Хотя в Брайтоне без водопроводной трубы или бейсбольной биты никак. Вилли до сих пор помнил, как они шли стенкой на стенку на местном пляже.
А ветер дул прямо в рожу, ветер с этого гребаного моря. Ноздри у Вилли раздувались, как у хорошего жеребца, а глаза наливались кровью.
До сих пор тоска гложет по Брайтону, хотя город, на самом деле, полное дерьмо, да и винтить оттуда пришлось быстро. И дело не в крэке, на котором тогда он сидел. Просто он был одним из Белых Тапиров, а это было чревато кутузкой - разгромленные Макдоналдсы и свернутые телефонные будки, да еще несколько проломленных черепов.
Но это ему пригодилось, все это ему пригодилось уже на континенте. Сначала в Париже, потом в Нанте, затем - Антверпен, Брюгге, Амстердам, снова Брюгге, Дюссельдорф, Барселона…
В Барселоне он уже был Адамастором.
Промоутеры так и писали на афишах: всю ночь МС Адамастор и его кислотный рэп…
Бред, конечно.
К этому времени крэк он нюхать перестал, как вообще перестал жрать всякую пакость. Начал ходить в качалку, а чтобы расслабиться - виски, текила, снова виски.
И, конечно, девочки.
Чем больше, тем лучше.
Милые чиксы разного цвета, белые, желтые, черные… Пухленькие и худые, грудастые и с тощими сиськами, толстожопые и плоскозадые, с лобками бритыми и заросшими, как обочина болота - его хватало на всех. Он любил их всех, хотя больше всего на свете любил мом и вечерний запах с Английского капала, сырой, тревожный, освежающий, ветреный запах…
Вахтенный матрос отдал швартовые, "Летучий голландец" плавно заскользил вдоль пирса.
Почти бесшумно, турбины работали на треть оборотов.
Поэтому он и стал Адамастором - еще в Брайтоне прочитал легенду про того голландского придурка, что бросил вызов всем силам мира, но напоролся на злобного духа ночных бурь.
И имя его засело в нежном сердце Дикого Вилли.
Так что когда понадобился сценический псевдоним, проблем не было: МС Адамастор, что может быть круче!
Вилли докурил и выбросил бычок за борт.
Плевать, что засоряет это сраное море.
Все моря сраные, кроме одного, на берегу которого до сих пор живет мом.
А тут - арабы, евреи и куча белых идиотов, гоняющих шарик.
Третье лето он проводит в Эйлате, и третье лето видит одно и то же.
Хотя, слава Белому Тапиру, что трахает разных.
А вон ту он хорошо запомнил.
Местная, с севера.
Она попросила его сделать ей больно: пожалуйста, ее задница получила по полной!
- Привет, малышка!
Она улыбается, рядом с ней какой-то белый хмырь.
Я не люблю белых, но я вынужден с ними мириться.
Вилли поправляет цепь на шее.
- Увидимся попозже, дорогуша, все равно вы здесь на всю ночь!
Капитан раскочегарил турбины, "Голландец" пыхтит и прет в открытое море, вон огоньки "Принцессы", за ней - египетская граница…
А этого типа Вилли встречает каждый год.
В одно и то же время, всегда в августе.
Высокий, с большой бородой - как ему не жарко?
Говорят, что он тоже дипломат, как и покойный Виллин папаша.
Бывший дипломат.
Из какой-то бредовой страны, Белоруссии.
И играет, чтобы зарабатывать деньги для оппозиции.
Временами ему это удается.
Интересно, а кто дает ему деньги на игру?
Казино - на второй палубе.
Место Виллиной работы - на верхней.
МС Адамастор в ночном клубе "Летучий голландец".
А вот этого ублюдка он тоже уже видел.
Коренастый, плотный мужчина с красным лицом и крючковатым носом, под которым топорщатся щеточкой густые черные усы.
И он опять пьян, он всегда пьян!
Прется в казино, вслед за дипломатом…
За ними - дамочка в вечернем платье, лет пятидесяти. Спутнику лет двадцать, не больше.
