Фрикетте понадобилось меньше трех дней, чтобы усвоить привычки этого дома. После грубого обращения с ней, она с удовольствием открывала для себя преимущества комфортабельной жизни, любви и безопасности. Гордая тем, что вошла в хорошую семью, она любила прогуливаться со своей молодой хозяйкой и рычала, когда бездомные собаки отваживались идти за ними следом. Ее прежние инстинкты просыпались лишь тогда, когда она видела кучу отбросов. Хотя ее и кормили хорошим свежим мясом, она не могла устоять перед запахом помоев, таким незабвенным со времен голода и несчастной прежней жизни. Элизабет приходилось призывать ее к порядку, дергая за поводок.
- Фу, Фрикетта? Где вы находитесь? Побольше достоинства, пожалуйста!
Она добилась от родителей, чтобы те разрешили собаке спать ночью в ее комнате, на подушечке, положенной на пол. Но на рассвете Фрикетта прыгала на ее кровать и укладывалась в ногах девушки. Едва Элизабет раскрывала глаза, как сразу же теплый комочек подбирался к ней, укладывался рядом и принимался лизать ей подбородок. Потом начинались ласки, разговоры, игры. Свернувшись клубочком вместе с собакой в теплых простынях, Элизабет испытывала удовольствие, говоря себе, что это животное принадлежит ей целиком и нуждается в ее нежности для того, чтобы жить.
ГЛАВА III
Три гвоздики и две веточки аспарагуса в каждой вазочке - таково было установленное количество. В еще пустой столовой Элизабет спешила расставить букетики на столах. Фрикетта ходила за ней по пятам. Из холла раздавались голоса клиентов, возвращавшихся с утренней прогулки.
- Побыстрее, Леонтина, уже время! - сказала Элизабет.
- Я делаю все, что могу, мадемуазель! - простонала Леонтина, ходившая в туфлях на низком каблуке.
Держа в руках открытые бутылки, она читала номера столов, написанные карандашом на этикетках и расставляла вина и минеральную воду между приборами. Затем она начала раскладывать лекарства. Несколько пансионеров, озабоченных своим здоровьем, привезли с собой лекарства, которые надо было принимать до, во время и после еды. По коробочкам можно было сразу догадаться, что у господина Жобура было плохое пищеварение, а у детей мадам Дюпен - подростковая дисфункция, потому что они принимали фитин.
- А вот это я уж и не знаю кому: активированный уголь! - сказала со вздохом Леонтина.
- Вы не пометили его? - спросила Элизабет.
- Нет! Эмильена опять забыла.
- Кладите его всегда для мадам Бельмон. Мне помнится, она принимала его в прошлом году.
Вошла Эмильена, держа в руках меню, составленное Амелией в трех экземплярах:
Среда, 27 декабря.
Обед:
Разные закуски.
Жареный мерлан.
Баранья ножка.
Жареный латук.
Салат.
Сыры.
Фрукты.
Элизабет пробежала глазами меню и поморщилась:
- Все это не очень-то возбуждает аппетит.
Она никогда не была голодна к завтраку, обеду или ужину и предпочла бы питаться как ей вздумается, перекусывая в течение всего дня какими-нибудь лакомствами. Зато большинство клиентов предпочитали есть сидя, медленно и обильно. Как раз в этот самый момент в холле видимо уже собрались спортсмены, читая вывешенное там меню, от которого у них текли слюнки. Несмотря на то, что в гостинице никто не жаловался на питание, Амелия все равно была не довольна новым шеф-поваром, который готовил просто и без всякой изобретательности. К тому же он любил выпить и впадал в гнев, если ему выражали хоть малейшее недовольство. По грохоту передвигаемых кастрюль можно было заключить, что он уже был в плохом настроении. Небольшие блюда с закусками стояли в ряд на сервировочном столике у окошечка, через которое их передавали. Элизабет окинула взглядом зал, где тощенькие букетики цветов возвышались над белыми тарелками. Каждый стол носил отпечаток характера сидевших за ним. Самый большой говорил о процветании и многочисленности племени Греви. Парочки размещались по углам. Компания друзей расставляла целый архипелаг своих стульев около большого окна. Холостяков-одиночек разместили около бара. Элизабет завтракала одновременно с клиентами, за отдельным столиком, Пьер и Амелия садились за него, когда все заканчивали еду.
