Они поехали в мастерскую. Фрэнк раздел Марту, устроил на кушетке и стал лихорадочно делать наброски. Уголь крошился под его сильными пальцами, разлетаясь во все стороны. Она же не заметила, как уснула, провалившись в цветное сказочное повествование. Ей снились радужные картины неизвестных миров, целующиеся на ветру цветы, море, птицы… Проснулась Марта от яркого солнечного света, сквозь огромные окна, от пола до потолка, заполнившего всю мастерскую. Фрэнк по-прежнему рисовал.
– Лежите, не двигайтесь, умоляю, – торопливо произнес он. – Еще немного.
– Который час? – зажмурившись, спросила Марта, поеживаясь спросонья.
– Полдень. Как спалось?
– Великолепно. Давно не чувствовала себя такой легкой и воздушной. Вы покажете мне картину?
– Не сейчас. Когда-нибудь потом. Это только наброски.
– Хотите возбудить во мне любопытство?
– Нет-нет, что вы. Такие дешевые фокусы не в моем стиле. Просто она еще не готова. И я не знаю, когда завершу ее.
– Я не буду вас просить.
– Знаю.
Он проводил ее до отеля и галантно поцеловал запястье на прощание.
– До встречи в Москве, Марта.
– До встречи, Фрэнк. Спасибо.
Теперь, лежа в постели, Марта вспоминала ту ночь, утро, их разговоры. Именно тогда у нее в подсознании, она понимала это теперь, родилось то чувство свободы, тот росток, о котором говорил Фрэнк. Наверное, ему требовалось время, чтобы немного окрепнуть и пробиться сквозь тяжелую черную землю сомнений. Почему она позволила Косте решать за них обоих? Зачем смирилась? Не возмутилась, не стала протестовать? Не убедила в том, что он ей необходим? Помешала пресловутая гордость? Нежелание стать обузой? А вдруг он считал себя не вправе решать за нее и предоставил ей выбор? Она же не поняла и подтвердила своим поведением его опасения. Малолетняя дура! Сколько времени понадобилось, чтобы понять эту бесхитростную истину! Собралась рожать ребенка от абы кого… Зачем? Марта застонала и закрыла голову руками. Ладно Ромео и Джульетта были детьми, когда заигрались в смертельные игры, но они… Впрочем, Марта тогда была не намного старше. А Костя… Да, все понятно. Но, может быть, еще не поздно исправить? К черту пресловутую мифическую Гретхен. Она использует свой шанс, а там будет видно. Нельзя все время воображать возможный исход событий, надо жить реальными событиями и совершать поступки. Так жил Пикассо, и его избранницы шли за ним, несмотря ни на что. И пусть они принесли свою жизнь в жертву, но сделали это осознанно, отдавшись любви… Иногда цена оказывается слишком высока. Вопрос в том: готов ли ты заплатить ее за минуты, часы, дни ослепительного счастья? Она готова. Именно для счастья нужна свобода.
Евлалия немного лукавила. Взглянув на Фархада, она поняла, что он по-прежнему дорог ей, что именно с ним она мечтала бы путешествовать по миру, любоваться плывущими облаками днем, сияющими звездами – ночью, подниматься в горы, ходить на паруснике в море, воспитывать детей. Без него – пустота, которая в его присутствии оступала. Он выглядел таким потерянным и несчастным, когда ждал ее у подъезда, что сжалось сердце. Он возбуждал в ней противоречивые чувства. То ей хотелось пожалеть его, будто маленького ребенка, и погладить по голове, то ошутить в себе, внутри, как самого искусного и пылкого любовника, то быть послушной и подчиняться ему, словно он полноправный хозяин своей рабыни… А временами ей казалось, что именно он может стать самым верным и преданным другом. "Каждый имеет право на ошибку. Мы несовершенны. Я видела, как он страдал. Неужели я позволю нашей сказке так нелепо закончиться? – спрашивала она себя. – У него было много женщин, у меня – мужчин, но все это в прошлом. Дать друг другу шанс на счастье…" Лала помнила свои чувства, когда они в первый раз – нет, не поцеловались – переплели пальцы и пошли так по улице. Ее трясло от возбуждения, а Фархад подумал, что она замерзла. В тот вечер Лала в первый раз испугалась своей зависимости от него. И заковала себя в страхи, как речка зимой заковывается в лед, скрывая под ним свою подвижную сущность.
