Сегодня там, около мусорных бачков, из которых выскочили кошки, из-за еды, бутылок и картона дрались бомжи. Два существа мужского пола, одно - женского. Те, которые были в штанах - бомж Вася по кличке Теркин, с палкой для ходьбы, и подвижный как ртуть Цуцик, - вели разборку между собой. Их общая подруга, Клава-огонь, несмотря на горячее прозвище, сидела на земле тихо, изредка поддакивая то одному, то другому сердешному другу. Кличку Клава получила не за огненный нрав, а за то, что, пропив в свое время квартиру и по необходимости ночуя в нежилых домах и на дачах любимцев, умудрилась их всех ненарочно спалить. Оставляя на месте временного жилья пепелище, Клава спокойно перебиралась на соседнюю дачку, которую через неделю ждала та же участь. Как так получалось, Клава-огонь, протрезвев, и сама не могла объяснить. Участковому Мише Солдаткину она, недоуменно хлопая обгорелыми ресницами, "баюкая" обожженную руку, говорила: "Заснула, очнулась, дом горит". "Отдохнув" и подлечившись три дня в кутузке, Клава выходила на свободу и на поиски нового жилья. Взять с нее было давно уже нечего. Единственным богатством поджигательницы являлись аж два мужа, которые сейчас и доказывали ей и друг другу, кто из них круче. Вася Теркин орудовал палкой, Цуцик драл горло. Так и не договорившись, мужья накинулись на Клаву: Вася с палкой, Цуцик со словами: "А ты чего, курва, лыбишься?" Не обращая внимания на равнодушных прохожих, давно привыкших к виду городских маргиналов, и на белую потрепанную, припарковавшуюся за углом дома "девятку", каких в городе Любимске множество, бомжи начали жить своей параллельной жизнью прямо здесь и сейчас - драться, пить и мириться. Дальнозоркая Клава, собрав из мусорного бачка пожитки, первой заметила в кустах "чужака" - длинного, худого, бывшего плотника Сергея, который давно следил за компанией и ждал, чем там дело у мужей и жены закончится.
- Я уже его у нашей помойки не первый раз вижу, - угрожающе сказал Цуцик.
Вася Теркин угрожающе поднял палку. Бывший плотник спрятался в кустах и начал уходить с поля возможного боя спиной вперед.
- С богом, ребятки, - напутствовала сердешных друзей Клава-огонь. - А я здесь товар постерегу.
Хромой Теркин поскакал на врага приставным шагом. Быстроногий, подвижный как ртуть Цуцик, громко матерясь, бежал позади него. Клава, не торопясь мяла ногами большую коробку от телевизора, перевязывала картон грязной веревочкой, которую всегда носила с собой про запас.
Через пять минут, когда мужья "с войны" вернулись, она уже управилась - спокойно курила найденный тут же "бычок", сидела на товаре и слушала, как Цуцик "заливает".
- Видал, как я его под ж… пнул? - кричал боевым петухом первый муж.
Второй угукал, потирал хромую, натруженную ногу. И хотя догнать долговязого, молодого, только недавно спившегося плотника Сергея хромому и трусливому было проблематично, Клава-огонь восхищенно охала, качала головой, показывая, что одобряет обоих героев и верит им.
Отдохнув, разгоряченная боем компания снялась, как стая ворон, с места. Подвижный Цуцик все никак не мог успокоиться. Воодушевленный победой над плотником, он храбро, с размаху пнул белую "девятку" с тонированными стеклами по колесу. Переднее стекло медленно опустилось, и в лоб отважного героя уставилось дуло пистолета. Боясь с места сдвинуться, Цуцик открыл рот, сделал на земле лужу. Стекло медленно поехало вверх.
- Ну, че застыл? - обернулись недалеко ушедшие вперед Клава-огонь и Вася Теркин.
Заметив темное пятно на штанах медленно приближающегося Цуцика, Клава поморщилась, игриво прижалась к хромому.
- Я сегодня с тобой спать буду. Ладно?
- Да мне по… - довольно усмехнулся Вася, ущипнул взвизгнувшую Клаву за бок. - Хотя вроде не моя очередь.
