Вообще-то я предпочитаю самостоятельность. Правда, в этом мире девушке не так-то легко добиться успеха: он предназначен в основном для мужчин. Но попробовать можно. Прежде всего, однако, нужно решить, в каком направлении двигаться. До сих пор я, пожалуй, плыла по течению. Скоро придется искать постоянное место: нынешняя работа ненадолго. Еве долго не протянуть в этом состоянии - либо она поправится, либо умрет. Если же ее поместят в клинику, все кончится быстрее: в таких заведениях долго не живут.
Я заметила чью-то тень. Вздрогнула и быстро оглянулась. Это был Уллис ван Дорн. Глаза его были холодны как лед, на губах застыла жесткая усмешка. Я не двинулась с места.
- Добрый день, мистер ван Дорн, - произнесла я.
- Что вы здесь делаете? - спросил он тоном рассерженного хозяина.
- Просто греюсь на солнышке. Ева спит… Здесь никого нет.
- Я вас везде искал. Где это вы были?
- Ездила в город к доктору Виггинсу за лекарством для Евы.
Он опустился на песок рядом со мной. Почему-то это не выглядело как дружественный жест.
- Что за лекарство?
- Снотворное.
- Ну, этим ее не вылечить.
- Конечно, - согласилась я, - но это успокаивает. После вчерашнего срыва ей необходимы несколько дней, чтобы успокоиться.
- Вы ничем не сможете ей помочь, говорю вам!
- А вот я в этом вовсе не уверена. И потом, я могу просто составить ей компанию. Кажется, она даже привязалась ко мне.
- Ну-ну, мисс Вингейт, вы, конечно, шутите.
- Ничуть.
- Ева - моя сестра, я люблю ее, но, говорю вам, ее место в клинике. Ее опасно оставлять без присмотра.
- Что вы имеете в виду? - спросила я, даже не стараясь скрыть своего возмущения.
- Она опасна для окружающих, вот что. Если до сих пор она не причинила никому вреда, то это совсем не значит, что подобное не случится в будущем. Такие больные вообще опасны.
- Позвольте, сэр, - воскликнула я, - да ведь Ева не опаснее ягненка! Бедняжка просто больна. Я уверена, что это излечимо, и готова сделать все, чтобы помочь ей выздороветь.
- Да, но вы ничего не можете сделать - вот в чем штука. Такие случаи неизлечимы, я достаточно много читал об этом. Не забывайте - я ведь исследователь.
- Не сомневаюсь в том, что вы много читали по этому вопросу, сэр, - сказала я. - И все же стоит дать Еве еще один шанс. Скажите лучше, вы проверили, от чего погибла лиса?
- Да, я произвел вскрытие… Это, несомненно, яд.
- На мой взгляд, довольно жестоко со стороны фермеров так защищать свое хозяйство. Впрочем, если у них нет другого выхода…
- Почему бы вам просто-напросто не собрать вещи и не уехать? - неожиданно предложил он.
Я вскочила на ноги, От негодования даже не сразу нашлись слова.
- Никуда я не собираюсь уезжать, пока ваш отец не попросит меня об этом. А вы, сэр… Что вы за брат?! Почему не хотите помочь своей сестре выздороветь? И что я вам сделала такого, за что вы хотите убрать меня из, дома?
- Вы вбиваете ей в голову - если в эту голову еще хоть что-то можно вбить - мысль о возможности выздоровления. Тогда как на самом деле это невозможно. Тем сильнее будет разочарование, когда она поймет это. Разочарование убьет ее, и вы в конце концов будете тому причиной. Вот почему я хочу, чтобы вы убрались отсюда.
- Очень жаль, но я никуда уезжать не собираюсь. А теперь, пожалуйста, позвольте мне уйти.
Я быстро пошла прочь, опасаясь, что он остановит меня. Я была почти уверена, что в голосе его прозвучала угроза, но решила пока не думать об этом. Однако не могла избавиться от мысли, что вот эта пустынная дорога, по которой я шла, была идеальным местом для того, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля.
Впереди показалась усадьба, и опять возникло такое чувство, что над этим домом нависла беда… что здесь витает зло… что стены хранят множество зловещих тайн… И еще было чувство, что я здесь никому не нужна - кроме Евы.
