- Конечно, мне, - торопливо ответил Энди. - Если он не успокоится до Нового Орлеана, я непременно поговорю с ним.
В Новом Орлеане "Цветок Хлопка" поджидали письма. На этот раз почта принесла неприятность. Очень бледный, Шульци решительно подошел к капитану Энди. В руках его белело письмо.
- Я должен ехать, капитан. Она зовет меня.
- Ехать? - воскликнул Энди. Для его маленького роста у него был необыкновенно зычный голос. - Куда? Кто вас зовет?
Разумеется, он сразу понял, в чем дело.
Шульци вынул из конверта листок сероватой бумаги, от которого слегка пахло лекарствами.
- Она в больнице, в Литл-Роке. Ей только что сделали операцию. Этот прохвост, разумеется, бросил ее. У нее нет ни гроша.
- Ну, в этом-то я не сомневаюсь! - ехидно заметила подошедшая к мужу Партинья.
- Вы не имеете права так подводить меня, Шульци, - сказал Энди.
- Я должен ехать, капитан. До тех пор пока вы не найдете кого-нибудь подходящего, любовников будет играть Фрэнк. Может быть, я вернусь. С режиссурой отлично справится Док.
- Фрэнк никогда не будет играть любовников! - твердо заявила Парти Энн. - Это мое последнее слово, Хоукс.
- Об этом не может быть и речи! Хороший любовник, нечего сказать, вышел бы из Фрэнка, у которого вместо головы еловая шишка, а ноги под стать слону. Послушайте, Шульци. Вы слишком давно на сцене, чтобы не понять, что ваш отъезд ставит меня в крайне затруднительное положение. Ни один актер не сделал бы этого.
- Вы совершенно правы. Я сам бы ни за что не сделал этого. Только ради нее! Когда она ушла от меня, я написал ей: "Если я буду нужен тебе, позови меня и я приеду". Я ей нужен. Она зовет меня. Я должен ехать.
- Надо подумать и о нас, - сказала Парти. - Что же это в самом деле! Сперва Элли, потом вы! После стольких лет службы! Хорошая парочка, нечего сказать!
- Не надо, Парти!
- Не выводи меня из терпения, Хоукс. Ты всякому готов позволить сесть тебе на голову!
- Я ведь уезжаю только потому, что нужен ей, - снова стал объяснять Шульци, чуть не плача. - Она больна. Здесь, в Новом Орлеане, вам нетрудно будет найти любовника. Ручаюсь, по набережной бродит добрый десяток актеров, которые лучше меня. Кстати, я был только что в порту и случайно разговорился там с одним парнем. Узнав, что я актер с "Цветка Хлопка", он сказал, что ему случалось выступать на сцене и что актерская жизнь пришлась ему по вкусу.
- Еще бы! - проворчала Парти. - Еще бы не по вкусу! Вы говорите так, будто "Цветок Хлопка" - какой-нибудь второразрядный театришка! Новый Орлеан кишит бездельниками которые…
Шульци молча указал на молодого человека, небрежно прислонившегося к большому ящику. Вооружившись старым биноклем, капитан Энди внимательно посмотрел на высокую стройную фигуру.
- На вашем месте я бы потолковал с ним, - заметил Шульци.
Капитан Энди опустил бинокль. Он был явно удивлен.
- Гм! Пожалуй, неудобно предлагать ему служить в плавучем театре. Ведь он джентльмен.
- А ну-ка! - сказала Парти, протягивая руку за биноклем.
Любопытство ее было задето. Она в свою очередь стала разглядывать молодого человека, которому пришлась по вкусу актерская жизнь.
Осмотр был всесторонний, хотя и очень быстрый.
- Может быть, это и джентльмен. Хотя человека в дырявых башмаках вряд ли можно назвать джентльменом. Не скажу чтобы он мне особенно понравился. Но раз уж Шульци выкидывает с нами такую мерзкую шутку, нам, по-моему, не следует быть слишком разборчивыми. На твоем месте, Хоукс, я бы сейчас же сошла на берег и поговорила с ним.