Вилли сплюнул за борт и пошел на верхнюю палубу.
Пора было зажигать.
Вилли любит зажигать, вот только сегодня ему влом.
Вломы!
Козлячья жизнь, сплошная мазэфака!
Если бы он сегодня не работал, то торчал бы сейчас дома и пялился в видик.
И ел перечные чипсы, запивая темным "Гиннессом".
По видику он бы смотрел "Пса-призрака" с Форестом Уитакером. Вот это чувак!
И музон там крутой, от этого музона башку сносит!
А еще там голуби, давно Вилли голубей не видел, с весны, наверное…
Здесь только чайки и эти… Как их… Honey bird, honey bird, motherfucker, shit and dirt!
Ни хрена не видно, ни справа по борту, ни слева. И звезд не видно - идиотский тент мешает, если его подпалить, то заполыхает!
Местная чикса с белым уже тут, странно, что не в казино…
Как ее зовут?
Вилли пытается, но не может вспомнить.
Только запах - он помнит запах всех кисок, что ему довелось попробовать.
У этой он был резким и терпким, с горьковатый кислинкой, но не лимон, скорее - грейпфрут…
И она была очень густой, он вообще заметил, что еврейки не любят бриться.
Форест Уитакер - вот это чувак, жаль, что его все же завалили…
One… Two…
One… Two… Three.. Four…
Ему хочется сегодня их положить сразу, грохнуть и расплющить.
Сегодня ночью он их не любит, сегодня ночью он будет их убивать…
I'm Adamastor the Great, this is my cool nom de guerre,
Guess what an ugly mug I hide behind it Hell knows where?
Guess what a lion heart is beatin' in this here mighty chest?
Until you guessed I'll fuck you soundly please don't take this for jest!
Белый, что с еврейской телкой, как-то неприятно лыбится… И что это за хрень у него на плече? В Брайтоне бы точно сказали - бомба…
Капитан зачем-то дает гудок, тоскливый и уносящийся в темную пустоту моря, в сторону Синайского залива. Три недели назад он там был, на яхте. Приятель-дайвингист взял с собой. Тоже еврей, приехал еще пацаном из какой-то Грузии. Сейчас инструктор в клубе.
Они останавливались на ночевки прямо у пустынного берега и жарили на костре осьминогов.
I'm gonna thump you on the rocks you stupid octopus crook,
I'm gonna turn you into turbot make you swallow the hook!
But you're a comma in a bed, your thigh's a-glowin' so white,
You empty-headed motherfucker, you're a-losin' your fight!
Белый совсем напрягся, видимо, что-то ему не так - или наоборот: врубается…. Ты врубаешься, чувак?
Если бы тебя сейчас увидел Форест Уитакер, то он бы тебя пристрелил. Глаза у тебя слишком наглые Достал бы из своего чемодана пушку, навинтил глушитель и - промеж глаз…
А вот и дипломат выполз, проиграл, что ли?
Жара, а он все равно в смокинге…
Сейчас снимет и начнет жрать пойло…
Хотя нет, довольный, видимо - выиграл…
Попался бы он Белому Тапиру, вот только такие по Брайтону не ходят…
И даже не ездят, ездят они по Лондону, на "бентли" и "ягуарах"…
Сраный мир!
Впрочем, он ведь - бывший дипломат, не надо думать, что здесь никто ничего не знает, если клиент появляется во второй раз и в третий, то о нем уже знают все…
I'm gonna shout the greatest prank of all your life's history:
This Adamastor is your Turbot! You start trembling, I see!
Yeah I'm a black-mugged leather-clad and gold-chain-wearin' boy -
But I've become the biggest shot just take a look at my groin!
Осталось еще две речевки и можно передохнуть, сполоснуть горло и похлопать чиксу по заднице. Задница у нее крутая, жаль, что в нее тогда не впендюрил! А сегодня она с белым, значит - работает. Хотя и тогда была не одна, но тот белый не выползал из казино, белые все - уроды, от них пахнет усталостью. Впрочем, этот помоложе, тот-то был лысый пентюх, разве что бабок полные карманы…
Как ее зовут?
