- Пожалуйста, не называйте это лекцией. Такое название подходит для более серьёзных вещей - слишком уж торжественно звучит. Знаете, слово "лекция" имеет множество различных значений. В частности, оно может означать суровую нотацию, отповедь. Когда меня приглашали, имелось в виду, что моё выступление составит лёгкий контраст речи профессора. Я почувствовал себя польщённым, а в результате - поглядите-ка, к чему это привело. Так что называйте это беседой или сообщением - штука менее притязательная. Вообще-то говоря, я предвижу, что ваши родители будут шокированы. Я буду говорить о таких неприятных вещах, как порча, воры, грабящие склепы и всякое такое прочее.
- Публика, возможно, охотнее будет слушать об этом, чем…
- Я стараюсь не думать, как и что будет. Если не понравится, ну что ж, так тому и быть. А потому я не хочу допустить, чтобы какие-то там приготовления портили мне удовольствие. Как же это здорово получилось, что мы путешествуем вместе!
- Мне это, во всяком случае, приятно.
- Мы с вами впадаем в сентиментальность. Вероятно, вино действует. Хорошее, правда? Мы должны купить бутылочку, чтобы показать, что оценили любезность хозяев, предложивших нам отведать его бесплатно.
- Надеюсь, они не зря предлагают своим клиентам дармовую дегустацию.
- Наверняка! Иначе зачем бы им сохранять древний обычай? А пока что, надо признаться, сидеть в этой темноватой комнате на неуклюжих стульях и попивать отменную мадеру очень приятно.
В погребок вошли несколько пассажиров с нашего корабля. Мы обменялись приветствиями. Вид у всех был очень довольный.
Немного погодя мимо нашего столика прошёл какой-то молодой человек.
- Эй! Привет! - окликнул его Лукас. Молодой человек остановился. - Ах, простите, - сказал Лукас, - мне показалось, что я вас знаю.
Человек смотрел на Лукаса с каменным выражением лица, и тогда я его узнала. Раньше он показался мне незнакомым, потому что на нём не было робы, в которой я прежде его видела. Это был тот самый юноша, что по утрам драил палубы.
- Нет, не думаю, чтобы мы были знакомы.
- Извините. Мне на минуту показалось, что я с вами где-то встречался.
Я улыбнулась и сказала:
- Вы наверняка видели друг друга на корабле.
Матрос как-то напряжённо вытянулся и уставился на Лукаса, как мне показалось, несколько тревожным взглядом.
- Да, наверное, так и есть, - кивнул Лукас.
Молодой человек отошёл от нас и уселся за столиком в самом тёмном углу.
Я шепнула Лукасу:
- Это один из палубных матросов.
- Похоже, вы с ним знакомы.
- Я несколько раз по утрам встречала его. Я выхожу полюбоваться на восход солнца, а он в это время драит палубы.
- Вот уж не похож на мойщика палуб! - Это потому, что он не в рабочей робе.
- Ну что ж, благодарю, вы меня просветили. Бедняга был, кажется, сильно смущён. Надеюсь, вино доставляет ему не меньшее удовольствие, чем мне. Пойдёмте, купим бутылку и захватим её с собой на корабль. Пожалуй, лучше даже взять две. Сегодня вечером разопьём за обедом.
Купив вина, мы вышли на солнце. Мы медленно двинулись к лодке, которая должна была доставить нас на корабль. На пристани мы остановились, и Лукас купил мне сумку, расшитую алыми и синими цветами.
- На память о счастливом дне. Я хочу сказать этим подарком: спасибо, что вы позволили мне разделить с вами чудесные сегодняшние часы, - произнёс Лукас.
"Как он мил, как обаятелен, - подумала я. - Мне-то он действительно подарил чудесные часы".
- Я всегда буду вспоминать сегодняшний день, глядя на эту сумку, - сказала я. - Цветы, арбы, запряжённые волами, и вино…
- И даже мойщика палуб.
- Каждую минуту этого дня я буду вспоминать, - заверила я Лукаса.
* * *
В плавании дружба крепнет быстро.
Покинув Мадеру, мы очутились в спокойном море. Погода стояла чудесная. После дня, проведённого на берегу, мы с Лукасом как будто ещё больше сблизились. Ни о чём заранее не сговариваясь, мы регулярно встречались на палубе. Он обычно усаживался возле меня, и, глядя на убегающие за корму волны, мы болтали о том о сём.
Он много рассказывал мне о себе, о том, как он поломал семейную традицию, согласно которой один из сыновей обязан был служить в армии. Военная карьера была ему не по душе. По-настоящему он даже не знал, чем ему хочется заниматься. Ему не сиделось на месте, и он много путешествовал по белу свету, обычно в общества Дика Дювейна, своего бывшего денщика и друга. Дик оставил армию одновременно с ним, и с тех пор они всегда были вместе. В настоящий момент Дик находится в Корнуоле, помогает в делах, которых так много в поместье. Вероятно, и ему, Лукасу, со временем придётся этим заняться.