Дав последние указания Леонтине, девушка открыла стеклянную дверь холла, и шум голосов окатил ее словно волна. В кожаных креслах сидели отдыхающие. Они разговаривали, курили или читали газеты в ожидании того момента, когда им предложат сесть за стол. Их лица раскраснелись от свежего воздуха. Все были в разноцветных свитерах из толстой шерсти. И женщины и мужчины были в норвежских брюках и гетрах. Они сидели в креслах, вытянув на паркетном полу ноги в тяжелых и влажных ботинках. Под их подошвами появлялись темные лужицы талой воды. Фрикетта обнюхивала их с удовольствием. Пожилые люди, не ходившие на лыжах, мирно беседовали друг с другом. Другие, возбужденные утренним катанием, громко говорили о своих достижениях или о качестве снега. Господин Жобур, зубной врач из Лиона, объяснял свою собственную технику резкого торможения поворотом господину Вуазену, который провел прошлую зиму в Арлберге и объявлял себя сторонником австрийского метода, хотя было очевидно, что он не владеет им. Словно оскорбленные доносившимся до них спором, две девушки Сесиль и Глория Легран молча застыли в своих креслах. Они были очень красивы и безнадежно благовоспитанны. Впрочем, обе прекрасные лыжницы, они приехали в Межев на два месяца с собственной гувернанткой, но с момента своего приезда не общались ни с кем, считая это ниже собственного достоинства. Элизабет поприветствовала их улыбкой, и Глория в ответ лишь слегка наклонила голову. Студенты, жившие в пристройке и обедавшие в гостинице, столпились вокруг трех стаканов аперитива, которые они поделили на шестерых в целях экономии. Один из них воскликнул:
- Вас сегодня не было видно на лыжне, мадемуазель!
- Я не смогла выйти. Мне надо было помочь родителям, - ответила Элизабет.
- Жаль! Снег был такой пушистый, просто сказка!
Сидя в своем административном кабинете, Амелия услышала эти слова и изрекла певучим голосом:
- При хорошей погоде, которая должна наступить, снег будет еще лучше во второй половине дня!
- Если уж мама вам обещает солнце, можете ей верить, - сказала Элизабет, смеясь. - Она узнает все гораздо раньше барометра!
Жак Греви быстро подошел к девушке, словно хотел встать между ней и группой студентов. Он был среднего роста, с тонкими чертами лица, со светло-каштановыми вьющимися волосами и мягким взглядом.
- Посидите с нами, Элизабет, - попросил он, указывая ей на свободное кресло, - в семейном кругу.
Она приняла приглашение. Как всегда там были сам господин Греви, высокий и поджарый, носивший усы щеточкой и любивший кататься на лыжах до изнеможения в любую погоду, его жена Эстелла, грустная и бледная блондинка, которая иногда со страхом едва поспевала за ним, его мать, мадам Греви, дородная женщина с седыми волосами, розовым лицом и голубыми глазами, ее вторая невестка - мадам Франсин Дюпен, вдова, с неизменным романом в руке, и ее дети Поль и Сильвия в возрасте соответственно семи и пяти лет, - примерные дети, разумность которых умиляла Амелию и раздражала Элизабет.
- Во второй половине дня я намерена сводить малышей на Рошебрюн, - заявила мадам Франсин Дюпен.
- По канатной дороге? - с испугом воскликнула мадам Греви. - Даже и не думайте!
- Но почему, мадам? Это не опасно! - сказала Элизабет.
- Ее запустили всего несколько дней назад! Машина слишком новая, а значит, практически не испытана. Может произойти авария, разрыв троса! Эта проволока, натянутая над пропастью! Эти раскачивающиеся кабины!
- Не говорите о них плохо, бабуля, - возразил Жак. - Это отличное изобретение. Подумайте только, я смог спуститься три раза с горы за одно утро!
