- Так и сказала? Менторским тоном? - удивилась Катя.
- Ну не совсем так. Облекла в приемлемую и вполне тактичную форму, - улыбнулась Елена Андреевна.
- Но пирог ты все-таки испекла! - съехидничала Катя.
- Испекла, испекла. Не цепляйся ко мне. Почему не побаловать одинокого человека? Вот придет он сейчас, познакомишься, тогда и поговорим.
- Ма, я тебя очень прошу, выдай мне мою долю пирога и все остальное сухим пайком, без чая, и я поеду к себе, поем в свое удовольствие, не буду тут путаться между вами, ладно? - взмолилась Катя.
- Уходишь от ответственности? - усмехнулась мать.
- Шутите, Елена Андреевна, и весьма неудачно - я в этом вопросе не советчик и умываю руки.
- Так и быть, убедила, - согласилась мать и принялась накладывать в пакет пирожков и отрезать объемистый кусок от пирога. Потом взглянула на часы: - Может, подбросить тебя? Пожалуй, я успею до прихода Николая Васильевича.
- Ну что ты, ма, зачем? Я поймаю машину и доберусь сама.
Катя ушла.
Елена Андреевна оглядела стол, восстановила на нем порядок, присела на краешек стула, задумалась.
Конечно, роман с женатым мужчиной, да еще иногородним, не сулил безоблачного счастья, но искрящаяся радость в глазах дочери вселяла надежду.
С тех пор как не стало Кости, Катя словно погасла. Нет, конечно, она держалась молодцом, во всяком случае на людях: работала, общалась с друзьями, смеялась, даже привычно острила… Но это могло обмануть кого угодно, только не мать - Елена Андреевна чувствовала, как покинуло Катю ее природное озорство, обычная раскованность, как из безоглядной хохотушки дочь превращалась в застегнутую на все пуговицы женщину, пусть и не лишенную чувства юмора.
Даже появление этого странного парня с именем, похожим скорее на кличку - Степ да Степ кругом, - не очень-то изменило ситуацию: дочь по-прежнему оставалась в каком-то скованно-замороженном состоянии. Правда, Елена Андреевна никогда не видела его, могла судить лишь по коротким и очень сдержанным рассказам Кати, но заранее знала, что он ей не понравится. Тем не менее она ни разу не высказала ни малейшего замечания или неудовольствия по его адресу.
И вот сегодня Катя, похоже, встрепенулась, словно ее окропили сказочной живой водой. Что и как там будет дальше, мудрено гадать, главное - она оживает.
Раздумья Елены Андреевны прервал звонок в дверь.
Пришел Николай Васильевич…
Катя вернулась домой. Еще за дверью услышала трель телефонного звонка. Быстро скинула обувь, вошла в комнату и сняла трубку.
- Где тебя носит? - раздался тревожный голос Даши. - И мобильник твой отключен, к тебе не достучаться.
- Я была у мамы, Дашунь. Мы давно не виделись, хотелось поговорить спокойно. Завтра собираюсь заехать к тебе. Ты будешь дома или на работе? Меня устроит любой вариант, я свободна все воскресенье.
- Я дома. Приезжай, ради Бога, приезжай…
- Что-нибудь случилось?
- А что еще должно случиться, Катюш? - грустно проговорила Даша.
- Давай, я прямо сейчас приеду, - предложила Катя.
- Нет, нет, уже поздно. Лучше завтра. Клава сегодня специально на рынок ездила за бараниной, будет готовить твое любимое харчо.
- Это в честь чего же?
- Она переживает за меня и всячески старается ублажить. Знаешь, так трогательно, что у меня порой слезы наворачиваются, - ответила Даша и тут же шмыгнула носом.
- Погоди, не реви. Вот приеду завтра, вместе и поплачем.
- По какому поводу?
- Ой, Дашенька, поплакать всегда есть повод.
Подруга умолкла в недоумении: плачущая Катя никак не вписывалась в Дашино представление о ней.