Дипломат коктейль какой-то дринкает…
А вот и усатый, покачиваясь… Этот точно - проигрался…
Странная рожа, и курит какое-то крепкое дерьмо… Вроде бы "Captain Black" называется… Лучше бы травку смолил, от нее хоть запах приятный…
А чикса смотрит так нежно…
Или ему кажется?
Now take all wax outta your ears, because I got a complaint:
I just can't get no satisfaction I feel fuckin' restraint!
It's my trouble and disaster, not the bullshit of some creep,
It's your Turbot-Adamastor the Intruder of your sleep!
Зря он сегодня на работу поперся, лучше бы чипсы жрал да видик смотрел. Чует сердце - что-то будет, кому-то придется в рог дать… И скорее всего, белому, что с чиксой… Давно Вилли никого не бил, а от этого у него, как у бойцовского пса, - избыток невыпущенного адреналина вызывает паралич конечностей. У одной его подружки был стаффорд, так если он месяц никого не драл, то задние лапы у него отнимались и приходилось уколы делать - хвала Белому Тапиру, пес быстро оживал!
Белый на него как-то плохо смотрит, что-то ему в этом белом не нравится…
То ли он английский понимает плохо, хотя какой это английский, это чистый черный гон, чувак, тебе такое в твоей Лапландии и не приснится, ты ведь из Лапландии, а? Молчит, дурень, переваривает, сейчас Билли закончит последнюю телегу и даст тебе в лоб…
За что? Да просто не нравишься ты мне, вы мне сегодня все тут не нравитесь, но дипломат - клиент почетный, и этот пьяница с усами тоже - тюфяк с бабками, пусть и смолит дешевое дерьмо, а ты трахаешь мою бывшую чиксу, белый урод из Лапландии, и я дам тебе в рожу своей большой, сильной лапой…
Oh yeah, the biggest shot I am, but to the Realm of the Ghost
I had departed from the Planet with no offspring to boast!
So when you come to native grounds look for the gadget of glass
And the glamour chick who owns all gametes of first class!
Можно перевести дух, взять стакан с пойлом и влить себе в глотку.
Лоб мокрый, шея мокрая, сам весь мокрый.
Белый козел с чиксой стоит у борта, девка смеется, ее придурок курит.
Кажется, он что-то сказал в его адрес, а Вилли это услышал.
У Вилли хороший слух, Вилли все слышит, правда, мом?
Он отстегивает микрофон и разминает мышцы.
Надо снять майку - промокла насквозь.
Кинуть на палубу и пойти в сторону чиксы и белого придурка.
Подойти и сказать.
Хотя, может, это ему и показалось?
Так показалось или нет?
- Никогда, ты слышишь, никогда не говори при мне этого слова - негр! - сказал Адамастор и ударил белого в живот.
Тот согнулся, а чикса закричала. Дурная девка, зачем орать?
И царапаться тоже не надо, я все равно сильнее. Белый очнулся и начал махать руками. И остальные стали орать тоже, я ведь говорил - дурная будет ночка…
Только вот зачем усатый полез в драку, ему что, больше всех надо?
А дипломата не видно… Хотя нет - вон он, удерживает матросика, который вышел из рубки… У меня крыша поехала, мазэфака… Самое же интересное, что машутся везде, - сегодня у всех выброс адреналина…
Белый хватает свой дурацкий цилиндр… Усатый зачем-то орет "бомба", интересно бы только узнать: какая? What kind of bomb? А еще что-то где-то горит… Скорее всего, в казино… Матросы бегают с огнетушителями… "Голландец" полыхает как свечка… Усатый бежит к борту и прыгает… И зачем-то роняет в море тот самый цилиндр, в котором якобы - бомба… И чикса тоже прыгает… И дипломат…
А первым вслед за усатым ныряет белый… Наверное, за цилиндром…
Усатые приносят несчастье, так всегда говорит мом…
Вилли тоже пора прыгать…
Лучше прыгнуть, чем сгореть заживо…
Эти тупые никак не могут спустить на воду лодки.
