Я прижимаю ценные записи к груди, мне самой не терпится узнать, что скрывают непрочитанные страницы. Надо поскорее обрадовать бабушку. У мамы тоже гора с плеч, она сильно напереживалась. Мы с ней решаем: именно она будет писать книгу. Как только мы с Женей окончательно разберемся в дневниках, я передам их маме, и она начнет работать над романом, описывать счастливую и горькую историю любви своих родителей, смеяться вместе с ними и плакать - не над вымыслом, а над самой настоящей правдой.
Глава 16
1944 год
Четвертая военная навигация началась рано, в марте. После снятия блокады флотилия главным образом выполняла боевые задачи по взаимодействию с флангами армий, развивавших наступление на побережье Ладоги. Для подготовки решающего удара сухопутных войск весной корабли выходили в озеро с заданиями, цель которых была выявлять наличие батарей по берегам, скопления живой силы и определять позиции противника. В то время как тральщики были заняты очисткой верховьев Невы от мин, малые "морские охотники" и бронекатера, канонерские лодки обстреливали укрепления врага в районе Видлицы, Габанова, Гумбариц, Андрусовой губы, определяя тем самым количество вражеских батарей и калибр орудий, при этом нередко наносили ощутимый урон противнику. Так было, когда "морские охотники" обстреляли поселок Лошийоки, бронекатера - Видлицу.
Алексей так до конца и не оправился после гибели Ариадны. Настя при встречах с ним чувствовала, что он томится на суше. В море ему существовать было легче. Среди погонь, стрельбы, команд, тактических решений воспоминаниям не было места. Едва ступив на корабль, он срастался с ним, становился морским охотником, внимательным, беспощадным, и тогда "полный вперед!", ревут моторы, впереди враг, цель, бой, грохот пушек, треск ДШК, схватка не на жизнь, а на смерть - ради жизни, ради любви…
В мир снова пришла весна. Из обожженных воронок потянулись к солнцу нежные лесные цветы, паучки взялись плести серебряную сеть, прорастала малахитовая трава на безмолвных могилах; на утренней заре нерпа блаженно полоскалась в малиновой воде, а в тенистой чаще бродила медведица с медвежатами-первогодками.
В середине июня Настя почувствовала недомогание, на которое поначалу не обратила внимания, но приступы дурноты стали повторяться регулярно и вынудили ее обратиться к врачу. Вернувшись из медицинского отделения Осиновецкой военно-морской базы, она села и погрузилась в противоречивые размышления. Вести с фронтов поступали обнадеживающие: Красная армия освобождала один район за другим, но до конца войны, видимо, было еще далеко. Конечно, для Насти было счастьем иметь ребенка от человека, которого она любила с такой силой, что сама пугалась своего чувства. Сейчас он был рядом, пусть редко, урывками, чаще всего приходил истерзанный, забрызганный грязью с ног до головы и до того уставший, что засыпал, не успев раздеться, но главным для нее было сознание того, что она увидит его завтра, через два дня, через пять. Можно пока не говорить ему о беременности, но, как только положение ее станет заметно, Вазген отправит жену в глубокий тыл, в этом не было сомнения, и тогда неизвестно, как скоро они смогут увидеться. От этой мысли ее пробрала дрожь, и тошнота снова подкатила к горлу.
Вазген обладал удивительной способностью появляться в самые неподходящие моменты. Он вошел быстрой походкой, с оживленным блеском в глазах и с ходу накинулся на жену с поцелуями. Она не могла ему отвечать и одеревенела от усилия сдержать тошноту.
- Что это? Ты мне не рада?! - воскликнул он. - Холодна и бела, как мраморная статуя. - Он вгляделся в нее, и улыбка его погасла. - Да ты и впрямь белее снега. Заболела! Так я и знал! Когда ты будешь слушаться мужа? Говорил тебе, одевайся теплее, не возись подолгу с холодной водой.