Мокрый Цуцик, потеряв на время храбрость, Клаву и прыть, побитой собакой брел позади "влюбленных", проговаривая про себя нехорошие слова, которые он скажет неверной жене потом, когда Теркина рядом не будет.
Досмотрев из окна маленькой комнаты очередную серию из жизни местных бомжей, Кассандра Юльевна вздохнула: чужие, насыщенные приключениями дни были интереснее ее собственных сегодняшних, бедных на события. Всех и дел-то за последнее время, заслуживающих внимания, было - смерть пуделька Мишани, звонок в Москву, приход Мирры Совьен. Последний отрезок своей жизни, размером похожий на хвостик Мишани, Кассандра Юльевна вот уже несколько дней, качаясь, планировала провести так же активно, как герои бомжовского сериала, но на другом - высоком уровне.
"Никуда не денется от меня "Полянка", - думала Кассандра Юльевна все об одном - заветном, и теперь, качаясь в кресле, поглядев на часы, остановилась.
Красной строкой по теме жизни пробежала мысль: "Сейчас все и решится, в одиннадцать часов утра". Звонок в дверь подтвердил право, больше того, единственную возможность Кассандры Юльевны стать другим человеком - уважаемым и обожаемым клиентом "Полянки". На пороге ее "сарая", "убежища", ее двухкомнатной "хрущевки", которую она до сих пор называла квартирой - да как у нее язык-то поворачивался озвучивать этот абсурд, - стояла новая судьба Кассандры Юльевны с пропуском в новую жизнь. Мирра Леопольдовна должна была держать в руках квитанцию об оплате места в "Полянке" за год вперед и еще не подписанный договор об обязанности своевременно вносить плату за это же место, предназначенное Кассандре Юльевне все последующие годы, вплоть до ее смерти. В случае ранней смерти самой госпожи Совьен стоимость проживания в "Полянке" должна была быть выплачена сразу из имущества покойной.
За этот дар судьбы Кассандра Юльевна поведала "святому человеку", доброй и умной Мирре Леопольдовне, открывшей бедной пенсионерке врата рая "Полянки", ад своей души - тот самый, обещанный два дня назад, "жареный" факт из жизни Артема Басманова, известный только Кассандре Юльевне и больше, как она полагала, никому.
- Вашу книгу сметут с прилавков, - проверив договор и квитанцию на наличие нескольких печатей, пообещала попавшейся на крючок "жирной рыбе" Мирре Кассандра Юльевна: в душе у нее был покой. С ним ее через час и убили.
Ах, как было приятно в преддверии концерта, начавшегося в шестнадцать часов, погулять под руку с мужчиной по фойе, ощутить на себе завистливые взгляды женщин, вышагивающих под руку с подругами. Мужчина, мужчина - парень, мужичок, дедушка, как ценен ты в маленьком городке типа Любимска, как чисто одет верной подругой в костюмчик наглаженный, в ботиночки начищенные, в рубашку с галстуком - чтобы все как у людей было. Какой же ты символ опоры для жены своей законной, для подруги - наглядный показатель ее достоинств, а может быть, и самое лучшее их продолжение. Все вежливы взаимно. Еще никто не пьян, хотя буфет работает. Еще хочется казаться кем-то: например, культурным, а не быть тем, кто ты есть. Еще кожура не снята с апельсина, и он на белую рубашку не брызнул желтым соком, заметным для окружающих. Но вот куплена первая банка пива, вторая, самым нетерпеливым, до жизни жадным надоело притворяться.
- Зверь проснулся. Концерт начался, - закричал ведущий шоу, одетый в костюм яркого, полосатого животного с перьями на голове.
Он поднял руки выше плеч, имитируя хвост павлина, одновременно поднял ногу, как цапля, зарычал титром - заворожил любимцев. Под стать ведущему, такая же разнаряженная, но вся в белом, как невеста, выскочила справа от сцены Груня. Оказалось, она - противовес зверю, она - добродетель. Зрители поняли замысел режиссера, временной победе добра над злом громко зааплодировали. Полосатый ведущий, рыча, ретировался влево, спрятался. Груня запела: "Любите, люди, друг друга!" Шоу пошло по проторенной дорожке: зверь сменял Груню, невеста его побеждала песней. Зал, следя за перипетиями добра и зла, попеременно торжествующих на сцене, тоже раскололся на два лагеря. Одна его часть, молодежная, несдержанными криками приветствовала и зверя, и Груню. Другая часть - матроны и папики неодобрительно переглядывались, глядя на чужих чад, успокаивались, когда песня звучала более-менее мелодичная. Но тогда разнузданной молодежи становилось неинтересно, и, чтобы мальчишки и девчонки перестали разговаривать, а их родители цыкать, выбегал зверь - будить низменные чувства в зале.
