Она, как можно ласковее, улыбнулась, расставила пошире ноги - из-за жары, спросила капризно:
- А зачем? Я отсюда никуда не пойду.
Славик, не обращая внимания на прелести ("Э-э, да он их просто не замечает, - поняла Ирка, - как дело-то у него далеко зашло"), подскочил к подруге, зашептал-зашипел:
- Да ты в своем уме, милая? Ты что, не понимаешь, в каком я положении?
- Беременный, что ли? - притворяясь испуганной, спросила Ирка о Славкином положении и вместе с креслом упала на пол.
"Отчего это кресло упало?" - подумала она от неожиданности, когда Славик ударил ее, ее - Ирку Сидоркину, красавицу с длинными ногами и с умным лицом женщину - по щеке.
Пока она понимала, что кресло не само упало, не так все просто объясняется, ее надежда на лучшую женскую долю - ее будущий законный муж подскочил к ней и, взяв за горло жесткими руками, а раньше - нежными, начал трясти Иркину шею. Словно очень хотел, очень, словно другого желания по отношению к любимой и не испытывал, как только сделать так, чтобы Иркина голова отвалилась и покатилась под Катькин диван в Катькиной квартире.
Пораженная вероломным предательством подчиненного генерала Масленкина, Ирка Сидоркина, по воле Славика тряся головой, обиделась и возмутилась до глубины всей своей прожженной души. Из недр души вырвалось пламя: несмотря на сдавленную шею, Ирка начала издавать вопли. Словесный диапазон их не был богат и разнообразен, но был ярок интонацией и чувствами. Славик испугался, что их - Ирку, Славика и вопли - услышат соседи. Он шею с сожалением выпустил из жестких рук. Ирка момент не упустила - вцепилась любимому подельнику в рожу. И стали они похожи на лису Алису и кота Базилио, которые на Поле Дураков Буратинины деньги делили.
Дальше случилось непонятное для Славика, желанное счастье для Ирки. Он в нее уткнулся, как в мамку, спрятался, потому что стало ему страшно оттого, что они задумали сделать с Катюшей. Ему уже давно, сразу, было страшно. Только теперь он как бы признавался в этом. А Ирка - мастерица врать, успокаивала его, как могла. А могла она в постели многое.
Вот так и поставили они Катюшину жизнь на карту еще раз. Теперь уже пути назад у Славика не было. Теперь уж какой он мужик, если откажется убить. Теперь уж - окончательно.
В знак признательности и уважения к Катюше, вернувшейся из Москвы с отличным, просто отличным, материалом для вечера, посвященного жизни и творчеству Артема Басманова, руководитель Любимского киноклуба "Современник" и фанатик кино Максим Рейн вспомнил Катюшино отчество и стал обращаться к ней на "вы".
- Вы - гений, Катерина Ивановна. Послушайте, как вам это удалось? Вы даже интервью у дочери режиссера взяли. Ах-ах-ах, эксклюзив какой! Ах-ах-ах, это просто интеллектуальное пиршество!
Вспомнив, что он все-таки какой-никакой директор и надо бы ему выглядеть солидно перед единственной подчиненной, Максим Рейн перестал восклицать, хотел закончить выступление словами: "Я - в восторге", а сказал "…удовлетворен". Только что каблуками не щелкнул, шпорами не звякнул, головой не боднул красиво, как это делали в восемнадцатом веке гусары-дуэлянты.
Катюша к вечному энтузиазму начальника, который она, впрочем, никогда не поддерживала даже видом своим, привыкла, поэтому ко всему происходящему сейчас с ним отнеслась бы скептически, если бы не находилась в угнетенном состоянии духа из-за утренней разборки со Славиком. Да еще верное слово, данное ею Злате Артемовне, висело над Катюшей дамокловым мечом или, хуже, топором, которым можно снести башку. По этим худым (от слова "худо", а не "худой") причинам Катюша слушала и смотрела на искренне восторженного начальника равнодушно, едва сдерживая, от жары и духоты закрытого помещения, да и от самого Максима, зевоту. Ей хотелось побыстрей опять остаться одной, в прохладной бабушкиной квартире, заснуть и проснуться тихой ночью, когда нет за окном шума машин и троллейбусов, когда и птицы спят, и плохих людей на улицах мало, когда есть готовое решение, как жить и что делать дальше. Готовое решение представлялось ей правильно заасфальтированной - методом горячей заливки - дорогой: это когда землю сначала выравнивают песком и галькой, потом кладут решетку, заливают горячим асфальтом, проглаживают, как утюгом, маленьким катком. Час не ходи, через час - пожалуйста, не ломай ноги.