Поэтому, когда Фархад позвонил Лале на следующее утро, она не отказалась от встречи. Она успела сварить отцу овощной суп, собрала чистое белье, положила в пакет купленный накануне очередной детектив. Бегло осмотрев собранное – не забыла ли чего, – тяжело вздохнула. Горло сдавил слезливый комок жалости к себе. Когда противное ощущение отпустило, к ней вернулась нежность. К Фархаду. Она накрыла Лалу легким бризом, проникла в нее, проступила сквозь кожу и рассеялась в воздухе. Резко распахнув дверь на раздавшийся звонок, Лала уткнулась Фархаду в грудь.
– Что ты, моя девочка? Все будет хорошо.
Лала расплакалась.
– Не называй меня девочкой. Так зовет меня отец, когда злится.
– Как скажешь, душа моя. Поедем за город?
– Мне надо отвезти отцу вещи и еду.
– Хочешь сейчас?
– Я вообще не хочу туда ехать.
– Тогда давай поедем попозже. Я положу пакет в багажник.
– Суп остынет.
– Его разогреют на больничной кухне. Не переживай.
– Хорошо. Как хорошо, что ты можешь решить это за меня!
Они погуляли по лесу, немного замерзли, потом заехали в придорожный ресторан, где их накормили сочными, исходящими духовитым дымком шашлыками, на удивление вкусными для такой небольшой забегаловки. Фархад заставил Лалу выпить глинтвейна – чтобы она согрелась – и долго целовал ее пряные коричные губы. Заглянув в его расширившиеся зрачки, Лала хрипло произнесла: "Поехали". Он все понял. Они неслись как бешеные, пока не наткнулись на вывеску "Мотель", светившуюся за ограждением из тяжеловесных прямоугольников фур. Антураж их не волновал. Главное, что в этом пристанище дальнобойщиков можно было уединиться.
Ворвавшись в комнату, стали лихорадочно раздеваться, потом рухнули на кровать, и Лале почудилось, что она в объятьях шестирукого Шивы, успевающего ласкать все ее потаенные места. В ее сознании вспыхивали мириады солнц, и каждое танцевало свой танец, разлетаясь на множество искр и лучей. Волны неземной музыки звучали в ее голове, превращаясь в ослепительную по красоте симфонию. Казалось, не только физические, но и все астральные их тела соединялись, сплавлялись воедино, и уже трудно было понять, где заканчивается одно и начинается другое. Они оказались в земном раю, счастливые и потрясенные, как дети. И не было рядом змея-искусителя с обманным даром, не было проблем, прошлого и настоящего, не было ничего, кроме мига, переливающегося в вечность.
Потом она свернулась в позу эмбриона, а Фархад гладил ее по волосам и покрывал тело поцелуями.
– Ты моя единственная… навсегда, – шептал он, и от этих слов Лале становилось хорошо и немного щекотно, хотелось смеяться и плакать или просто тихонько улыбаться в подушку. – Я не хочу с тобой расставаться. Давай будем вместе? Все время…
– Угу, – промычала она. – Так хорошо, что не хочется говорить.
– Тогда молчи.
– Надо собираться. Отец ждет.
– Поехали?
– Да. Еще минутку. Хочу продлить этот момент, прежде чем возвращаться в реальность.
– Мы будем длить его всю жизнь, Лала. Ты познакомишь меня с отцом?
– Ох, лучше не надо. Ты не знаешь, какой у него характер!
– Я взрослый человек, соображу, как себя вести.
– Да при чем тут это! Он же тебя выведет из себя, наговорит гадостей. Зачем тебе?
– Я хочу знать о твоей жизни все.
– Твое дело, Фархад. Но ни к чему хорошему это не приведет, уверяю тебя!
– Посмотрим. Не бойся за меня.