"Тяжелое это дело - шоу придумать, - размышлял "в кустах", то есть за сценой, режиссер-постановщик музыкального спектакля на полставки, продюсер Груни Сашок. - Но исхитрился я таки сделать и волков сытыми, и овец целыми, и, самое главное, все билеты на спектакль проданными. Аншлаг, идеальный аншлаг, полный сосуд вина".
Катюша, спасибо Максиму Рейну, сидела с ним же в первом ряду. Отсюда она лучше всего видела Грунины ноги: обтянутые блестящими колготками, они очень были похожи на ноги Ирки Сидоркиной. Максим Рейн, такой же глупый, как все мужики, открыв рот, и вовсе пялился на длинные женские ноги в колготках.
"Театрал несчастный, - усмехнулась Катюша, глядя на Максима, злясь, представляя на его месте Славика. - Извращенец. Самец. Монстр. Успокойся, Катюша, в твоей жизни тоже было солнышко - Родион Раскольников. Вот то-то и оно, что было", - стало ей грустно, а концерт показался убогим.
С тоской, под напряженные звуки барабана, глянув направо в затемненный угол сцены, Катюша, давно уже не верившая в чудеса, обнаружила, что она на свете опять не одна, увидела его - москвича Родиона. Он смотрел на нее.
"…как не скажу кто", - ахнуло, опустилось в живот сердце Катюши.
Она смотрела на него.
"…как невеста", - заюлила ее душа.
"…как не скажу кто. Надо быть честной", - призналась душа Катюше, поправила ее и себя.
Потому что так бывает - когда очень любишь человека и вдруг, неожиданно, его встречаешь, например, у киоска, когда он покупает сигареты, - душа расстается с телом, летит к тому человеку и хочет его растревожить. - До основания, - зарычал на сцене неугомонный, полосатый, чем-то похожий на человеческую душу - это Катюша только сейчас поняла - зверь.
Шоу продюсера Сашка набирало обороты. Груня была в ударе. Зрители выли, приветствуя ее. Их неистовство сдерживала железная ограда и расставленный по краям сцены местный ОМОН. Ведущий мастерски разыгранного спектакля сдаваться не собирался - ополоумев, бегал по сцене в виде самых противных животных, которых не наши режиссеры часто придумывают для своих фильмов ужасов. Молодежь животных не боялась - она пугала их бейсболками, снятыми с тела майками и даже двумя лифчиками. Один старичок в первом ряду от невозможности все это понять, шум, гам, грохот, визг толпы, бой барабанов перенести, просто заснул.
- Безобразие, - сказал Максим Рейн, показав Катюше на него.
Но ей было все равно, она и сама "отключилась" от красочного действа - глядела, глядела, боясь оторваться, на подполковника Родиона в углу сцены. Боясь оторваться и снова потеряться - навсегда.
"Подарок судьбы", - только подумала о человеке-солнышке Катюша, как букет цветов, слетевший со сцены, ударил ее тяжелыми розами по лицу.
Это Груня Лемур узнала сидевшую в первом ряду подругу детства и подала ей знак: Я - Аня Григорьева. Приходи после концерта в гримерную.
Перерыва в концерте не сделали. Зрители пили и ели прямо в зале, сидя верхом друг на друге. Любимцы постарше хотели бы уйти, да денег, истраченных на билеты, было жалко. Вдоль первого ряда прокрался один из ансамбля, передал Катюше просьбу Груни.
- Конечно, конечно, - закивала головой Маслова, улыбнулась великолепной певице.
