Табрал поочередно оказывался рядом с разными людьми. И выглядело все так, словно, когда он был с кем-то, весь остальной мир для них отступал. Аудиенция у самого бога смерти. О чем он их спрашивал? Как много они грешили? Женщина истошно вопила, пока ее глаза не закатились. С ней он, пожалуй, не говорил, так, постоял рядом. Мужчина орал и ругался, потом несколько раз дернулся, захрипел, и на этом все закончилось. Соня с замиранием сердца наблюдала, к кому же он подойдет следующему, кого выберет. Следующей оказалась девочка лет семи или восьми. Темные волосы, милое пухлое личико. Соня дернулась. Она не может просто стоять и смотреть, она должна помешать ему. Только не эта девочка, довольно. Карие доверчивые глаза с надеждой смотрели на Табрала. Он что-то рассказывал ей, улыбаясь, и девочка улыбнулась в ответ, потом протянула обе ручонки к демону. Он склонился к ней и взял ее на руки. Ноги Сони задеревенели, и она не смогла сделать ни шага. Может, это было его колдовство, а может, элементарная трусость, но она могла лишь стоять и смотреть, что будет дальше. Дыхание толчками вырывалось из ее груди. Девочка обняла демона за шею и положила голову ему на плечо, потом, сладко зевнув, закрыла глаза. Он бережно, словно хрупкую куклу, опустил ее назад на носилки. И тут же к девочке бросился врач, крикнув что-то коллегам. К нему присоединились две медсестры, они суетились, пытаясь что-то сделать. А Соня смотрела на них, зная, что девочке уже ничто не поможет.
Табрал не уходил, он по-прежнему стоял возле ребенка и грустно смотрел на бесполезные попытки врачей ее реанимировать. Его темные брови были нахмурены, черные глаза не отрывались от лица умершей. Волевой подбородок, прямой нос с чуть приподнятыми крыльями, и черные слегка вьющиеся волосы. Только теперь, в искусственном свете больницы, Соня рассмотрела его, как следует, в деталях. Она подумала о том, как бережно он прижимал к себе девочку, как забрал - стараясь не испугать, убаюкал, рассказав сказку. И что-то вроде благодарности колыхнулось у нее в груди. Значит, все же, есть справедливость. Те, кто заслужил, страдают от ужаса. Кто заслужил лучшее - уходят мирно или одариваются счастливыми видениями. Соне не хотелось загадывать, что ждет ее. Какой человек с уверенностью может сказать, хорош он или плох. Нет, конечно, она не убийца и не вор, но и не мать Тереза. Соня понятия не имела, какие дела ее жизни перевесят: хорошие или плохие. Демон за ней придет или… или кто? Она даже не могла представить того, кому была бы рада в последние свои минуты, кто вызвал бы на ее лице слезы умиления, как Филипп у старушки. Или какая сказка могла быть настолько хорошей, чтобы заставить ее мирно уснуть на плече у смерти.
Когда Соня очнулась от своих мыслей, он уже стоял над худым некрасивым мужчиной, залитым кровью. Одна из медсестер метнулась в его сторону, но другая, дернув ее за рукав, потащила к другому пострадавшему.
- Подождет.
- Почему? - удивилась первая.
- Водитель маршрутки, - кивнула та на худого. - Из-за него все и случилось.
Соня смотрела, как Табрал просто стоит над раненым, и вроде бы ничего не делает. Но потом водитель заплакал, а через несколько секунд его тело стали сотрясать настоящие рыдания.
- Что же я наделал, - завыл он, - какой же я дурак. Боже, нет, - он метался на носилках, едва не сваливаясь с них. Но окружающие были слишком заняты, чтобы успокаивать его истерику. Испачканным в крови кулаком он бил себя в грудь. Соня взглянула на лицо Табрала и увидела там следы едва заметного удовлетворения. Затем он резко развернулся и, как всегда, зашагал прочь.