Глава девятая
В этот день Магнолии суждено было впервые увидеть Гайлорда Равенеля - элегантного бездельника, отлично сшитый костюм которого издали казался шикарным, а в действительности был уже сильно поношен. Обладая исключительным изяществом, он производил впечатление богатого человека. Только при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что дорогое сукно его костюма потерто, на тонком полотне рубашки кое-где дырки, а шляпа - красивая серая шляпа, надетая немного набок, - довольно грязна. С палубы "Цветка Хлопка" его можно было принять за сына какого-нибудь богатого луизианского плантатора. В тот момент это был только промотавшийся игрок. Все его состояние заключалось в очаровательной тросточке с набалдашником из слоновой кости, с которой он ни за что не расстался бы, так как она была его талисманом и приносила ему счастье (правда, счастье временно изменило ему, но, как истый игрок, он верил, что в ближайшем будущем его ждет удача). Второю вещью, которой он дорожил, было кольцо с голубым бриллиантом.
Беда Гайлорда Равенеля заключалась не только в том, что он был без гроша. Через несколько часов он должен был покинуть Новый Орлеан, раки, креолки, розы и вино которого ему были очень по душе. Со всем этим ему надо было распрощаться, во-первых, потому что начальник полиции Нового Орлеана, Валлон, охваченный внезапным припадком добродетели, приказал всем профессиональным игрокам в течение двадцати четырех часов покинуть город, а во-вторых, потому что Гайлорд Равенель год тому назад совершил убийство.
Нет, это не было хладнокровное убийство или убийство в порыве бешенства - инстинкт самозащиты заставил его спустить курок за секунду до того, как это неминуемо сделал бы его противник. Это было доказано, и суд оправдал его. Тем не менее суровые власти Нового Орлеана не желали терпеть его присутствия в городе. К вечеру он должен был уехать во что бы то ни стало.
Равенель вовсе не собирался в Новый Орлеан. Он занял свое место на "Леди Ли", не имея ни гроша в кармане, но полный самых радужных надежд. На пароходе он рассчитывал отыграться. К несчастью, он был слишком честным и слишком увлекающимся игроком. Кроме тросточки с набалдашником из слоновой кости, стоимость которой была невелика, он был еще владельцем, как выше упомянуто, дорогого кольца с большим бриллиантом голубоватой воды, которого он никогда не носил. Оно напоминало ему дни удачи в картах и - что было гораздо существеннее - представляло собой большую ценность, а следовательно могло его выручить в минуту крайнего невезения. На пароходе он шесть раз проигрывал это кольцо и шесть раз снова отыгрывал. Игра так увлекла его, что он не заметил, как проехал Начез, где собирался высадиться. Когда он опомнился, вдали уже светились огни Нового Орлеана. Он принужден был сойти.
На сходнях его остановил какой-то человек с глазами, блестящими как бусинки. В произнесенных шепотом словах, с которыми он обратился к Равенелю, как будто не было ничего враждебного.
- Дайте срок! Ведь двадцать четыре часа еще не прошли, надеюсь?
- Не обижайтесь, Гай, - сказал его собеседник, зорко осматривая всех пассажиров, теснившихся на сходнях. - Я просто предупредил вас, что могут выйти неприятности. Вы знаете Валлона.
Позднее, когда Гайлорд пришел к Валлону, тот сказал ему:
- Прошу вас запомнить, Гай, что завтра вечером в этот самый час… - Он многозначительно посмотрел на одежду Равенеля. - Хотите сигару? - спросил он.
Сигара эта была так же тонка, бледна и помята, как тот, кому он ее предлагал. Натянутые нервы Равенеля жаждали табака, однако взгляд его выразил презрение. Ни один человек, преследуемый судьбой и правосудием, не дерзнул бы так насмешливо поднять правую бровь, как это сделал в ту минуту Гайлорд Равенель.
- Как вы называете этот предмет? - спросил он.
Валлон посмотрел на то, что было у него в руках. Он не обладал слишком большой сообразительностью.
- Сигарой, - ответил он.
- Вы оптимист! - заявил Равенель.
Помахивай своей неизменной тросточкой, Гай спокойно вышел из кабинета начальника полиции.