Вилли прыгает за борт и с головой уходит под воду.
Выныривает, отфыркивается и начинает плыть к берегу.
Тому, который ближе.
Израиль, Иордания, Египет, Саудовская Аравия.
Главное, не попасть в Саудовскую Аравию, но и до Египта еще плыть и плыть…
Вилли размеренно машет руками.
Он хорошо плавает - все, кто вырос в Брайтоне, плавают хорошо…
За спиной видно зарево пожара, но видны и лодки - слава Белому Тапиру, они умудрились спустить их на воду!
Внезапно Вилли слышит сдавленный крик.
И видит белого, который плывет чуть впереди него.
Точнее - плыл, сейчас он начал тонуть.
Все же достал свой дурацкий цилиндр, вцепился в него и идет с ним ко дну.
Вилли не любит, когда кто-то тонет, он подхватывает белого и тащит вместе с собой. Гребет одной рукой, но плывет. И цилиндр плывет с ними. А берег близко, совсем близко, скоро можно будет почувствовать дно.
Вот оно.
Вилли чувствует дно, он стоит на дне, видны звезды, скоро начнется рассвет.
"Крутая вышла вечеринка!" - думает Вилли, вытаскивая безжизненное тело Банана на мокрый и еще холодный в ночи скрипучий иорданский песок.
Часть четвертая
Средиземноморье
Жанна
Ей хотелось опять под Малагу, на Коста-дель-Соль, в Марбелью, но туда можно было лишь с мужем - останавливались они обычно у его приятеля, шведского художника, давно осевшего в этом божественном приюте богатеньких, на которых так забавно смотреть из-за столика прибрежного кафе. Но муж внезапно укатил в Прагу - якобы по делам, а скорее всего просто пить пиво с друзьями, ее же отправил на Коста-Брава, в городок под названием Бланес, купив неделю в отеле "Беверли парк" с сумасшедшей скидкой.
Хотя про скидку все просто: добираться надо было автобусом, от Амстердама, через Бельгию и Францию, останавливаясь на ночь в придорожных отелях. Безумно дешевый тур, сказал муж, отправляясь в Прагу, тебе повезло, она улыбнулась, а про себя подумала, что ей действительно повезло: вот уже пять лет, как она не оставалась одна, без мужа, без ребенка, из России прилетела присмотреть за малышкой мать для нее это тоже - своеобразный отдых…
Ей действительно повезло, хотя частенько она называла это везением утопленницы - наверное, стой минуты, как он встретил ее в аэропорту Амстердама, и вместо того чтобы увезти домой и дать отдохнуть с дороги, принять душ, поесть в конце концов, посадил в свой "пежо", и они покатили на обзорную экскурсию по городу, площадь Вестермаркт, церковь Вестеркерк, музей Ван Гога, музей гашиша, площадь Дам, королевский дворец… Под конец Жанна взмолилась и сказала: хочу писать!
Английский она учила все предыдущие годы, уже точно зная, что на родине ей места нет, а значит, нет и судьбы. В двадцать восемь через Сеть познакомилась с Рене - совсем не голландское имя, но мать у него была француженкой, отец давно умер, мать перебралась обратно во Францию, так что в первый же совместный вояж они отправились к ней под Бордо. Рене представил ее как свою невесту и даже погладил по еще не выпиравшему животу: она была беременной.
И беременной, на восьмом месяце, обвенчалась с ним в скромной лютеранской церкви. Скоро родилась Катарина, из России прилетела мать, пробыла с ними две недели, улетела обратно, а когда Катарине исполнилось два месяца, Рене повез их в Таиланд - она чуть с ума не сошла тогда, хотя быстро поняла, что здесь это в порядке вещей, с грудным ребенком тащиться на край света.
Рене был старше ее на пятнадцать лет, легок на подъем и больше всего любил уезжать куда подальше из своей не очень солнечной Голландии.