- Пока что я ничего ещё толком не решил, - сказал Лукас. - Работы в поместье - только поспевай. Хватит моему брату и мне. Думаю, если бы наследником стал я, всё обстояло бы иначе. Сейчас всем заправляет мой брат Карлтон. Он идеальный помещик, из меня никогда бы такого не вышло. Он прекрасный малый, но я не люблю играть вторую скрипку. Это претит моей заносчивой натуре. Поэтому после ухода из армии я болтаюсь без дела. Много ездил по свету. Меня всегда привлекал к себе Египет, и когда я нашёл в саду камень, казалось, то был перст судьбы. Впрочем, так оно и вышло, ибо вот я здесь, путешествую в таком избранном обществе, как ваши родители и, конечно, их очаровательная дочка. А всё потому, что я нашёл в саду камень! Но что же я всё о себе да о себе?! А что вы можете мне рассказать? Каковы ваши планы?
- Нет у меня никаких планов. Видите ли, я прекратила занятия в школе раньше времени, чтобы поехать с родителями. А что принесёт будущее - кто его знает?
- Конечно, в точности никто не знает, но иной раз выпадает возможность как-то определить будущее.
- А своё вы определили?
- Я сейчас этим занят.
- Поместье вашего брата находится в Корнуоле?
- Да. Так случилось, что оно расположено неподалёку от того места, о котором в последнее время столько писали газеты.
- Что вы имеете в виду?
- Вы читали о молодом человеке, которого чуть было не арестовали, но он скрылся?
- Ах да, припоминаю. Его звали Саймон, фамилию не помню. Кажется, Пэрриваль?
- Совершенно верно. Он получил эту фамилию от человека, который его усыновил - сэра Эдварда Пэрриваля. Их дом находится милях в шести-восьми от нашего и называется Пэрриваль Корт. Великолепный старый барский дом. Я побывал там однажды, очень давно. Это было связано с какими-то делами, которые затевал мой отец и которые как-то касались всей нашей округи. Сэр Эдвард проявил к ним интерес. Я ездил к нему вместе с отцом. Когда я прочёл в газетах о преступлении, мне живо вспомнилась та поездка. Там жили два брата, и был ещё приёмный сын. Мы были потрясены, когда прочли о случившемся. Трудно связать подобное событие с людьми, которых знаешь, хотя бы и поверхностно.
- Как интересно! У нас дома об этом было много разговоров. Конечно, я имею в виду прислугу, а не моих родителей.
Пока мы разговаривали, мимо нас прошёл мойщик палуб, кативший перед собой тележку с бутылками пива.
- Доброе утро! - окликнула я его.
Он кивнул мне и продолжал катить свою тележку.
- Ваш приятель? - спросил Лукас.
- Это тот самый матрос, который драит палубы. Помните, он был в винном погребке.
- О да. Припоминаю. Какой-то у него хмурый вид, вы не находите?
- Пожалуй, он слишком сдержан. Может, им не положено разговаривать с пассажирами?
- Что-то он не похож на других.
- Да, я тоже нахожу. Он редко говорит что-нибудь, кроме "Доброе утро", да ещё иногда произнесёт несколько слов о погоде.
Мы выбросили матроса из головы и заговорили о другом. Лукас рассказал мне о поместье в Корнуоле и кое-что об эксцентричных людях, живущих там. Я рассказала ему о нашем доме и "номерах" мистера Долланда. Он смеялся над моими описаниями нашего кухонного быта.
- Вам, кажется, всё это доставляло большое удовольствие?
- Да, мне, можно сказать, повезло.
- А ваши родители знают обо всём этом?
- Их не больно-то интересует что-либо, происшедшее после рождества Христова.
Мы продолжали болтать в этом духе.
На следующее утро, когда я на заре заняла своё место на палубе, я заметила молодого матроса, но он ко мне не приближался.
* * *
Мы шли к Кейптауну, и ветер весь день крепчал. Родителей своих я почти не видела. Они проводили много времени у себя в каюте. Отец отшлифовывал лекции и работал над своей книгой, а мать помогала ему. Я встречалась с ними за обеденным столом, и тогда они смотрели на меня с ласковой снисходительностью, к которой я уже привыкла. Отец спросил, есть ли мне чем заняться? А то я могу зайти к нему в каюту, и он даст мне что-нибудь почитать. Я заверила его, что жизнь на корабле мне очень нравится, книги для чтения у меня есть, и мы с мистером Лоримером очень подружились. По-видимому, они вздохнули с облегчением и вернулись к своей работе.