Максим Рейн посмотрел на Катюшу с уважением, взял ее за руку, тоже закивал головой, заулыбался. Он, как человек, любящий искусство, хотел сегодня ночью по лестнице гостиницы добраться до Груниного окна - подарить цветы, почитать стихи. А теперь и рисковать не надо: вместе с Катюшей отправится в гримерную к звезде, скажет слова, которые выделят его из толпы поклонников. Чем же оригинальным поразить Груню? До конца концерта Максим Рейн думал о своих непростых словах и жестах, ломал голову так напряженно, что чуть не сломал Катюше пальцы: ее руку он как схватил, так и не выпускал из своей. Родион Раскольников нахмурился, острым взором настоящего сыщика увидел непорядок в первом ряду зала и "проворонил" момент, когда из второго ряда вышла, направилась не к общему, а к служебному выходу очень красивая молодая женщина, с идеальной фигурой, в красном мини-платье, чем-то похожая на Груню Лемур - черноволосая, высокая, запоминающаяся. Но ничего страшного не произошло - проинструктированный Раскольниковым ОМОН черноволосую, красивую, запоминающуюся в гримерную к певице не впустил. Обескураженная, она вернулась на свое место, на крайнее место второго ряда: стала о чем-то шептаться с инвалидом, сидевшим рядом с ней в коляске, поправлять его военную форму и медали.
Наконец добро на сцене окончательно победило зло. Ведущего закидали пустыми пивными банками, бейсболками и потными майками. Так зрители помогли добродетельной Груне справиться с нечистью, которую певица добила песней на "бис" - "Любите, люди, друг друга!".
Концерт закончился точно по плану, в семнадцать часов десять минут. ОМОН цепочкой выстроился вдоль сцены, не допуская на нее и в служебные помещения никого. Цветы зрителей собирали для мигом исчезнувшей Груни два специально выделенных человека. Потом их стало три. В ожидании, когда хотя бы половина зала опустеет и можно будет пройти к служебному входу, Катюша осталась сидеть на своем месте и от нечего делать - Родион Раскольников пропал из виду, безумную болтовню Максима Рейна она не слушала - стала думать, зачем это сегодня днем ей позвонила командир Злата Артемовна и послала ее на задание: сходить по тому же адресу, куда Мирра Совьен носила продукты, позвонить в дверь.
- И все? - удивилась Катюша.
- Все, - ответила Злата странным голосом, как будто у сказанного ею слова было еще какое-то значение. - Я, конечно, не могу, находясь в данный момент в Москве, проверить, сделаете вы это или нет, но я почему-то вам доверяю, - добавила она.
"Ну, еще бы, я - не ты, обманщица", - подумала Катюша.
- Я тоже вам доверяю, - ответила она. - Вы обещали мне порвать свое заявление в милицию.
- Считайте, что я делаю это у вас на глазах, - сказала невидимая собеседница и сквозь расстояние от Любимска до Москвы Катюша услышала, как хороший режиссер Басманова, дочь режиссера Басманова, племянница режиссера Басманова-Маковского, оттого - уже трижды режиссер Злата, рвет какую-то бумагу.
Катюша вздохнула - придется довольствоваться этим, верить собственным ушам.
Сидящий рядом Максим Рейн нетерпеливо дернул задумавшуюся Катюшу за руку. Материализовавшийся из воздуха, неожиданно возникший перед ними обоими Родион Раскольников этот жест не одобрил взглядом, пока только взглядом. Но Максим Рейн понял, все понял, поплелся в хвосте "влюбленной" - кто бы сомневался - пары. Уязвленный Катюшин начальник больно прикусил губу, подумал о своей подчиненной и человеке в погонах: "Да он просто пожирает ее глазами".
- А вам туда нельзя, - через плечо, чуть повернув голову назад, сказал главный здесь милиционер, когда троица подошла к служебному входу.
"Кому это он?" - растерялся Максим Рейн, оглянулся, понял, что ему.
- Давайте я хоть вам помогу, - обратился он к девушке, невидимой за букетами собранных у зрителей цветов. - "Хоть так проберусь к Груне", - подумал Максим.
"Уводит ее от меня", - он опять поглядел вслед Катюше и "цветущему" от Катюшиного присутствия мужику.