- Это еще пустяки! - сказал господин Греви. - Ты увидишь, что будет в следующем году, когда они установят аналогичную систему на горе Арбуа! Сюда будут приезжать со всего света. Вам придется расширить свою гостиницу, мадам Мазалег.
- Надеюсь, - ответила Амелия. - Мы с гордостью думаем, что Межев - первый лыжный курорт во Франции, который построил канатную дорогу.
- Если бы тебя сейчас слышали жители Шамони, мама! - воскликнула Элизабет.
- Их дорога предназначена не для лыжников, - сказала Амелия. - Межев бесспорно является столицей лыжного спорта. Нигде нет такого количества трасс для спуска, к тому же, таких солнечных!
Элизабет забавлялась, слушая, как ее мать расхваливает прелести зимних видов спорта в этом краю, хотя сама всегда отказывалась встать на лыжи. Но она считала, что знание этого вопроса, которое она получила благодаря дочери, было необходимо для хозяйки гостиницы, стоявшей высоко в горах. Зарабатывая благодаря снегу, она полагала, что была обязана расхваливать этот элемент ее успешного бизнеса, даже если от одного только вида склона, покрытого снегом, у нее начинала кружиться голова.
Со стороны входа раздался шум. Какой-то человек с лыжами, скрещенными на плечах, и с палками в руке отчаянно барахтался в тамбуре. Это был клиент, прибывший сегодня утром. Он тщетно пытался пройти в холл со своим снаряжением. Амелия подбежала к новому постояльцу:
- Оставьте ваши лыжи на улице, господин Лопик. Портье займется ими.
Раздался грохот лыж, упавших на пол, и господин Лопик появился с выражением усталости и досады на лице. Одна щека у него была оцарапана, вся одежда в снегу. Амелия подняла руки, изображая этим сильное удивление:
- Боже мой! Что с вами произошло!?
- Да ничего особенного! - проворчал Лопик. - Я просто поднялся на Уступ.
- На Уступ?! - воскликнула Амелия. - Но это безумство для человека, приехавшего сюда впервые! Антуан, идите же скорей сюда с вашей щеткой! Вам надо было бы подниматься за гостиницей, господин Лопик, над дорогой на Глез. Там склоны более пологие. Моя дочь с удовольствием покажет вам их.
Подбежал Антуан и принялся чистить щеткой господина Лопика, который стоял, опершись одной рукой о бедро; его поза была задумчивой и горестной. Но постепенно его лицо стало принимать нормальное выражение.
Когда какое-нибудь блюдо было готово, Амелия проверяла его оформление, вытирала брызги от соуса по краям тарелки, встряхивала салат так, чтобы он казался более воздушным и большим по объему, требовала сверх меню добавить горсточку нарезанной петрушки для гарнира из картофеля по-английски, и расставляла блюда, одобренные ею, на десертный столик, откуда их забирала экономка. Отрегулировав котел в котельной, Пьер принес вина и минеральной воды.
- Два "Божоле", один "Монбазийак", две бутылки "Эвияна", две "Перрье" одну "Бадуа", - говорил он, вынимая бутылки из корзины.
Затем, выполнив эти обязанности, он решил пойти расчистить снег у гаража.
- Я буду там. Позовешь меня, если понадоблюсь.
Амелия расслышала его с трудом. По мере того как гости заполняли зал, суета на кухне создавала все больше и больше шума. Кастрюли звенели словно оружие. Над полем гастрономической битвы сгущался запах соусов. Рыжие искры выскакивали из плиты. Шеф-повар ругал своего помощника, который был не очень расторопен.
- Кто сказал тебе посолить, идиот? Это же диетическое блюдо!
Бедняжка Камилла Бушелотт, сгорбившись от страха, скользила как тень сквозь эту феерию запахов приготовляемой пищи. Подходя к столику с пустыми руками, она отходила от него, нагруженная стопкой грязных тарелок, прижимая их к груди, боясь уронить. Впопыхах помощник повара иногда нечаянно толкал ее. Тогда она поддерживала подбородком своего лошадиного лица эту гору посуды.
