- Нет, дома у Андрея Витальевича, - поспешила заверить его Катя. - Он устроил ужин по случаю успешного завершения переговоров. Ваша племянница блистала за столом. Она вполне прилично говорила по-английски с ними, шутила и, мне кажется, была очень довольна.
- Прилично? Ты шутишь, - к ней пять лет ходил английский педагог. Очень дорогой. Я для нее ничего не жалел, - шеф нахмурился, сообразив, что разоткровенничался с простой служащей. - Ты свободна, можешь идти работать.
Катя оставила шефа в счастливом неведении относительно английского языка его племянницы, вышла на лестничную клетку и жадно закурила. Смертельно захотелось позвонить Андрею, услышать его пьянящий голос.
Соблазн был слишком велик.
Она побежала к себе, безмятежно улыбнулась в ответ на вопрошающий взгляд начальницы, достала сотовый и снова вышла.
Андрей был у себя. Катя глубоко вздохнула и сказала:
- Доброе утро. Это Катя Елагина.
- Доброе утро, Катя Елагина.
- Я просто хотела сказать вам, что доложила шефу о званом ужине.
- Ай-я-яй! - судя по голосу, Андрей улыбался.
- На тот случай, если он вас спросит, чтобы вы не удивлялись его информированности.
- Не буду. Но он, скорее всего, спросит Данусю.
- Ой, какой стыд! - испуганно воскликнула Катя. - А я наябедничала, что она кокетничала с французом и итальянцем.
- Вы опасный человек, Катя Елагина.
Катя уловила в голосе Андрея знакомое ей мужское заигрывание, и по всему телу прошла горячая волна. Что сказать, чтобы ничего не сказать и одновременно дать ему понять, что она с радостью продолжила бы этот волнующий разговор из полунамеков и подтекста:
- Я опасная женщина.
- По-вашему, женщина не человек?
- А вы - опасный мужчина. Говоря с вами, надо держать ухо востро, чтобы не попасть впросак.
- В детстве я говорил: "попасть в простак".
- Как здорово! У вас было чувство языка.
- А еще у меня такое чувство, что мы бы с вами сработались. Помните, я предлагал вам заняться у меня рекламой?
Катя ничего не сказала, умолк и Андрей. Она тяжело вздохнула - идиотка, испортила такой дивный разговор. Надо было что-то ответить, желательно остроумное.
- Вы не могли бы дать мне номер вашего телефона? - услышала она его бархатный голос.
У Кати екнуло сердце.
- Конечно, - как можно спокойнее ответила она, удерживая себя в полном смысле слова, чтобы не спросить "зачем", и продиктовала номер сотового. Распрощались они по-деловому.
Позвонил он только через две недели, когда Катя уже потеряла надежду на звонок.
- Послезавтра я прилетаю в Москву. Скажите, я могу вас озадачить просьбой?
- Конечно. Я буду только рада.
- Несколько лет мне не удавалось в мои приезды попасть в театр "Ленком". Скажите, это совершенно невозможно?
- Это совершенно возможно. Но я должна знать, у вас есть какие-либо преференции?
- Какие преференции, Катенька? У меня есть только три вечера и один из них я буду у Аркадия Семеновича на ужине.
- Вы с женой? - упавшим голосом спросила она.
- Нет. Но ужин обязателен. Так что у меня есть только два вечера. Согласен на любой спектакль, пусть даже окажется, что я его видел, - и Андрей назвал ей дни.
Катя сразу же решила, что попросит мать достать билеты на первый из двух свободных вечеров в надежде, что сумеет закрепить за собой и второй вечер. И тут же ей позвонила. Матери не оказалось дома. Чертыхнувшись и наговорив на автоответчик, что у нее срочное дело и что она просит сразу же ей перезвонить, Катя села рядом с телефоном, взяв начатую в поездке книжку.
Не читалось. Она взяла купленный по дороге домой "желтый" еженедельник, специализирующийся на выбалтывании чужих секретов, но и он не смог занять ее мысли - в голове вертелся проклятый вопрос - как ей вести себя с Андреем?
Если бы он жил в Москве, она затеяла бы с ним долгую, хитрую женскую игру с умолчанием, тайнами и сменой безудержного кокетства на холодность. Но он приезжает всего на три дня. Для такой игры нет времени. А она никак не может припомнить, бывал ли он в Москве, в фирме последние полгода. Кажется, нет, а возможно, они разминулись или она была занята. Но, скорее всего, не бывал. Значит, это просто невероятное везение, что ему так срочно понадобилось приехать в головную фирму. А может быть, не везение, а желание увидеть ее, и он организовал поездку специально? В это хотелось, но боязно было верить, - уж слишком сильным окажется разочарование, когда он уедет и исчезнет на полгода. Так как же вести себя с ним?
