Современная "комедия ошибок" из жизни трех семей, связанных многолетней дружбой, - произведение популярной английской писательницы Франчески Клементис (р. 1958).
Семье Тесс Кин пришлось покинуть фешенебельный район Лондона и переселиться в "Дерьмовую долину", как прозвали газетчики ее новое место жительства. Да тут еще подоспел пресловутый "кризис среднего возраста", который многим вскружил головы и чуть было не разрушил семьи закадычных подруг Тесс, Фионы и Милли. Но все изменилось, когда Тесс, отправившись на заработки, устроилась преподавать йогу в школу, хотя никогда этим раньше не занималась. Там она и встретила Джерри...
Это смешной и трогательный роман о любви, которую, как известно, ни за какие деньги не купишь.
Франческа Клементис
Любовь нельзя купить
1
"Вот такая у меня жизнь, - невесело думала Тесс. - После этого ужина мне все стало ясно. На меня, конечно, он никак не повлиял, я - совсем другое дело, а вот с моей жизнью все определилось. Она сейчас как на ладони - со всеми моими пристрастиями, увлечениями, достижениями и скрытыми мотивами. Этот ужин подытожил мое прошлое и заложил основание для будущего.
Еда не натуральная, из магазинов, где на упаковках нет штрих-кодов. И все в общем-то невкусное, и приготовлено, похоже, по рецептам, написанным от руки полуграмотными тосканскими мамашами, которых можно встретить на отдыхе в местечке, не отмеченном в буклетах.
Вино не назовешь ужасающе мутным, на нем нет и этикетки, на которой сообщаются все сведения о винограднике и его владельцах, исключая разве что их гороскопы. Оно не совсем мерзкое, а к тому же еще и доставлено из экологической коммуны с какого-то греческого острова, которого даже нет в географических атласах и на который вас допустят, только если вы оставите привычку пользоваться дезодорантами и кремами для эпиляции.
Гости подчеркнуто респектабельны, успешны в профессиональной и личной жизни, на удивление плодовиты и имеют по четыре ребенка на пару, но при этом ничуть не заносятся. Они надежны, любят посмеяться и уже больше десяти лет являются моими верными друзьями.
Вот такая у меня жизнь. Вау!"
Тесс медленно вздохнула, словно впитывая в себя атмосферу легкой дружеской вечеринки. Моя жизнь. Мой званый ужин.
Она чувствовала себя совсем не так, как ожидала, и не получала такого удовольствия, как раньше. И дело не в том, что ей так уж нравились вечеринки. Она их ненавидела. Но она любила своих друзей, особенно когда тех собиралось не очень много. С ними она могла хотя бы отчасти казаться счастливой; эти люди знали о ней ровно столько, сколько она им позволяла. Да у них и в мыслях не было встряхнуть ее как следует или подергать, чтобы выяснить, что же у нее внутри.
Так что вечер должен был сложиться для нее легко, как обычно. Однако ее что-то беспокоило.
Вот уже несколько месяцев какое-то странное ощущение назойливо пыталось нарушить ее умиротворенность, нашептывая при этом слова, которые она не могла разобрать. Это нервировало Тесс.
Она решила пригласить всех в самую последнюю минуту, надеясь вернуть ощущение стабильности, в чем очень нуждалась, иллюзию рутины. Однако затея явно не удалась.
- Красное или белое, милая?
Тесс вздрогнула, поняв, что уплыла. Она подняла глаза на Макса, который стоял, склонившись над ней в позе радушного хозяина, что несколько скрадывало его рост в шесть футов пять дюймов , отчего он казался не таким крупным.
Даже фотографируясь на свадьбе, он использовал весь свой арсенал "комических" поз, чтобы не возвышаться над Тесс, которая была ростом пять футов два дюйма и изящного телосложения. Макс сутулился, глубоко засунув руки в карманы брюк, - он видел, как это делает Фрэнк Синатра в каком-то фильме, - или же откидывался назад, растопырив руки и полуприсев с вытянутой вперед ногой, в излюбленной манере школьника. И еще были десятки снимков, на которых он стоял на одном колене, иронично заглядывая в глаза своей невесте.
Тесс нравились эти фотографии: она была единственной, кто догадывался, что за его показной уверенностью таится незащищенность. Он перебирал пальцами волосы, не для того, чтобы скрыть волнение, а пытаясь укротить непокорные пряди, не имевшие естественного пробора и не поддававшиеся никакой укладке после мытья. А еще они чрезмерно курчавились, если Макс забывал нанести гель. Однажды он коротко постригся, чтобы выглядеть аккуратнее и соответствовать своей прекрасной жене. Он даже рассчитывал, что это произведет сногсшибательный эффект на всю оставшуюся жизнь, как-то ее упорядочит и позволит ему сохранять душевный покой.