- А ну, отвали отсюда! - рычал на нее шеф-повар.
И Камилла Бушелотт убегала к своей воде, грязной от посуды, и к очисткам. В окошечке появилось лицо Леонтины: она сообщала об отмене заказа. Амелия передавала это твердым голосом шеф-повару:
- Шеф, клиент передумал. Он возьмет комплексный обед. Отмените омлет.
С раздраженным лицом, взглядом, сверкающим от ярости, шеф-повар отодвигал железный кружок на плите и в бешенстве швырял омлет в огонь. Амелия не моргнула глазом: портить продукты входило в правило во время "перестрелок".
- Тогда сколько же? - спрашивал повар.
- Жаркое: четыре, вместо трех, - отвечала Амелия.
- Понял!
Теперь очередь Эмильены.
- Овощи, четыре! - кричит она.
- Говорите потише, Эмильена, - просит Амелия. - Мы не в забегаловке. Овощи, четыре.
- Понял!
Повар наливал себе кружку вина, выпивал залпом и наливал новую. Серый латук печально томился на медленном огне. "Он слишком много пьет, - подумала Амелия. - Если он будет продолжать в том же духе, то скоро опьянеет так, что начнет говорить грубости. Прошлогодний был все-таки более обходительный и умелый".
Воспользовавшись затишьем в обслуживании, она посмотрела в зал через окошечко. Был какой-то странный контраст между лихорадкой, царившей на кухне, и безмятежностью жующих клиентов.
- Можно идти к столу? - спросил Жак Греви.
- Да, пожалуйста, - ответила Амелия.
Несколько клиентов небрежно встали. Студенты совещались между собой:
- Может, подождем Максима?
- Господин Максим Пуату ушел, взяв сухой паек, - сказала Амелия.
- Он должен был предупредить нас, вот скотина!
Амелия вздрогнула, услышав такое грубое слово, но продолжала улыбаться. А когда все семейство Греви скрылось за стеклянной дверью, она отправилась в буфетную и заняла свое место между окошечком на кухне, через которое передавали блюда, и окошечком в ресторан.
Пьер еще не поднялся из подвала: его беспокоила котельная, вытяжка в которой работала плохо. Зал медленно заполнялся, Эмильена и Леонтина ходили между столиками, принимали заказы и объявляли их через окошечко:
- Первый, семь… Первый, три…
Амелия повторяла эти цифры шеф-повару. Одетый в белоснежную куртку с двумя рядами пуговиц, с полотенцем вокруг шеи, побагровевшим лицом и высоким белым колпаком на голове, тот отвечал, словно лаял:
- Понял!
После этих слов слышалось сердитое шипенье: мерланы падали в кипящее масло.
- Жаркое, два!
- Сколько?
- Два, повторяю: два!
- Понял!
Свет, отражаемый снегом, попадал в ресторан через большие окна и создавал в нем атмосферу необычайной свежести и сердечности. Люди, объединившиеся за столиками, склонялись над тарелками и ели с аппетитом. Позвякивание вилок и ножей, звон бокалов, разговоры вполголоса звучали в душе Амелии как музыка. Она в который раз с удовольствием отмечала для себя, что все эти люди, - а среди них некоторые занимали очень высокое положение в обществе, - ценили комфорт ее дома настолько, что выбрали именно его для проведения своих отпусков. За столом Греви царило оживление. Эмильена предлагала им на выбор два вида савойского сыра. Мадам Вуазен читала газету, грызя сухарь. Господин Лопик требовал горчицы. Но Леонтина не слышала его. К счастью, Элизабет, которая обедала одна в уголке, остановила экономку и что-то сказала ей на ухо. Через две секунды господину Лопику принесли баночку горчицы.
Теперь Элизабет болтала со студентами, сидевшими за соседним столом. Они уже приступили к десерту, а мадам де Бельмон все еще ждала свой диетический антрекот. Поднялся клуб пара. Это принесли антрекот, широкий и тонкий, со следами решетки от гриля.
- Забирайте! - крикнул повар.