За окном кинотеатра "Центральный", при котором существовал киноклуб "Современник", дорожники делали из развороченной дороги новую, ровную, с тротуарами, выложенными плиткой. В городе с такой дорогой и жить хотелось по-новому.
Отчего это, отчего это ей так хочется жить по-новому, воскликнула бы сейчас Катюша, выйдя на берег великой русской реки Волги и разводя, взмахивая руками, как птица для полета. Неужели оттого, что два раза встретила она Родиона Раскольникова и два раза потеряла? Отчего она чувствует, как дышит грязная от канализационных сливов река, отчего понимает чайку, которая то подлетит к поверхности воды, то отлетит - боится зараженную рыбу кушать? Отчего ей, хоть и жаль чайку и Волгу, а все радостно стоять на берегу, представляя, что вот взмахнет она сейчас крыльями, да и полетит в небо. С высоты птичьего существования увидит Катюша город Любимск с могучими трубами заводов - кажется, что они здесь, а не люди - главные, разглядит отреставрированные, заново позолоченные купола церквей, страшно востребованных сейчас: многие, многие молятся, найдет и свой дом, догадается - он там, в самом центре города, рядом с рынком, казино и прочими культурными заведениями, среди зеленой массы деревьев - хорошее место, удобное - за него и поплатилась бабушка. Жила бы бабушка на окраине, и никто бы ее не напоил обманным путем снотворным. Птица-Катюша стала снижаться, стремительно терять высоту. А когда поняла, что и Родиона Раскольникова - не местного парня, а москвича, никогда в своей жизни больше не встретит, грохнулась бы на землю, если б умела летать.
- А я тебе за хорошую работу премию приготовил, - пришел "упавшей" Катюше на помощь непосредственный, но очень хороший начальник Максим Рейн. - Правда, не в денежной форме. Зачем нам презренный металл, верно?
- Верно, - ответил сам, со значительной улыбкой выложил перед Катюшей две розовые бумажки. - Билетики достал, - не удержался, опять сам прервал Катюшино молчание, - на Груню Лемур. Завтра. Вместе пойдем. Согласна?
- Да хоть в зоопарк, - вздохнула от тяжести жизни Катюша и ответила за невесту на картине Пукирева "Неравный брак": - Согласна.
Даже в душе не стала Катюша ехидничать над Максимом, который недавно еще называл Груню доморощенной француженкой. Не до того ей было. Что-то Катюше в своей жизни не нравилось, что-то тяжелым гнетом лежало на сердце, как камень на квашеной капусте. Что-то неясное и от неясности - страшное даже пугало ее.
- Я не верю, что моего отца убил дебильный парень, - заявила недавно Катюше Злата в красивом доме под Москвой.
Там и тогда в яркой вспышке озарения Катюша увидела смешную, а не страшную, вислоухую собаку с языком-галстуком, нарисованную на калитке у тети Зины, соседку Дусю, Дусин поход к прокурору за правдой по поводу глухонемого сына Сережи, который "не убивал никого топором", который и есть Златин "дебильный парень". Озаренная Катюша со Златой почему-то согласилась: может быть, из-за смешной собаки.
- Перед смертью мой отец закончил вторую часть книги "Между прошлым и будущим". Надеюсь, вы читали первую?
Катюша врать не стала. Злата усмехнулась - Катюшина "серость" была ей кстати. Меньше понимать будет, легче запутается, замажется в нехорошем деле.
- Вторую часть, еще не опубликованную, отец, видимо, боясь чего-то или кого-то, переписал на дискету и отдал мне. Понимаете, что такое дискета?