Капитан, обедавший с нами, сообщил, что некоторые из наихудших штормов, в какие он попадал, происходили возле Кейптауна. Не зря этот мыс был известен морякам в давние времена под именем Кейпшторм. Во всяком случае, нам не приходится рассчитывать, что спокойная погода, до сих пор державшаяся, останется неизменной. Надо мириться с превратностями судьбы. Тихие воды остались позади, впереди нас, несомненно, ждут испытания.
Родители не покидали своей каюты, я же почувствовала непреодолимую потребность в свежем воздухе и вышла на палубу.
Я была не подготовлена к неистовой ярости обрушившейся на меня стихии. Волны свирепо колотили в борта корабля, и впечатление было такое, что наше судно сделано из пробки. Оно так глубоко зарывалось в воду, и его так сильно швыряло в стороны, что мне казалось, оно вот-вот опрокинется! Высоченные валы вздымались как грозные горы и, обрушиваясь на палубу, обдавали её водой. Ветер рвал мои волосы и одежду. Казалось, разъяренные волны пытаются оторвать меня от палубы и выбросить за борт.
На душе было тревожно, но в то же время меня не покидало ощущение радостного подъёма духа.
Насквозь промокшая, я почти не в силах была прямо стоять на ногах. Задыхаясь, я уцепилась за перила.
Пока я стояла, размышляя о том, не опасно ли попытаться пересечь скользкую палубу и по крайней мере укрыться от прямого натиска разбушевавшейся стихии, я увидела мойщика палубы. Качаясь, он подошёл ко мне. Одежда на нём промокла насквозь. От воды волосы его казались более тёмными и походили на чёрную ермолку, прилипшую к голове. Лицо у него, конечно, было тоже мокрое.
- С вами всё в порядке? - крикнул он. - Вам нельзя оставаться здесь. Надо сойти вниз.
- Да, - прокричала я в ответ.
- Пойдёмте. Я вам помогу.
Он кое-как доковылял до того места, где я стояла, и нечаянно привалился ко мне.
- Часто бывает такое волнение на море? - с трудом переведя дух спросила я.
- Не знаю. Это моё первое плавание.
Он ухватил меня за руку, и, шатаясь как пьяные, мы прокатились по палубе. Открыв дверь, он подтолкнул меня внутрь.
- Вот так! Не вздумайте снова выходить на палубу в такую бурю!
Я не успела его поблагодарить, как он исчез.
Спотыкаясь, я добрела до каюты. Мэри Келпин лежала на нижнем месте. Ей было явно нехорошо. Я сказала, что загляну к родителям. Я нашла их обоих распростёртыми на своих полках.
Вернувшись в свою каюту, я взяла какую-то книгу, взобралась к себе наверх и попробовала читать. Но это было нелегко.
Весь день до вечера мы все ждали, что буря утихнет. Корабль продолжал свой трудный путь, скрипя и стеная словно в агонии.
К вечеру ветер немного утих. Мне удалось добраться до обеденного салона. На столах были подняты боковые бортики, чтобы посуда не скатывалась. Людей было мало. Вскоре я увидела Лукаса.
- Ага! Нас, смельчаков, способных добраться до столовой, оказалось не так-то много!
- Вы когда-нибудь видели такой шторм?
- Да, один раз, когда возвращался на родину из Египта. Мы прошли Гибралтар и приближались к заливу. Я думал, пришёл мой последний час.
- Я сегодня днём думала то же самое.
- Ничего, наше судно выдержит бурю. Возможно, завтра море будет спокойно, как озеро, и мы будем дивиться, из-за чего поднялся такой переполох. Где ваши родители?
- У себя в каюте. Они не захотели спуститься вниз.
- Очевидно, так же, как и многие другие.
Я рассказала Лукасу, что выходила на палубу и выслушала суровый выговор от матроса.
- Он был совершенно прав, - сказал Лукас. - Наверняка это было очень опасно. Вас вполне могло смыть за борт. Думаю, что нам грозил настоящий ураган.
- Так начинаешь понимать, какую угрозу может таить в себе море.
- Вы правы. Со стихиями вообще-то шутить не следует. Море, как и огонь, большой друг, но и опасный враг.
- Интересно, каково это - потерпеть кораблекрушение.
- Чудовищно!
- Плыть по воле волн в открытой шлюпке, - пробормотала я.
- На самом деле это куда более неприятно, чем кажется.
- Да, наверное. Но, похоже, буря утихает.
- Не стоит на это рассчитывать. Мы должны быть готовыми к любой погоде. Может, нам дан был полезный урок.
- Люди редко делают выводы из преподносимых им уроков.
- Непонятно, почему. Ведь они прекрасно знают, как предательски может вести себя море. То, гляди, улыбнётся, а уже в следующую минуту - яростное, злобное!