Теперь он стоял на набережной Нового Орлеана, печально прислонившись к большому деревянному ящику. Гайлорду Равенелю было двадцать четыре года, он был красив, изящен, весел и немного жалок.
Он с некоторым удовольствием наблюдал за тем, как экипаж "Молли Эйбл" проталкивает плоскую, неуклюжую тушу "Цветка Хлопка" среди столпившихся в беспорядке пакетботов, барж, пароходов, буксиров и прогулочных яхт. Он перекинулся несколькими фразами с Шульци, в то время как тот с письмом в руке с нетерпением ждал, чтобы "Цветок Хлопка" был введен в док и поставлен на якорь. Равенелю не раз приходилось видеть плавучие театры на Миссисипи и Огайо, но он никогда не вступал в разговоры с актерами. Когда Шульци сообщил ему, что играет любовников, Равенель отнесся к этому скептически.
- Любовников! - воскликнул он, пренебрежительно рассматривая его морщинистый лоб, плохо выбритые щеки, тусклый взгляд и небрежный туалет.
Шульци, как бы извиняясь, пожал плечами:
- Я знаю, что мало похож на любовника. Но я очень расстроен и только что выпил несколько рюмок виски. У нас в театре спиртные напитки строжайше запрещены. Я сейчас получил известие о том, что моя жена заболела и лежит в больнице.
Равенель постарался выразить ему сочувствие:
- В Новом Орлеане?
- Нет, в Литл-Роке, в Арканзасе. Я еду к ней. Это подлость с моей стороны. Но что поделаешь!
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Равенель, слегка заинтересовавшись судьбой расстроенного актера.
- Своим отъездом я очень подвожу театр. Без меня им будет очень трудно. Я…
В этот момент Шульци увидел, что "Цветок Хлопка" подошел к самой пристани, он замолчал и, даже не попрощавшись, сделал было несколько шагов в сторону парохода. Потом внезапно обернулся к Равенелю.
- Случалось ли вам играть?
- Играть?
- Играть на сцене. Может быть, вы актер?
Равенель откинул свою красивую голову и разразился таким веселым смехом, на который еще десять минут тому назад он счел бы себя совершенно не способным.
- Я? Актер? Я?..
Вдруг он перестал смеяться. На лице его появилось выражение задумчивости:
- Да, конечно, да!
Он сощурился, посмотрел на Шульци и небрежно дотронулся элегантной тросточкой до кончика своего поношенного, но хорошо вычищенного сапога.
Никому не пришло бы в голову, что этот человек находится под надзором полиции.
Шульци отошел от Равенеля. Вскоре на смену ему явился сам капитан Хоукс.
- Вы, кажется, актер? - спросил он, не желая тратить время на предисловие.
Гайлорд Равенель поднял правую бровь и слегка склонил свой аристократический нос в сторону подвижного маленького капитана:
- Я Гайлорд Равенель, из Теннесси. А вы кто такой?
- Энди Хоукс, капитан и владелец плавучего театра "Цветок Хлопка" - Энди указал пальцем на свои владения.
- Вот как? - с ледяной вежливостью отозвался Равенель, задержав на миг свой надменный взгляд на "Цветке Хлопка".
Капитан Энди вдруг пожалел о том, что судно его не отремонтировано и не выкрашено заново. От смущения он стал теребить бачки:
- По-видимому, Парти ошиблась…
Равенель изумленно поднял брови.
- Она сказала, что человек в дырявых башмаках…
Гайлорд Равенель посмотрел сначала на свои ноги, потом на суровую и тяжеловесную женскую фигуру, видневшуюся на передней палубе плавучего театра:
- Эта… эта леди?
- Моя жена, - сказал Энди.
И, решив все же поставить точки над "и", продолжал:
- От нас уходит любовник. Пятнадцать долларов в неделю и полный пансион. Все время новые места Шульци сказал, что вы сказали… я сказал… Парти сказала…
Безнадежно запутавшись, он остановился.
- Должен ли я принять ваши слова за предложение принять… звание… любовника в… - Равенель бросил уничтожающий взгляд на реку… - в плавучем театре "Цветок Хлопка"?