"Твердый, пластмассовый квадратик, который вставляется в дисковод", - хотела ответить Катюша, но "шутить" со Златой не стала - слишком уж лицо у дочери режиссера было серьезное.
Поэтому она просто кивнула.
- Так вот, - сказала Злата и замолчала.
Между стекол забился тяжелым ярко-полосатым телом шмель. Катюша поняла, что сейчас шмель с отбитыми боками вылетит из форточки, а Злата скажет главное. Дочь режиссера не стала ждать, когда глупый мохнач найдет выход из ловушки самостоятельно. Она встала, открыла окно, выпустила недовольного шмеля на свободу, повернулась к Катюше.
- Дискету у меня украли. И я знаю, кто это сделал. Ваша задача, конечно, не вернуть мне дискету, это вам не по силам, а помочь вернуть. Чувствуете разницу? Что для этого нужно делать, я вам сейчас скажу.
Тогда Катюша дала Злате верное слово помогать ей в поисках дискеты - иначе Катюшу увез бы милицейский "уазик".
Сегодня она, разобравшись со Славиком и Максимом Рейном, вернулась домой, подсела к телефону и начала обзванивать все городские гостиницы. В одной из них должна остановиться, больше ей некуда было деться, женщина с редким именем Мирра Леопольдовна Катович, по мужу Совьен. Всего-то через полчаса Катюша нашла временное место жительства Мирры - гостиницу "Сатурн" при машиностроительном заводе. Обычно там селили иностранцев, имеющих с заводом дела. Да и как не найти, не такая уж это большая удача - обзвонить всего три любимские гостиницы и спросить не Маню Петрову, а Мирру, да еще Совьен.
Поставив себе за успешное начало пятерку, Катюша собралась в путь-дорогу. Только две улицы нужно было перейти Катюше, чтобы уткнуться носом в закрытый автоматический замок на воротах "Сатурна".
"Где-то здесь должен быть звонок", - догадалась о способе прохождения через решетчатые ворота Катюша и стала по новенькой тротуарной плитке бегать туда-сюда.
Нет, конечно, в полном смысле слова "бегать" она не стала. Просто жизнь в Любимске вообще, а около дорогущей гостиницы, да еще в полуденное время, после обеда, в частности, казалось, остановилась вместе с солнцем на небе, и любое движение на пустынной улице, которую от жары даже голуби покинули, вместе с воробьями спрятались в листве деревьев, сразу и резко бросалось в глаза. Если, конечно, кто-то наблюдал за Катюшей: какой-нибудь любимец из окна спальни, окна которой выходят на север, или дежурная по гостинице на своем рабочем экране, соединенном с видеоглазком на воротах.
Солнце не висело над горожанами, над Катюшей и "Сатурном" желтым шариком, оно оккупировало все небо - спрятаться от него на улице было невозможно - только в помещениях, но большей частью душных. Туда и забрались все любимцы, потому что около гостиницы, стоявшей на пересечении двух главных улиц города, ни одной живой души не было. Автомобили - да, шныряли. Но они же не могли подсказать Катюше, от жары одуревшей, как добраться до "планеты" "Сатурн".
Ан, нет! Вот черный, огромный, даже несколько пузатый джип лениво вылез из-за угла, "подошел" к автоматическим воротам, басом, как бык, "замычал". Ворота поняли, кто к ним в гости пожаловал, черного, пузатого впустили. Катюша, совсем уж солнцем расплавленная, совсем уж не понимая, правильно она делает или не правильно, за джипом так и пошла, так и пошла. Как Иван-царевич за волшебным клубочком. Ниточка от клубочка привела Катюшу в подземелье. На первом этаже, больше похожем на подвал - туда надо было спускаться по лестнице, - она вошла на чужую территорию. И сразу поняла по лицу строгой дежурной в белой кофточке, что здесь таким, как Катюша - простым и милым, - не рады.
- Скажите, у вас остановилась Мирра Совьен, госпожа из Франции. Мне очень, очень нужно с ней поговорить, - пошла в "наступление" Катюша, решив не дожидаться, когда ее вышвырнут вон.
