Марина
Она всегда хотела уехать и почти никогда никуда не уезжала.
Не потому, что не могла - боялась, как и всего в жизни. Хотя будучи Скорпионом по гороскопу, внешне вела себя совсем иначе - смело, нахраписто, временами развязно и вызывающе: лишь бы никто не заподозрил ее в том, что она боится.
Родителей, мужчин, начальников - когда в ее жизни появились начальники - и даже подруг.
А чтобы меньше бояться, она вывела для себя особый жизненный закон, по которому всё в этом мире есть просто сделка.
Родителям хотелось, чтобы она была достойной дочерью, - она, насколько это получалось, и была такой, даже когда ей исполнилось двадцать, затем двадцать пять, она продолжала быть примерной девочкой, но это стоило родителям ежемесячных пожертвований, а когда они не поступали, то она просто переставала им звонить.
Что касается мужчин и начальников, то эти два понятия в ее жизни стоило объединить, она спала со всеми мужчинами, которые были ее начальниками, а значит, что и со всеми начальниками, которые были мужчинами.
Женщин она боялась еще больше, потому что на самом деле ее тянуло именно к ним, может, из-за того, что была она не просто стройной, а худой, с маленькой грудью и еле заметными сосками, да и между ног у нее было не так уж чтобы совсем просторно, и каждый второй самец - а все мужчины однозначно самцы - делал ей больно, пусть даже потом на смену боли приходила вначале та теплая, а затем и обжигающая волна, лучше которой временами она ничего не могла представить.
И на какое-то время это мирило ее с собой.
Но только - на какое-то время, пока она опять не начинала думать, что всем надо от нее лишь одного: обидеть, унизить, попользоваться, заплатив при этом как можно меньше.
Последний начальник попользовался ею дома, потом взял с собой на очередные переговоры в Барселону, а там внезапно решил расплатиться с ней на всю последующую жизнь. Купил билет на самолет, заказал место в автобусе, оплатил проживание в Бод-Руме, и даже сделал так, что на месте ее ожидал еще один билет - уже домой.
Но все это с условием - больше она его никогда не увидит.
Хотя положенные за внезапное увольнение деньги он ей тоже выплатил, наличными, в Барселоне.
Сказочная отчасти история, если бы только этом все закончилось.
Она не могла даже выплакаться как следует - последний вечер они провели в ресторане, потом была последняя ночь, она напилась и утром не могла вспомнить, что он с ней делал, но болели все отверстия, и она подумала, что, может быть, и хорошо, раз все происходит именно так.
Вот только поплакать все равно надо.
Лучше уже в самолете.
Только в самолете ее соседом оказался здоровенный черный, и она весь полет дрожала от непонятного страха - от него пахло чем-то совершенно незнакомым, беспробудно чужим, хотелось залезть под кресло, свернуться там малюсеньким комочком, чтобы лишний раз не попадаться ему на глаза.
Так что она не смогла выплакаться, как не сделала этого и в автобусе - дурная шутка, но сосед по самолету тоже оказался в нем и даже подмигнул, тихо насвистывая туповато-ритмичный мотивчик.
Внезапно ее заинтересовал большой перстень па безымянном пальце черной руки.
Если что Марина и любила всерьез в этой жизни, то, перстни, и не потому, что сходила от украшений с ума.
Пусть она и боялась всего, но, будучи Скорпионом, действительно обладала часто невнятной, порою обескураживающей, иногда доставляющей неприятности, а временами дающей иллюзорное подобие власти силой.
Да и книги любила читать исключительно о силе.
Худющая секретарша с малюсенькой грудью, скуластым личиком и востреньким, задранным кверху носиком.
Смешная темноглазая мышка.
И эти большие черные глаза вроде бы притягивали силу, а временами даже излучали ее.
Так что увидев перстень на безымянном пальце, она поняла, что этот парень - не просто гора мускулов, обтянутых черной кожей.
Он из посвященных, намного более посвященных, а это - шанс.
Пристроиться, присосаться, незаметно вползти под кожу.
Попробовать иной крови, и от этого измениться самой.
Подобного нельзя с начальниками, как и со всеми прочими похожими мужчинами - у них нет силы, лишь похоть распаленной плоти.