– Не могу. Ладно. Поехали.
Когда они сели в машину, Лала попросила:
– Фархад, расскажи мне об Иране.
– Что ты хочешь узнать? Иран совершенно не такой, каким его представляют многие европейцы. Это достаточно светское государство, в то же время являющееся исламской республикой. В Иране есть президент и парламент. Помимо ислама конституцией признаются христианство, иудаизм и зороастризм. Представители других религий не имеют юридических прав. Женщина в Иране может учиться, работать, воспитывать детей. По сравнению с Саудовской Аравией у нас законы гораздо либеральнее. Иранцы гордятся своей страной, ее древним происхождением, культурными памятниками. Весь мир знает царя Дария и династию Ахеменидов. Кстати, само название Иран произошло из авестийского языка и означает "Страна ариев", так что Гитлер был не прав, считая арийцами немцев. Впрочем, это не так существенно.
– Но у женщин не равные права с мужчинами.
– Милая, на самом деле все не так страшно, как кажется. Большинство женщин совершенно не чувствуют себя ущемленными. Они ходят в джинсах, а хиджабы накидывают весьма небрежно, и к тому же шутят, что им не надо беспокоиться о прическе. Иранцы уважают своих женщин. Поверь мне, они оказывают возлюбленным куда больше внимания, чем русские мужчины. Если жена учится или работает, муж сам купит продукты, чтобы она не надрывалась, помоет посуду. Неравенство есть, но, по большей части, это только видимость. К тому же ты, журналистка, должна понимать, что антимусульманская пропаганда имеет политический смысл. Во всех странах, при всех режимах есть плюсы и минусы. Минусы другого режима раздуваются, свои плюсы преувеличиваются. Чтобы понять и почувствовать Иран, нужно его увидеть собственными глазами.
– Может быть, ты и прав. Мне кажется, мы такие разные.
– На основании чего ты это чувствуешь? К примеру, в данный момент?
– Сейчас я этого не чувствую.
– Вот видишь.
– Главное – уметь смотреть на мир незашоренно. Социальные установки порой весьма портят отношения между людьми, даже не имеющими отношения к политике. К примеру, азербайджанцы в бытность СССР считались братским народом наряду с армянами, украинцами, белорусами и многими другими. А между тем, название "Азербайджан" происходит из персидского языка и имеет отношение к Ахеменидам. Впрочем, не буду вдаваться в исторические подробности. Скажу только, что большинство азербайджанцев – тоже мусульмане-шииты. В общем, все не совсем так, как кажется. Большинство убеждений – иллюзии, созданные для определенных целей. Итог же зачастую бывает печальным. Люди начинают ненавидеть друг друга, а то и убивать.
– Думаю, мусульмане нас тоже не слишком любят.
– И это тоже результат промывки мозгов.
– У вас до сих пор существует смертная казнь!
– А тебе не приходило в голову, что у нас и преступность меньше? Когда человек знает, чем ему грозит проступок, он сто раз подумает, прежде чем его совершать. У нас меньше курят, меньше пьют, потому что алкоголь запрещен, а в итоге нация гораздо более здоровая, да и на улицах безопаснее, чем в Москве. Ладно, давай потом продолжим наш разговор, мы приехали.
– Ты точно хочешь пойти?
– Точно. Успокойся Лала, не съест же твой отец меня, в конце концов.
Отец лежал и вяло щелкал пультом от телевизора, переключая каналы. Увидев Лалу, он только поморщился и сделал вид, что не заметил дочь, когда та заглянула в палату.
– Здравствуй, папа! – произнесла Лала с нажимом. – Хочу тебя кое с кем познакомить.
– С кем же, позволь спросить? Ты привела мне какое-то медицинское светило, собирающееся поставить меня на ноги?
– Нет. Это мой друг, его зовут Фархад.
Фархад зашел в палату и вежливо поклонился.
– Зачем ты притащила сюда этого черномазого? – язвительно сказал отец. – На тебя нормальные мужики не клюют, что ты себе обезьянку завела?
– Как ты смеешь! – возмутилась Лала. – Тебе никто не говорил о правилах приличия?
