31 декабря было отмечено в "Двух сернах" исключительным меню, гневом шеф-повара, несколькими бутылками шампанского и шестью цветками вместо трех на каждом столике. Большинство собравшихся радовалось началу нового года. Но только не Элизабет. Первый день января со своим белым и холодным светом не принес ничего, что могло бы сделать ее жизнь более счастливой, чем прежде. А после праздников многие уехали: Максим Пуату, трое его товарищей, мадам де Бельмон, господин Жобур, старая мадам Греви, мадам Франсин Дюпэн с детьми… Пьер взялся отвезти клиентов на автобусную станцию. Его древний "Рено" с замерзшими стеклами стоял перед гостиницей с включенным для разогрева мотором и весь содрогаясь. Антуан, в своей зеленой болтавшейся на нем форме, прихрамывая, шел через холл. Нагруженный множеством сумок и пакетов, он смахивал на ходячую новогоднюю елку. Когда последний счет был оплачен, Амелия проводила отъезжающих до крыльца с любезным видом и оттенком грусти:
- Надеюсь, что вы были довольны вашим пребыванием здесь! Как жаль, что вы не можете остаться подольше! Сезон ведь только начинается!
Прощаясь с ней, каждый мог подумать, что был ее любимым клиентом. А в это время наверху Эмильена и Берта уже готовили комнаты для следующего заезда горожан с бледными и усталыми лицами. Новенькие всегда вызывали любопытство у старожилов. Пьер поочередно привез с автовокзала в гостиницу серьезного молодого человека и его мать, беременную женщину с мужем, толстого господина с эльзасским акцентом и мадам Лористон, уже побывавшую здесь в прошлом году, о супружеских несчастьях которой нельзя было не догадаться, глядя на ее увлажненные глаза и слушая ее частые вздохи и причитания. Едва устроившись в "Двух сернах", она отвела Амелию в сторону, чтобы поделиться с ней тем, что в этом году супруг снова отправил ее на два месяца в Межев, чтобы самому пожить веселой холостяцкой жизнью в Париже. Неисправимый бабник, он заслуживал презрения мадам Лористон. Но что же она могла поделать, ведь она любила своего мужа. Она была его вещью.
Услышав случайно эти признания, Элизабет растерялась. В другой раз она бы посмеялась над удрученным видом этой сорокалетней жертвы любви, толстой, близорукой и бесцветной. Но теперь она пожалела ее, прекрасно понимая ее отчаяние.
- Я уверена, что вы ошибаетесь, мадам Лористон, - говорила Амелия. - Если муж отправил вас сюда, значит, он посчитал, что это полезно для вашего здоровья.
- Мое здоровье! Плевать ему на него! - отвечала мадам Лористон, закатывая глаза и прижимая к носу платок.
У Элизабет было предчувствие, что сегодня во второй половине дня она обязательно увидит Кристиана на горе Рошебрюн. Но, как и прежде, ее ждало разочарование. Она была настолько огорчена, что, возвращаясь с прогулки, отказалась от чая, несмотря на уговоры сестер Легран, и поднялась с Фрикеттой в свою комнату. Встретив дочь на лестнице, Амелия окинула Элизабет подозрительным взглядом и спросила:
- Надеюсь, ты наконец послала поздравительные письма дедушке и дяде Дени?
- Нет еще, мама, - ответила Элизабет.
- Как это нет? Сегодня уже 9 января! Если ты пошлешь письма завтра…
Элизабет быстро поцеловала мать в щеку и сказала:
- Не сердись! Я как раз шла к тебе, чтобы написать их.
Эта ложь была произнесена таким естественным тоном, что Амелия была обезоружена.
- Давно пора! - тихо сказала она.
Элизабет продолжала подниматься по ступеням, думая о несоответствии мелких забот матери ее личной серьезной проблеме. Войдя в комнату, она взяла бумагу, ручку, села за стол и вдруг вообразила, что сейчас будет писать Кристиану. Жаркая волна прилила к ее щекам. Она посмотрела в окно на согнувшуюся темно-зеленую пихту и предалась своей мечте. В дверь постучали.
- Кто там? - спросила Элизабет.