Глава пятая
Мы сидели у Евы в гостиной и ужинали. Я едва сдерживалась, чтобы не рассказать ей, что скоро к нам пожалует гость - доктор Рисби. Ужасно хотелось рассказать и про нашу выдумку, будто он приедет навестить меня, хотя главная его цель - познакомиться с Евой. Сама не знаю, как мне только удавалось болтать о пустяках - о моде, прическах, театре и прочих развлечениях.
Я распустила и тщательно расчесала длинные светлые волосы Евы, стараясь, чтобы маленькие изящные ушки оставались открытыми: они у нее были похожи на ракушки. Потом я собрала ей волосы сзади в высокий пучок. Так она выглядела еще изысканнее. Совсем не то, что обычно, когда волосы просто лежали по плечам, спускаясь почти до талии. В доме никто, похоже, не занимался ее прической.
Мне удалось пересадить ее в другое, более удобное кресло. Так доктор Рисби сможет осмотреть ее со всех сторон. Я прекрасно сознавала: то, что мы задумали, достаточно рискованно и не очень этично. Но, с другой стороны, если доктору Рисби удастся вылечить Еву, этот смелый шаг будет оправдан.
Я оставила девушку и пошла переодеться в свою комнату. У меня было с собой всего одно платье. Я сшила его сама и, должна признаться, потратила на это много времени и сил. Это было вечернее платье из нежно-розового китайского шелка, с зеленым бархатным лифом и зелеными же рукавами с высокими буфами; воротник, тоже высокий, был отделан бахромой. Фасон я взяла из французского журнала. Платье было совершенно новое.
Волосы у меня вьющиеся, темные. Я спустила маленькую прядку на лоб в виде волнистой челки, высоко подняла всю массу волос на расческе назад, потом каскадом распустила по плечам; это мой стиль. Я, конечно же, не так красива, как Ева; самое красивое в моем лице - это большие серые глаза с густыми ресницами.
Я вернулась к Еве, но, оказавшись в ее комнате, никак не могла усидеть на месте. Кружась между стульями, я рассказывала ей, как тетушка учила меня шить. Тетушка моя вообще считала, что девушка должна не только уметь вести себя в обществе и владеть изящными манерами, но и заботиться о себе сама - в этом мире, созданном мужчинами и для мужчин. Я даже засмеялась, вспоминая, с какой суровостью тетушка Тибет обычно говорила об этом. Она была старой девой, и этим отчасти объяснялась некоторая горечь и враждебность по отношению к противоположному полу. Мне всегда казалось, что, если бы она научилась больше радоваться жизни, у нее были бы муж и семья. Но… ее жизнь - это ее жизнь, она прожила ее, как хотела… или могла.
Все это я пыталась поведать Еве - как обычно, не получая никакой реакции в ответ. Вдруг открылась дверь, и мисс Кемп вошла в комнату, чтобы забрать поднос. Она остановилась на пороге и долго разглядывала меня с нескрываемым удивлением.
- Можно подумать, что вы собрались на светский прием, мисс Вингейт.
- Да нет, - ответила я, - просто надоело носить одно и то же платье, а багаж с вещами что-то никак не приедет.
- Приедет через пару дней, - сухо сказала она. - Ну, если все ваши туалеты такие, думаю, вы обскачете даже миссис ван Дорн. Это платье, должно быть, стоило много денег.
- О нет, если есть умение и хорошая швейная машинка, совсем не обязательно тратить много денег.
- Ну тогда, наверное, вы уйму времени проводите за швейной машинкой, - фыркнув, сказала она и вышла с подносом.
Я закрыла за ней дверь и улыбнулась Еве.
- Боюсь, мисс Кемп меня недолюбливает. Не могу только понять, за что.
Я раскрыла журнал, выбрала рассказ, который казался достаточно жизнерадостным, и начала читать вслух. Для Евы я старалась выбирать только веселые сюжеты.
В половине восьмого мисс Кемп постучала в дверь.