Он тут же заторопился к врачу, она пыталась его удержать, что-то объяснить, но муж не хотел ее слушать, пока Настя не проговорилась, что уже прошла обследование в госпитале. Тут он встревожился по-настоящему, потребовал от нее отчета. Настя в свою очередь потребовала от него клятвы, что он не отправит ее в тыл, иначе она рта не раскроет.
Он удивился: зачем ему отсылать жену в тыл, когда можно положить ее на лечение в госпиталь к опытным врачам, которым он всецело доверял.
- Нет, поклянись! - настаивала она. - Самыми страшными клятвами поклянись!
- Настя, ты пугаешь меня! Ну, хорошо, хорошо. Даю слово офицера, что никуда тебя не отпущу!
Настя прижалась к нему и сказала на ухо:
- У нас будет ребенок.
Он настолько обрадовался, что ей стало совестно своей попытки утаить правду. Настя очутилась в эпицентре ураганного восторга, из которого вышла без потерь, но изрядно помятой и растрепанной. Супруг же невероятно возгордился:
- Настюха, умница моя, ты только подумай, мы с тобой сотворили новую жизнь!
Я чувствую себя чуть ли не Богом. До чего это необычное и прекрасное чувство! Наш ребенок! Надо сказать Алеше… Нет, Алеше, пожалуй, говорить пока нельзя. Это напомнит ему об Ариадне. Проклятая война! Порадоваться не даст. Скажем позже, месяца через два, три… Не могу в себя прийти. Иди ко мне, моя прелесть!
- Вазген! Если ты не прекратишь так зверски меня тискать, то никакого ребенка у нас не будет!
- Ухожу, ухожу. Я заскочил на минутку - тебя повидать. Работы много. Жди, Настенька, назревают большие события. И береги себя.
В главном штабе флотилии шла подготовка к участию в Свирско-Петрозаводской наступательной операции. Цель ее была - очистить от врага Южную Карелию. Флотилии предстояло высадить десант в количестве четырех тысяч бойцов и командиров 70-й бригады морской пехоты в тыл олонецкой группировки противника и удерживать захваченный плацдарм до подхода частей Красной армии.
Финны стянули в район между Онежским и Ладожским озерами более ста тысяч солдат и офицеров, около трехсот орудий и шестисот минометов. Морской десант должен был перерезать тыловые коммуникации противника - железную дорогу и шоссе, проходящие вдоль восточного побережья, - чтобы лишить его возможности маневрировать войсками и техникой, перебрасывать резервы к линии фронта или отступать. 7-й и 32-й армиям предстояло форсировать реку Свирь и развернуть наступление вдоль восточного побережья в северном направлении при поддержке кораблей Ладожской и Онежской военных флотилий, фронтовой и флотской авиации.
Командующий ЛВФ контр-адмирал Чероков склонился в раздумье над картами озера. Заданное место высадки в районе Гумбариц и бухты Андрусово вызывало у него серьезные сомнения. Гидрографы доложили, что подходы к берегу плохие, дно усеяно валунами и подводными камнями. По данным разведки, на островах Сало и Гач, прикрывающих вход в бухту Андрусово, расположены вражеские батареи, по берегам тянутся проволочные заграждения. Кроме того, десант высадится вблизи передовых позиций противника и может быть немедленно смят крупными силами.
Собравшиеся на закрытое заседание старшие офицеры - начальник штаба, начальники оперативного и разведывательного отделений - ждали решения командующего.
- А что, если мы нанесем удар севернее, допустим, в междуречье Видлицы и Тулоксы? - предложил командующий. - Берег здесь пологий, песчаный пляж тянется неширокой полосой в сто метров. Дно чистое, валунов и подводных камней нет. Глубины позволяют малым кораблям подойти к берегу вплотную, а крупным - на расстояние пятисот метров. Каковы разведданные по этому участку?
- Крупных сил здесь противник не имеет, товарищ контр-адмирал, - доложил начальник разведки. - Противодесантных средств на этом участке побережья выявлено в меньшей степени, чем в районах, расположенных вблизи от линии фронта. Противодействие неприятельских кораблей также маловероятно.