Никто не ответил, но дверная ручка повернулась, и дверь медленно отворилась. На пороге стоял Жак с трагическим выражением на лице.
- Это я, Элизабет, - тихо произнес он.
- Я вижу, - сказала Элизабет.
Юноша прикрыл за собой дверь, откашлялся и изобразил вялую улыбку:
- Вы не хотите прогуляться со мной в деревню?
- Не теперь, - ответила она. - Я пишу письма.
- Кому?
Элизабет засмеялась, польщенная, что он подозревал ее в том, что она вела тайную любовную переписку.
- Это вас не касается.
Он надулся.
- Ну и ладно! Вы не очень-то великодушны, Элизабет. Ходите гулять всегда с другими, а со мной никогда. У вас плохое настроение оттого, что уехал Максим Пуату?
- Вовсе у меня не плохое настроение! - воскликнула она. - И мне совершенно безразличен Максим Пуату!
- Вы так только говорите, - угрюмо сказал Жак.
- Именно так, Жак. Я говорю и думаю так.
- Тогда почему же вы дуетесь на меня? Вы имеете что-нибудь против меня?
- Ничего я против вас не имею. Я даже считаю, что вы очень милый. Но сейчас я занята. Вот и все.
- Это правда, что вы находите меня милым?
- Конечно.
- Я тоже нахожу вас очень милой, - продолжил он глухим голосом. - Милой и очень красивой!
Сидя неподвижно на стуле, Элизабет с удивлением смотрела на этого аккуратно причесанного юношу с голубыми умоляющими глазами, покрасневшим носом, облупившимся от загара. Он сделал шаг вперед - пол скрипел под его большими ботинками.
- Элизабет, - произнес он.
- Что?
Вместо ответа он наклонился над ней и неловко поцеловал в шею.
Она вскочила:
- Что это с вами?
Он уже схватил ее в свои объятия. Она почувствовала на своих губах его горячие губы, вздрогнула от отвращения и высвободилась. Воспоминание о Кристиане обожгло ее как молния. Она взмахнула рукой. Звон пощечины удивил ее саму. Жак стоял перед ней смертельно бледный от сдерживаемого гнева и обиды, с открытым ртом, выпучив голубые глаза. "Я ударила по щеке клиента!" - в ужасе подумала Элизабет. Сердце так и стучало в ее груди. Правая ладонь горела.
- Вот это да! - криво усмехнувшись, наконец сказал Жак, и снова набросился на нее. Фрикетта лаяла, подпрыгивая, хватала за брюки непрошенного гостя. Схваченная за талию, Элизабет качнула головой и угрожающе прошептала:
- Жак, если вы немедленно не отпустите меня, то клянусь вам, я буду кричать.
Он отпустил ее, пытаясь удержать на лице улыбку.
- Не надо кричать! Я понял… Я отваливаю!
В его глазах полыхала ненависть.
- Да, уходите, пожалуйста, - сказала Элизабет.
Он вышел не спеша, вразвалочку, как бы бросая девушке вызов царственной непринужденностью своего отступления.
Этот инцидент очень огорчил Элизабет. Она надеялась, что после приступа злости Жак успокоится и снова станет Для нее товарищем. Но за обедом он ни разу не взглянул в ее сторону. Она видела его в профиль. Затылок его был напряжен, он мало ел и много пил.
После десерта, когда клиенты пошли в холл, он демонстративно уединился и стал читать "Пти Дофинуа". Впрочем, у большинства мужчин в этот вечер была в руках газета. Во всех компаниях разговор шел на одну и ту же тему: мошенник международного класса по имени Ставицкий недавно покончил жизнь самоубийством на вилле в Шамони. Все пансионеры были согласны в том, что политическая поддержка, которой пользовался этот тип для своих махинаций, говорила о том, что власть прогнила. Произносились одни и те же имена: Гара, Тиссье, Далимье… Но по мнению господина Греви, это были мелкие сошки. Он задавался вопросом, хватит ли у правительства смелости разоблачить настоящих виновников. Элизабет, которую это дело не интересовало, была удивлена, услышав голос своего отца, обычно такого сдержанного, который с жаром вмешался в спор:
- Вы абсолютно правы, господин Греви! Наши парламентарии превратили республику в притон! Следовало бы гнать поганой метлой всю эту шваль!
