Василий Басманов, как и его знаменитый предок, для достижения цели никогда не планировал конкретных шагов, потому что конкретной цели у него тоже никогда не было. Он не говорил себе: "Сниму в этом году вот этот фильм, в следующем - фильм на эту тему". Решение всегда появлялось спонтанно, бывало, в одну ночь. Бывало, спонтанность растягивалась на месяцы. Так и должно проявлять себя творчество, считал Василий, - неожиданно браться из ничего и всего сразу. Как говорил известный композитор - "Все, что сделано до меня, это - мое".
- Все, что я, знаю из известных всем источников - тоже мое, - добавил бы Василий и стал бы снимать свой фильм по Чехову.
Его брат Артем был более прогнозируемым, рациональным творцом. Он снимал то, что нравилось зрителю - конкретно, народу, конкретно, партии, конкретно, зарубежной киноэлите. Снимал Артем фильм, как суп варил - ложка супа народу (за массовость), ложка - партии (за разрешение снимать), ложка - зарубежной киноэлите (за призы).
Василий не осуждал брата, который был его второй половиной. Он даже понимал, что ему-то, Басманову-Маковскому, непонятному ни зрителю, ни партии, ну, если только зарубежной киноэлите - чуть-чуть понятному (так до нее еще добраться нужно), позволяют снимать, а значит, и жить, благодаря всевозможному лауреатству Артема, благодаря тому, что брат крепко уперся ногами в землю и - попробуй сдвинь его. А мог бы тоже не планировать конкретных шагов, парить в своих мечтах птицей, как Василий Басманов-Маковский, творить, как душа просит.
Но вот парадокс, случись так, и ничего страшного не произошло бы. Тогда уж Василий бы отказался от того, чего душа просит, и уперся бы в землю ногами, позволяя брату "путешествовать по небу", выражать себя. Их общий ум, доставшийся им обоим от Микитки Басманова, всегда был направлен на выживание басмановского рода. Артем и Василий, как две равноценные половинки рода, просто бы поменялись местами, перелились бы, как вода, из одной ниши в другую, как кровь - из одного полусердия в другое. Вот такие они были - братья Артем и Василий. Одно целое, а любви - друг к другу - две.
"Было две, - поправил себя Василий Сергеевич и тяжело вздохнул. - Все-таки странной смертью умер брат: нелепой и какой-то насмешливой, глумливой - от руки человека, недоразвитого в умственном отношении, а потому не отвечающего за свои поступки. В стародавние времена посредством вот таких юродивых бог общался с народом, высказывал, так сказать, свои пожелания массам".
"Да, - еще раз тяжело вздохнул Василий Сергеевич, чем очень растревожил всегда чуткую к настроениям мужа Лизавету. - С богом не поспоришь".
- О чем ты, Вася? - окликнула Лизавета своего дорогого и единственного. - Расскажи, полегче станет.
Возвращаться к мыслям о боге - теме, глубоко личной, Василий Сергеевич не стал. О другом подумал вслух:
- Я сегодня жен Артема вспоминал. Их ведь семь было, а я только шесть насчитал. Где ошибся, кого забыл? Вот послушай.
Василий Сергеевич поименно перечислил бывших жен своего брата, дошел до цифры шесть и развел руками.
- Ну, вот опять забыл кого-то, - обиделся он на свою память и спросил Лизавету: - Хочешь, расскажу тебе анекдот про склероз?
Жена не ответила, и он начал рассказывать анекдот из какой-то газеты.
- …потому что у вас буду я - склероз.
Жена легко рассмеялась, а Василий Сергеевич легонько хлопнул себя по лбу и торжествующе воскликнул:
- Вспомнил, кого забыл. Сопочку. Мать Златы. Ну, ты подумай. Четвертую жену Артема забыл. Ведь он с ней дольше всех - лет десять прожил.
- Пятнадцать, - поправила мужа Лизавета. - Потому и забыл, что дороже всех она ему была, что дольше всех с ней Артем прожил.
- Как это? - не понял Василий Сергеевич.
Жена задумалась, подыскивая наглядный пример для более точного объяснения.