- Отлично! Следует учесть и то, что в этом месте железная и шоссейная дороги проходят в непосредственной близости от берега - семьсот - тысяча метров. Заняв сравнительно небольшой плацдарм, десант сможет успешно выполнить задачу по захвату коммуникаций противника. Какие будут соображения, товарищи офицеры?
Изучая местность на карте, офицеры пришли к выводу, что озеро Линдоя и болотистая местность за дорогами послужат естественным рубежом для защиты десанта с фронта, а река Тулокса сыграет ту же роль на правом фланге. Вдобавок здесь десант будет действовать в шестидесяти пяти километрах от линии фронта и успеет захватить вражеские коммуникации до того, как противник подтянет резервы.
- Что ж, давайте еще раз обсудим наш план во всех деталях, и думаю, что можно представить его на рассмотрение Мерецкову, - решил командующий.
Чероков поехал с докладом к командующему Карельским фронтом, а на кораблях закипела работа: отрабатывалась посадка бойцов на плавсредства и высадка их на необорудованный берег; каждый морской пехотинец должен был знать не только свой корабль, но и свое место на нем. Все офицеры собрались в штабе и отрабатывали на картах последовательность подхода кораблей к берегу и высадки десанта, рассчитывали, сколько боеприпасов можно погрузить на каждый корабль; готовились связисты, снабженцы, инженеры, медики.
Не сидели без дела и работники политотдела, а также оперотдела, в котором служил Смуров. На кораблях велась работа с моряками, которая называлась поддержкой боевого духа, развитием наступательного порыва, воспитанием чувства долга у каждого бойца и командира.
Смуров воспользовался случаем, чтобы повидаться с Алексеем.
- Надеюсь, ты не затем явился, чтобы донимать моих ребят? - сварливым тоном встретил его Алексей. - Они и так целый час просидели на комсомольском собрании, а впереди еще партийное.
- Напротив, я пришел, чтобы не пришли другие, а ребята твои пусть спокойно занимаются своими делами. Не ворчи на нас, Вересов, наш отдел идет с первым эшелоном и высаживается вместе с морбригадой. Будем личным примером увлекать бойцов в атаку. Таков приказ. Признаться, я рад. Давно хотелось встретиться с врагом на суше, лицом к лицу!
Он светился воинственной отвагой, что совсем не понравилось Алексею.
- Не разделяю твоего воодушевления. Что ты знаешь о сухопутном бое? Смотри не геройствуй там. Черт побери! Кому пришла в голову эта гениальная идея?
- У нас свое командование, а приказы, как ты знаешь, не обсуждаются. Можешь взять к себе на корабль еще троих человек?
- Могу взять двоих. Все забито под завязку.
- Идет, значит, я плыву с тобой.
Военный совет Карельского фронта утвердил предложенный Чероковым план высадки десанта в междуречье Видлицы и Тулоксы. 19 июня более семидесяти кораблей и высадочных средств сосредоточились вдоль левого берега Волхова. Ждали приказа к началу операции.
Настя в Осиновце, пребывая в неведении относительно грядущих событий, все же не могла не заметить, что все офицеры-гидрографы исчезли и не появлялись уже несколько дней. Причалы были пусты, не было даже буксиров и барж, подвозивших лес, лишь старенький мотобот сиротливо приткнулся у пирса. Наступило какое-то странное затишье, непривычное и оттого вселяющее тревогу.
21-го в приемную заскочила Клава. Настя общалась с ней мало, только по делу, хотя исподтишка с обостренным интересом к ней приглядывалась. В Клаве свершилась какая-то внутренняя перемена, которая выгодно отразилась и на ее наружности, словно благодатный ливень окатил ее с головы до ног и смыл с лица остатки высокомерия, презрительности и самолюбования. Она стала проще, искреннее и, бесспорно, красивее. Причин столь счастливого перерождения Настя достоверно не знала, но могла догадываться. То, что она наблюдала, радовало ее, как открытие. До чего яркими и удивительными оказались внешние проявления сильного чувства, которое, по всей видимости, не осталось совершенно без внимания.