- Надеюсь, мы больше не повстречаемся с ураганом.
Был уже одиннадцатый час вечера, когда я добралась до своей каюты. Мэри Келпин лежала в постели. Я отправилась в соседнюю каюту, чтобы пожелать спокойной ночи родителям. Отец лежал, а мать что-то читала.
Я сообщила им, что пообедала в обществе мистера Лукаса Лоримера и собираюсь ложиться спать.
- Будем надеяться, что к утру качка уменьшится, - сказала мать. - Эти непрерывные качания с боку на бок нарушают течение мыслей твоего отца, а над лекцией ещё надо основательно поработать.
Сон мой был какой-то прерывистый, и было ещё очень рано, когда я окончательно проснулась. Ветер усиливался, и корабль стал ещё более неустойчивым, чем днём. Мне грозила опасность свалиться с полки в любую минуту, так что спать было, конечно, немыслимо. Я лежала неподвижно, прислушиваясь к вою и рёву бури и к ударам волн, хлеставших по бортам судна.
Немного погодя я вдруг услыхала отчаянный звон колокола. Я сразу же поняла, что это значит, так как в первый же день после выхода в море нас проинструктировали на случай непредвиденной опасности. Нам объяснили, что мы должны надеть на себя тёплую одежду, а также спасательные жилеты, хранившиеся в стенных шкафах кают, после чего надо было всем собраться в месте, специально отведённом для этой цели.
Я спрыгнула со своей полки. Мэри Келпин уже одевалась.
- Вот оно! - воскликнула она. - Сначала жуткий ветер, а теперь вот ещё и это…
Она щёлкала зубами от страха и холода. Места в каюте было мало, и нам нелегко было одновременно одеваться.
Она была готова прежде меня. Когда я наконец справилась со своими пуговицами и надела спасательный жилет, я бросилась в каюту родителей.
Колокол продолжал тревожно звонить. Родители были в полной растерянности. Отец взволнованно собирал свои бумаги.
Я крикнула:
- Теперь нет для этого времени. Пошли! Наденьте свои тёплые вещи. А где ваши спасательные жилеты?
Впервые я поняла, что малая толика спокойного здравого смысла может быть важнее эрудиции. Мать с отцом были трогательно послушны и отдали себя в мои руки. Наконец мы были готовы покинуть каюту. Узкий коридор был безлюден. Отец вдруг резко остановился, и какие-то бумаги, которые он держал в руках, разлетелись в разные стороны. Я торопливо их подобрала.
- Ох! - в ужасе воскликнул отец. - Я оставил в каюте заметки, которые набросал вчера.
- Ничего! Жизнь важнее ваших заметок! - выкрикнула я.
Он не двигался.
- Не могу… нет, это невозможно… Я должен вернуться за ними.
Мать обернулась ко мне:
- Отцу необходимы его заметки, Розетта!
Заметив упрямое выражение на лицах обоих, я торопливо сказала:
- Я пойду и принесу. А вы идите в тот салон, где нам велено было собраться. Я принесу заметки. Где они лежат?
- В верхнем ящике, - сказала мать.
Слегка подтолкнув их к трапу, ведущему к салону, я вернулась назад. В верхнем ящике заметок не оказалось. Поискав, я обнаружила их в нижнем. Из-за спасательного жилета двигаться мне было трудно. Схватив заметки, я бросилась наружу.
Колокол перестал звонить. Стоять на ногах было трудно. Корабль накренился, и, взбираясь по трапу, я чуть не упала. Родителей моих нигде не было видно. Я решила, что они, наверное, присоединились к остальным пассажирам в сборном пункте, а оттуда их, должно быть, вывели на палубу, где их должны были ждать спасательные лодки.
Буря стала всё более неистовой, я спотыкалась и скользила, пока не уткнулась в шпангоут. Ошеломлённая, я кое-как собралась с силами и начала оглядываться вокруг, отыскивая своих родителей. Непонятно, куда они могли деться в то короткое время, которое мне понадобилось, чтобы спасти заметки. Сжимая их в руках, я сумела выбраться на палубу. Там царило столпотворение. Пассажиры, отпихивая друг друга, проталкивались к перилам. Тщетно я пыталась отыскать в этой толпе обезумевших людей моих родителей. В этой орущей смятенной людской массе я вдруг почувствовала себя страшно одинокой.
Это был настоящий кошмар. Ветру, казалось, доставляло злобное удовольствие мучить нас. Волосы мои ужасно растрепались, ветер то и дело швырял их мне в лицо, закрывал глаза, так что я ничего не могла разглядеть. Листочки бумаги с отцовскими заметками тут же выхватило из моих рук. В течение нескольких минут я наблюдала за их порханием у меня над головой, а потом, подхваченные свирепым ветром, они завертелись и упали в кипящие волны.