улице, мгновенно меняя настроение на мрачную игру света захваченного тенью. Настроение прокралось и в меня и мне пришлось приложить усилия чтобы предотвратить мой разум от бегства, от того, чтобы заставило меня пережить то, чего я не хотела. Но как только я оттолкнула одну тревожную мысль, ее место тут же заняла другая - именуемая "деревянной шкатулкой моей матери". Я была так благодарна, что у меня имелось так много обособленно практики, потому что прямо сейчас мне не хотелось думать о том, что она могла знать что умрет. Да....совсем не до этого.
- Все готово. - Линкольн оказался рядом со мной, а я даже не услышала. Нехорошо, Ви. Я бросила на него быстрый взгля, нервная, чтобы задержать взгляд подольше.
- Эй. Ты готовишь?
- Ага, я подумал я смогу. Все в порядке?
- Конечно. Что в меню? - поинтересовалась я, засовывая прядь волос за ухо. Мы направились к складу Линкольна и я взяла одну из сумок, чтобы облегчить его ношу. Наши пальцы едва соприкоснулись и этого было достаточно, чтобы мое сердце пустилось вскачь.
- Паста, курица, базилик, фета, - обыденым тоном сообщил он мне, перечесляя ингридиенты моего любимого блюда. Я закусила нижнюю губу. Симпатичная еда. Дерьмо.
Прогуливаясь по складу Линкольна, волна наслаждения захлестнула меня. Это ощущалось как возвращение домой, больше, чем где-либо еще. Линкольн только приобрел его, когда мы впервые встретились. По стандартам склада, он был маленьким, но огромным по стандартам гостинная-на-одного-человека. Это была просто свалка, когда он достался ему, но постепенно он довел его до ума и я должна была отдать ему должное, у него было хорошее видение. Он любил его. Так же как и я. Самое прекрасное, что в нем были огромные арочные окна по обе стороны. В течении дня, они бросали водопады света на большое открытое пространство, затопляя его. Это было совершенное место для исскуства. По этой причине оно мне нравилось. Другая больше связана с его обитателем.
Мы молча выложили продукты на кухне. С каждым открытием холодильника или шелестом пластиковых пакетов, мое сердце билось сильней и мне становилось более тревожней, задаваясь вопросом что же он собирается сказать.
Но он ничего не говорил. Вместо этого, она начал выкладывать ингридиенты на скамейку, как он всегда делал, и начал готовить ужин. После того как он достал разделочную доску и все было готово, он взглянул на меня, подняв брови.
- Итак..., - он откашлялся. - Как прошел твой день?
Я поняла что стояла молча и неподвижно посреди кухни словно потерянный ребенок. Я оторвала ноги от пола и направилась к стойке, прислоняясь к ней так непринужденно, как только могла.
- Отлично. В школе все хорошо. Я поступила на курсы Фентона.
Линкольн положил нож и повернулся ко мне, ухмыляясь от уха до уха. Мое сердце расстаяло, потому что он настолько хорошо меня знал. Знал, как много эти курсы значили для меня.
- Слава Богу! Я волновался что отдаю свою стену любителю, - поддразнил он, притягивая меня в объятия. От него пахло солнцезащитным кремом и его тело излучало тепло. В его руках я расслабилась. Мне нравился тот факт, что я была идеальной высоты, так что моя голова покоилась у него на плече. Это было словно мы были двумя частями головоломки. Мы подходили друг другу идеально. Конечно, как только я расслабилась, Ликольн отступил.
Это было просто как одно из миллиона объятий, что мы разделили, и хотя каждый раз я желала чтобы это значило больше, его язык тело разубеждал меня в этом.
- Так что, - произнес он, - ты готова к передаче официальных прав собственности?
- Ага, определенно, - ответила я, перегруппировываясь. - Сначала я собираюсь положить слой грунтовки, если что, ладно?
- Это твоя стена - делай с ней все, что тебе вздумается.- Он улыбнулся, возвращаясь к разделочной доске. Я почти год умоляла его позволить мне расписать одну из его стен и наконец, уговорила его.