Фархад стремительно вылетел из номера. "Вот незадача, – с отчаяньем думал он. – И как теперь это разруливать? Неужели я не найду выход? Я попался в капкан, и теперь придется отгрызть себе лапу, чтобы спасти шкуру? О, Аллах! Вразуми меня! Какое же решение может иметь эта задача со многими известными и неизвестными? Впору сбежать на край земли и побыть там пару лет… Но я так не могу. Надо успокоиться. И не прятать голову в песок как страус. Так, я все тщательно обдумаю и приму решение. Надо позвонить Лале.
Светлана улыбалась. "Вот так: шах и мат! – думала она. – Хорошо, что мне удалось прочитать из-за его плеча эту эсмээску. Вот значит как. Пришел, потому что его отфутболили, и колечко спьяну подарил, а теперь вознамерился все переиграть. Нет уж. Не выйдет. Я не хочу, чтобы в моей жизни продолжались бесконечные скомканные постели, виноватые взгляды одевающихся мужчин, сбегающих к своим женам, прощания, прощания и прощания – без последующих встреч. Время наивности закончилось давно, еще в детском доме. Меня научили выживать, и я не позволю, чтобы мне помешали – моя счастливая жизнь должна стать такой наяву! Мне нужно всего ничего: дом, муж, семья… Стерпится – слюбится. Я умею ладить и угождать. Буду закрывать глаза на шалости и отсутствие супруга дома, деловые встречи, заканчивающиеся утром или через сутки, но я хочу защищенности и я должна ее получить! Мне пришлось научиться рассудительности и терпению, понять и принять то, что я не самый дорогой товар на этой распродаже, но у меня есть ум и смекалка, и я устала от необходимости пользоваться пошлыми приемами для завлечения мужчин. Хватит! Если мне придется прыгнуть выше головы, я прыгну и побью все рекорды. Я знаю, что Бога нет, иначе бы он не допустил того, что со мной случилось, поэтому мой единственный спаситель – я сама. И я не хочу быть блядью, расставляющей ноги перед любым жеребцом, польстившимся на мою доступность. Я хочу быть матерью и женой. Больше матерью. Может быть, тогда я все же смогу испытать чувство любви и буду знать, что не предам существо, зависящее от меня. Моя мораль проста: хочу жить. Он меня выбрал. Сам. И пусть несет ответственность за свой выбор. Как буду его нести и я. Теперь главное, заставить его спать со мной чаще. Чтобы ребенок все-таки появился.
Лала кусала губы и ждала звонка. Она так и не поняла, какой бес укусил ее тогда в кафе так, что она обидела Фархада. Испугалась. Необходимость менять привычное существование на иное всегда заставляет отступать на попятный. Она побоялась потерять свою свободу и независимость, обменять ее на закрытую семейную кабалу и жесткий свод законов. Мужчина не должен ей диктовать, что делать и как себя вести. Она знает сама, и зарабатывает сама. И прекрасно с этим справляется. И доверять кому бы то ни было не имеет смысла – люди обманут, покуражатся и предадут. Только ты расслабишься и поверишь, сразу же получишь болезненный пинок в самое незащищенное место. Так бывало уже не раз. Когда-то в школе у нее была лучшая подруга Катя. Они везде ходили вместе, делились секретами, гуляли после уроков в парке, а потом пришла эта выскочка Зоя, и Катя решила дружить с ней, перестав замечать бывшую подругу. Лала хотела поговорить, объясниться, но Катя стала невыносима. Насмешничала и задевала Лалу словно не дружила с ней целых три года, а потом еще вдобавок начала встречаться с Костей, который так нравился Лале. Катя знала и делала это нарочно. И Лала училась на своем опыте: не доверять, не любить, не признаваться в чувствах… И стала пользоваться популярностью у противоположного пола именно благодаря этим качествам. Как глупо! Люди кричат на каждом углу о том, что они хотят любви, доброты, нежности, но на самом деле им нужен кто-то, кто бы ими управлял, командовал, дрессировал. Они прогибались под нее, льстили, падали к ногам, дарили цветы, обещали и обещали, но сами не могли ничего. И вот наконец ей попался настоящий мужчина, а она испугалась как последняя дура. И чего? Жизнь проста и примитивна, страхи надуманны и необоснованны, их просто нужно отбросить и идти вперед. Раздавшийся звонок вывел ее из глубокого раздумья. Лала вытерла вспотевшие ладони о джинсы и взяла трубку:
– Лала?