- Настя, ты не знаешь, что происходит? - с волнением спросила Клава. - К Свете, копировальщице, из Новой Ладоги родственница приехала. Говорит, что кораблей стоит вдоль Волхова видимо-невидимо, аж до деревни Юшково.
- Что?! Господи! Нет, не знаю. Вазген даже от меня все держит в тайне. Наверняка что-то затевается. А как бы узнать?
- Давай туда поедем. Там сейчас, по ее словам, тьма народу, все высыпали на берег, а нам нельзя, что ли? Почему другие могут их провожать? Поедем, а, Насть?
- Я бы с радостью, только сама подумай: пока мы доберемся, корабли уйдут, да и ехать не на чем. Ни судов, ни машин, словно вымерли все!
- У причала мотобот стоит. Упросим довезти нас до Кобоны, а там, глядишь, подбросят на попутке.
Им пришлось изрядно побегать вдоль берега в поисках хозяина мотобота. Наконец отыскался приземистый, худой старичок, только в море выходить он отказался наотрез:
- В одиночку не пойду. Случись чего, и помочь будет некому. Не-е, бабоньки, не просите. Наши, того и гляди, фрицев перебьют, так я еще трошки пожить хочу, посмотреть, как эту сволочь с земли родимой погонят.
- Деда, ну помоги, кроме тебя, ведь некому, - взмолилась Клава. - Немцы не налетят, им не до нас теперь, и погода чудесная.
- Ты, девушка, будто не на Ладоге живешь. Сейчас она чудесная, а через пять минут взъярится да и перевернет посудину. А мне заздря погибать надобности никакой.
Настю вдруг осенило:
- Зачем же зазря, дедуля? Ты нас перевези, а я тебе целую флягу водки подарю.
Старик засомневался и почесал в затылке:
- Так я ж не для того сказал… Ну, ежели не жалко будет… А может, у тебя и махорочки найдется?
- Найдется, отец, найдется. Я сейчас.
Она забежала в кабинет Вазгена и, порывшись в ящиках, нашла припрятанную пачку "Казбека". "Вазген меня убьет", - подумала она, прихватила флягу и поспешила обратно.
- Богато живете, - сказал дед, нюхая пачку папирос. - Ну, добро, полезайте, авось пронесет.
Застучал мотор, и мотобот тронулся от пристани.
- Ты что же, отец, один с судном управляешься? - спросила Настя.
- Зачем один? Со мной еще двое, только недосуг им нынче. Пошли службу справлять, а вот меня не взяли по причине слабосилия, да и суденышко мне под стать, обоих нас списывать пора. Отвоевался я подчистую. Просился с ними, да куда там, и слушать не захотели. А вам-то чего на месте не сидится? - Он наклонился, вытащил откуда-то драный бушлат и протянул Клаве. - На, подложи под себя, мягче сидеть будет. Я примечаю, что ты, поди, брюхатая, вот и не пойму, куда тебя нелегкая несет.
Клава вспыхнула и отвернулась от изумленной Насти.
- Клава, это правда? - спросила она.
Та закусила губу и кивнула.
- Кирилл знает?
Клава отрицательно замотала головой.
- Сколько уже?
- Четыре месяца, это с февраля.
- Как же он не заметил до сих пор?
- А мы виделись с ним в мае последний раз. Тогда еще незаметно было.
- Надо ему сказать. Теперь уже не скроешь. Вон дед какой глазастый, сразу разглядел.
- Как не разглядеть, - откликнулся с кормы дед, который, оказывается, обладал еще и отменным слухом. - Восемь человек детей вырастил, мне ли не знать. Правда, теперь только трое осталось. Пятерых война взяла, все сыновья головушки сложили на фронтах. А вот меня, старого, пуля не берет. Так-то…
- Ты сам откуда, отец? - участливо спросила Настя.
- Из Новой Ладоги. Нас, Ганиных, все знают. До войны только старшой, Петя, и успел жениться, двое сынишек у него осталось, так что не переведется наш род во веки веков, сколько бы враг ни злобился.
- Ганины? А Валя не ваш ли сын?! - воскликнула Настя.
Валя Ганин ухаживал за ней перед самой войной, но она не смогла ответить ему взаимностью.