– А я, как ты знаешь, до ужаса неприличный. Что думаю, то и говорю. Попроси его вынести судно, кстати. Вряд ли он годен на что-то иное.
– У тебя сиделка для этого есть, – отрезала Лала.
– Тогда зачем он тут нужен?
– Вообще-то, – вмешался в разговор Фархад, – я хотел просить руки вашей дочери, Анатолий Николаевич, но теперь думаю, что мы обойдемся без вас.
– Ты при живом муже решила второго завести? Гарем собираешь, девочка? В принципе, правильно. Когда между ног чешется, в услужении надо иметь нескольких жеребцов, чтобы драли не переставая.
– Лала, тебе обязательно это все выслушивать? – спросил Фархад. – Сиделка есть, ухаживать есть кому. Прекрати себя терзать этим якобы дочерним долгом. Пойдем отсюда.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво протянула Лала. – Пойдем.
– Не смей уходить, дрянь! – взвился отец. – Оставлю без наследства!
– Да оставляй. Лучше без наследства, чем все это выслушивать.
– Я тебя кормил и растил!
– Ты меня изводил, будто я не родная дочь, а фашист, замучивший в концлагере миллионы невинных людей!
– Ты должна мне помочь! Знаешь, что я без посторонней помощи даже встать не могу!
– Ты и не пытаешься встать. Похоже, тебя эта ситуация устраивает. Помочь я тебе помогу. Оплачу сиделку, операцию, если нужно, но выслушивать потоки брани больше не буду. Либо веди себя прилично, либо злись на весь мир в одиночестве!
– Ты меня тут нарочно держишь, чтобы отыграться!
– Тебя тут никто не желает держать, так ты всех достал. Но на шейке бедра нельзя делать операцию сразу после инфаркта!
– Желаешь, чтобы я превратился в лежачего больного?
– Нет, потому что не намерена с тобой возиться всю жизнь, но другого выхода пока нет. Бери ходунки и начинай разрабатывать ногу, как врач велел!
– Я не могу, дура! Мне больно!
– Захочешь ходить – сможешь. Иначе мышцы атрофируются, появятся пролежни. Сдадут легкие, а потом ты умрешь.
– Спасибо, девочка!
– Пожалуйста. Должен же тебе хоть кто-то сказать правду, чтобы ты понял.
– Что будет дальше, Евлалия? – сменил тон на более мирный отец. – Ты выйдешь замуж и уедешь, бросив меня одного помирать?
– Не знаю. Пока ничего не знаю. Многое зависит от тебя. Я уже сказала. В пакете чистые вещи и еда. Катя тебе разогреет. Я приду завтра. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет. Пожалуй, нет. Не ожидал, что доживу до такого дня.
– Я тоже не думала. Но всякому терпению есть предел. Подумай о том, как надо общаться с теми, кто тебя любит. Тебе не за что меня ненавидеть. И, кроме меня, у тебя никого нет. Если ты будешь хотя бы сдержан в словах, всем станет лучше.
Лала закусила губу, чтобы не расплакаться. Ей стало жаль этого почти чужого лупоглазого человека с неестественно вывернутой старческой ступней. И все же она радовалась тому, как пошел этот разговор, зревший очень давно, почти с ее отрочества. Фархад обнял Лалу за плечи и повел к выходу. Отец так ничего и не сказал им вслед.
– Он болен. У него истерическая психопатия, – пояснила Евлалия Фархаду.
– Насколько я понял, – заметил тот, – твой отец умеет владеть собой, когда захочет. Так что это просто отвратительный характер. Не оправдывай его.
– Может, и так.
– Не вздумай укорять себя за то, что поставила его на место. Ему это было нужно.
– Он болен, растерян и боится будущего.
– Это не повод измываться над людьми. Все, Лала, возьми себя в руки. Я помогу, чем нужно.