- Ну, вот, бывает, ключ ищу, ищу, не помню, куда положила, а потом, глядь, - он на самом видном месте лежит. Или очки некоторые ищут, а они у человека на лбу.
- Да-да, - "пропел" Василий Сергеевич, улыбаясь пришедшим на ум стихам: - Лицом к лицу лица не увидать. Как мне все-таки с тобой повезло, Лизонька. Давай спать.
В этот вечер Катюша так и не спросила тетю Зину, кого убил соседский сын Сережа, какого такого режиссера. Уточнения и подробности чужого горя непременно заслонили бы свое - странную смерть бабушки. В ходе расследования этого события что-то тревожило Катюшу сейчас, не давало уснуть, будто причиной бессонницы были комары или плохо взбитая подушка, "затюканная" Катюшей со всех сторон.
В соседней комнате сладко посвистывала тетя Зина, комары гудели, как самолеты или снаряды в кинофильмах про войну. В семидесятые годы таких фильмов снимали особенно много - их любил генсек. В то время Катюша была юной и восприимчивой к добру и злу в книгах и на экранах двух любимских кинотеатров - "Космос" и "Центральный". Вой снарядов она запомнила на всю жизнь.
"Хорошая ассоциация - комары, - подумала Катюша, - не страшная", - и со злостью сбросила подушку на пол: та наконец вывела ее из себя.
Упершись затылком в жесткий по сравнению с подушкой матрас, уставившись глазами в белые, блестящие доски потолка, она поняла, что бегать от себя и от истины, вдруг открывшейся ей на каком-то отрезке ее путешествия из Любимска в Москву, не стоит.
Слова мужа Славика о том, что он не заходил к бабушке в день ее смерти, насторожили Катюшу, потому что…
"Потому что я не спрашивала его об этом, - созналась себе она. - Зачем он вылез из рамок моего вопроса о телефонном звонке. Выходит, он знал, что кто-то не только звонил, но и приходил к бабушке? Может, он и приходил?"
От сделанного вывода Катюша испугалась и заснула - крепко, быстро, со стороны казалось - спокойно.
Ночью рядом с домом, в кустах долго плакала птица, предвещая дождь. Оттого наутро (как все в мире взаимосвязано) Катюша глядела в окно электрички на лужи и думала:
"Гениальная погода. Просто творческая. В Москве меня ждет удача".
Так она настраивала себя на нужный, рабочий лад - мечтала, забегала мыслями вперед.
Но в Москве, во ВГИКе ее никто не ждал: ни профессор по речи Чепурной, ни связанная с ним удача. Как сообщила Катюше добрая женщина из деканата, оказавшаяся секретарем приемной комиссии, профессор отбыл на фестиваль российских фильмов в Грецию и будет через неделю. Катюша загрустила, но, прочитав на лице секретарши сочувствие, решилась посвятить ее в курс своего дела.
- Вам нужен кто-то из Басмановых, - спокойно и просто, как о соседях по подъезду, сказала о великих людях секретарша. - Василий Сергеевич или Злата Артемовна. Она как раз сейчас здесь, в аудитории номер двадцать пять, - подбирает актрису на одну из ролей второго плана. А фильм почти снят. Попробуйте, может, у вас получится поговорить с ней. Правда, предупреждаю заранее, Злата Артемовна - человек творческий. Понимаете, что я имею в виду?
Катюша испуганно кивнула. От грядущей встречи с хамством у нее неприятно засосало под "ложечкой".
Злата Артемовна оказалась далеко не роковой красавицей, какой, судя по имени, нарисовалась в воображении тихо бредущей навстречу неизбежным неприятностям Катюши.
"Высокая, крепко сбитая, плотная, с железным здоровьем", - вот как изменилось мнение Катюши о дочери недавно убитого режиссера, когда она, заглянув в аудиторию номер двадцать пять, сразу же встретилась со Златой Басмановой глазами и в течение нескольких секунд успела рассмотреть ее всю.
- На роль Плюшкиной? Проходите, - сказала режиссерша стоявшей в дверях полненькой миловидной женщине и тут же, забыв о Катюше, приподняв подбородок и прищурив глаза, обратила взор на молоденькую претендентку на эту же роль в своем первом полнометражном фильме.