– Фархад?
– Это я, милая.
– Я была не права. Извини.
– Ничего, это я поторопился. Ты была не готова.
– Наверное, но я… подумала… Я хочу быть с тобой. Рядом.
– Мы обязательно будем вместе, родная. Знаешь, меня тут неожиданно вызывают в Тегеран на несколько дней. Я постараюсь вернуться побыстрее, и мы поговорим. Хорошо?
– Да. Конечно. Мы не увидимся до твоего отъезда?
– Боюсь, Лала, не смогу – мне нужно еще доделать пару дел, но долго это не продлится. Скоро вернусь. Не скучай.
– Постараюсь. Ты не сердишься?
– Нет. Я люблю тебя.
– И я тебя, кажется, тоже.
– Увидимся.
– До встречи.
Фархад положил трубку и выразительно чертыхнулся. Ну и что ему теперь делать? Спокойно. В России принято делать аборты. Надо просто уговорить Свету, дать ей отступных, и всё. Безвыходных положений не бывает. Он позвонит знакомым, и те помогут все организовать в лучшем виде. Никаких нервных срывов и нерациональных поступков. Только безупречная логика. Иначе он будет крушить мебель и все напортит. Ему нельзя впадать в неконтролируемую ярость. Это может плохо кончиться, как тогда, когда его друг Макс пытался удержать его от драки и чуть не поплатился сам. Фархад очнулся вовремя, когда его друг уже хрипел, пытаясь снять руки Фархада со своего горла. Ладно, все в прошлом. Без паники. Тяжесть в солнечном сплетении потихоньку проходила, уступая место спокойствию. Он набрал Светин номер.
– Света? Ты во сколько освободишься? Я за тобой заеду.
– Фархад, милый, сегодня я, как обычно, до семи. Знаешь, я слышала про открытие выставки модного французского художника. Давай сходим?
– Честно говоря, у меня были другие планы. Мне на пару дней нужно будет уехать в Тегеран, и я хотел с тобой поговорить.
– Ну пожалуйста! Я так редко куда-нибудь хожу! А поговорим после выставки. Не думаю, что ее посещение займет много времени.
– Хорошо. Где она проходит?
– В "Мусейоне". Это в самом центре.
– Да, знаю. Заеду в семь.
– До встречи, милый! – Света улыбнулась и повесила трубку.
Пусть знает, что и она не лыком шита. Нравятся ему умные девушки, она научится. Станет разбираться и в вине, и в его послевкусии, будет ходить на выставки и в театры, смотреть фестивальное кино, одеваться в лучших магазинах и вообще постарается соответствовать. В обеденный перерыв она сбегает в парикмахерскую и сделает укладку. На маникюр времени не хватит, но если исхитриться, можно покрасить ногти в окнах между пациентами. А там видно будет. Главное, что у нее есть план. С остальным потихоньку тоже справится. Света подкрасила губы и мечтательно вздохнула. Настоящая жизнь только начинается. Она еще приедет в родной город на белом мерседесе и заставит мачеху локти кусать от зависти. Та еще пожалеет, что сплавила ее в детдом. Еще как пожалеет!
В этот день "Мусейон" блистал храмовым величием более чем когда-либо. Внушительный ряд дорогих иномарок, припаркованных у здания галереи, обещал очередную демонстрацию от-кутюр и гламурного пафоса. Состоятельные господа будут меряться друг с другом марками часов, телефонов, печаток, а дамочки – украшениями и нарядами. Абдулло Нариманович Архимбашев потирал руки в предвкушении прибыли. Разрекламированное мероприятие обещало оказаться весьма доходным, и фигура Фрэнка Ламбье, при всей ее неординарности и талантливости, отходила на второй план.
Кстати, таинственный француз на самом деле по российскому паспорту звался Фрол Карбышев, что старался, по возможности, скрывать. Заключив брак с парижанкой Катрин Ламбье, он предпочел взять ее фамилию, ну а имя просто поменял, дабы окончательно порвать с посконным происхождением, коего так стыдился.