Пока Даша молчала, что-то таинственно потрескивало в трубке, электроника жила своей, закрытой для людей жизнью, в которой не было ни трагедий, ни горя, ни радости, а лишь перепады напряжения. От этой мысли Катя хмыкнула, и Даша тотчас же спросила:
- Ты чего?
- Да так, мысли в эмпиреи устремились… Значит, приглашаешь на харчо?
- Господи, я же сказала! Какое тебе еще приглашение?
Запах Клавиной готовки стоял не только на лестничной площадке, но уже в лифте щекотал ноздри своей неповторимой волнующей экзотичностью.
Катя невольно сглотнула слюну, хотя и не была голодна - проснулась в десятом часу, позавтракала и сразу же собралась, заглянув предварительно в магазин, чтобы купить для Сашеньки ее любимые лимонные дольки и клюкву в сахарной пудре.
Дверь открыла Клава, пожилая женщина плотного телосложения, с короткой шеей и круглым лицом. В свои шестьдесят шесть лет она была на удивление крепкой, подвижной, быстрой в работе. "Она у меня шустрая, - говорила Даша, - я за ней как за каменной стеной". И это была абсолютная правда.
- Катерина Викторовна, пожалуйста, не давайте Саше гостинцев до обеда, а то навалится на них, не оторвешь, а потом обедать не станет, - вместо приветствия таинственным шепотом выпалила она. Потом уже любезно поздоровалась, полуобняв Катю, которую искренне любила и всегда отличала меж других подруг своей хозяйки.
- Все-то ты знаешь наперед, - усмехнулась Катя.
- А то как же - не первый год в доме. Проходите, проходите, Даша давно вас ждет.
Эта манера Клавы называть Дашу по имени и на "ты", в то время как даже к родным и близким этого семейства она обращалась неизменно по имени-отчеству и на "вы", удивляла лишь поначалу, потом все привыкли и перестали обращать внимание, ибо обладательница столь непреклонного в мелочах характера располагала целым букетом достоинств, среди которых не последнее место занимало прекрасное знание грузинской, а если быть точным, тбилисской кухни. Скорее всего, это пришло к ней спонтанно и в полном соответствии с навязшим в зубах материалистическим принципом "бытие определяет сознание", потому что большая часть жизни Клавы прошла в Грузии. О себе она помнила лишь начиная с пятилетнего возраста. Что было до этого, знала только по рассказам воспитательницы детского дома, расположенного под Ставрополем. Была ли это достоверная история или легенда - поди узнай: никаких документов, никаких свидетелей событий той страшной войны с фашистами, которые могли бы вспомнить маленькую зареванную девочку, доставленную в детдом, она, повзрослев, так и не нашла. Говорили, что девочка была родом из украинской деревушки, где в первые же дни войны от немецкой бомбы погибло полдеревни, что ее какие-то женщины обнаружили на краю пшеничного поля, подхватили и унесли с собой, а потом сдали в детдом, где и определили ее возраст, дали ей имя и фамилию. Клава хорошо помнила, как отмечали ее условный день рождения, пятилетие - через год после появления в детдоме, - как дети, встав в кружок вокруг нее, дружно пели "каравай, каравай, кого хочешь - выбирай", как ей подарили новое платьице и как она плакала, когда укладывалась спать, потому что ни за что не хотела его снимать. Дальше, по ее словам, жизнь пошла хорошая. А что, разве не так? Семилетку закончила с приличными отметками - она всегда была способной, сметливой и памятью обладала отменной. Потом сговорились с одной подружкой и удрали из детдома - больно скучно стало, и все там приелось до чертиков. К тому же кто-то из авторитетных мальчишек, которым можно было верить, шепнул, что если идти все время на юг, то можно прийти к морю, а там не жизнь - сплошная лафа!
Путь к морю занял почти два года. Об этом времени Клава не любила ни вспоминать, ни рассказывать. "Кантовались и подрабатывали по-всякому", - вот и весь ее комментарий. И еще добавляла, что не раз пожалела о своем побеге. Хорошо, что предусмотрительно выкрали из канцелярии свои аттестаты об окончании семилетки - других документов не было.