Мать позвонила ей только в одиннадцатом часу вечера, когда Катя уже извелась окончательно. Выслушав просьбу, она с иронией спросила:
- Неужели твой мотоциклист заинтересовался театральным искусством? Поздравляю. А почему так срочно?
- Это не для мотоциклиста… - замялась Катя.
- Я не против, ради Бога, я только рада, что это человек, интересующийся театром.
Катя не отказала себе в удовольствии съехидничать:
- Как хорошо, что моя мать придерживается современных взглядов.
Она заранее выкупила билеты, чтобы не заниматься этим скучным делом при Андрее и не тратить драгоценные минуты, отпущенные ей судьбой, и теперь стояла у входа в театр, крутила головой, высматривая Андрея и механически отвечая, что у нее нет лишнего билетика. Удивительное дело, спектакль шел уже многие годы, но интерес к нему не иссякал.
Андрей появился, когда до начала оставалось всего десять минут и Катя извелась. Он шел широким шагом со стороны редакции "Известий". Катя помахала рукой, он ее заметил и, подойдя, вручил огромную махровую розу на толстом стебле.
- "Я послал тебе черную розу в бокале"… - продекламировал он и, смущенно улыбнувшись, пояснил: - Всегда мечтал увидеть черную розу, но увы. Блоку повезло, мне нет, зато нашел эту, мне кажется, она очень красивая.
Роза действительно была чудо как хороша. Катя понюхала ее, но, как все оранжерейные цветы, она не пахла.
- Бежим, - сказала она, подхватывая Андрея под руку. - Билеты я уже взяла. У нас места в середине ряда, ужас как не люблю протискиваться по чужим коленям…
- Сколько я вам должен? - озабоченно спросил Андрей.
- Господи, потом…
Они заняли свои места как раз вовремя - прозвучал последний звонок, и спектакль начался.
Катя видела "Чайку" уже два раза, не все ей нравилось в постановке Марка Захарова. Она была не согласна с Чуриковой в роли Аркадиной. И тем не менее это был театр, настоящий, честный театр, предлагающий свои правила игры и соблюдающий их неукоснительно. Катя несколько раз глянула искоса на Андрея. Тот сидел как завороженный, только один раз, после сцены Аркадиной и Треплева прошептал:
- Гениально…
В антракте они рассматривали портреты актеров театра, но Андрей был молчалив и сосредоточен в себе, как показалось Кате. Он неуверенно предложил ей пойти в буфет, она отказалась. Они вернулись в зал, благо их ряд еще не заполнился и не пришлось протискиваться. Сели, Андрей вздохнул и произнес задумчиво:
- Да…
Что он этим хотел сказать, Катя не допытывалась.
Когда прозвучала последняя реплика, он зааплодировал с таким восторгом, что Катя искренне удивилась. Все же провинциал, хотя и учился в Москве. Она привыкла к знакомым матери, всегда немного скептически настроенным и не спешащим высказывать восторг даже в тех случаях, когда спектакль понравился. Ее словно что-то подтолкнуло, и когда актеры вышли на поклоны во второй раз, прошла к сцене и подала Чуриковой розу. А когда вернулась к Андрею, успевшему выйти в проход, он благодарно и церемонно поцеловал ей руку.
Они спускались уже по последнему пролету мраморной, не очень удобной ленкомовской лестницы, когда Кате вдруг на мгновение показалось, что она видит мать в группе мужчин и женщин, задержавшихся у афиш, развешанных на стене напротив раздевалки. Она даже приостановилась, но женщина, похожая на мать, скрылась за спиной высокого, широкоплечего мужчины в строгом вечернем костюме, и они влились в толпу спешащих на выход зрителей. Катя решила, что ей показалось.
Она ждала и одновременно боялась услышать дилетантские рассуждения Андрея о спектакле, но он молчал, что красноречиво свидетельствовало: зрелище захватило его не на шутку. Он даже начисто забыл о своем намерении вернуть деньги за билет, чему Катя, впрочем, была только рада.
- Попробуем взять левака. Вам далеко? - спросил Андрей.
- Два шага. Я живу на Бронной. А вам?
- Я остановился в "Минске". Еще ближе. Я всегда, приезжая в Москву, останавливаюсь там.
Они пошли пешком, миновали "Макдоналдс", потом восстановленную церковь во дворе театра имени Пушкина, который ее мать упорно называла "Камерным", свернули в переулок.