В его портфолио, а также во всех буклетах говорилось, что Фрэнк Ламбье в своем творчестве "сочетает глубокое погружение в архаику, интерпретацию древнего символа-знака с остросовременной пластикой. Его неповторимый стиль – постижение мифа как обновленной парадигмы бытия, создание собственной уникальной мифологии холста, работа с образами, идущими от древних фресок, русской иконы и ярких фольклорных мотивов, разработка положений евроазиатской образности и философемы кочевника как пространства миротворения, отточенность стиля, замешанного на соединении лаконизма первозданной цельности и авторских фактурных подробностей. Фрэнк Ламбье соединяет в своем творчестве новейшие достижения изобразительной техники с философским погружением в древние символы-знаки и смыслы первооснов бытия. Он, умея посредством своего искусства открыть зрителю древность цивилизации и корни культуры, остается во всеоружии современного видения мира, создает собственное пространство холста, сложное и нетривиальное". Порой Фрэнк и сам начинал во все это верить, особенно в те моменты, когда его картины уходили за круглую сумму. Говорят, что художнику, для того чтобы писать, нужно оставаться голодным. Фрэнк не верил в эту теорию и категорически не соглашался с подобным утверждением.
Художник должен быть сыт и взлелеян, как и его семья. Если кому хочется романтики подворотен, подвалов и мансард – на здоровье, но ему подобного счастья не нужно.
Господин Архимбашев шепнул ему сегодня, что на встрече будут важные господа, знакомство с которыми, возможно, окажется весьма значащим в карьере художника. Да тот и сам это чувствовал каким-то животным инстинктом хищника, учуявшего добычу. От напряжения у него даже стала затекать и побаливать шея, так что приходилось поворачиваться всем корпусом. Но это всё мелочи.
Галерея постепенно заполнялась народом. Марта металась между вновь прибывающими гостями, Ламбье и Абдулло Архимбашевым, улыбаясь и улыбаясь. Народ клубился у картин, живо обсуждая последние тенденции в живописи и понимая в них не больше чем приезжий доходяга-маляр, выстаивающий часами на рынке стройматериалов, в голландской живописи XVII века.
Лала приехала на выставку и с тоской думала о том, что все это действо будет продолжаться еще долго и нудно. Но надо как-то поддержать Марту, да и самой, честно говоря, сидеть дома после вчерашнего не хотелось. Иначе все закончилось бы самоедством и саморазрушением личности, кающейся в неблаговидных поступках. А она вспоминала вчера основы учения Заратуштры – свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих слов и благих деяний. Жаль, что не выходит следовать этим заветам вовремя, так, может, хоть теперь получится. Ведь все будет хорошо. Лала осознала свою неправоту, страхи, переборола их, наступила на горло гордости, и Фархад ее понял. Надо только немного подождать. Несколько дней.
Но тут, у входа, она увидела его и обрадовалась, начала протискиваться ближе.
– Лала, милая, как я рада, что ты здесь, – тронув за плечо, перехватила ее Марта. – Давай познакомлю тебя с главным героем сегодняшнего переполоха. Фрэнк, знакомьтесь, моя подруга Евлалия. Известный журналист. Если вы ее обаяете, она о вас напишет!
– Польщен знакомством, дорогая Евлалия, – склонился к ее руке художник, елозя по коже масляными губами.
– М-м… да, я тоже… – попыталась отделаться незначительной фразой Лала, но "французик" вцепился в нее как клещ. – Вы хорошо говорите по-русски.
– Мои предки были родом из России. Но это не так интересно. Позвольте, я расскажу вам подробнее о моих замыслах. – С этими словами он увлек ее к картинам и начал нашептывать на ухо собственные концепции мифотворчества.
Лала не слушала. Она спиной чувствовала, что Фархад где-то неподалеку. Она даже слышала родной голос, различая его среди всеобщего гула. Ближе, ближе…
– Фархад, дружище! – окликнули его совсем рядом. – Я так давно тебя не видел! Как ты? Не женился еще?
– Да вот, собираюсь, – ответил Фархад.