- Там внизу какой-то молодой джентльмен спрашивает вас, мисс Вингейт. Его имя - мистер Николас Рисби. Вообще-то он назвался просто Николасом Рисби, но я всегда говорю "мистер" - это мое правило. Я, знаете ли, не признаю фамильярности.
Она снова фыркнула. Очевидно, мистер Рисби также не заслужил ее одобрения. Я всплеснула руками.
- Какой сюрприз! Вот уж действительно приятная неожиданность! Проведите его, пожалуйста, наверх, мисс Кемп. Я ведь должна оставаться с Евой, так что придется принять его здесь. И потом, мы можем побеспокоить других, я ведь не получила разрешения принимать гостей внизу.
- Пожалуй, вы правы. Пойду приведу его.
Когда дверь за ней закрылась, я обернулась к Еве.
- Знаешь, это мой старый друг. Он очень хороший врач и, может быть, сможет помочь тебе. Я уверена, он тебе понравится.
Я услышала шаги в коридоре и открыла дверь. Доктор Рисби приближался в сопровождении мисс Кемп. Увидев меня, он буквально кинулся навстречу.
- Анджела! - воскликнул он. - Господи, как давно мы не виделись! Ты прекрасно выглядишь.
В следующий момент, к моему величайшему смущению, он схватил меня в объятия и поцеловал - отнюдь не братским поцелуем. Потом, все еще не выпуская меня из объятий, немного отступил, чтобы получше разглядеть.
- Ты стала еще красивее. Теперь я понимаю, почему так безумно скучал по тебе.
Он снова впился в мои губы. От изумления у меня дыхание перехватило. Лицо мисс Кемп выражало явное неодобрение таким открытым проявлением чувств. Дверь она, однако, за собой закрыла. В ту же минуту доктор Рисби отпустил меня.
- Ну как? - спросил он, смеясь. - По-моему, мы ее убедили.
Я все еще не могла перевести дыхание.
- Да, вы можете убедить кого угодно. На мой взгляд, это было даже слишком убедительно.
- Но мы ведь договорились, что наши встречи должны быть теплыми, - напомнил он.
- Да, договорились, - сказала я, снова краснея при этом воспоминании. - Ну, а теперь займемся пациенткой?
Он подошел к Еве и некоторое время стоял, глядя на нее. Потом с легкостью поднял тяжелый деревянный стул, как будто это была спичка, так же легко поставил его перед Евой и сел. Легонько погладил ей щеку, легонько нажал на нее.
- У вас найдется булавка? - спросил он. - Можно любую, только чтобы была острая.
Меня поразило то, как быстро Николас изменился. Теперь это был только врач, все остальное ушло. Я поспешила в свою комнату за булавкой. Когда я вернулась, он внимательно изучал Евины глаза. Не оборачиваясь, он протянул руку за булавкой.
- Встаньте сзади нее, - приказал он. Я быстро повиновалась.
- Теперь положите руки ей на глаза и держите так.
Я сделала то, о чем он попросил, и с ужасом увидела, как он воткнул булавку Еве в ногу. Она даже не вздрогнула.
- Так, хорошо, - сказал он. - Достаточно.
Я отошла от Евы. Выражение ее лица нисколько не изменилось, глаза были все так же пусты. Доктор Рисби поднес лампу к ее лицу. Долго, внимательно изучал глаза, нащупал пульс. Кивнул.
- Послушайте меня, Ева, - строго сказал он, - я доктор и специализируюсь именно в таких заболеваниях, как ваше. Я знаю, что вы слышите и понимаете, что вам говорят. Постарайтесь хорошенько понять то, что я сейчас скажу. Знаю, вы не в состоянии ответить или каким-либо другим способом показать, что вы понимаете, поэтому придется принять это на веру. Постараюсь объяснить, самыми простыми словами, что с вами произошло. Представьте себе, что когда-то, некоторое время тому назад, вы обожгли руку. Ожог был тяжелый, но со временем рана зажила. И, тем не менее, если когда-либо вам случится опять оказаться вблизи от огня, вы моментально и практически незаметно для себя самой отдернете эту руку. Дело в том, что рука не хочет больше испытывать боль. И это естественно. А теперь давайте представим себе следующее. Какое-то время назад на ваших глазах произошло нечто ужасное, отвратительное, что заставило вас оцепенеть от ужаса. Не так уж важно, что именно произошло. Важно, что ваш мозг пытается отключить самую память об этом; так же, как рука после ожога, он не хочет вновь испытать боль. Однако мозг не может просто отдернуться физически, как рука. Поэтому он избирает другой способ предотвратить возможную боль в будущем. Ваш мозг отказывается вспоминать о том, что произошло. Единственный же способ не вспоминать - это не думать вообще, не воспринимать ничего. Ваш мозг отключился настолько - в поисках защиты от воспоминаний, - что вы теперь даже не можете передвигаться самостоятельно.
