* * *
В полночь 27 июня десант в районе Рамбола-Линдоя соединился с частями наступающей 7-й армии. 28 июня Тулоксинская десантная операция была успешно завершена. Войска Красной армии продолжали наступать на север. Корабли двинулись вдоль побережья, поддерживая наступление артиллерийским огнем.
Глава 18
Транспорт "Ханси" прибыл в Новую Ладогу к вечеру 27-го. Чуть раньше доставил убитых и раненых "Чапаев". На берегу транспорты встречали врачи, горожане, сослуживцы и подруги ушедших в бой моряков. Здесь же были Настя и Клава. Вазген и Кирилл оказались на причале почти одновременно. Вазген стал чуть-чуть слышать и сошел на берег своими ногами, прибегнув к помощи санитара. Кирилла вынесли на носилках, он так и не пришел в себя.
- Девушки, отойдите от раненых, вы задерживаете отправку в госпиталь! Зачем вы зовете капитана? - напустились на Клаву. - Вы же видите, он без сознания и вас не слышит.
- Доктор, он будет жить? Скажите хоть что-нибудь!
- Не знаю. Состояние тяжелое. Отойдите, отойдите, не мешайте! Ароян, в машину! Не воображайте, что вы здоровы. Увидитесь с женой в госпитале.
В госпитале девушкам долго ничего не говорили о Смурове. Наконец вышел врач и сказал:
- Сожалею, но состояние его безнадежно. Он умрет сразу, как только мы извлечем пулю. А так, возможно, проживет еще несколько часов.
Клава вскрикнула и тяжело осела на руки Насти. Пока Клаву приводили в чувство в одной из процедурных, к Насте подошла медсестра и прошептала ей на ухо:
- Ваш капитан пришел в себя. Доктор говорит, что это ненадолго. Если вы хотите с ним проститься, то поторопитесь.
- Да, да, спасибо, я пойду к нему. Прошу вас, сообщите моему мужу, Вазгену Арояну, он в соседней палате.
Оставив Клаву на попечение медсестер, Настя, страдая и волнуясь, вошла в палату, где лежал Смуров.
Он смотрел на нее и улыбался. Она впервые заметила, как обаятельна его улыбка, раньше он редко позволял себе улыбаться, к тому же всегда старался скрывать проявления любых чувств.
"Не плакать, - мысленно твердила она, подходя к кровати, - ни в коем случае не распускаться, надо взять себя в руки, вот так, хорошо, молодец". Она села рядом с Кириллом, взяла его за руку, и тотчас слезы непроизвольно закапали у нее из глаз.
- Как хорошо, что вы пришли, - с трудом заговорил он. - Я боялся, что больше вас не увижу. Вы плачете, и я счастлив. Нет, не оттого, что послужил причиной вашей грусти, а оттого, что не совсем вам безразличен. Не таите ваших слез, Настя, я знаю, что жить мне осталось совсем недолго, доктора уступили моей просьбе и сказали мне правду. Гораздо гуманнее дать человеку возможность распорядиться его последними минутами. Иначе я не успел бы сказать вам самого главного… Я люб лю вас. Не считайте меня дурным человеком за это признание. Мое положение дает мне право на исповедь. Сейчас я не боюсь смутить ваш душевный покой. Его и так нет. Да и о каком покое можно говорить на войне? Вы, прекрасное, чуткое создание, не можете быть спокойны, и за это я всегда преклонялся перед вами…
Голос его пресекся, и Настя испугалась, что сама не успеет сообщить ему самое главное.
- Кирилл, ни слова больше, молчите, выслушайте меня. То, что вы сказали, для меня очень важно. Я буду хранить в душе ваше признание как величайшее сокровище, как лучшее событие в своей жизни, но есть нечто гораздо более важное для вас сейчас.
- Что же это? - спросил он, не отрывая от нее светлых, незамутненных глаз.
- Клава беременна. Она носит вашего ребенка. Уже четыре месяца. Вы слышите меня, Кирилл?
Он молчал, но сильное движение чувств отражалось у него на лице.
- Вот уж не думал, что после меня что-то останется, - сказал он и засмеялся совершенно здоровым смехом.