– И кто же та счастливица? Покажешь? – с любопытством протянул голос.
Лала обернулась с радостной улыбкой, полагая, что вся эта ситуация построена преднамеренно, но вместо ожидаемого увидела Фархада под руку с какой-то странного вида девицей и услышала ее голос:
– Ее далеко искать не нужно. Давайте знакомиться. Я – Света, невеста Фархада.
Происходящее с трудом доходило до Лалы. Она переводила взгляд с Фархада на девицу и обратно, но тут она увидела на пальце новоиспеченной невесты кольцо. Свое кольцо! Которое ей дарил Фархад и от которого она отказалась. Ноги сами понесли ее вперед. Фрэнк Ламбье, недоумевающий и потерянный, остался где-то позади.
– Привет, Фархад! – услышала Лала словно со стороны свой голос. – Так тебя можно поздравить? Невеста очаровательна, тебе под стать.
– Лала? Ты?
– Не ожидал меня тут увидеть?
– Да… Нет… Подожди, я все объясню. Позвольте, господа, я на минутку!
– Ну что ты, разве можно оставлять такую очаровательную девушку в одиночестве? Даже не думай. Наши контракты и деловые переговоры подождут несколько дней. – Последние два слова Лала демонстративно выделила. – Да и я тут не одна.
Лала обернулась и помахала Ламбье. Тот, ничего не понимая, помахал в ответ.
– Нет, Лала, прошу, давай отойдем. Нам надо многое обсудить.
– Давайте не будем портить такой замечательный праздник. К тому же обсуждать больше нечего. Контракты готовы, осталось только их подписать, что, впрочем, пустая формальность, – напропалую сочиняла Лала. – Главное, мы поняли друг друга по всем пунктам. И это здорово. Никаких тайн, подпольных игр, закамуфлированных подвохов. С таким человеком приятно иметь дело! Извините, господа, меня ждут.
Лала тряхнула головой и быстро пошла к Ламбье, с трудом сдерживая себя, чтобы не разрыдаться в голос.
– Пойдемте, Фрэнк, – бодро произнесла она. – Мы должны с вами отметить успех вашей потрясающей выставки. Вы произвели в Москве настоящий фурор!
Выпив залпом стакан виски, Лала схватила за руку пробегавшую мимо Марту и прошептала:
– Спасай.
– Что такое? – удивилась Марта.
– Потом расскажу. Мне нужен черный ход и мой плащ. – Лала дрожащей рукой выудила номерок из своей сумки и отдала его подруге.
– Так, шпионщица и детективщица! Ныряй налево за ту белую дверь и жди меня. Я мигом.
Лала вывалилась из кипящего и шумящего месива тел в тихий коридор и прислонилась спиной к стене. Сил думать не было. По лицу текли крупные соленые капли и падали за ворот. В голове звенела пронзительная, оглушающая пустота. Девушке показалось, что ее кто-то сильно дернул за руку.
– Что с тобой? – озабоченно спросила Марта, помогая Лале надеть плащ, принесенный из гардероба.
– Да так… Призрак из прошлого… – вяло ответила та. – Помоги выбраться незаметно. Всё в порядке.
– В порядке? Да на тебе лица нет, дорогуша!
– Ничего страшного. Утром, похоже, выпила кефир "с приветом".
– Рассказывай!
– Марта, все хорошо. Выйду на свежий воздух, отдышусь, поймаю тачку – и домой.
– Точно?
– Угу. Точнее Биг-Бена.
– Ладно. Только позвони, как доедешь.
– Непременно.
В темном дворе гулко раздавался стук Лалиных каблучков, словно рисующих в тишине пунктир одиночества, но для нее эти звуки были подобны грохоту камнепада, обрушившегося на ее голову. В неверном свете фонарей картинка плыла, но нет, нет, это не фонари, а Лалины слезы размывали ее импрессионистскими мазками.
По улице неслись машины. Лала подняла руку и безразлично села в первую попавшуюся ржавую "копейку" с джигитом за рулем.
– Куда тебе, красавица?
– На Зоологическую.
– А хочешь, я тебя покатаю? Или в ресторан пойдем? – джигит золотозубо улыбнулся.