А кончилось тем, что его постоянно стали останавливать полицейские, которые интересовались, как так вышло, что сбежавший террорист разъезжает на "БМВ".
Поэтому в конце концов ему пришлось смириться с тем, что у него постоянно небрежный вид, что он человек слишком большой и беспорядочный, который никоим образом не намерен выставляться. И не важно, что Тесс восемнадцать лет пыталась убедить его, что ей нравятся его габариты, что они кажутся ей успокаивающими, утешительными и надежными. Он всегда ненавидел свой рост и хватался за любую возможность уменьшить его, стать не столь заметным.
Он не понимал, что Тесс нужна его основательность, чтобы спрятаться за нее, ей нужна его масса, чтобы отвлечь внимание от себя.
Иногда он смотрел, как Тесс одевается на большую вечеринку. Он никогда не уставал наблюдать за тем, как эта миловидная молодая женщина со свежим лицом (она навсегда останется для него девушкой, ведь она такая миниатюрная) перевоплощается в девчушку, которая возится с косметикой своей матери.
- Зачем тебе вся эта ерунда, когда это тебе самой не нравится? - иногда спрашивал он, все еще надеясь получить внятное объяснение.
Тесс безучастно смотрела на свое отражение, молчаливо соглашаясь с тем, что без макияжа выглядит лучше. Морщин у нее еще не было, хотя она не очень ухаживала за лицом. Видимо, ей достались хорошие гены. У нее были прямые волосы, и после удачной стрижки прическа сохраняла форму месяцами. Темные волосы и не очень большие, но красивые голубые глаза - ее черты мало изменились со временем. Одевалась она всегда опрятно, все по фигуре, все в самый раз, а цвета подбирала интуитивно, поскольку вкус у нее был хороший.
- Так надо, - только и отвечала она. - Все взрослые так делают.
Она всегда отшучивалась этой фразой, потому что еще не решила для себя, насколько это важно. Для нее до сих пор оставалось тайной за семью печатями - когда же все-таки она повзрослела? Ей нужно было знать, когда это произошло, с тем чтобы начать отсчет с этого момента и привнести смысл в оставшуюся жизнь.
Она никак не могла избавиться от жуткого чувства, будто упустила что-то важное между тринадцатью и тридцатью девятью годами.
- Так красное или белое? - повторил Макс.
В его голосе появились нотки раздражения, когда он увидел, что Тесс с трудом заставила себя снова вернуться в Баттерси .
- Прости! Белое, пожалуйста.
Макс наполнил ее бокал, а Тесс улыбнулась ему. Скорее, попыталась, но он, похоже, старался не смотреть ей в глаза.
Может быть, ей все это и казалось, возможно, она и заблуждалась, но у нее было такое чувство, будто что-то происходит. И наверняка что-то нехорошее, потому как у Макса дергался глаз. Раньше это всегда служило намеком на то, что готовится приятный сюрприз и что ему трудно хранить тайну. Но теперь она была уверена, что все очень, очень скверно, ибо понятия не имела, чего ожидать. Видимо, разгадку он запрятал очень, очень глубоко.
- Почему ты хмуришься, Тесс?
Тесс быстро изобразила на лице приветливую улыбку. Черт. Иметь столько близких друзей непросто, ибо они слишком чувствительны к настроению друг друга и улавливают малейшее изменение голоса, еле заметный намек на холодность в отношениях супругов, едва различимую тень уныния в уголках рта.
- Прости, Фай! - сказала Тесс и беспричинно рассмеялась, с избытком возмещая непростительное отсутствие веселости.
Фиона была ее лучшей подругой с тех времен, когда они вместе основали этот кружок. Они познакомились в Клэпхэме на занятиях местного отделения "Рожаем активно", когда обнаружилось, что только с ними двоими случился припадок истерики после того, как преподаватель вытащил из фирменной сумки "Маркс и Спенсер" искусно вывязанную из шерсти шейку матки. Остальные слушательницы, не усмотревшие ничего смешного в шерстяных гениталиях, начали фыркать и недовольно на девушек посматривать, и им пришлось пересесть на задний ряд, где они продолжили потешаться над своими недоразвитыми сестрами.
Хватило всего одного занятия, чтобы Тесс с Фионой пришли к заключению, что эти курсы не для них.
- Может, я и ошибаюсь, - предположила Фиона, - но мне кажется, что эти ненормальные действительно хотят, чтобы им было как можно больнее с момента зачатия до окончания кормления. А каждого своего ребенка они будут кормить грудью не меньше пяти лет.
Тесс хихикнула в свой кофе (Фиона решительно заказала для нее двойной эспрессо и прибавила: "С дополнительным кофеином, если есть", - поддразнивая других беременных женщин, от которых теперь предпочитала держаться подальше).