Настя на миг отчаянно понадеялась, что прогнозы врачей окажутся неверными. Однако ей пришлось убедиться, что любое потрясение, пусть даже радостное, пагубно отражается на состоянии Кирилла. Он тяжело задышал, на лбу его выступила испарина.
- Настя, запомните мой адрес в Ленинграде. - Он быстро проговорил название улицы, номер дома и квартиры. - Запомнили? - Настя кивнула. - Там живут мои родители. Пойдите туда с Клавой, с Алешей, все вместе. Скажите родителям, что Клава моя жена. Они должны позаботиться о ней и о ребенке. Обещайте мне это, Настя!
- Клянусь вам, мы все сделаем, будьте спокойны. Клаву мы в любом случае не оставим, что бы ни случилось. Ваш ребенок вырастет здоровым и счастливым. Он будет знать и помнить об отце.
Дыхание его выровнялось, и улыбка вновь озарила бледное лицо.
- Раз вы это обещаете, я спокоен, - сказал он.
В дверях появился Вазген, и Настя поспешила ему навстречу, поскольку тот нетвердо держался на ногах.
- Эй, дружище, кончай дрейфовать, - сказал Вазген очень громко, как говорят люди с пониженным слухом. - Есть хорошие новости. Наши погнали финнов до границы. А тебя представили к награде, так что давай-ка поправляйся.
- Где Вересов? - спросил Кирилл. Голос его заметно слабел, и Насте пришлось повторить вопрос для Вазгена.
- Воюет еще.
- Жаль, что я его не увижу. Ты присмотри за ним. И передай, пусть обо мне не печалится. Это хорошая смерть. Я получил от жизни все, что хотел, и умираю счастливым, а как ты думаешь, куда отправится счастливая душа?
Вазген слушал, склонившись к самому изголовью, и временами бросал вопросительные взгляды на Настю, но последнюю фразу разобрал. Он сжал Кириллу руку крепко, по-мужски:
- Где бы ты ни был, - никто ведь не знает, что там, по ту сторону, - помни, что тебя любят, что у тебя есть верные друзья. Придет время - и мы снова будем все вместе.
Вошла Клава, и Вазген с Настей оставили ее наедине с Кириллом.
Спустя полчаса Смуров впал в кому и умер на утренней заре, больше не приходя в сознание.
Прошло три недели. Настя сидела за рабочим столом. Вазген в кабинете совещался о чем-то с офицерами. По радио передавали сообщение Совинформбюро. Сообщений все ждали с нетерпением. День за днем поступали радостные известия: 11 июля советские войска штурмом взяли город Питкяранта. Большая часть Карелии была освобождена. Очистили от врага острова Валаам и Коневец, 18 июля корабли высадили десант на остров Вуарай-сунсаари на северо-востоке озера и потопили четыре финских сторожевых катера.
Настю, как это стало обычным в последнее время, с утра мутило. Она прислушалась к голосам за дверью. Офицеры что-то деловито обсуждали. Пожалуй, можно выйти и подышать воздухом. Вряд ли ее хватятся в ближайшие полчаса.
Она пошла к озеру и застыла на причале, заглядевшись на воду. Чайки сновали над искрящейся поверхностью и скандалили резкими голосами. Теплынь, вода синяя-пресиняя, вся в солнечных бликах. Так и тянет искупаться. Она вспомнила, как купалась с сестрами на Свири. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. Три года войны - три года взросления, испытаний, страха, лишений, горя, невосполнимых утрат. Чего было больше в этом бешеном водовороте? Любви! Конечно же любви.
Многие, кого она знала здесь, на Ладоге, жили и умирали с любовью в сердце. "Это хорошая смерть", - сказал Кирилл. А что чувствовали те, незваные пришельцы, умирая на чужой земле?
Она осознала, что давно уже смотрит на черные точки, показавшиеся на горизонте.
Они неуклонно росли и приближались. Уже можно разглядеть, как дымят трубы… Канонерки! А вон катера в строе кильватера!.. Корабли, корабли возвращаются!
Через пять минут весь Осиновец высыпал на причалы.
Алексей сошел с катера и угодил в объятия Вазгена и Насти. Он выглядел похудевшим, в нем не чувствовалось обычного подъема после успешно выполненного задания. Казалось, он смертельно устал, щурил глаза, словно они были сильно натружены; голос его звучал глухо.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он Вазгена. - На ногах, во всяком случае, держишься прилично.