Та старалась изо всех сил, но даже Катюша видела - у девчонки ничего не получается. Наконец Злате надоело тянуть подбородок и портить зрение. Она "ударила" девчонку словом "хватит". Актриса съежилась и убежала, но Злата этого не заметила - она уже смотрела на Катюшу и приказывала ей движением головы: "Давай!"
- Слова знаете? - спросила Басманова Катюшу и, увидев, как претендентка на роль, волнуясь, проглотила комок воздуха, приказала кому-то из помощников: - Дайте ей слова Плюшкиной.
- Ну? - нетерпеливо снова спросила она у растерявшейся, попавшей в глупое положение Катюши (слова роли были непонятны, строчки сливались в одно целое). - Читать умеете?
Катюша вспомнила чьи-то жуткие слова "Промедление смерти подобно" и решительно, прямо, честно посмотрела в глаза Злате Артемовне. Там - о, небеса! - была надежда на чудо и многое другое - доброжелательность, искренняя заинтересованность, вера в силы "актрисы" и озорные чертики. Благодаря последним Катюша и начала читать первые пришедшие ей на ум стихи:
- Переправа, переправа, берег левый, берег правый…
Оператор высунул из-за камеры свою лохматую творческую голову с глупо открытым ртом. В стане помощников режиссера раздался робкий смешок. Он тут же затих, будто только показалось, что он был, что кто-то осмелился на смешок вперед главного здесь человека - Златы Басмановой. С извиняющейся улыбкой Катюша пожала плечами и перешла к делу:
- Я из Любимска приехала. Наш клуб "Современник" готовит вечер по творчеству вашего отца - великого режиссера современности Артема Басманова. Не могли бы вы, в связи с этим, ответить на некоторые вопросы по данной теме? А роль мне не нужна, - торопливо добавила Катюша. - Я и не актриса вовсе.
В аудитории номер двадцать пять наступило зловещее молчание, повисла гнетущая тишина, довольно страшная пауза. Катюша услышала звук своего сердца. Наверное, его услышали все.
- Уберите это, - тихо сказала о Катюше Злата, как будто та была ведром с грязной водой и половой тряпкой.
В мгновение ока незадачливый интервьюер оказалась вместе со стулом, в который вцепилась руками, на лестнице.
- Перерыв, - подслушала Катюша, продолжая сидеть - ноги ее не слушались.
Через минуту двери распахнулись, и на лестницу вышла Басманова.
- Вы сказали, что вы из Любимска, - полуутвердительно спросила она Катюшу.
Катюша проглотила еще один ком воздуха и кивнула - язык тоже ей не повиновался.
- Я побеседую с вами. Сегодня, - сказала "железная леди". - Запомните адрес.
Она назвала поселок, где жила тетя Зина, ту же самую улицу, только номер дома другой.
Радость развязала Катюше язык.
- А я там как раз и остановилась, - непосредственно воскликнула она. - У подруги моей бабушки.
Злата Артемовна посмотрела на Катюшу, как на дурочку.
- Значит, это судьба привела вас ко мне, - усмехнулась дочь великого режиссера, сама, несомненно, в будущем - великий режиссер. - Приходите сегодня в пять. Нет, в семь. В пять вы не успеете. Пойдите сейчас в институтскую библиотеку, скажите… да любому, кто там есть, что это я вас послала. Пусть подберут вам материал об отце. На пятичасовой электричке уедете. В семь - ко мне.
Не сказав ни одного лишнего слова, кроме слов о судьбе, Злата Артемовна ушла, хлопнув дверью. Подозвав помощника без имени "иди сюда", она сказала так, чтобы слышал только он:
- Еще один посторонний здесь, и я снесу тебе башку топором.
Катюша, только что вставшая со стула с другой стороны дверей, поняла, что Злата Басманова - человек серьезный и что на семичасовую встречу с ней лучше не опаздывать.