- Ты видела, как они все записались на утробную йогу? - спросила она, энергично макая в кофе шоколадный бисквит.
Фиона кивнула.
- Хороши, нечего сказать. Наверное, на ферме воспитывались.
Тесс охотно подключилась к этой веселой игре в обобщения.
- А их парни с бородами и в свитерах из искусственной шерсти…
- …которые поддерживают своих "мамочек" во время родов и не знают другого средства от боли, кроме как помахивать орлиным пером над животом…
- …в то время как те поют…
Они продолжали в том же духе часа два, делая паузы лишь затем, чтобы убедиться, что обе придерживаются одного мнения, будто анестезия - единственный разумной выбор для роженицы, находящейся в своем уме.
Тесс была рада встретить подругу, которая не только думает как она, но и достаточно смела, чтобы открыто высказывать свои мысли. Фиона, казалось, не придерживалась никаких общепринятых норм поведения. Она сначала говорила, потом обдумывала последствия, если вообще это делала.
Тесс, наоборот, целыми днями обдумывала последствия (а зачастую и во время тревожных снов по ночам), поскольку всегда боялась стать либо жертвой, либо подстрекателем каких-либо драматических событий в своей жизни.
Женщины легко нашли общий язык после того, как Тесс смягчила некоторые из особенно диких проявлений бестактности Фионы, а та, в свою очередь, подбила Тесс к тому, чтобы приоткрыть наглухо запертые двери, за которыми скрывались ее чувства.
Их дружба становилась все прочнее, подкрепленная беременностью и рождением детей (правда, Фиона, в отличие от Тесс, быстро обзавелась вторым, затем третьим ребенком), вовлечением мужей в свою компанию и налаживанием отношений с Милли, еще одной единомышленницей из группы подготовки к родам. Они обшарили весь Лондон в поисках мест, где хорошо проводить время с детьми, устроили ребятишек в одну и ту же школу, пока те не стали… людьми, которые сами устраивают вечеринки.
Для подруг наступила новая эра. Их младшие дети ходили теперь в начальную школу, семьи были полные, последние детские вещички были наконец отосланы в благотворительное учреждение, утренние часы освободились, и вернулась свобода. Меньше стало случаев, когда в последнюю минуту приходилось отказываться от званых вечеров из-за того, что кто-то заболел; детям даже стали доверять настолько, что иногда приглашали их присоединиться к взрослым без опасения, что они опрокинут стол (или кого-то из гостей). Вечеринки стали регулярными. Друзья теперь говорили и тревожились о других вещах, но в целом жизнь стала легче. А может, они просто начали высыпаться.
Кроме Тесс и Макса, которые спали очень плохо.
* * *
- А вино-то неплохое, - заговорщицки прошептала Фиона.
После того как откупорили бутылку рецины, с лица Тесс в пятнадцатый раз за вечер сошла улыбка.
Она состроила гримасу:
- Да? Не понимаю, что это нашло на Макса. Он столько его накупил. Когда мы пили его в Греции, оно казалось таким мерзким, но солнце и море сделали из него…
- Понимаю, - перебила ее Фиона.
Она и вправду все понимала. Настоящая дружба тем и хороша, что позволяет, как в стенографии, сокращать общение до обмена любезностями и болтовни на общие темы. Но в ней находится время и для серьезных разговоров. Вроде того, который Фиона пыталась было начать только что, но Тесс уклонилась.
От каких-либо неловких вопросов ее спасли восторженные возгласы (во всяком случае, она надеялась, что это выражение восхищения), едва гости попробовали нечто вроде ризотто, приготовленного из фасоли, а не из риса. И все тотчас заговорили.
Тесс заметила, что Макс наконец-то сел. И впервые за несколько недель она увидела его настоящее лицо, прежде чем на нем снова появилась непроницаемая для окружающих маска, которую он носил так долго.
Она поняла, что Макса что-то тревожит. И не только наряды Лары, уроки, брекет-система для исправления прикуса, ремонт крыши и лисицы, грызущие электрический кабель в саду. Это хорошо знакомое ей выражение страха, точно перед разрушительной ядерной войной, впервые появилось, когда родился их единственный, драгоценный ребенок.
Макс всегда о чем-то беспокоился. Тесс это скорее нравилось, чем раздражало. Как прирожденный воспитатель, она не осуждала слабость в партнере, как что-то такое, что должно отвлекать ее от собственных недостатков, коим не было числа. В этом браке она взяла на себя труд утешать его. Его задачей было вести себя так, чтобы она думала, будто ей это удается. Но недавно она потерпела неудачу. И поделом, ибо не знала, по какому поводу его нужно успокаивать.
Макс изобразил любезную улыбку и принялся машинально есть. Тесс казалось, что она слышит, как он считает про себя, сколько раз нужно прожевать кусок, прежде чем его проглотить.