Я смотрела на нее не отрываясь. В глазах ее не отражалось ничего. Ни малейшего намека на понимание. И тем не менее… Ведь считала же я, что она понимает то, что я ей говорю. Почему бы тогда не допустить, что она сейчас понимает и его? Я молила Бога, чтобы это было так.
- Время излечивает раны от ожогов, - продолжал доктор. - Точно так же оно излечит и повреждения, причиненные вашему рассудку. Вот это вы должны понять. В это вы должны верить. Чем сильнее вы будете в это верить, тем скорее все у вас пройдет. Я буду навещать вас - часто. Нам придется делать вид, что я прихожу к Анджеле. Должен вам признаться, в этом есть доля правды. Я хорошо ее знаю. Она - воплощение всего хорошего, что только может быть в человеке. Доверьтесь ей. И подумайте о том, что я вам сказал… старайтесь думать об этом. Я буду повторять это каждый раз. Ну, а сегодня, я думаю, достаточно.
Он отодвинул стул.
- Встаньте, Ева, - неожиданно приказал он. - Если вы сейчас встанете самостоятельно, это будет означать, что вы мне доверяете. Если же вы не сделаете этого, значит, вы не доверяете мне, и, по-видимому, я больше не приду. Встаньте же, Ева. Вы можете встать. Сколько раз в своей жизни вы делали это. Ну же, напрягите волю!
Я была просто ошарашена. Как странно, что мне такое не пришло в голову… А может быть, и к лучшему, что не пришло: Ева никак не реагировала.
- Ева, вы в состоянии сделать такую простую вещь, - не сдавался он. - Мне необходимо знать, слышите ли вы, понимаете ли меня. Если вы не воспринимаете слова, тогда надежды нет. Никакой надежды, вы понимаете? Тогда ваше место в клинике. Но если все же вы слышите и понимаете, тогда вы должны как-то это показать.
Она выглядела еще более неподвижной, чем обычно. Доктор Рисби отвернулся. Боже, подумала я, через минуту он уйдет и никогда больше не вернется. А это будет означать, что Еве невозможно помочь и все мои жалкие попытки ни к чему. Я уже готова была кинуться к нему и умолять дать ей еще хоть один шанс.
Вдруг он резко обернулся.
- Встать! - буквально заорал он.
Ева сдвинулась в кресле и вдруг, с видимым усилием, встала на ноги. Доктор Рисби ласково улыбнулся и положил руку ей на плечо.
- Видишь, как это, оказывается, просто, Ева, милая. У тебя еще есть сила воли. Вот посмотришь, мы все поправим. Конечно, это будет нелегко, но мы вернем тебя к нормальной жизни. Теперь я знаю - надежда есть. И это даже не займет слишком много времени. Ты можешь двигаться - значит, все будет хорошо. Ну, а теперь позволь я помогу тебе сесть.
Ему даже не пришлось прилагать усилий - колени ее подогнулись сами собой, и она безвольно опустилась в кресло.
- Для Евы это так же утомительно, - объяснил он мне, - как для вас, Анджела, была бы, например, часовая прогулка быстрым шагом. Но теперь-то я могу пообещать вам обеим: она обязательно поправится. У нее для этого достаточно сил - и физических и душевных. Постепенно ты поймешь, Ева: то, что с тобой случилось когда-то, то, что вызвало такой шок, совсем не так ужасно. Время - лучший лекарь. А теперь попросим Анджелу проводить меня. Мой экипаж ждет у ворот. Не забывай же о том, что я тебе сказал, Ева. У нас теперь есть не просто надежда - у нас есть уверенность.