Света сосредоточенно ездила по объектам в поисках подходящего жилья. Приклеившийся к ней, как рыба-прилипала, крепко сбитый, низкорослый риелтор Ваня терпеливо вышагивал рядом, докладывая об особенностях той или иной квартиры. Местоположение, метраж, количество собственников, серия дома, характер застройки микрорайона, наличие или отсутствие лоджии, лифта, консьержки – все скрупулезно докладывалось им клиентке. Он галантно придерживал дверь, пропуская даму вперед, подавал руку на обледенелых ступенях подъездов и никогда не перебивал ее в разговоре. Приехав из города Стародуба Брянской области пять лет назад, Ваня усердно трудился на рынке недвижимости и уже успел обзавестись персональным жильем. С явным удовольствием Света отметила про себя его холостяцкое положение. Похоже, причиной тому была Ванина робость в общении с прекрасным полом вне рабочих моментов.
Как-то раз в перерыве между осмотрами квартир они зашли перекусить в кафе и разговорились. Ваня рассказал, что когда приехал в Москву, с утра до ночи ходил по городу – знакомился со столицей. Так продолжалось несколько месяцев.
Его путь к успеху не был простым и безмятежным. Хозяйка первого агентства, полная и животастая Фимка – Ефимия Артемьевна, перекатывалась по офису на коротеньких ножках-бочонках и зорко следила за порядком. Бедолаги-рабы, прикованные к рекламным телефонам, прятали взгляд, когда она прокатывалась мимо, и, похоже, переставали соображать, что же они лепетали в этот момент в телефонную трубку потенциальным клиентам.
За первые два месяца ни одной сделки у Вани не прошло. Потом появился просвет – маленькая однушка на вторичном рынке, в Ясенево. Гонорар он в итоге получил мизерный, Фимка как следует поиздевалась и откровенно его надула. Впрочем, бог с ними, с подробностями. Но постепенно Ваня стал обучаться различным тонкостям, распознаванию и обходу многочисленных ловушек, и тогда денег стало больше. Особенно в тот момент, когда он рискнул уйти в другую фирму.
Упорство Вани и его непрошибаемое спокойствие вкупе с крестьянской хваткой Светлане очень даже понравились. Мысленно она примеряла крепыша на роль мужа, и по всему он подходил ей гораздо больше утонченного и непонятного Фархада. Она прогоняла эти мысли, но они снова возвращались. Света крепилась. Ей где-то надо жить.
Ваня подучил ее делать кислую мину при осмотре квартир, чтобы продающая сторона не завышала цену. У Светы это хорошо получалось. Она наметанным глазом выискивала недостатки и тут же о них говорила. Да и сам процесс поисков и торга с каждым днем захватывал ее все больше.
Наконец подходящий вариант был найден, аванс из Фархадовых денег внесен, и время обретения искомой норки становилось все ближе. После заключения сделки Света пригласила Ваню в ресторан – обмыть покупку.
– Ну что, за тех, для кого квартирный вопрос все же решается! – произнес Ваня, поднимая бокал с шампанским.
– За нас, – поддержала Света, – решивших его раз и навсегда.
– Будешь переезжать сразу или сначала сделаешь ремонт?
К тому времени они уже перешли на ты.
– Буду переезжать. На ремонт еще скопить нужно.
– А твой друг не поможет?
– Он мне не друг, Ваня. Фархад откупается от меня, чтобы не испытывать угрызений совести за то, что променял меня на другую.
И Света озвучила собеседнику основательно подправленный ею вариант истории, из которой следовало, что разыгравшаяся трагедия сильно подкосила ее и в итоге она совершенно перестала доверять людям. Ваня согласно покачивал головой. В его глазах светилось сочувствие и желание успокоить и утешить чудесную девушку, так неожиданно ворвавшуюся в его жизнь. Увидев его реакцию, Света пошла ва-банк и рассказала о предательстве мачехи, жизни в детдоме и своем путешествии в Москву.
– Впрочем, давай не будем о грустном, – произнесла она, словно спохватившись.
– Давай выпьем за тебя! – подхватил Ваня. – За твою новую жизнь на новом месте! Пусть тебе сопутствует успех.
– Спасибо, Ваня! – глаза Светы повлажнели.
– Слушай, а как же мебель? Мебели-то у тебя же, наверное, тоже нет?