- Я хочу еще раз поблагодарить вас за прекрасный вечер. Я очень люблю театр. Любой, если, конечно, он хороший, талантливый. И Художественный, и Малый, и "Современник", но особенно мне был дорог в студенческие времена "Ленком". Я пересмотрел в нем почти все, что шло тогда, а вот на "Чайку" не удалось попасть. И вдруг такая удача - в один из двух свободных дней именно этот спектакль. - Он помолчал. - У нас в городе когда-то были очень хорошие театры. И областной драматический, и ТЮЗ - он в одно время славился по всей стране. Я, правда, те времена не застал, маленьким был, но театралы помнят. А теперь какой-то черный период. Областной драматический в разброде. Одни режиссеры мечтают о современной пьесе, другие тянутся к традиционной драматургии, но все идут на поводу у директора, а его волнует только наполняемость зала. Есть еще театр на паях, его когда-то приватизировал актерский коллектив. Но там вообще нет режиссера, и господа актеры никак не сойдутся во взглядах, не могут решить, кого приглашать на постановку.
Катя молчала. Она слушала вполуха, потому что мучительно думала, как ей поступить: пригласить ли Андрея выпить чашечку пресловутого кофе, чего требовала вся ее нетерпеливая, страстная натура, или воздержаться, чего требовал разум.
- Вот и мой дом. Спасибо, что проводили, - она протянула руку так, чтобы он не вздумал ее целовать.
Он понял, пожал ей руку, но все же задержал в своей.
- Еще раз спасибо за все! - и торопливо добавил, боясь, что она упорхнет в свой подъезд: - У вас завтра на вечер нет никаких планов?
- Нет, - радостно ответила Катя. Как она была права, когда просила мать заказать билеты на первый из двух его московских дней!
- Тогда я вас приглашаю в Большой театр.
Они распрощались, условившись о встрече.
Катя поднялась к себе, переоделась, тщательно умылась и пошла на кухню. Съела йогурт, ломоть хлеба с маслом и медом и пошла звонить матери - надо поблагодарить.
Ее дома не оказалось. Так и не дозвонившись до загулявшей матери, Катя наговорила на автоответчик благодарственные слова, приняла душ и плюхнулась спать - завтра предстоял еще один волнующий вечер, и надо было выспаться.
Зазвонил телефон. Она бросилась снимать трубку, но потом подумала, что, может быть, это Степ, а разговор с ним сейчас ну совершенно ни к чему, трубку не сняла, а когда звонки прекратились, отключила аппарат. Все, жизнь временно прекратилась - до завтрашнего вечера.
Андрей подошел к Большому театру ровно за час до начала спектакля. Спекулянты сразу распознали лоха, подошли и, умело разыграв как бы конкуренцию между собой, всучили ему два билета, испросив запредельную цену. Правда, места были роскошные, и Андрей нисколько не пожалел, что выложил деньги не торгуясь.
Катя приехала чуть раньше оговоренного времени и успела заметить издалека, как он расплачивался с барыгой.
"Странно, - подумала она, - он ведь мог и в "Ленком" достать билеты точно таким же образом, а вместо этого попросил меня".
Робкая надежда, что его просьба о билетах послужила лишь поводом позвонить и увидеться с ней, согрела душу. Она не успела додумать и дофантазировать свои предположения - Андрей, улыбающийся, радостный, с каким-то мальчишеским выражением на лице, чего Катя до этого не замечала, легко шел ей навстречу пружинистым, размашистым шагом. Она еле сдержалась, чтобы не броситься к нему, обнять, прижаться и застыть в такой позе прямо здесь, в центре сквера, в центре Москвы…
"Лебединое озеро" в постановке Григоровича, привезшего в Большой новую диву, длинноногую и самовлюбленную до такой степени, что это перехлестывало через рампу, Кате не понравилось. Она узнала в исполнительнице главной роли молоденькую балерину, интервью с которой года три назад случайно увидела по телевидению. Ее удивил тогда назидательный, менторский тон речи, многословие и демагогическая манера отвечать на простые, конкретные вопросы ведущей. Юная особа с таким напором рассуждала о духовности и порядочности, взывая к зрителям, что казалось, хотела сама себя убедить в собственной приверженности этим человеческим ценностям.
Катя не стала делиться своими впечатлениями от спектакля, а Андрей лишь заметил, что балерина лучше смотрелась бы в современном балете, нежели в классическом, впрочем, он сказал, что не очень разбирается в этом, и предложил пойти в ресторан.
- В какой? - растерявшись, спросила Катя, не ожидавшая такого продолжения вечера - она напряженно обдумывала, как ей поступить, когда они будут прощаться у ее подъезда.
- Насколько я помню, здесь осталось после сноса "Москвы" два равноудаленных от театра ресторана - "Метрополь" и "Националь".
- Еще "Савой", - напомнила Катя и осеклась - ну кто ее тянул за язык, еще подумает, что она завсегдатай кабаков.
- Вам нравится "Савой"?
- Я там никогда не была.
- Тогда пошли туда. Я тоже никогда там не был. Где-то читал, что его реставрировали.