Слушая, как разошелся за окном дождь - железный подоконник грохотал не переставая, - Кассандра Юльевна думала, что больше всего на свете ей хочется попасть в подмосковный дом престарелых для очень обеспеченных пожилых людей. У заведения было ласковое название "Полянка", в собственности - несколько соток земли: сосновый бор, газоны в английском стиле, кусты сирени и море цветов. Последний факт особенно импонировал Кассандре Юльевне. Она и дочерью была актерской, и сама - бывшей актрисой Любимского драматического театра.
Дождь за окном зашумел сильнее, напомнил Кассандре Юльевне сплошной, похожий на стену, звук аплодисментов. Ее отец и сестра Сабина Огнева - красавица и мастерица-лицедейка - имели честь слушать дождь аплодисментов не раз. К сожалению, сама Кассандра Юльевна, выступавшая под псевдонимом Радлова, таких оваций не удостаивалась.
- Рылом и талантом не вышла, - объяснил ей отец.
Когда дело касалось театра, он, мягкий и нежный, становился принципиальным до грубости.
Дождь так и остался для его младшей дочери частью мерзкой, слякотной погоды, от которой становилось сыро в маленькой двухкомнатной хрущовке на первом этаже. Там Огневы жили сначала семьей, потом, когда отец умер, а сестра уехала из города, Кассандра Юльевна осталась одна. Каждый раз, когда шел дождь, Кассандра Юльевна думала, что она - уже старая женщина, что живет она на крохотную актерскую пенсию в бедности и одинокой печали, потому что нет рядом с ней ни одной родной души. Их и на свете-то почти не осталось - родных Кассандры Юльевны.
До недавнего времени в этой же квартирке, вон в том углу, обитал маленький слепой пуделек - кобелек по прозвищу Мишаня. Две недели назад Мишани не стало - он сдох от старости. Кассандра Юльевна посадила на могилке пса березку, и все. Больше ей не о ком было заботиться, терпению Кассандры Юльевны пришел конец. Она твердо решила покинуть городишко, в котором прошла вся ее жизнь - совсем не такая, о какой ей мечталось девчонкой, навсегда.
"Устроюсь в "Полянке", подружусь с отставным генералом, который своим детям не нужен, и будем с ним заботиться друг о друге, как лебеди", - денно и нощно думала Кассандра Юльевна, вздыхала и завидовала своей покойной сестре Сабине, Сопочке, как называл ее отец - главный герой-любовник Любимского драмтеатра.
Сопочка закончила свою жизнь в "Полянке". Ей повезло: десять лет перед смертью она ходила по мягкой траве газонов, дышала воздухом соснового бора, любовалась летом - розами, осенью - астрами, Новый год и все праздники встречала не одна, а в компании интеллигентных, заслуженных людей - бывших военных, артистов, чиновников. Чтобы попасть в "Полянку", многие из них - те, которые не имели близких родственников, продали свои квартиры в тихих зеленых двориках центра столицы или с видом на Москва-реку.
После противного дождя на небо вылезло такое же противное солнце, заулыбалось широко. Кассандра Юльевна подошла к окну, чтобы закрыть солнце шторами, но, подняв руку, передумала. Ее отвлекло, заворожило движение людей и машин на улице. Всем им было куда идти, ехать, торопиться мимо окна ее дома, мимо нее в окне дома: в доме она родилась, в нем - все шло к тому - в определенный судьбой час и умрет.
- А вот шиш вам, - сказала прохожим, машинам, улице и заодно самой себе Кассандра Юльевна.
Задернув шторы, она стала пробираться из одной комнаты в другую, думая по дороге: "Это раньше все проходило мимо меня. Красота - Сопочке, талант - Сопочке, любовь отца - Сопочке, знаменитый муж - Сопочке, ребенок…"
Кассандра Юльевна дошла до спальни, окно которой выходило во двор, и посмотрела на лавочку у подъезда.
"Ребенок, образно говоря, был мой, а достался, образно говоря, опять Сопочке".
За образным ответом крылась тайна.
"Хочу в "Полянку", - наслоилось на тайну прошлого невзрачное настоящее Кассандры Юльевны. - Хочу цветов, сосен, свободы, бесед с умными людьми. Мне тоже есть что им рассказать о себе - актрисе провинциального театра. Хочу вкусную еду пять раз в день, принесенную в комнату с розовыми занавесками заботливым персоналом с радостными лицами. Хочу личного врача - доброго доктора Айболита".