Обслуживание подходило к концу. Несколько сытых клиентов направились к холлу. Эмильена и Леонтина брали заказы на кофе. С победоносным видом шеф-повар вытирал лицо углом своего полотенца. Лицо Элизабет появилось в окошечке для передачи блюд:
- Мама, я не буду тебе нужна во второй половине дня?
- Нет. А что?
- Я хотела бы подняться на Рошебрюн вмести с Греви. Сейчас такая прекрасная погода! Я быстренько переоденусь!
Она присоединилась к семье Греви в холле. Антуан вычистил пепельницы и взбил подушки на креслах.
- Ну как? - шепотом спросил Жак, подойдя к девушке.
- Все в порядке, - ответила она. - Пока вы будете пить кофе, я приготовлюсь!
Он посмотрел ей в глаза с такой радостью, что она вдруг спросила себя, - не был ли он влюблен в нее?
ГЛАВА IV
Когда они проезжали через первую опору, кабина канатной дороги вздрогнула и сразу же раздался тревожный возглас женщины, находящейся среди пассажиров, повисших над пропастью:
- Ой, она сейчас отцепится! Упадет!
- Не бойтесь, мадам! Есть аварийный канат. И потом, если мы и свалимся вниз, то я приземлюсь раньше и смогу встретить вас там!
Застекленная кабина медленно поднималась, увозя к вершинам лыжников, которые стояли, тесно прижавшись друг к другу. Они громко разговаривали и смеялись по пустякам. В кабине стоял резкий запах лыжной мази и крема для обуви.
Элизабет удалось встать у окна; Жак стоял сзади и крепко сжимал ее локти, дыша ей в затылок. Оказавшись в середине кабины, месье и мадам Греви крепко держались за вертикальную стойку. На голове у обоих были баскские береты. Их носы, смазанные белым защитным кремом, торчали на розовых лицах словно у кукол из папье-маше. Элизабет поразил контраст этих старых умудренных жизнью лиц с молодыми и загорелыми лицами. Из восьми женщин, находящихся в кабине, две были красивы и элегантно одеты. Они поднимались на Рошебрюн, конечно же, не для того, чтобы покататься на лыжах, а чтобы позагорать на солнце. Рядом с ними стояли три парня атлетического сложения, похожие на пиратов. На самом высоком был лыжный костюм черного цвета, шелковый платок на его шее выделялся красным пятном. Его глубоко посаженные глаза под выступающими надбровными дугами были прозрачны и неподвижны; губы, растянутые в насмешливой улыбке, обнажали острые белые зубы. Он дерзко рассматривал Элизабет. Она вспомнила, что уже встречала его в прошлом году на улицах Межева и на лыжне, но никогда еще он не смотрел так. Боясь показать свое замешательство, она повернулась к мадам Греви и быстро сказала:
- Как все изменилось с прошлой зимы! Вы помните, как тяжело было карабкаться в этом месте, бывало на это уходили целые часы.
- Да, - ответила мадам Греви. - Но вообще-то, мне это даже нравилось. Во всяком случае, я видела природу. А теперь думаешь только о скоростях.
- Когда ты научишься лучше кататься на лыжах, ты нас поймешь, - заметил господин Греви.
Жак нагнулся вперед, чтобы полюбоваться пейзажем, и Элизабет оказалась прижатой к стеклу. Парень с красным платком на шее исчез из ее жизни. Внизу открывалась белая бездна, по которой струился темный пихтовый мех. Долина ускользала как во сне. В конце длинной извивающейся ниточки канатной дороги Межев казался просто нагромождением маленьких кубиков с сахарными крышами и с шоколадными стенами. Колокольня с куполом в форме луковицы пасла словно пастух стадо неподвижных домиков.
- Отсюда уже не видно гостиницы? - спросил Жак.
- Посмотрите налево, далеко от деревни, на дороге, отходящей от нее…
- Правда, - сказал Жак странно взволнованным голосом.
И воспользовавшись новым толчком, он осмелился положить руку на плечо Элизабет. Вдруг взрыв пронзительного смеха ударил по нервам девушки: смеялся парень с красным платком, видимо в ответ на удачную шутку своего соседа.