- Что мне сделается? Повалялся с недельку и оклемался.
- А Кирилл?
Вместо ответа Вазген опустил голову. Алексей отвернулся и некоторое время смотрел на озеро.
- Когда это случилось? - спросил он.
- Двадцать восьмого утром.
- Где похоронили?
- Там же, неподалеку от нашего места.
"Нашим местом" было то, где находилась могила Ариадны.
- Пойдем, покажешь, - сказал Алексей и направился вдоль берега в сторону леса.
- Леш, ты бы сначала поел, отдохнул, мы сейчас баньку истопим…
Алексей молча шагал вперед. Вазген и Настя пошли за ним. По дороге Вазген рассказал Алексею о последних часах жизни Кирилла, завершив рассказ словами:
- Он просил передать, чтобы ты не горевал о нем, сказал, что умирает счастливым.
Алексей сжался, как от острой внутренней боли.
Холмик земли, под которым лежал Кирилл Смуров, высился неподалеку от могилы Ариадны, в соседнем ряду таких же холмиков, выросших с тех пор, как ее похоронили. Комья земли на нем успели высохнуть, и букеты цветов, недавно обновленные Настей и Клавой, уже завяли. Клава сидела рядом, опустившись на колени, в руках у нее были свежие цветы, она плакала, зарывшись в них лицом.
Алексей снял фуражку. Ветер трепал его волосы, задумчиво шумели деревья, и плакала Клава. На ней было легкое ситцевое платье; волосы гладко причесаны и свернуты в тугой узел, что подчеркивало идеальную форму головы и профиль классических очертаний.
Она собрала увядшие цветы, положила свежий букет на могилу, затем поднялась на ноги, вытирая глаза платком, и посмотрела на Алексея. Он смотрел на нее.
- Слушай, мне это кажется или… - пробормотал он и обратил на Вазгена вопрошающий взгляд.
- Нет, тебе не кажется. Все так и есть. Это его ребенок.
"Надо было сказать ему сразу, - пожалел Вазген, наблюдая реакцию друга. - Слишком много потрясений для одного человека".
Алексей какое-то время не мог выговорить ни слова; Вазген с удовольствием наблюдал, как светлеет его лицо, как оживают и загораются золотым блеском глаза.
- И вы молчите?! Садисты! - Алексей с силой толкнул Вазгена кулаком в плечо. - Скрывать от меня такое! - Он шагнул к Клаве. - Дорогая, красавица ты наша, да мы в ноги тебе должны поклониться! Ты сама-то понимаешь, какое чудо сотворила?
- Ах, Алексей Иванович, если б вы знали, как мне тяжело, - отозвалась будущая мать, продолжая ронять слезы и комкая платок. - Он назвал меня своей женой. Сказал, что женился бы на мне, если бы остался в живых. - Она всхлипнула и прижала платок к глазам. - Бедный ребенок, еще не родился, а уже сирота.
- Как это сирота! Кто? Сын Кирилла - сирота?!
- Алеша, мы пока не знаем, будет ли это мальчик, - деликатно вставил Вазген.
- А я не сомневаюсь! Разве вы не понимаете? Это не случайность, не слепая игра природы. Это подарок судьбы, провидение! Дочь для нас так же драгоценна, но я уверен, что это мальчик. Иначе и быть не может! - Волнение мешало ему говорить. - Прошу вас, оставьте меня с Кириллом наедине. Я не успел с ним проститься, но, может быть, он сейчас меня услышит.
Что говорил он Кириллу и о чем думал позже, стоя у могилы Ариадны, его друзья не узнали. Да и была ли в том необходимость? Наверное, у каждого человека в душе есть неприкосновенная область, куда не должны вторгаться даже самые близкие люди.
4 сентября 1944 года Финляндия, признав свое поражение, вышла из войны.
Фронт отодвинулся далеко на запад. Военные действия на Ладоге прекратились.
В середине сентября офицеры и матросы стояли на плацу в торжественном построении.
Представитель Военного совета КБФ зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР. За образцовое выполнение задания в боях с немецко-фашистскими захватчиками при форсировании реки Свирь, прорыв сильно укрепленной обороны противника и проявленную доблесть и мужество Ладожская военная флотилия награждалась орденом Красного Знамени и стала именоваться Краснознаменной Ладожской флотилией.