Четыре, а то и пять раз в год, не считая деловых поездок.
В деловые поездки Жанна с ним не ездила, зато первых два голландских лета улетала на месяц с малышкой к родителям, а на третье внезапно сказала себе: хватит!
У нее не было ностальгии, с первой же недели она приказала себе забыть о том месте, откуда была родом, и попытаться стать здесь своей, хотя прекрасно понимала всю невозможность этого - мозги никак не могли окончательно перестроиться на западный лад, и прежде всего потому, что она все равно оставалась русской женщиной.
Собственно говоря, именно поэтому Рене и женился на ней, устав от многолетнего холостяцкого и вполне устроенного бытия.
Местные женщины до сих пор вызывали в ней ужас, и она искренне жалела всех этих милых и таких практичных мужчин, не способных, к счастью, переживать пресловутое славянское безумие, но явно достойных иных подруг.
Не таких независимых и расчетливых, и - конечно же - не таких мужеподобных, хотя и предельно ухоженных.
Но к четвертому своему голландскому сезону она тоже стала ухоженной: экология, пища, отсутствие глобальных стрессов, да и просто - нормальная косметика.
Две ежегодных поездки в Таиланд и две в Испанию - одна на Канары, а одна в Марбелью, к другу Рене - позволяли ей постоянно быть загорелой, минувшей весной она чуть высветлила волосы, придав им рыжевато-каштановый оттенок, фигура уже пришла в норму после почти двухгодичного кормления Катарины грудью, и Жанна даже начала подумывать о том, чтобы устроиться на работу.
Английского языка для этого было мало, надо учить голландский, она ходила на курсы, свободно изъяснялась в магазинах и на улице, хотя для службы этого явно не хватало.
Вот только внезапно началась депрессия.
Она уже переживала такое в России, но там все было понятно - ни работы, ни перспектив, ни денег.
Одна любовь, но тоже - лишенная всякого смысла, в России после двадцати пяти все нормальные мужчины женаты, а она и девственности-то лишилась, когда ей было уже за двадцать.
Чуть-чуть за двадцать, но уже - за.
А потом пришла любовь, он был женат, у него была семья, она сделала от него аборт, хотя до сих пор думает, что надо было оставить ребенка.
Воспитывала бы двоих, ее подруга, вышедшая за датчанина и родившая ему маленькую датчанку, приехала в Копенгаген со своим сыном от такого же женатого любовника, ну и что?
Иногда они перезванивались, а перед прошлым Рождеством она даже махнула в Копен - на само Рождество они с Рене и с Катариной отбыли, естественно, к его матушке под Бордо.
Вот только после Нового года внезапно началась депрессия. Она даже подсела на прозак и часто вспоминала свою последнюю затяжную российскую тоску, когда ей даже пришлось занять денег и пойти на психоанализ, но закончилось это очередным бессмысленным романом с врачом. Они занимались любовью прямо в его кабинете, отчего-то он называл это "профилактическим лечением ее демонов", а Жанна, лежа на животе на подобающей кабинету кушетке, сдерживала слезы, хотя физиологически господин доктор всегда умудрялся довести ее до оргазма.
Но ей все равно было себя жалко.
Как стало жалко себя после Нового года, может, именно поэтому Рене и решил отправить ее одну на Коста-Брава. Сам укатил в Прагу, Катарина была с ее матерью, а она, наконец-то, оказалась одна.
Жанна одела юбку и легкий хлопковый топик, взяла сумочку, темные очки и спустилась в холл.
Из отеля можно выйти на улицу через главный вход, а можно и через бар.
Она предпочла последнее, сказала по марбельской привычке "оле!" и заказала кофе-соло.
Барменша средних лет, улыбнувшись, ответила ей "ола!", хотя что по-испански, что по-каталонски это все равно восходило к арабскому восклицанию "аллах!".
- Gracias! - сказала Жанна.
- Por favor! - парировала крупноносая барменша и опять улыбнулась.