– Слушай, дядя, – процедила Лала, – плачу тройной тариф, и ты молчишь всю дорогу. Договорились?
– Вай, какая сердитая! Как скажешь.
Джигит обиженно засопел и уставился на дорогу. Он сдержал слово и до самого Лалиного дома не произнес ни слова. Она молча протянула ему тысячную купюру и вышла из машины. "Копейка" затарахтела прочь, оскорбленно фыркая и по-старушечьи бормоча. В лифте Лала сбросила Марте эсэмэску: "Все в порядке. Я дома. Завтра созвонимся. Спасибо".
В квартире она прямиком отправилась к бару, схватила бутылку виски и отхлебнула из горла. "К черту благие мысли, и благие поступки, и что там еще благое было – не помню, но тоже к черту! И весь ваш Коран с сурами, и Заратуштру, и Иран с иранцами, и всех мусульман и не мусульман, неверных, правоверных, шейхов и прочих. Вернется он через несколько дней! Колечко мое сразу нашел кому сбагрить! Любит он, как же! Ему просто жена нужна, любая. Хоть ни рожи ни кожи. Не зря в легенде о Фархаде все плохо заканчивалось! Какая разница: Ширин, там, или Евлалия. Все одно – головой в омут! Говорила же я тебе, дорогуша, не верь мужикам! Все сволочи и предатели! Так нет. На романтику потянуло! Запах Востока, блин, мать вашу. Напридумывала себе бог знает что, идиотка! Всё-всё-всё! Напьюсь – и баиньки. К утру пройдет!"
Телефон зазвонил. На экране высветилось имя Фархада. Она с размаху швырнула мобильник об стену так, что он разлетелся вдребезги и тут же смолк. Лала зарыдала и бросилась на постель, оставляя на белом шелке наволочки черные иероглифы туши.
Ночью ей снилась какая-то муть. То из тумана наплывали изогнутые перекореженные стволы почернелых деревьев, и она спотыкалась об их узловатые корни, по-паучьи раскинувшиеся на земле, то оказывалась на краю глубокого оврага и в испуге цеплялась за колючие кусты, чтобы не сорваться в черную зовущую пустоту, то увязала в жадно чавкающем болоте, стремящемся поглотить ее живую трепещущую плоть… И никак, никак не могла вырваться из этого кошмара.
Когда она проснулась, был уже полдень. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь плотные тяжелые шторы, плясали пылинки. У Лалы раскалывалась голова и трудно, истерично колотилось сердце, как после забега на длинную дистанцию. Она побрела на кухню. Страшно хотелось пить. "Москва слезам не верит", – вспомнилось ей, и Лала улыбнулась потрескавшимися сухими губами. Завоевание столицы лучше всего удается провинциалам. Они знают, что это закон выживания: побеждает сильнейший. Остальные проигрывают. Провинциальчики едут сюда с последней надеждой "пан или пропал" и готовы вырвать удачу зубами, стремясь содрать с себя старую шкурку, по-змеиному сбросить ее, нарастить новую, гламурную кожу, отполировать ее, отшлифовать до победного блеска и поскорее сжечь уродливые наряды родного Зажопинска, воняющие нафталином и бедностью. Они тщательно стирают из памяти остовы родительских шахт и горно-обогатительных комбинатов, прядильных фабрик и совхозов, чернеющих полей со ржавыми тракторами, отцовские заскорузлые руки, материнскую согбенную спину, измученную радикулитом, раннюю беременность сестры от непутевого Васьки-агронома или дальнобойщика Кузьмы, походя обрюхатившего ее и скрывшегося неведомо где. Они продают тело и душу по той цене, за которую удается это впарить, и всегда хотят большего. Лала сразу поняла, что неизвестно откуда взявшаяся невеста Фархада принадлежит именно к этой категории. Девочка сыграла ва-банк и выиграла. Ей респект, но он, как он мог ее выбрать? На что польстился? На сто раз использованную дырочку, в которой наверняка побывало немало джигитов, подобных вчерашнему водиле? Да после этого она никогда не допустит его до себя! Ей будет противно знать, что он входил в это колыхающееся желеобразное тело, трогал его, касался губами.