- Да, мы живем в странную эпоху, - сказал толстый эльзасец. - По ту сторону Рейна Гитлер заставляет свой народ ходить строевым шагом, а что происходит здесь, у нас? Людей интересуют какие-то грязные похождения Виолетты Нозьер. Рассказывают, как Оскар Дёфрен - министр - был убит каким-то юнгой, который был якобы его партнером по удовольствиям. Обнаруживается, что некоторые государственные чиновники были связаны с ворами… Да! Куда идет Франция?
- К пропасти, к пропасти, мсье! - ответил Пьер.
Амелию беспокоило, что ее муж поддерживает пессимистические настроения клиентов, вместо того чтобы поддерживать в них желание как можно лучше провести свой отпуск. Так как он упорствовал в своем антикоммерческом поведении, она прошептала ему с милой улыбкой:
- Так ты идешь, Пьер? Наш стол уже накрыт.
И Амелия увела мужа в столовую, где они всегда обедали после всех пансионеров. Когда они ушли, мадам Лористон подошла к Элизабет и прошептала, краснея от смущения:
- Я хотела бы позвонить в Париж: Майо, 12–15.
В гостинице не было телефонной кабины. Единственный аппарат находился в кабинете администратора, в холле. Элизабет покрутила ручку, попросила номер и сказала:
- Придется подождать двадцать минут, мадам.
По выражению лица мадам Лористон можно было понять, что она приготовилась ждать вечность. Но звонок, раздавшийся через десять минут, заставил ее подскочить в полном напряжении.
- Не беспокойтесь, мадемуазель! - крикнула она Элизабет. - Это наверняка мне.
Она кинулась к телефону и приложила трубку к уху. Ее широкая радостная улыбка, появившаяся вначале, сразу погасла: на ее лице появилось выражение портнихи, держащей во рту булавки. Она положила трубку и сказала:
- Номер не отвечает.
Разговоры, стихшие, пока она держала телефонную трубку, снова стали громче. Мадам Лористон кивнула всем головой и поднялась в свою комнату, чтобы скрыть ото всех свое горе. Элизабет присоединилась к группе, в которой были сестры Легран.
- Ну и морду она скорчила! - сказала Сесиль. - Кому она звонила?
- Конечно, своему мужу, - ответила Элизабет.
- Да, - сказала мадемуазель Пьелевен. - Я немного поболтала с ней сегодня после обеда. Думаю, что она не очень счастлива в семейной жизни.
- Почему? - спросила Сесиль. - Он изменяет ей?
- Вам рано интересоваться такими вещами, дитя мое.
Сесиль прыснула от смеха, и Элизабет взглянула на нее с укором. Разве можно быть до такой степени веселой и беззаботной. И вдруг ей самой захотелось так же убежать ото всех, зарыться в своей постели под присмотром большой пихты. Но клиенты не торопились расходиться по номерам. А вежливость требовала того, чтобы Элизабет оставалась среди них до возвращения родителей.
Проснувшись, она была сильно удивлена тишиной, царившей вокруг. Холодный нос ткнулся ей в щеку, язычок лизнул подбородок - Фрикетта пришла за своей порцией ласки. Элизабет поиграла немного с собачкой, почесала ей брюшко и за ушками, нежно разгладила шерсть, закрывавшую ей глаза, затем вскочив с постели, побежала к окну и открыла ставни. Зеленые ветви пихты сгибались под тяжестью снежного покрова. Шел сильный снег. Не могло быть и речи о катании на лыжах сегодня утром. Элизабет вызвала звонком Леонтину, которая принесла ей завтрак на подносе. Фрикетта, как всегда, выпросила кусочек сахара и ушла грызть его на свою подушечку. Запах кофе с молоком распространился по комнате. Девушка откусывала от тоста, меланхолично глядя в окно на падающие хлопья снега. Так как она никуда не спешила, то уделила внимания больше, чем обычно, своему туалету. Затем она быстро написала поздравительные письма: пятнадцать строчек дедушке, пятнадцать строчек дядюшке Дени и Клементине.