"Значит, смертей больше не будет", - с облегчением подумала Соня и снова с тоской посмотрела на девочку. Будет ли он также нежен с ней, когда настанет ее время? Или заставит раскаиваться и горько плакать? Соня вдруг поняла, что для нее почему-то важно не выглядеть перед ним полным ничтожеством. Не важно, что она натворила и что скажут весы добра и зла, но она имеет право уйти человеком, сохранив хотя бы каплю достоинства.
Храбрые уходят, не оборачиваясь
- Выглядишь, как воин, - добродушно усмехнулся Чу Пен, когда Соня заглянула к нему вечером на чай.
- Только безоружный, - ответила она, усаживаясь на подушку.
- Оружие бывает разным, - заметил старик, заливая кипяток. - Можно вооружиться мужеством, верой или состраданием. Но главное, что отличает воина - это его внутренняя сила и честь.
- Мундира, - добавила Соня и рассмеялась.
- У меня ты смеешься, а Ира жалуется, что ты не улыбаешься.
- Жалуется? - насторожилась Соня.
- Успокойся, - махнул рукой Чу Пен, - она переживает за тебя. Не будь такой резкой, это необязательно.
Соня приняла из его рук чашечку и совет, и постаралась расслабиться, что было не так уж и сложно с удивительным чаем Чу Пена. В его аромате чудился и жасмин, и цветочный мед, и ваниль.
- Больше ни о чем не спросишь? - мягко подшутил над ней старик. - Ты ведь так любишь вопросы.
- У меня уже больше ответов, чем мне нужно, - ответила Соня, и Чу Пен удовлетворенно кивнул, словно она, наконец, сказала что-то мудрое.
- Так и есть, - согласился он.
И они остались сидеть в тишине, нарушаемой лишь периодическими глотками и звуками чашечек, опускаемых на стол. Рядом с Чу Пеном время текло словно бы в ином ритме, неспешнее и мягче. И он не вел себя с Соней, как с больной. В его отношении к ней с самой их первой встречи ничего не изменилось, разве что они стали ближе. И хотя, все те слова, которыми они обменялись, исчислялись парой сотен, Соня стала воспринимать его, как своего наставника и друга. А что чувствовал Чу Пен - было загадкой, он обычно сидел рядом, полуопустив веки и то ли присутствуя, то ли отсутствуя. Но рядом с ним в душе наступал мир, и сами мысли о конечности всего сущего уже не казались такими непоправимыми.
- Если хочешь избежать хаоса в момент смерти, - сказал Чу Пен, - нужно войти в нее осознанно. Тогда ты будешь понимать, что происходит, и никакой демон тебя не напугает. Потому что ты поймешь, что то, что ты видишь - всего лишь его игра, независимо от того, кем он тебе предстанет.
- Но ведь это не изменит результата, верно? - подняла глаза Соня.
- Нет, - мягко улыбнулся Чу Пен, - но избавит тебя от иллюзий.
- Вы не слишком-то верите, что у меня они будут радостными? - уточнила девушка.
- Дело не в этом, - отозвался Чу Пен, прихлебывая, - иллюзии, какими бы они ни были - ложь. Незачем обманывать себя, если этого можно избежать.
Соня задумалась над его словами, но не могла согласиться с ними полностью.
- А что будет потом?
- Мы ведь говорили об этом: рай или ад, - усмехнулся старик.
- А они - иллюзорны?
- Только в том же смысле, в каком иллюзорна жизнь, - туманно ответил Чу Пен.
- А жизнь иллюзорна?
- Насколько реален сон? - спросил он.
- Нереален, - ответила Соня.
- Но когда ты находишься в нем, разве ты его считаешь нереальным?
- Нет, - покачала она головой.
- Разве существует для тебя еще какая-то реальность, кроме сна?
- За исключением редких моментов, нет, - согласилась Соня.
- Тогда что реально? Откуда ты знаешь, что мы не спим?
- Потому что снов много, но каждый раз я пробуждаюсь здесь.
- Здесь - это где? - хитро прищурившись, поинтересовался Чу Пен, и Соня невольно улыбнулась в ответ.