Может быть, дежурная подумала, что Катюша тоже приехала на джипе. Может, она и не совсем была в этом уверена, но тем не менее, решив подстраховаться, начала разговаривать с Катюшей, как с приехавшей на джипе.
- Вот и госпожа Совьен, - продолжала быть любезной вышколенная дежурная, показав Катюше на стильную женщину в шарфике прохладного цвета.
Та спускалась вниз по лестнице, направлялась на выход, на солнце.
- Секундочку, госпожа Совьен, - разулыбалась дежурная, словно стильная Мирра была ее родная сестра из Санкт-Петербурга, приезжающая на свою малую родину раз в год, - с вами вот эта девушка хочет поговорить.
Совьен пробормотала что-то по-французски. Как Ален Делон. По интонации дежурная поняла: постоялица удивлена, оттого на Катюшу посмотрела по-другому, с подозрением, будто сейчас заметив, какая она некрасивая от жары - красная и растрепанная. В пузатых джипах такие не ездят.
Поняв, что опростоволосилась, дежурная поменяла выражение лица с добродушного на строгое - подготовилась к выполнению "особо важного задания" - не привлекая ничьего внимания, без шума, изолировать Катюшу от законно проживающих в "Сатурне" важных людей. Четко печатая шаги, почти, как солдат, ответивший сам себе: "Есть!", дежурная в белой кофточке справилась бы с заданием и без положенной ей медали, заради интереса, да Мирра Совьен, оказавшаяся ласковой, культурной и вежливой, запорола дежурной все дело, всю малину попортила: подошла зачем-то к лазутчице Катюше и с ней заговорила.
- Приходите ко мне сегодня вечером, - услышала дежурная, опять принявшая свой естественный, любезный вид. - Часиков в семь.
- Ладно, - ответила Катюша.
Вместе они вышли. Мирра пошла по своим делам. Катюша стала за ней следить. Это дежурная подумала так.
На сцене любимского "Дзинтари" - так назывался местный Дворец спорта "Полет", где Груне предстояло сегодня выступать, с самого утра вовсю шла обычная рутинная работа - репетиции. Техники монтировали сцену, осветители настраивали иллюминацию, в лучах которой популярная певица должна была выглядеть молодой и неподражаемой, сопровождающий Груню ансамбль крепких бритоголовых парней проверял готовность инструмента к работе: тихо "драл" струны гитар, баловался с клавишными, шумел крепким барабаном и блестящими тарелками.
Руководитель действа - продюсер и худрук на полставки Сашок следил за приготовлениями к предстоящему вечером единственному концерту из зала: следил зорко, как орлан. Рядом, на жестком, неудобном сиденье, с поднятыми на спинку впередистоящего кресла ногами, сидела его пара - орлица, она же - лебедушка белая, она же Груня Лемур, она же, как вчера могло выясниться, бывшая местная жительница Аня Григорьева. Груня всю ночь после истерики думала, рассказать Сашку правду о себе, в прошлом нехорошей, любимской девчонке, или она сама "справится" с розовыми пинетками, с розовыми ползунками и распашонкой. А милиция, которой Груня уже написала заявление о помощи и защите от непонятных хулиганов, присылающих ей вещи грудного ребенка, судя по цвету вещей - девочки, обязана была помочь ей в этом. Думала, думала Груня и решила Сашка в свою прошлую жизнь не втягивать. Неужели она его любила?
И сквозь толщу прожитых лет, сквозь темноту беспокойной от дум ночи, сквозь холод страха прорезался в Груне зеленый, липкий, дрожащий от капелек нежности росточек чувства, которое она, вероятно, давно к Сашку испытывала, но осознала это, соотнесла росточек с Сашком только сейчас, в момент ее глубокого раскаяния за не так прожитую жизнь. Каким-то дальним чутьем, которое осталось в людях от зверей, Груня понимала, что раскаяние это хоть и глубокое, но не долгое. Длина его соответствует времени, проведенному Груней в Любимске - на месте ее прошлого преступления.