А силе нужна сила, тогда пропадает страх.
Марина почувствовала дрожь, черный спокойно спал в своем кресле, но дрожь не проходила, ее лихорадило, как бывает, когда поднимается температура.
Тогда она закрыла глаза и попыталась вползти черному в голову.
Но черный был сильнее, и ее не впустили.
Дверь захлопнулась, больно прищемив палец, - тоже безымянный и тоже на правой руке.
Вот тут Марина заплакала.
Беззвучно, чтобы никто из соседей не видел, ни красномордый носатый мужик с усами, ни пожилая дама, ни юный красавчик, сидящий рядом.
Никто!
Наконец-то она плакала, слезы вымывали из нее страх, отчаяние, всю томительную, годами накапливающуюся пустоту. Да так и уснула - в ожидании, когда в голове черного приоткроется дверь и она проскользнет туда.
И дождалась, но уже когда, измученная долгой дорогой, оказалась в тех самых апартаментах, что снял ей на неделю ставший бывшим начальник, - две комнаты с кухней и ванной, во дворе небольшой бассейн, упирающийся в живую ограду: юные кипарисы перемежаются с узловатыми низкорослыми соснами, за которыми ряд таких же низкорослых и отчаянно чуждо выглядящих пальм.
Она бросила вещи, прошла в спальню, ничком легла на кровать, вот тогда дверь и открылась. А за ней вкрадчивой, холоднокожей ящерицей уже ждал ее черный, скаля белющие зубы.
Он был голым и лоснящимся, когда же Марина увидела, что у него между ног, то ее затрясло.
Но тот велел не бояться, сказав, что не тронет - никогда не любил худых.
И вновь стал что-то насвистывать, а она смотрела на него и думала, где он скрывает силу.
А потом вдруг стало холодно, и она почувствовала, что черный чего-то боится.
Не всего, не как она, но в нем тоже есть страх, как есть он у всех в этом мире.
Она не рискнула спросить, что так напугало его, просто попыталась увидеть, и это удалось: смутно, через маркую пелену, застилающую глаза.
Черный боялся человека, которому сделал больно.
Он жалел его и больше всего страшился увидеть вновь - ящерицы стыда сновали по телу черного, темно-зеленые, пурпурно-черные, белые с голубыми крапинками.
Поэтому и сам вначале притворился ящерицей.
Марина принялась снимать пресмыкающихся, но они цеплялись коготками за лоснящуюся кожу и громко шипели, высовывая длинные тонюсенькие язычки.
И тогда она поняла, что надо сделать.
Разбиться в лепешку, но найти того человека: он должен быть здесь, бродит, скорее всего, по близлежащим улицам.
Она найдет и избавит черного от страха.
Получит часть его силы и перестанет бояться.
Страх на страх, сила на силу, вдвоем они одолеют все.
Станут властителями мира.
Она тихо прикрыла дверь, сходила в ванную, потом переоделась.
Когда надо, можно побыть приманкой.
Накрасить глаза и губы, прежде всего - губы, пухлые и большие, для приманки в самый раз.
Надеть тесные джинсы - пусть видят, какая у нее попа.
И такую же тесную маечку, чтобы выпячивала соски.
Не забыть темные очки - солнце еще высоко, будет слепить глаза.
И выйти из дома, пройти мимо бассейна, зачем-то улыбнувшись юным кипарисам, низкорослым соснам и пальмам, томно качающим листьями.
Она не впервые работает приманкой, вот только раньше добыча бывала не столь велика.
Главное - набраться терпения, охота может оказаться долгой.
Час… второй…
Приходится перекусить и выпить стакан вина.
И снова - на охоту.
Все время надо помнить лицо, а ведь она видела его мельком, через пелену, застилающую глаза….
Мужчина лет тридцати, с короткой стрижкой… И очень красивые плечи… Хотя это не примета, вон идет с красивыми, и вон, но все это явно не то.
То появляется случайно, даже не появляется: спи ной чувствует добычу.
Стемнело, гудят от усталости ноги, увидела смешного маленького кролика и решила внимательно рас смотреть.