В холле она увидела группу пансионеров, не знавших чем себя занять. Что делать в такое время? Одни читали, другие писали открытки или играли в бридж. Пьер и Антуан расчищали снег перед гостиницей. Сесиль и Глория подошли к Элизабет, стоявшей на крыльце, и предложили ей сходить в деревню, чтобы размяться.
- Антуан! - крикнула Элизабет, - на обратном пути мы заберем письма на почте!
- Спасибо, мадемуазель, - сказал он, выпрямившись. - Меня это очень устраивает, потому что здесь полно работы. Столько снега навалило за ночь, просто невозможно!
В это время Пьер продолжал сгребать снег, беря его на лопату большими блоками и отбрасывая далеко, справа от себя. Лицо его порозовело, он слегка задыхался, но был счастлив. Элизабет подошла к нему и поцеловала:
- Ты не очень устал, папочка?
- Да что ты? Я никогда не был в такой хорошей форме!
Снегоочиститель еще не успел разгрести дорогу на Глез. Девушки шли по девственно чистому снегу, проваливаясь в него при каждом шаге. Пушистые холодные бабочки летели им навстречу. Они смеялись, ослепленные этим снежным ласковым вихрем. С радостным лаем, высоко задирая лапы, за ними бежала Фрикетта. В деревне был базарный день. Перед церковью были натянуты холщовые навесы, защищавшие разложенные товары от снега. Грязновато-белые тенты контрастировали с белизной только что выпавшего снега. Хлопчатобумажные платья, жилеты, связанные из деревенской шерсти, пиджаки и брюки из бонневальского сукна, кастрюли, кофейники, обувь, белье - все эти товары лежали на морозном воздухе, а продавцы и покупатели пританцовывали на месте от холода и торговались на местном диалекте. Элизабет смотрела по сторонам, питая слабую надежду увидеть Кристиана. А Глории, думавшей о своем ежедневном письме, не терпелось зайти на почту и забрать письма. Огромный черный пес подошел к Фрикетте сзади и стал обнюхивать ее, но та с возмущением опустила обрубок своего хвоста и, сморщив нос, угрожающе зарычала. Пристыженный невежда удалился, и Фрикетта, обласканная девушками за хорошее поведение, зашла вместе с ними на почту.
В сером запыленном зале, обогреваемом рядом батарей, несколько человек стояли в очереди перед окошками. Пол был весь в лужицах от растаявшего снега, принесенного с улицы. На стене располагались ряды маленьких металлических дверец с отверстиями и пронумерованных - почтовые ящики. Своим ключом Элизабет открыла один из них, вынула оттуда пачку конвертов и рассортировала их, перекладывая из одной руки в другую:
- Господину Флеку, господину Жаку Греви, мадам Вуазен, господину Вуазену. А вот и вам, Глория!
Та схватила письмо, сразу распечатала и с жадностью принялась его читать. В пачке обнаружилось и письмо из Мадагаскара, адресованное сестрам Легран. Сесиль взвесила его на ладони и сказала:
- Шесть страниц с мамиными инструкциями и три строчки постскриптума от папы. Обычная норма. Вы позволите?
Она вскрыла конверт. Элизабет продолжила рассматривать конверты и остановилась, увидев почерк своего дяди Дени: "Господину и госпоже Мазалег. Гостиница "Две серны".
- О Господи, - воскликнула девушка.
Она, оказывается, забыла в комнате поздравительные письма. Пойти сейчас за ними? Рассердившись на саму себя, она с досадой вздернула подбородок и посмотрела на дверь. И вдруг ее сердце вздрогнуло. Недалеко от нее стоял мужчина и разговаривал через решетку с почтовым служащим. Это был Кристиан! Когда же он вошел? Она видела его со спины. На его крепких широких плечах красовался пуловер с высоким воротником стойкой из толстой серой шерсти. На этот раз он отказался от красного шейного платка. На голове у него была круглая вязаная шапочка. Не раздумывая, Элизабет быстро подошла к нему и дотронулась до его руки. Он повернул голову: солнце снова осветило землю.