- Понятия не имею.
- Именно, - кивнул он. - Ад и не-ад также реальны для умерших, как и жизнь.
- Что же тогда не-сон?
- Это тема для отдельного разговора, - уклончиво ответил Чу Пен и стал собирать чашки.
Что он хотел этим сказать? Что у нее все равно недостаточно времени, чтобы понять? Наверное, что-то вроде того.
Соне в очередной раз стало грустно. Вот ей опять из гостеприимной комнаты Чу Пена выходить в темноту и холод улицы. И не будет его мудрых советов и странных фраз. Но их не будет и тогда, когда придет время встретиться с Табралом. Все, что происходит, всегда случается один-на-один. Иллюзии… Ее не пугает демон смерти таким, каким она его видит. Даже больше. Соня вспомнила его сильные руки, которыми он подхватывал девочку, глаза, в которых отражалось столько терпения и мудрости, сколько она не видела даже у Чу Пена - самого загадочного из известных ей людей. Табрал не играл с умирающими, не насмехался над ними, он выполнял свою работу, нравилась она ему или нет. И однажды он придет и за ней. Соня поняла, что больше не боится.
День рождения
Мама хлопотала на кухне, в комнате раздавались голоса гостей. В двухкомнатной квартире родителей негде было разминуться. Вся мебель из большой комнаты перекочевала в маленькую, а в большой поставили два стола один за другим. У отца был день рождения. Даже Сонин брат приехал со своей семьей, и к общему шуму добавилась еще пара кричащих и гоняющихся друг за другом мальчишек.
- Где там наша тетя Соня? - приговаривал брат, поймав одного из них. - Верно, вот она. Идите, поиграйте с тетей.
И они накинулись на Соню, атакуя с двух сторон.
- Покатай, - визжал младший Деня, - покатай меня, - цепляясь за шею и пытаясь оседлать Соню.
- А ну, оставьте тетю в покое, - вмешалась Лидия, жена брата. - Я кому сказала!
И дети с криками унеслись по коридору.
- Дети - это морока, конечно, но такая радость, - сказала она Соне, и та неохотно кивнула. Ей ни к чему было думать о детях. У нее их никогда не будет. Соня вообще смотрела на сидящих за столом гостей так, словно выглядывала из-за ширмы. Они были актерами в пьесе, роль в которой ей не досталась. Соня наблюдала за ними со стороны, больше не участвуя во всеобщем веселье. Только Ира понимающе иногда поглядывала на Соню, и Соня грустно улыбалась в ответ. Следующего дня рождения для нее, вероятнее всего, не будет.
- Соня, скажи тост, - подтолкнул ее брат, наливая гостям вино и шампанское.
- Я? - удивилась Соня, оторвавшись от своих мыслей.
- Семен, я хотела бы пожелать тебе, прежде всего здоровья… - пришла ей на выручку тетя, подымаясь с бокалом, и общее внимание переключилось на нее.
- Спасибо, Ира, а я в свою очередь хотел бы выпить за твое здоровье, - произнес отец, и все шумно его поддержали, чокнувшись бокалами. Все были в курсе истории Иры, благодаря маме, так что или сочувствовали или попросту боялись оказаться в аналогичной ситуации.
- … за здоровье детей, - выдернула из очередных раздумий Соню чья-то громкая фраза, и снова раздался звон бокалов.
"Не стоит", - подумала Соня, - "мне уже не пригодится здоровье. Выпейте лучше за то, чтобы я оказалась в хорошем месте. Или вообще нигде? О чем там так туманно упоминал Чу Пен? В не-сне? О том, чтобы я проснулась, потому что, возможно, только возможно, но все же, вы мне все снитесь. И ты, мама, в своем праздничном зеленом платье, и ты, отец, с подернутыми легкой сединой волосами, и брат с женой и мальчишками, и все остальные - мне только приснились. И Чу Пен - мой проводник во сне, а быть может, я сама в облике старого китайца, которая помнит о том, что где-то есть настоящая реальность и пытающаяся пробиться к себе в сон."