Больше всего ей хотелось увести мужа наверх, усадить в его любимое удобное кресло - единственную вещь, которую он прихватил из своей холостяцкой квартиры, - и не отпускать, пока он не расскажет, что случилось.
Но она не могла этого сделать. На очереди были еще два блюда, кофе, потом еще кофе, прежде чем все разойдутся, а к тому времени они с Максом оба слишком устанут для того, чтобы вести разговор о чем-то более важном, чем кому собирать Ларе с собой завтрак и кто отвезет ее завтра в школу.
- А у нас есть объявление! - неожиданно воскликнула Фиона.
Все стихли. В первые пять лет их дружбы это обычно означало, что скоро появится еще один ребенок.
- Нет-нет, это не то, о чем вы подумали, - быстро прибавила Фиона. ("Чересчур быстро, - подумала Тесс. - О чем это она?")
- В нашу компанию вливается еще один человек, - продолжала Фиона, - но это вовсе не ребенок.
Ее муж, Грэм, пробормотал, как показалось Тесс, что-то неодобрительное. Фиона недовольно взглянула на него, и он покорно заткнулся.
- Моя мама будет жить с нами.
Неминуемое появление четырех близнецов было бы встречено с меньшим изумлением. И ужасом.
Такого у них еще не бывало. Хотя на всех приходилось уже девять детей, и все, конечно, сталкивались с привычными родительскими проблемами, обычными на Западе, обустройство жизни престарелых родителей пока что терпеливо дожидалось за кулисами.
- Как мило, - неубедительно произнесла Тесс.
Фиона состроила гримасу:
- Да не говори глупости, Тесс! Ничего милого в этом нет. Ты ведь знаешь се.
Тесс ее знала. Она лихорадочно соображала, что бы такое хорошее сказать об этой женщине, но не могла подыскать нужных слов. Вообще не могла ничего припомнить. До сих пор лучшее, что можно было сказать о матери Фионы, это то, что она живет за сотню миль.
- Теперь жди сырости по вечерам! - сказал Грэм Фионе.
Фиона показала ему язык.
- Я уверена, все будет хорошо, - твердо проговорила Тесс.
А поскольку Грэм был женат не на ней, то он с ней и не спорил. Это было правилом. Он принялся яростно разделываться с куском курицы. "Наверное, воображает, будто это его теща", - подумала Тесс, вполне сочувствуя его горю.
- А что, есть причина? - спросила она у Фионы.
- Конечно, есть, - встрял Грэм. - Нас помучить. Старой ведьме мало того, что на каждое Рождество она покупает мне джемпер из синтетики и настаивает на том, чтобы я надевал его, когда иду в люди. Так теперь она собирается провести с нами остаток жизни в наказание за то, что я женился на ее дочери, хотя я не доктор, не дантист и не адвокат.
- А что она имеет против бухгалтеров? - спросил Макс.
- Она убеждена, что я, должно быть, знаю тысячу хитроумных способов, как лишить ее того, что она скопила за свою жизнь.
- Разумное предположение, - согласилась Фиона - А отвечая на твой вопрос, Тесс, скажу - она продала свой дом. Говорит, что не может больше подниматься по лестнице.
- Так купите ей специальное кресло, - предложила Тесс.
- Вот и я то же самое говорил! - вскричал Грэм. - Но она отказалась, считает, что это унизительно! Я объяснил ей, что если бы я нанял ученика, бросившего школу, или нелегального иммигранта, чтобы возить ее вверх-вниз в пожарной люльке, то вот это действительно было бы унизительно. Но кресло? Даже Тору Херд оно вполне устраивало, а она - гордость нации! Кстати, раз уж мы заговорили о гордости…
- Спасибо тебе, Грэм! - резко перебила его Фиона и повернулась к остальным. - Мой муж такой тактичный. Когда мы навещали маму в последний раз, он привез ей целую кучу брошюр о домах для престарелых.
- Их больше так не называют, - наставительно сказал Грэм. - В домах для престарелых всегда пахло капустой, и обитавшие там бедолаги носили пижамы с натянутыми до подбородка штанами. Их строем водили в покрашенные в желтый цвет комнаты, где заставляли играть в "Бинго", а волосы им насильно красили в ядовито-розовый цвет. Теперь это заведения вроде шикарных гостиниц "Белла Виста" и "Гросвенор". Проживающих там называют гостями, они играют в бридж, едят итальянские блюда и носят спортивные костюмы.
Муж Милли, Тим, благоразумно наполнил бокал Грэма, тем самым прервав поток его неуместного красноречия. Эта вспышка захватила всех врасплох, но не очень-то удивила. За время совместного проживания с Фионой Грэм стал мастером мирового класса по громкости голоса и говорливости, но выступить по-настоящему у него не было возможности.