- Не стоит, - странным голосом ответила невидимая за букетами лилий и гладиолусов девушка в ярко-красном платье - судя по фигуре, красивая, и скрылась за дверями вожделенного для Максима служебного входа, по-прежнему охраняемого парнями в форме.
Максим был зол, чертовски зол, и голос девушки показался ему тяжелым от ненависти. От злости он сорвался, подбежал к большому омоновцу, цепляя того, катящего коляску с инвалидом тоже в коридор служебного входа, закричал:
- А его почему пропускаете?
Большой омоновец распрямился, стал еще больше, осторожно, чтобы не повредить руку слабенького, кричащего человечка, отцепил его от себя, как колючку репейника. Максим отлетел в руки другого омоновца, начал жаловаться тому, хныкать:
- Его-то пропустили…
Думал, что не катаньем, так нытьем откроет себе дорогу в гримерную знаменитой певицы.
Ничего у него не вышло. Так и простился он с мыслью сказать Груне заранее подготовленные, оригинальные слова. Как их, невысказанных, и себя Максиму было жалко! И не понимал он, глупый, что судьба хранила его, не допустив в покои Груни. Потому что через несколько минут от гримерной и от певицы, настоящее имя которой было - Аня Григорьева, остались "рожки да ножки" - дым, порох, кровь.
- Боже, как я устала, как я измоталась сегодня, - жалела себя Груня Лемур за двадцать минут до взрыва.
Она сидела в целой, еще не разлетевшейся от спрятанной в цветах бомбы гримерной перед зеркалом, но на себя в зеркале не смотрела. Сил не было убрать со лба руки и поднять голову. Вот как она устала. А еще эта подруга детства, эта Катюша Маслова, которую она, Груня, зачем-то, посреди концерта, в запале, не отдавая себе отчета, пригласила в гости. И о чем им разговаривать? А главное, как шевелить языком, испытывать чувство радости от встречи, если больше всего на свете сейчас Груне хочется чисто вымыться и крепко спать. Представив, как она лежит на простынках в гостинице и закрывает слипающиеся глаза, Груня жалобно застонала. Наверное, ей, выжатой, как пресловутый лимон, не дожить до эдакого блаженства.
"Наверное, не дожить", - подумала Аня и, услышав звук открывающейся двери, выпрямила спину, посмотрела в зеркало, в котором увидела девушек - работниц "Полета".
Они принесли в гримерную цветы зрителей, принялись их расставлять и складывать. Вслед за ними, сразу же, в гримерную вошла и Катюша. Подруги детства обнялись, и обе, включая Груню, невольно, искренне заплакали.
- А меня ты не хочешь обнять, Катюша? - дрогнувшим голосом спросила одна из трех девушек-цветочниц, задержавшаяся в гримерной.
Подруги детства оглянулись и увидели еще одну их общую подругу. Все знали, что она давно куда-то пропала, может быть, даже умерла.
Катюше так сказали родители Олеси, которым так велела сказать их дочь. Катюша сказала об этом Людмилке - матери Ани, Людмилка отписала дочери в Москву, да ответа не получила.
Олеся приказала, глядя исключительно на Аню:
- Выйди, Катюша.
Маслова посмотрела поочередно на своих лучших подруг детства, вечно конкурировавших между собой, вспомнила, как давно-давно одна из них чуть не задушила другую, и, решив на этот раз не рисковать, делая вид, что спокойна, села в кресло, закинув ногу на ногу.
Олеся закрыла дверь на ключ, торчащий в дверях, накинула на петлю крюк, просунула в ручку двери железную палку из реквизита: и все это - только для Ани. Та и бровью не повела, не верила, что дело для нее может кончиться плохо. В конце концов, за дверью много людей - и Сашок, и умный милиционер. Она крикнет, и ее услышат, выломают дверь, сумасшедшую Олесю повяжут, а ее, Груню Лемур, спасут, увезут из города Любимска, Сашок увезет. И потом, между ними опять Катюша. Катюша - хорошая подруга, она не позволит Олесе сделать Ане больно.
Тем временем из большого количества букетов Олеся вынула красочную, похожую на подарок ребенку, коробку, развязала розовую ленточку, но крышку открывать не стала.