Краснознаменным стал 2-й дивизион "морских охотников", а также 70-я и 3-я бригады морской пехоты.
Особо отличившихся офицеров и матросов наградили орденами и медалями. Многие были награждены посмертно.
В заключение контр-адмирал Чероков выступил с речью:
- Товарищи офицеры и краснофлотцы! Дорогие мои… - Голос его на миг прервался, затем зазвучал с прежней силой: - Поздравляю вас с высокими правительственными наградами! Сегодня для всех нас счастливый день, мы с честью выдержали испытания, не склонялись перед врагом и делали больше, чем могли.
Но именно в этот знаменательный день я должен с болью в сердце сообщить, что Краснознаменная Ладожская флотилия расформировывается. - Он снова замолчал. Стояла тишина, лишь с озера неслись отрывистые крики чаек. - Война еще продолжается. Часть флотилии будет передислоцирована в Прибалтику, многим из нас придется расстаться друг с другом, но где бы мы ни были и сколько бы лет ни прошло, Ладога навсегда останется в наших сердцах. Мы никогда не забудем того, что пережили вместе, не забудем наших погибших товарищей. Вечная память и слава героям! Слава морякам Краснознаменной Ладожской флотилии! Я горжусь тем, что служил с вами!
Осенью военные корабли уходили на Балтику. Настя и Клава стояли на палубе "морского охотника". Они отказались сидеть в каюте, несмотря на настойчивые требования мужчин. Клаве до родов оставалось не больше месяца; молодых женщин оберегали и даже обеспечили на судне присутствие врача. Вазген был здесь же, на мостике, рядом с Алексеем. Прощаясь с Ладогой, офицеры оделись в парадную форму - с кортиками, при всех орденах и медалях. Клава увозила с собой орден отца своего ребенка.
Головные корабли уже входили в русло ставшей вновь судоходной Невы. Опустел Осиновец, опустели рейды, причалы и штаб в Новой Ладоге. Гром орудий больше не оглашал водные просторы; в прибрежном лесу, где оставались дорогие могилы, полновластно заливались птицы. Огромное озеро неустанно катило волны к берегам, расцвеченным поздними красками осени, а на тихом дне обрастали зелеными водорослями погибшие корабли.
Мужчинам еще предстояло воевать, а женщинам рожать и растить детей - высшая награда тем, кто погиб и кто остался в живых.
- Прощай, Ладога светлая, - прошептала Настя, - мы еще вернемся, мы все обязательно вернемся.
Эпилог
Теперь меня зовут Катя Смурова. Я замужем уже пять месяцев. Мы живем с Женей вдвоем в его большой квартире, принадлежавшей когда-то родителям Кирилла Смурова. Теперь в кабинете Жени в застекленном шкафу стоит фотография его деда в деревянной рамке. Рядом лежит орден в коробочке, обитой бархатом. Здесь же хранится альбом с фотографиями военных лет - на них Настя, Клава, Ариадна, Вазген и Алексей Вересов. Пока друзья Кирилла были живы, они заботились о Клаве и ее подрастающем сыне, вот почему Женин папа хранил их фотографии.
Сама Настя, к несчастью, первого ребенка не смогла выносить - видимо, сказались лишения и потрясения военного времени. В Ленинграде она снова стала студенткой - ее восстановили в Электротехническом институте, в который она поступила до войны.
Вазген и Алексей после войны были направлены на учебу в Военно-морскую академию. После окончания академии они еще три года служили вместе в Севастополе, а затем Ароян с семьей отбыл на Дальний Восток для дальнейшего прохождения службы в Тихоокеанском флоте, а Вересов получил назначение в Балтийск, бывший прусский город Пиллау.
В 1962 году тетя Лия оказалась недалеко от Балтийска - в Калининграде. Племянницу пригласила к себе погостить младшая сестра Насти, обосновавшаяся с мужем в завоеванном Кёнигсберге.
Лия надолго запомнила эту поездку - город все еще хранил следы войны, разрушенные католические храмы, церкви, разбомбленные здания вздымались выщербленными остовами, но у могилы Иммануила Канта всегда толпился народ, а в руинах Кафедрального собора царила тишина, несмотря на то что храм лишился своей кровли. Эпитафии на надгробиях принцев, великих магистров и епископов смотрели прямо в небо.