На лавочку сел бомж, скорчил Кассандре Юльевне рожу, показал палец. Она не задернула штору, смотрела на бомжа в упор с неожиданной для себя какой-то личной ненавистью.
"Не хочу жить здесь, считая дни и копейки", - закрыла тему и шторы Кассандра Юльевна и пошла рыться в старой записной книжке, которая еще вчера была ею найдена в чемодане на антресолях среди пожелтевших бумаг и документов.
Найдя нужный ей адрес и телефон, Кассандра Юльевна собралась и отправилась на переговорный пункт, чтобы для конспирации позвонить оттуда.
В одном из маленьких любимских магазинчиков одежды с претенциозным названием "Бутик" тихо веселились две юные продавщицы. И было отчего гримасничать и прыскать смешком в ладошку. В дальнем углу, там, где находилась примерочная, маячила монашка, вот уже целый час выбирала себе наряд.
- Батюшка велел рабе божьей приодеться, - с серьезным лицом ехидничала черненькая продавщица с ямочками на розовых щеках.
- Или матушка, - вторила ей более смешливая крашеная беляночка и валилась на плечо подружки. - Ой, не могу! Она к нижнему белью направилась. Надо бы ей объяснить, для чего оно.
Сестра Ксения пересмешки продавщиц слышала, но не реагировала на них, не отвлекалась от важного дела - в толпе поклонниц творчества Груни Лемур ей нельзя будет выделяться.
"Одежда должна соответствовать праздничной обстановке концерта", - сосредоточенно думала сестра Ксения, перебирая маечки, юбочки и прочие модненькие вещи, от которых она давно отвыкла, отказалась по собственной воле.
В руке ее оказалось что-то, похожее на шелк, - названия многих тканей она не знала, и сестра Ксения остановилась.
"Надо же, - удивилась она собственным чувствам, вызванным прикосновением материала, - не думала, что мне будет так тяжело".
Сильно захотелось курить. Сестра Ксения посмотрела на продавщиц, те быстро отвели от нее глаза и попытались придать своим лицам чрезвычайное равнодушие.
"Нет, так не годится. Монашка, выбирающая нательное белье, да еще курящая, - это уж ни в какие ворота не лезет, - решила сестра Ксения. - Это обязательно привлечет внимание продавщиц, заставит их меня запомнить. Впрочем, это не важно. Это все уже не важно".
Мысленно представив, как она закурила - так и будет через несколько минут, когда она выйдет наконец на улицу, купит в палатке сигареты, спрячется в какой-нибудь близлежащей подворотне или в кустах парка на набережной, - сестра Ксения отобрала платьишко, больше похожее на кофточку, юбочку, две маечки, под цвет им нижнее белье и пошла к кассе.
- Поздравляю с покупками, - стараясь не расхохотаться, сквозь зубы сказала черненькая продавщица.
Беленькая, как спряталась под прилавок, нарочно громко шурша пакетами и трясясь от беззвучного смеха, так и не показывалась.
- Как насчет парфюма? - поинтересовалась у монашки черненькая продавщица и показала рукой направо. - Духи, туалетная вода, одеколон для вашего друга.
Беленькая под прилавком засунула себе в рот пакет, но, к сожалению продавщиц, монашка не поняла шутки. Подхватив упакованные в фирменные пакеты покупки, она молча направилась в парфюмерный отдел. "Черненькая" поспешила за ней.
- У вас есть духи "О тебе"? - спросила сестра Ксения продавщицу.
Та не растерялась, усмехнулась:
- Их сколько лет назад выпускали?
- Лет двадцать, - задумчиво, больше себе, чем кому-то, ответила монашка и, заглянув за продавщицу, как за шкаф, изменилась в лице.
- Там детский отдел, - проследив за ее взглядом, пояснила "черненькая". - Вам туда еще рано.
- А это уж не тебе решать, девочка, - глядя не на продавщицу, а на детские вещи, развешанные по размерам, "осадила" "черненькую" монашка. - Ты бы лучше за подружкой подтерла.