На море они оказались в 1952 году. Добрели до мыса Пицунда, устроились работать на птицефабрике. Сняли какую-то халупу на двоих и зажили сытно - на 50 копеек в рабочей столовой можно было поесть несколько разных блюд из цыплят. Для Клавы, как она говорила, был рай земной: тепло, море, кругом красотища, словно на открытке, и еды вдоволь! Когда ей исполнилось шестнадцать лет, начальник - век его не забыть - выправил настоящий документ - паспорт, и Клава стала "как все". Только жилья своего не было, а так - живи, не хочу. Летом, когда местные жители сдавали курортникам на сезон койки, а сами перебирались в пристройки и сараюшки, чтобы к зиме подзаработать деньжат, Клава нашла халтуру - помогала одной сотруднице с дачниками: в свободное от работы время стирала постельное белье, мыла посуду, прибиралась по дому. Так она за десять лет накопила немного денег и собиралась купить хоть какую комнатенку, только бы свой угол заиметь. К тому времени, обладая прекрасной памятью, она свободно говорила по-грузински, понимала абхазский, армянский и даже греческий, благо население здесь было разношерстным. Потом в Клавиной жизни случился крутой поворот - она познакомилась с удивительными людьми, которые поселились на целых два месяца у той же сотрудницы с птицефабрики. Это была супружеская пара из Тбилиси. Оба школьные учителя. Она, Русудан Зурабовна, красивая, глаз не отведешь, молодая, стройная. Клава просто влюбилась в нее. Муж, Шота Константинович, много старше жены, интеллигентный, обходительный, к Клаве только на "вы" и всегда начинал разговор с "пожалуйста". Жену обожал. Лелеял и холил. Незадолго до возвращения в Тбилиси он предложил Клаве поехать с ними, помогать по хозяйству. "Квартира у нас просторная, детей нет, выделим тебе отдельную комнату, будем платить, сколько скажешь. Подумай хорошенько, генацвале, не сомневайся, тебя никто никогда не обидит". "Чего тут было думать, - рассказывала Клава, - это же в семье жить, не бобылкой какой-то. Я сразу и сказала, что согласна".
Так Клава попала в Тбилиси.
В 1980 году скончался Шота Константинович, и она осталась с Русудан. Как ее ни переманивали в другие семьи, сколько ни сулили больших денег, Клава и слышать ничего не хотела - сроднилась с этим домом, с их родственниками и друзьями, да и как оставить Русудан одну?
Так и жили они вдвоем до прихода к власти Гамсахурдия. А когда начались военные действия в Грузии, Клава сказала своей хозяйке: "Русудан Зурабовна, уж если грузин стреляет в грузина, то нам с вами тикать надо отсюда". Да только Русудан не решилась - здесь могила ее мужа, и он ее ждет, куда ей ехать… Дала она Клаве денег и настояла на ее отъезде в Россию. "Тебе там лучше будет, а в Тбилиси тебя некому защитить".
Уехала Клава в Москву, покрутилась, присмотрелась, купила в подмосковной деревне домик-развалюшку - к счастью, вовремя ее надоумили перевести свои сбережения в доллары - и пошла работать уборщицей в ближайший магазинчик. Там и нашла ее Даша, случайно заглянув за какой-то покупкой по пути на свою дачу. Что-то в Клаве привлекло ее - то ли как ловко прибиралась она в магазине, то ли как забавно перебрасывалась с продавщицей фразами, полными юмора, к тому же сдобренными сильным грузинским акцентом.
Они разговорились, и снова прозвучало предложение, от которого Клава не смогла отказаться.
С тех пор прошло шесть лет. Клава стала членом семьи и надежной опорой для Даши. Раз в две недели брала выходной, уезжала в свою деревню, потихоньку, полегоньку собственными руками восстанавливала свой домик, порой нанимала какого-нибудь мужичка-плотника, а когда на следующий день возвращалась в Москву, первыми ее словами неизменно были: "Господи, как же я соскучилась!"
Когда Клаве сообщили о смерти Русудан, она отпросилась у Даши и полетела на похороны. От Дашиных денег категорически отказалась: "Это мое горе и мой долг, я должна сама".