Настя дала Лии номер телефона, ей надо было позвонить в Балтийск, в приемную вице-адмирала Вересова.
- Лучше всего поговори сразу с адъютантом, скажи, что ты дочь Вазгена Арояна, оставь свой адрес, все остальное Алеша сделает сам, - наказала мать Лии.
Он приехал очень быстро, под окном остановилась блестящая "Волга", из нее выскочил водитель, чтобы открыть дверцу перед начальником, но тот не стал дожидаться, заторопился вверх по лестнице пятиэтажного дома. А в квартире случился переполох. Так как хозяин сам служил во флоте и был капитаном второго ранга, он испытал нечто вроде шока, ведь к нему домой пожаловал вице-адмирал. Гостя не знали куда посадить и чем угостить, но ему было все равно, внимание его было занято дочерью друга.
Он просидел долго, очень подробно расспрашивал Лию о том, как семья устроилась в Ереване, о Насте и младшей Ане. Говорить с ним было трудно, приходилось чуть ли не кричать: Алексей Иванович плохо слышал, слух его начал неумолимо слабеть после войны - следствие артиллерийской стрельбы на корабле.
Когда вице-адмирал заговорил о последних минутах Вазгена, не выдержал, утер слезы и сказал, что вряд ли надолго переживет друга, что-то сердце стало пошаливать и накатывается временами душевная усталость.
- Должно быть, уже отслужил свое, - грустно улыбнулся он.
- Каким он был? - спросила я тетю Лию, когда, затаив дыхание, слушала ее рассказ.
- Он был красивым, - сказала она. - Красивый мужчина с седыми висками, почти глухой и очень печальный.
Снова приближается лето, и мы готовимся к поездке на Ладожское озеро. Ждем приезда Валентины Матвеевны из Карелии. Когда-то ее мама со своей сестрой Клавдией ездили в Осиновец, ходили на могилу Кирилла Смурова. Валентину - в то время десятилетнюю девочку - сестры взяли с собой в поездку. Она помнит местность и лес в прибрежной полосе, но что сохранилось до наших дней - неизвестно. Мы надеемся отыскать хоть какие-то следы захоронения Кирилла и Ариадны. После войны прах погибших перехоронили в одной братской могиле, теперь неподалеку от осиновецкого маяка и музея Дороги жизни есть мемориальный курган, где похоронены моряки, речники, солдаты и курсанты, погибшие на ладожских трассах.
Это будет долгое путешествие, необходимое нам обоим; помимо Осиновца мы собираемся посетить Новую Ладогу, Кобону и Свирицу. Как-то родители возили нас с Димой на Свирь и в Загубье, мы жили в деревенском доме у наших родственников, но я мало что запомнила, маленькая тогда была.
Мама закончила роман о своих родителях, теперь ей надо его отредактировать и отправить в издательство.
Она пока никому не дает его читать, говорит, что надо еще основательно поработать над текстом. Мне удалось прочесть только послесловие - несколько заключительных строчек на светящемся мониторе компьютера, - когда я зашла и не застала маму в комнате. Думаю, она на меня не обидится, ведь эти строчки я прочла случайно, и они останутся теперь со мной навсегда:
"Как бы мне хотелось закончить это повествование словами "и жили они долго и счастливо", но время неумолимо плетет свой предначертанный узор, где раз за разом с долго не затихающим звоном обрываются нити, а потому дорогих моему сердцу героев давно уже нет в живых.
Вазген Ароян и Алексей Вересов выжили в той войне, но не дожили до преклонных лет. Говорят, война догоняет и в мирное время. А может быть, так и должно было случиться.
Есть люди - как звезды. Одни рождаются, чтобы гореть сильно и ярко, и умирают во цвете лет - не им быть пленниками немощной старости.
Другие хранят свой свет до конца, чтобы отдать его молодым.
Сейчас, когда я пишу эти строки, Настя еще жива. Она вспоминает войну, Ладогу, свою прекрасную молодость и ждет уже, когда взойдет и ее звезда, потому что знает: там, над озером, до сих пор одна за другой загораются звезды".