- Валя в сорок втором погиб, - ответил старик. - Он на Балтике воевал. А ты его знала, что ли, дочка?
- Знала… - Голова Насти медленно опустилась, и слезы закапали на стиснутые руки. Она ясно увидела Валентина, как он растерянно и неловко отвел глаза, когда она отшатнулась от него. Смерть не щадила людей и не щадила воспоминаний. Она высвечивала события прошлого горькими муками раскаяния, вины и бессилия.
- Чего уж теперь плакать, дочка, - сказал старик. - Валя погиб, зато племянники его будут жить в мирное время. За то и воевали… - Голос его дрогнул, он суетливо полез в карманы за папиросами и спичками.
Настя посмотрела на него и подумала, что, может быть, он и не старик вовсе, а просто седой, усохший, покрытый морщинами человек.
Погода, вопреки опасениям, благоприятствовала плаванию. Светило солнце, озеро было спокойным, легкий ветерок слегка волновал поверхность сверкающей рябью и трепал волосы девушек. Мотор работал ровно, без перебоев, отсчитывая милю за милей.
Настя вернулась мыслями к Клаве:
- Как же ты поедешь на машине, дуреха? Тебя растрясет!
- Ничего со мной не случится. Я крепкая. Только и признаков, что живот растет, а больше ничего не чувствую.
- Счастливица, - вздохнула Настя. - А меня по утрам тошнит.
- Настя! И ты тоже?! Хотя тебе давно пора. - Клава прыснула в кулачок. - Умора! Схватились две беременные бабы и несутся неизвестно куда.
- Когда же ты скажешь Кириллу?
- Ой, Настя, не знаю. Боюсь, вдруг опять осерчает. Решит, что я его к себе привязать хочу. Только это не так! Ты мне веришь?
- Верю, конечно верю! Хочешь, я сама с ним поговорю?
- Хочу, только могу представить заранее, что за этим последует. Меня отправят домой, а он потом обо мне и не вспомнит.
- Ты теперь не одна. Ты носишь его ребенка. Он не из тех, кому это может быть безразлично.
Клава бросила на нее исподлобья пристальный взгляд.
- Ты вот мне помогаешь, а ведь я тебе зла желала, - тяжело выговорила она, - завидовала, потому что дурная была, не понимала, что каждому дается свое - самое лучшее, самое дорогое! Ты уж прости меня, я теперь страшно жалею!
Впереди показался берег и ряд длинных пирсов Кобоны. В начале сорок второго их строили под страшными бомбежками и артобстрелами, часто восстанавливали, строили заново, сюда подходили корабли, тендеры, баржи, высаживали людей, грузили продовольствие и шли обратно. Сейчас здесь было пусто, так же как в Осиновце. Неподвижно стояли на причалах грузоподъемные краны, не было вагонов на рельсах, которые спускались слипами прямо к воде. Зато девушки заприметили две полуторки у диспетчерской. После долгих уговоров один из шоферов согласился подбросить их до Новой Ладоги, только отправлялся он лишь под утро и на все доводы и увещевания бубнил: "Не положено".
- Пошли, определю вас на постой к знакомым, - сказал Ганин. - Правда, в деревеньке домов почти не осталось, все разбомбили, но угол какой-никакой найдется. Поспите часок-другой - и в путь.
Таким образом, к месту назначения девушки попали только в восемь часов утра.
- Неужели опоздали? - переживали они, торопливо шагая к реке.
Нет, корабли были здесь, на Волхове, вся флотилия. На берегу собралось много народу - экипажи кораблей и местное население. Морских пехотинцев не было видно, они скрытно сосредоточились в лесу у деревни Юшково.
Настя с Клавой обходили берег, отыскивая "Сатурн". Настя узнавала офицеров. Они стояли группами, курили, переговаривались. Вазгена среди них не было, не видно его было и на палубе "Сатурна".
Сослуживцы посоветовали поискать Аро яна там, где выстроились в ряд "морские охотники". Скоро девушки обнаружили знакомый корабль и зачарованно на него уставились.