После реставрации ресторан сверкал, сиял позолотой и немного даже подавлял своим шиком.
Они полюбовались фонтаном в центральном зале, описанном во многих дореволюционных и советских романах, зеркалами и прошествовали за метрдотелем к столику с табличкой "занято". Метр по-хозяйски убрал табличку и, подозвав официанта, удалился, пожелав гостям приятно провести вечер.
- Мама как-то сказала, что "Савой" - образец купеческой роскоши.
- Возможно. У нас в городе тоже был ресторан, судя по литературе, любимый волжскими миллионщиками. Но его перестроили и загубили.
- Это мы умеем. А где были вы? Почему не вмешались?
- Я тогда делал только первые шаги в бизнесе, свирепо экономил на всем, вкладывая в расширение, даже вызывал раздражение Аркадия Семеновича - как мне кажется, немного наигранное, так сказать, отмашка в сторону Дануси.
- Она вас не поддерживала?
- Она привыкла к иному уровню жизни.
- А вы?
- А я не привык. Родители мои - простые смертные. Мать библиотекарь, отец доцент кафедры истории в университете. Сами знаете, сколько в начале девяностых получали университетские преподаватели, даже профессора. А отец никак не мог преодолеть докторскую планку, не желал поступиться своими взглядами.
- Не вписывался в марксистскую концепцию мира?
- Если бы. Видите ли, он не мог согласиться с концепцией заведующего кафедрой, трактующего по-своему причины поражения декабристов.
- Только и всего?
- Не скажите - завкафедрой узрел в позиции отца подрыв его научного авторитета.
- Бог мой, вы словно рассказываете о мытарствах моей мамы. Она театровед и тоже не согласилась с концепцией шефа. А ее коллега согласилась. Теперь она доктор наук и, естественно, мамина врагиня. Хотя что это меняет в наше время? Мать публикуют в Европе, а врагиню приглашают регулярно на телевидение. Там их однокашница работает, и она отдает предпочтение доктору наук, хотя всегда и везде говорит, что наиболее авторитетный для нее театровед - именно Елагина.
- А ваша мама расстраивается?
- По секрету, да, но делает вид, что ей безразлично. Я им всем завидую.
- Почему?
- Их, в смысле театроведов, не так много, все знакомы и знают цену друг другу по гамбургскому счету, дружат, спорят, ссорятся, завидуют, переживают, словом, жизнь кипит. Кроме того, круг знакомых у них в силу профессии огромный: режиссеры, актеры, художники, драматурги, продюсеры. Люди эти в основном яркие, интересные, хотя, возможно, и несколько зацикленные на себе. Я иногда бываю в их компании - так, с краюшку на чужом пиру.
- Что же вы не пошли по стопам матери?
- Глупая была. Окончила спецшколу, языки давались легко, уже тогда подрабатывала переводами на всяких молодежных симпозиумах.
Появился официант, принес карточку вин. Андрей выбрал французское красное. Официант откупорил бутылку, плеснул на донышко в бокал Андрея, тот поводил бокалом у самого носа, намочил губы, кивнул, и официант, наполнив бокалы, бесшумно исчез.
Андрей поднял свой бокал, продекламировал:
- Как истый пьяница, бургундское вино всегда в Бургундском пью отеле.
- "Сирано де Бержерак" волшебного Ростана?
- Он самый. Одна из любовей детства.
- Я вам задам тот же самый вопрос, что и вы мне: почему вы стали бизнесменом?
- Ответ прост: Аркадий Семенович и Дануся. Он соглашался на наш брак только при условии, что я обеспечу ей жизнь на московском уровне, то есть на том, к какому она привыкла. Тогдашней журналистикой этого добиться было нереально. А мать Дануси, сестра Аркадия Семеновича, без брата и шагу не могла сделать, - он криво усмехнулся.
Появились закуски, и Катя сочла за лучшее не углубляться в тему, которая, как ей показалось, неприятна Андрею…
Прощались они у Катиного подъезда долго. Говорили и не могли наговориться. Катя с замиранием сердца ждала, что он обратится к ней с такой очевидной - в три часа ночи - просьбой угостить его чашечкой кофе или чая. Но просьбы не последовало, Андрей попросил разрешения позвонить ей, если снова появится возможность приехать в Москву. Она конечно же позволила. Наконец они распрощались, и Катя поднялась к себе в квартиру, то ли радуясь, то ли готовая заплакать от разочарования. Как он себе это представляет? По первому свистку - к ноге? Бежать и приносить, как палочку в зубах, билет на редкий спектакль?
До смерти, до зуда в ладонях захотелось позвонить Даше.
Невозможно - три часа ночи.
Катя не ошиблась - в театре она действительно видела мельком мать.