Закончится концерт, Любимск, покатит Груня петь дальше, и раскаяние исчезнет, и зеленый росточек к Сашку завянет. Груня сама вырвет его. Некогда заниматься разведением цветов, когда на кону - деньги, успех, слава. Но сейчас, в этот торжественный, в этот единственный, может быть, в жизни Груни Лемур момент глубокого раскаяния, почему ей так хочется сказать перед концертом не дежурное приветствие зрителям в зале, не "Хип-хоп", не "Аплодисменты. Не вижу рук", а хочется речь "толкнуть"?
"Люди! Ходите по земле медленно. Не торопитесь обижать друг друга. Смотрите на себя и соседей благосклонно. Любите свои руки, ноги, глаза, пальцы. Откуда все это взялось? Как это действует? Задумайтесь. Вглядитесь в прошлое мира, планеты. Что видите вы там самым главным? Множество жизней, пласты судеб, тени предков, спрессованные временем так плотно, что, кажется, нам, живым, и места среди них не осталось. (Не надейтесь!) Поэтому мы живем беспечно, то есть тратим короткое время жизни на то, чтобы стать кем-то. Но спросите любую тень, у которой знакомо звучащее имя - Наполеон, Екатерина Вторая, Сократ, поменяли бы они свою известность на еще одну, простую, незаметную жизнь садовника, крестьянки, плотника. Каждый из них ответил бы: "Да!" В чем суть моего выступления, товарищи, господа, братья и сестры? Сдавайте билеты на концерт Груни Лемур, берите из кассы деньги, идите в лес, в поле, собирайте цветы, общайтесь с птицами, насекомыми и грызунами. Дышите полной грудью, валяйтесь в траве, смотрите на небо, на свои руки и ноги, потому что всего этого у вас завтра уже не будет. Любите, люди, друг друга, пока вы не стали пластом земли, тенью, прошлым планеты. Забудьте слово "личность", слово "успех" и множество слов, им подобных. Аминь!"
От талантливых раздумий о прошлом и будущем всего человечества Груня расплакалась, расчувствовалась и вспомнила, как она познакомилась с Сашком.
По приезде в Москву много лет назад работала она продавщицей в палатке - торговала "паленой" водкой десяти видов, как велел хозяин - черноглазый, юркий парень по кличке Сирота, жвачкой, рулетами, кексами, соками по 0,2, по 0,5, по 1 литру, газированной водой трех видов, чипсами с сыром, с луком, с перцем. Названия товара, его расфасовку и цену Груня будет помнить, наверное, до конца своих дней. Все это диковинное по тем временам "богатство" она пересчитывала поштучно: один раз, когда принимала смену, и раз пять, когда сдавала смену, выводила в тетради дебет и кредит. Летом в железной палатке от жары и постоянного сидения на ящике у Груни начинали опухать ноги, болеть голова и вся одежда сзади была в клеточку. Зимой… Зимой было просто страшно и страшно холодно. Груня сидела в искусственной, коричневой, "чебурашковой" шубе, иногда сверху накидывала искусственную, пятнистую, "леопардовую" и в таком виде дожидалась конца смены.
Темные улицы пустели быстро, на них оставался гулять только ветер. Палатка стояла на второстепенной дороге, в глухом месте, ограбить ее было раз плюнуть, настоящим, квалифицированным ворам даже неинтересно было грабить, западло. Улица выбитыми фонарями не освещалась. Свет в палатке манил местных алкашей, бомжей, редких, припозднившихся прохожих и снег. Груня садилась по обе стороны маломощного электрического нагревателя, не боясь, что ее может убить током, пыталась согреться. Нагреватель и снег были ее единственными друзьями ночью, ее единственными немыми собеседниками до тех пор, пока к палатке за сигаретами не подошел Сашок.
Потом, когда они были уже в большой дружбе, с его стороны - так даже любовь была, Сашок признался Груне, что она понравилась ему сразу.
"Еще бы не понравилась, - подумала тогда Груня. - По закону единства и борьбы противоположностей я, черноглазая и черноволосая, и должна была тебе, альбиносику, понравиться. Это было естественно и все-таки странно. Потому что в тот морозный день как ты разглядел во мне, синей от холода, с красными пальцами и шмыгающим носом, будущую Груню Лемур с красочного плакатика, непонятно".