Каждый раз, бывая у подруги, Катя с удовольствием беседовала с Клавой: много видевшая и много пережившая женщина обладала врожденным чувством такта, житейской мудростью и чудесным образом сочетала в себе русский и одновременно грузинский менталитет. Воистину это был продукт вековой мечты большевиков - образец взаимопроникновения двух культур, а также бескультурья. Владея несколькими языками, Кате забавно было слушать Клавину русскую речь с грузинским акцентом и грузинскую - с русским. Конечно, грузинского Катя не понимала, но музыку речи как истинный полиглот воспринимала очень чутко. И еще одна особенность ее речи поражала и забавляла: Клава по-своему трактовала русские поговорки. Так, например, провожая гостей, она неизменно на прощанье приговаривала: "Скатертью дорожка". Как ни пытались Гоша и Дарья втолковать ей подлинный смысл этой поговорки, Клава стояла на своем, убеждая их, что так всегда говорила у Русудан, и никто не обижался. Однажды, провожая вместе с Гошей Дарью в Милан, где та собиралась закупить для своего бутика модные туалеты, Клава сказала на прощанье: "Пусть земля тебе будет пухом!" Гоша взвился, стал кричать на нее, плеваться через левое плечо, а та спокойно возразила: "Разве ты сам не сказал жене, - мягкой тебе посадки? Это ведь то же самое, чего зря орать-то". Словом, как говорила Даша о Клаве: "Не женщина - коробочка с сюрпризами"…
- Как она? - также шепотом спросила Катя, указывая на комнату.
- Тихо-тихо в себя приходит. Ничего, пройдет. Когда шлюха - это не страшно, вот если настоящая любовница - тогда караул, скандал.
- Ты у нас просто мудрец и звездочет, - улыбнулась Катя и прошла в комнату.
- Привет! - кинулась к ней Даша.
- Вполне прилично выглядишь для убитой горем рогоносицы, - бодрым тоном констатировала Катя, как бы предлагая подруге отнестись к прошедшему событию с юмором.
- Да? А по-моему, в чадре будет лучше.
- Нечего прибедняться, ты у нас красавица!
- Низкая лесть, - заявила Даша, но, довольная, улыбнулась, обняла Катю, расцеловала, усадила в кресло, а сама пристроилась у ее ног на ковре. - Нечего меня обсуждать, ты давай о себе, выкладывай все по порядку, а то бросила пару фраз по телефону, заинтриговала и исчезла.
Катя, как на исповеди, рассказала подруге все-все, что случилось с ней - именно случилось, настаивала она, потому что такое не происходит, а случается, как снег в мае, как гроза в январе, - и хотя с матерью уже успела поделиться, но Дашка - совсем другое дело, тут уместнее сказать не поделилась, а выпотрошилась до донышка.
- Скажи, я сошла с ума или это судьба? - спросила Катя, словно Даша могла знать ответ на ее вопрос.
- Кто его знает… - задумчиво произнесла подруга. - В любом случае не будем анатомировать, а то что-нибудь под ножом может и погибнуть.
- Пожалуй, - задумчиво согласилась Катя. - Представь себе, он звонит мне каждый день, иногда, если есть возможность, и дважды в день. Жанна уже нервничает, когда мой мобильник тренькает. Я вынуждена была попросить Андрея в рабочие часы посылать эсэмэски.
Видимо, все же легкое чувство зависти затуманило сознание Даши, и она спросила:
- А как же теперь со Степом будешь крутиться? Он ведь рано или поздно узнает.
- Как тебе в голову могло прийти, что я буду продолжать с ним прежние отношения?! Со Степом все покончено.
- Ну конечно, - меняем пешку на ферзя, - как-то недобро заметила Даша.
- Это что, аперитив перед обедом? Спасибо за угощение, - обиделась Катя. - Не говори, чего не знаешь.
- А чего я не знаю? Что еще осталось за кадром? - таким же язвительным тоном спросила Даша.
- Просто я не успела еще сказать: со Степом я порвала перед своей командировкой, когда об Андрее и понятия не имела.
- С чего вдруг? - искренне удивилась Дарья.