- Сонька, ну скажи же что-нибудь! Уснула, что ли? - возмутился брат, толкая Соню плечом.
- За пробуждение, - тихо сказала Соня, и ее слова утонули в смехе гостей.
- Завтра выходной, отоспишься, - смеясь, громко сказал брат. Они так и не поняли, о каком пробуждении она говорила. Соня смотрела на их лица: их голоса и смех доносились будто издалека - скоро она покинет их сон. Будут ли они все также смеяться или исчезнут вместе с ней? "Будут", - ответил внутренний голос, - "и свидетелем тому служит Табрал". Это общий сон, и каждый, кто пробуждается, становится еще одной проснувшейся клеткой единого сознания, а каждый, кто засыпает - попадает в один и тот же сон.
Опера
В опере пахло запыленным бархатом и старой обивкой. Соня решила сходить в нее только потому, что многие восхищались этим видом искусства и называли его самым совершенным, а она же, в сознательном возрасте, так ни разу и не побывала здесь. Ей было почти безразлично, что именно слушать, и потому Соня просто, придя в кассу, купила первый попавшийся билет. Оказывается, ей повезло, и она стала счастливой обладательницей сданного места на балконе.
Наверное, пение должно было вызывать сильные эмоции, но затянутые в корсет толстые дивы, изображающие юных влюбленных, не внушали Соне никакого доверия. Она не сопереживала им, и потому опера превратилась для нее в еще один слабо сыгранный спектакль. Арии могли бы быть красивыми, если бы в них вложили душу, но Соня не ощущала в них ничего, кроме пустоты, увы.
В антракт люди сплошным потоком потекли к лестницам, буфету и туалетам, негромко переговариваясь и создавая мерный гул. Соня сделала шаг-другой на выход и внезапно покачнулась. "Только не сейчас, пожалуйста, только не снова", - подумала она, но ни мыслями, ни уговорами ее приступы остановить было невозможно. Они приходили и уходили, когда им было угодно.
- Осторожнее, - услышала она приятный мужской тембр, - и чья-то рука поддержала ее под локоть. Черный фрак, белая рубашка, бабочка - какая изысканность. Ее глаза поднялись к его лицу, и губы так и остались приоткрытыми, не испустив ни единого звука. Рядом с ней стоял Табрал.
- Вам плохо, может, воды? - мягко предложил он.
Она покачала головой, хотя во рту у нее внезапно пересохло. Память услужливо выудила для нее картинку, как девушка из больницы делает свой первый и последний глоток любезно предложенного им кофе.
- Тогда, может, выйдем на свежий воздух? - настаивал он, и на этот раз Соня кивнула. Судьбы не изменить, а лишние свидетели ни к чему.
- Вам холодно? - он взял ее дрожащую руку в свою.
- Нет, - покачала головой Соня, хотя они и вышли на улицу без ее пальто. Но какая разница, уйдет ли она из жизни замерзшей или согретой - разве это что-нибудь изменит? Она позволила себе поднять глаза и посмотреть в его лицо. Черные глаза были еще прекраснее, чем она помнила. Глубокие, словно темные озера, и завораживающие.
- Ты так смотришь, что это сводит меня с ума, - неожиданно сказал он, и глаза Сони в изумлении раскрылись шире. - Я знаю, что потом могу пожалеть об этом, но, в конце концов, я ведь тоже мужчина. - И он прильнул к ее губам.