- Вы! - воскликнул он. - Я ищу вас столько времени!
- Вы ищете меня? - проговорила она, делая над собой большое усилие, чтобы казаться спокойной и веселой.
- Ну да. На Рошебрюне, в деревне, повсюду! Я уже было подумал, что вы заболели. Я собрался пойти в "Две серны" справиться о вас.
То, что он говорил, казалось ей настолько неправдоподобным, что она задалась вопросом - уж не лгал ли он? Фрикетта подошла к хозяйке и, задрав мордочку, с недоверчивым видом слушала их разговор.
- Это ваша собачка? - спросил Кристиан.
- Да.
- Она очень забавна с этим синяком под глазом и перьями вместо бровей. Чем вы занимались с тех пор, как мы расстались?
- Ничем особенным… Каталась с друзьями на лыжах…
- На Рошебрюне?
- Да.
- Значит, мы разминулись. Вот досада!
Сварливая работница почты потеряла терпение:
- Ну так вы решились, мсье?
Кристиан протянул ей квитанцию на получение денег. Рядом с ним, на столике, лежало нераспечатанное письмо. Элизабет успела быстро прочесть адрес: "Господину Кристиану Вальтеру. Межев. До востребования". Теперь она знала его фамилию!
- Триста пятьдесят франков, - сказала служащая. - У вас при себе удостоверение личности?
Кристиан протянул свои документы, расписался, взял деньги, письмо и сказал, громко рассмеявшись:
- Теперь, когда я вас нашел, Элизабет, я вас больше не отпущу!
- Дело в том, что… мне надо вернуться сейчас же, - ответила она, указывая глазами на подруг.
Сесиль наблюдала за ней с улыбкой, а Глория, погрузившись в послание своего жениха, ничего не замечала вокруг.
- Вы, конечно же, вернетесь, - сказал Кристиан, - но после обеда выходите, и мы увидимся.
- Где?
- У меня.
- Вы с ума сошли! - сказала Элизабет шепотом.
- Напротив, никогда более я не был таким разумным. Мы же не можем разговаривать друг с другом на лыжне, на улице или на почте. А мне надо так много вам сказать! Я живу в двух шагах отсюда, за монастырем. Вы знаете маленькую мясную лавку на правой стороне?
- Да, - ответила она.
- Так вот, моя квартира - и какая квартира! - находится как раз над ней. Вы войдете во двор рядом с входом, взбежите по лестнице на второй этаж и увидите мое владение. Я живу в роскошной квартире, а в приготовлении мне нет равных!
Она знала, что не пойдет к нему, но это приглашение льстило ее самолюбию и возбуждало любопытство.
- Согласны?
- Нет, - ответила Элизабет, - я не смогу…
Он опять разразился громким смехом, отрицающим все и вся. Люди стали оборачиваться. Элизабет покраснела.
- Нет сможете, - сказал он твердо. - Я никуда не пойду сегодня после обеда и буду вас ждать.
Сложив губы в улыбку, он добавил:
- До скорого, Элизабет.
- Нет, не до скорого, - резко ответила она. - Вы не хотите встретиться завтра со мной около подвесной дороги?
Он отрицательно покачал головой и вышел. Какое-то время Элизабет чувствовала себя словно захлестнутая волной, оглушенная и ослепленная. Но тут новая волна ликования подняла ее на свой гребень. Теперь она была уверена в том, что Кристиан привязан к ней. Даже если она не придет к нему во второй половине дня, она теперь будет знать, где найти его.
Облегченно вздохнув, она подошла к сестрам Легран и сказала:
- Прошу извинить меня. Я задержала вас…
- Нисколько! - сказала Сесиль. - Глория еще не выучила письмо наизусть.
Глория только пожала плечами, не отрываясь от письма.
- Мужчина, с которым вы только что говорили, очень хорош! - продолжила Сесиль. - Кажется, я его уже видела на Рошебрюне.
- Да, - сказала Элизабет небрежно. - Это Кристиан Вальтер, один из моих приятелей.
- Во всяком случае, вы ему не безразличны!
- Да что вы!