Я была в таком восторге, что едва могла говорить. Идя рядом с ним по коридору, я пролепетала:
- Спасибо, доктор. Вы сотворили настоящее чудо.
- Никакое это не чудо, - ответил он. - То есть нет никакого чуда в том, что я делал. То, что мой прием сработал - да, это почти чудо. Вообще-то прием известный, но далеко не всеми признаваемый, хотя неоднократно доказанный. Я применяю его во всех подобных случаях и, знаете, каждый раз продвигаюсь на шажок вперед в изучении человеческого мозга, все ближе к тому моменту, когда истина будет признана всеми. Тогда можно будет всерьез заниматься лечением. Так что это я вас должен благодарить.
Внизу нас встретила миссис ван Дорн. Я затаила дыхание: что если она знает доктора Рисби в лицо?!
- О, миссис ван Дорн! Это мой старый друг, Николас Рисби, пришел навестить меня.
- Счастлив познакомиться! - доктор Рисби поцеловал ей руку.
Похоже, его мальчишеская улыбка пленила ее.
- Рада видеть вас в нашем доме, сэр. Пожалуйста, приходите в любое время. Анджела у нас совсем недавно, но мы все уже успели ее оценить. Конечно, у нее должен быть свой круг знакомых.
- Благодарю, миссис ван Дорн, - ответил он. - Не премину воспользоваться вашим гостеприимством.
- Проводите мистера Рисби, моя дорогая, - сказала она дружелюбно. - Я загляну к Еве, так что можете не очень спешить.
- С Евой все в порядке, - сказала я. - Мне кажется, ей намного лучше.
- Вот как? Это хорошая новость. Пойду посмотрю сама.
Миссис ван Дорн пошла к лестнице, а мы вышли из дома. Доктор Рисби взял меня за руку и повел по тропинке к воротам. Некоторое время мы молчали, погруженные в свои мысли. Мои были в воспоминаниях о том, как он обнимал и целовал меня. Его, похоже, были о том же: я почувствовала его руку на талии. Он осторожно привлек меня к себе. Присутствие этого человека вселяло покой и умиротворение, которых раньше я никогда не испытывала. И в то же время волновало так, что сердце готово было выскочить из груди.
- Надеюсь, я не слишком шокировал вас поцелуем и объятиями в присутствии экономки, - произнес он спокойно.
- Нет, я не была шокирована, но оказалась совершенно не готовой к такой жаркой встрече. - Искоса взглянув на него, я поймала на себе внимательный взгляд.
- Понимаю. Боюсь, что придется привыкать. А значит, мы с вами будем больше чем друзья.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, вы же не позволяете каждому встречному обнимать и целовать себя. Очень надеюсь на это.
Он очень правдоподобно изобразил благородное негодование.
- Конечно, нет, - ответила я, тоже с негодованием.
Я попыталась высвободиться из кольца его рук, но оно сжалось еще плотнее. Мне не хотелось бороться с ним - это выглядело бы глупо.
- Прошу вас, уберите руки с моей талии.
- И не подумаю, - ответил он. - А чтобы успокоить вас, скажу вот что: если бы у меня не было огромного желания поцеловать вас, я не стал бы этого делать. Просто пожал бы вам руку, поклонился - и все.
- Как, доктор… вы хотите сказать…
- Я хочу сказать, что влюблен в вас. Это случилось еще в колледже, но, знаете, педагогическая этика…
- Да, да, понимаю…
- Теперь вы, слава Богу, не студентка, да и я не преподаватель. Что может помешать мне признаться в тех чувствах, которые переполняют меня? Анджела, могу ли я надеяться, что вы разделяете мои чувства? Не забывайте - я психиатр, поэтому разбираюсь в человеческих эмоциях лучше, чем кто-либо другой.
- Теперь я чувствую себя совершенно беззащитной.
- Можно это понимать как признание? - Он остановился и посмотрел мне прямо в глаза.
- Знаете, в колледже мне тоже казалось, что я в вас влюблена.
- А теперь больше не кажется?