- Вот именно! - смело подтвердил капитан Энди, которому пришло в голову, что тон и манеры молодого человека резко противоречат дырке на сапоге. Он знал, что никто не станет носить дырявые ботинки без необходимости.
- Все время новые места, - повторил он.
- Я так много их видел! - заметил Равенель.
Глаза его все еще были устремлены на "Цветок Хлопка". Но взгляд его вдруг стал внимательным. На верхней палубе появилась высокая, стройная фигурка в белом платье. Это была Магнолия. Перед тем как сойти на берег, ей вздумалось посмотреть с парохода на романтический город, который давно уже завоевал ее симпатии и в котором она побывала добрый десяток раз.
В этот вечер ей были обещаны два удовольствия ужин у Антуана и французский театр. Она не знала и десяти слов по-французски. Энди забыл почти все, чему его учили в детстве. Парти считала, что это язык греховодников, созданный специально для романов в желтой обложке. Но все трое предвкушали удовольствие, думая о предстоящем спектакле. К радости Энди примешивалась тоска по родине. Магнолии, как актрисе, интересно было посмотреть на игру других актрис. Парти надеялась, что в пьесе будут неприличные сцены, которые дадут ей возможность наворчаться всласть. Надо заметить, что надежды ее в этом направлении сбывались редко.
Увидев отца, Магнолия помахала ему шляпой которую держала в руках.
- Это актриса вашей труппы? - осведомился Гайлорд Равенель.
Лицо Энди сразу смягчилось и просияло:
- Это моя дочь Магнолия.
- Магнолия Магнол… Она актриса?
- Ну разумеется! Она - наша инженю. Партнерша любовника. Впрочем, если вы действительно актер, то должны знать это.
Внезапно сомнение охватило его.
- Скажите, молодой человек… как вас зовут-то… ах да, Равенель. Скажите, Равенель, вы быстро усваиваете роли? Мы уезжаем сегодня вечером и завтра должны давать представление в Бану, Тэше… Вы быстро усваиваете роли?
- Молниеносно! - ответил Гайлорд Равенель.
Через пять минут он стоял на палубе "Цветка Хлопка", склонившись перед Магнолией, и не знал, проклинать ли ему злополучную дырку на башмаке, которой он стыдился, или благословлять ее за то, что она дала ему возможность познакомиться с этим прелестным созданием.
Гайлорд и Магнолия должны были полюбить друг друга. Это было неизбежно. Нет сомнения в том, что какие-то высшие силы способствовали их соединению. Без этого им никогда не удалось бы сломить враждебность Парти Энн. Обстоятельства как будто сговорились, чтобы сперва познакомить их, а потом предоставлять им случаи оставаться наедине. Красивый, таинственный, романтический незнакомец, каким был для Магнолии Гайлорд Равенель, сразу же по вступлении своем в труппу сделался героем нескольких драматических эпизодов, каждый из которых произвел сильное впечатление на юную актрису.
Никогда еще не случалось ей встречаться с людьми такого типа. В разношерстной актерской компании он держался одиноко и замкнуто. Привлекательность его признали все, за исключением Партиньи. Она могла бы тоже поддаться чарам этого обаятельного человека, если бы не поборола зарождавшуюся симпатию со всей энергией своей воинствующей натуры. Чувствуя ее враждебность, Равенель сделал попытку смягчить ее сердце, но получил такой явный и резкий отпор, что в первый раз в жизни усомнился в своем обаянии.
Гайлорд Равенель пользовался громадным успехом у женщин, но отнюдь не был негодяем. Это был хороший, но немного бесхарактерный человек. Он ухаживал за всеми женщинами, но не требовал от них ничего. Той решительной атаки, которой они ожидали от него, замирая от сладострастного трепета, он не предпринимал никогда. И большей частью они сами предлагали ему то, что так мужественно собирались защищать сначала.
Это был, в сущности, довольно необычный человек. Его мальчишеская веселость как бы противоречила изысканности его манер. Смелость уживалась в нем с застенчивостью. Он не был особенно умен. Да и к чему был ему ум? Во взгляде его была такая притягательная сила, что все и так считали его верхом совершенства.