- Ты прекрасно знаешь, что наши отношения давно уже стали меня тяготить, но удерживало чувство вины, что ли, или благодарность… не знаю, как точнее выразиться. Я не могу зачеркнуть его роль в моем тогдашнем состоянии, он сам того не ведая все-таки помог мне хоть как-то справиться с депрессией.
- Ну прямо! Степ в роли реаниматора. Обхохочешься.
- Ничего смешного не вижу.
- Зачем же тогда было рвать с ним?
- Он меня оскорбил.
- Степ? Как это?
- Заподозрил, что в командировке я стану обслуживать своего шефа.
- Он что, с ума сошел?
- Не знаю, только я ему сразу сказала, чтобы он не смел мне больше звонить. Ладно, Даш, давай закончим этот разговор. Скажи лучше, когда придет Сашенька? Она гуляет?
- Конечно. Этот тип ее с утра пораньше забрал, готов наизнанку вывернуться, лишь бы услужить.
- Это ты, Даш, напрасно, он ее любит.
Даша промолчала.
- Ты так не считаешь?
- Да любит, любит, еще бы ему такую красивую доченьку не любить, на нее все родители в детском парке заглядываются. А он хвост распускает. И с молоденькими мамашами заигрывает. Я его подходцы знаю.
- Ты несправедлива к нему.
- Я? - картинно удивилась Дарья. - Может быть, это у меня на шее засосы были? Может, это от меня чужими духами несло?
- В конце концов… - начала примирительно Катя.
- Что - в конце концов? - перебила ее Дарья и внезапно с необъяснимой жестокостью бросила: - Или ты это себя уговариваешь, потому что сама оказалась в роли любовницы?
- Ну спасибо, подруга. Может, ты просто позавидовала мне? Прежде за тобой такого не водилось.
- Но тебе ведь и в голову не приходило подумать, что должна чувствовать его жена, узнай она о вашей связи!
- Да, ты права - я ни о чем не думала, да и сейчас не думаю. Просто влюбилась - и все! Мы оба влюбились друг в друга. Этого никто не может ни запретить, ни отменить! И не стоит тебе пытаться унизить меня, называя это связью.
- А что же это, по-твоему, такое?
- Просто любовь. Разве тебе незнакомо это чувство? Или ты все забыла в один миг, только потому что Гоша переспал с какой-то случайной шлюхой? И слава богу, если это просто шлюха, а не любовница, - и Катя, поймав на себе пристальный взгляд подруги, с вызовом закончила, - как я.
- Конечно, хорошо так рассуждать со стороны, тебе же никогда мужчины не изменяли и никто в вашей семье не пьянствовал, - неожиданно обиделась Даша. - А я, как увижу пьяного, так сразу папочку моего вспоминаю. Тебе этого не понять, у тебя вон какие отец с матерью.
Катя с удивлением уставилась на подругу.
- Что ты несешь, Дашка, чего ты ко мне прицепилась? Чем меня судить, может, поразмыслишь над собственным поведением? Сама говорила, что приходишь с работы, валишься снопом в постель, и любые попытки Гоши расшевелить тебя вызывают только злость и раздражение. Говорила?
- Ну, говорила. Должен же кто-то в этой семье работать и деньги в дом приносить! Устаю как собака.
- А муж пусть завяжет свое хозяйство морским узлом? Так, что ли? Сама подумай. Лучше бы настояла, добилась, чтобы он работал, хоть что-нибудь делал, а то лелеешь в нем и в себе фантазии об его исключительности, неоцененном таланте…
- Он на самом деле талантлив - это правда, все говорят! - с возмущением перебила Даша.
- Никто и не спорит. Только нечего сидеть и холить свой талант, поглаживая его по животику, нужно работать! Здоровый мужик, сидит на твоем иждивении, покорный любой твоей прихоти. Ты сама поставила его в униженное положение да еще и отвергаешь его супружеские притязания. А он, по твоим рассказам, - биологически активная особь.
Даша вдруг встрепенулась, уставилась в недоумении на подругу и с удивлением спросила:
- Интересная формулировка. Откуда ты это взяла?