Соня подалась ему навстречу. Его губы оказались мягкими и требовательными одновременно, они пахли свежестью и ночью, туманом, плывущим над водой. В то время как его костюм источал тонкий аромат жасмина и еще чего-то совсем едва уловимого. Соня вдруг поняла, что давно мечтала прикоснуться к нему, ощутить его руки на себе, что ее влекло к нему, и только ее уникальная слепота и отсутствие нормального опыта в отношениях могло не позволить ей понять это раньше. Тихий стон сорвался с ее губ прямо ему в губы. Табрал проглотил его и прижал ее тело плотнее к своему. Она сходила с ума по нему, словно нарочно одевшемуся подчеркнуто элегантно, чтобы не оставить ей ни малейшего шанса. Он выглядел сегодня великолепно, но, тем не менее, это по-прежнему был он, не демон и не ангел, а тот, кого она знала. Пальцы Сони ощущали силу его рук под тканью фрака, и ей хотелось провести кончиками пальцев по его коже, прильнуть телом к телу. Словно в ответ на ее мысли, Табрал нежно провел рукой по ее спине в глубоком вырезе платья. Он чуть склонил голову и теперь упивался ее шеей, а Соня смогла вдохнуть запах его спутанных волос. В них ощущался след дыма, и она задумалась о том, с каких пепелищ явился он к ней. Когда первый наплыв чувств слегка улегся, Соня поняла, что он не только считает, что она видит его иным, но и полагает, что девушка слышит лишь то, что ей положено слышать. Ни один мужчина в здравом рассудке при первой же встрече не сказал бы тех откровенных вещей, что он шептал ей сейчас на ухо, обо всем том, что и как хочет с ней сделать, в деталях. И это сводило с ума еще сильнее. Образы, представавшие перед мысленным взором после его красочных фраз, заставляли сдаться без сопротивления. Соня сама не заметила, как сильнее прижалась к Табралу, выгибаясь ему навстречу.
- Как же ты его хочешь, - прошептал он, опускаясь к ее груди. - Как дрожишь. Я не сразу понял, что не от холода. Прости, ты, конечно, все равно ничего не поймешь, но в этот раз все будет по-настоящему, - пообещал он, впиваясь губами в ее грудь.
От этого обещания у Сони ослабели ноги, и она повисла в руках Табрала. Он, казалось, даже не заметил ее веса - зверь, живущий в нем, вырвался наружу.
Соня не понимала, где они находятся. Большая пустая квартира, огромная кровать - у Табрала есть дом? Она разметалась на простынях после ночи любви, усталая и счастливая, словно только теперь, наконец, расслабилась по-настоящему, так, как никогда не получалось раньше. Вот о чем щебетали ее подруги. Наверное, именно о таком сексе, которого она не знала до сих пор. Соня чуть повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину. Без фрака он был ничуть не хуже. Впрочем, она отметила это еще тогда, когда видела его в джинсах и футболке. Соня переплела свою ногу с его длинной мускулистой ногой и блаженно вздохнула. Табрал пошевелился и приоткрыл один глаз.
- Привет, - хрипло прошептал он со сна. - Уже проснулась? - Второй глаз его раскрылся полностью, и он пробудился окончательно. - Жаль, все могло бы быть намного проще, если бы ты спала.
Страх голодным зверем шевельнулся в груди Сони, но она заставила его улечься. Нет, только не сейчас - если он поймет, если догадается, тогда всему конец. Их удивительной сказке конец, а она его не желала. Узнать, что в мире есть такое пронзительное счастье и не испытать его еще хотя бы раз? Нет, только не так.
- Филипп, - прошептала она, выбрав первое пришедшее ей на ум имя.
- Значит, Филипп? - усмехнулся он. - Знаешь, я ему завидую. Когда ты так смотришь на меня, я готов оставить тебя еще на одну ночь.
- Филипп, подари мне еще одну ночь, пожалуйста, - прошептала она и взглянула на него так, словно не существовало ничего в мире желаннее этого. Ее губы были слегка приоткрыты, припухшие от ночных поцелуев, в глазах светилась мольба, тонущая в любви, тело само тянулось к нему, обжигая и даря обещания неземного наслаждения.
Табрал дрогнул. Он смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Она была чудом, существом, пришедшим к нему из снов, она была почти слишком прекрасна, чтобы быть настоящей. Он должен был ее забрать, но что в мире вечности изменят одна или две ночи? Он заберет ее, чуть позже. Его губы впились в Сонины обжигающим поцелуем.