Гайлорд Равенель, разумеется, не собирался навсегда остаться актером плавучего театра. Еще меньше предполагал он, что влюбится в Магнолию и женится на ней. Жизнь рядом с молодой девушкой и преграды, которые без устали строила между ними миссис Хоукс, раздули искорку, загоревшуюся в его душе, в целый костер.
Ему приходилось очень много работать. Учить роли любовников было совсем не легко. К тому же он был обязан чуть ли не ежедневно выступать в концертном отделении. Много времени занимали утренние и дневные репетиции. Через две недели после вступления в труппу Равенеля артисты "Цветка Хлопка" с удивлением заметили, что он мало-помалу превращается в режиссера. Он обладал большим артистическим чутьем увлекся сценой, хотел произвести впечатление на Энди Парти и Магнолию и смотрел на свое пребывание на "Цветке Хлопка" как на забавное приключение.
Спектакли "Цветка Хлопка" в Луизиане проходили с блестящим успехом. Особенно любовью публики пользовались Магнолия и Равенель. Он был молод, красив, своеобразен, романтичен. Она была стройна, женственна, пылка, прелестна. В те минуты, когда они были вдвоем на сцене, вымысел становился правдой. Переживаемые ими опасности и невзгоды вызывали в публике слезы, любовь их казалась свежим, благоуханным цветком. Слух о замечательных представлениях "Цветка Хлопка" распространялся каким-то таинственным образом от плантации к плантации, от города к городу от селения к селению. До сих пор избалованные жители Луизианы относились к появлению плавучего театра довольно равнодушно. Теперь спектакли проходили с аншлагом Капитан Энди ликовал. Партинью мучили мрачные предчувствия. Магнолия сияла. Нежная улыбка ее губ напоминала мягкий контур излучин Миссисипи. Все лицо ее светилось тем внутренним светом, которым было озарено когда-то лицо Джули. Блестящие глаза стали огромными. Казалось, она сразу расцвела. В этом не было ничего удивительного. Ей было восемнадцать лет. Она была прелестна. Она полюбила.
Вернувшись в Новый Орлеан, Энди застал там письмо от Шульци, безграмотное, жалобное, правдивое. Элли вышла из больницы, но была слаба и беспомощна. Он нашел временную работу - какую именно, он не писал.
- Наверное, сделался лакеем в каком-нибудь кабаке, - предположила Парти.
О своих денежных делах и возвращении на "Цветок Хлопка". Шульци не сообщал ни слова. Тайком от жены капитан Энди послал ему двести долларов.
Вечером Энди, Парти и Док устроили военный совет. На Равенеля трудно было рассчитывать. Он сам дал понять капитану Энди, что согласен стать актером только на время, до возвращения Шульци.
- Может быть мы просто не скажем ему, что Шульци не вернется? - предложил Док.
- Все равно узнает, - заметил Энди.
- Можно подумать, что на нем свет клином сошелся! - сказала Парти Энн. - Великий актер, тоже мне! Закатывает глаза и говорит глубоким голосом, а вместе с тем вечно возится с ногтями, точно женщина. Ручаюсь, что если бы вы порасспросили о нем в Новом Орлеане, то узнали бы какую-нибудь мерзость, хоть он и кичится тем, что его предки Равенели из Теннесси были когда-то губернаторами и похоронены в фамильном склепе. Это подозрительная личность.
- Это лучший из любовников, когда бы то ни было игравших в плавучих театрах! К тому же я до сих пор не знал, что актер не имеет права держать в чистоте ногти!
- Дело не в ногтях, а в другом! - огрызнулась Парти. - Я не выношу его. Болтун! Подлиза! Думает обвести вокруг пальца женщину моих лет Сосунок! Я справлюсь с дюжиной таких, как он.
Она пододвинулась к капитану Энди. Выражение страха и ревности появилось на ее лице.
- Он заглядывается на Магнолию, уверяю тебя.
- Был бы дураком, если бы не заглядывался.