Ушки черненькие и черные пятнышки по тельцу - ящерицы были противнее, этот просто симпатюля!
Наклонилась над ним, тут и произошло.
Кто-то стоял сзади и смотрел, не отводя глаз.
Впивался, буравил, прожигал взглядом спину.
Она знает, что сейчас произойдет - рыбаки назвали бы это поклевкой.
Охота, рыбалка - какая разница….
Ее гладят по попе, крючок уже во рту.
- Excuse me! But you so beauty!
- He понимаю! - говорит она.
Мужчина облегченно вздыхает и по-русски же повторяет:
- Извините! Но вы такая красавица!
Надо изменить взгляд, надо сделать так, чтобы оп понял: это она попалась, это она - дичь… рыба…
Цель - что охоты, что рыбалки.
Прилипает к нему, стреляя глазами.
Если хочешь, можешь считать меня блядью, течной сучкой, одинокой бабой в поисках плотской любви.
На самом деле мне нужен не ты, нужна сила, которую даст другой. Он боится тебя, он спас тебя, а значит - ты должен исчезнуть или же стать рабом.
Они заходят в бар со странным названием.
"Moonlight Driver".
Яркий свет полной луны перешибает игрушечный отсвет многочисленных фонарей.
Она будет пить виски, всегда предпочитает виски.
А потом он может ее проводить.
С афиши за стойкой смотрит черный.
Но дверь закрыта, теперь она долго будет закрыта.
Его дверь, ее открывается просто - поворот ключа, и они уже в доме.
Ты хочешь поплавать? Или не любишь плавать в бассейне?
Ему не до бассейна, он хочет совсем другого, мнет соски, целует пухлые губы.
Наживка проглочена полностью, осталось выждать момент.
Расстегивает ей джинсы, потная ладонь лезет в трусики.
Хорошо бы, если бы у него был поменьше, ей не хочется боли, мать всегда говорила, что у нее инфантильное физическое развитие.
Если черный добавит ей силы, то она примет и черного, ведь она станет другой, по-настоящему красивой.
- Я красивая? - спрашивает Марина.
И выскальзывает из рук, выбегает из дома, стягивает одежду и плюхается в бассейн.
Он нагоняет ее в воде и прижимает к бортику.
Вода теплая, от нее пахнет химикатами.
Ничего, потом можно принять душ и смыть с себя следы формул.
Она поворачивается спиной.
В воде не так больно, даже не чувствует, как он входит в нее.
Не стоит его топить, надо придумать что-нибудь другое.
Вот только понять бы - что.
Но это потом, волна приближается, волна накрывает ее с головой.
Он уже спускает - изголодался.
Ничего, она это поправит, добыча пока не готова, добыче надо еще.
Уже в доме, на еще не расправленной постели, ласкает его ртом…
Потом ложится на живот - почему им всем так нравится ее попа?
Открывается дверь.
Черный. Смотрит и улыбается.
- У тебя слишком большой, - говорит ему, - мне не выдержать!
- Убей его! - отвечает черный. - Ему нет места на этой земле, он мне мешает, он знает, что я забрал!
- Это даст мне силу? - спрашивает, чувствуя, как ее буравят все сильнее и сильнее, и, несмотря на боль, уже предвкушая приход новой волны.
- Это всем даст силу! - говорит черный, - и мне, и тебе, всем, кто верен Белому Тапиру!
Она не знает, кто такой Белый Тапир.
Марина лежит на животе и сжимает ягодицы, волна на подходе, пока не стоит его убивать, через пять минут, десять - какая разница…
Он сползает с нее и громко произносит:
- Ты великолепна!
А потом внезапно засыпает, проваливается в утробный сон.
Все, добыча готова, беспомощно спит на спине, между ног смешной огрызок, будто кролик доел початок, дожевал крепкими и острыми зубками.
Трясет за плечо - спит, не просыпается.
Садится на кровать и начинает думать.
Можно пойти на кухню - здесь есть кухня.
И найти там нож…
- Не вздумай! - из-за неплотно прикрытой двери шепчет черный.
Но тогда как?
Ударить по голове?
- У тебя не хватит сил, и потом - Белый Тапир не хочет крови, лучше свяжи, засунь в рот кляп и оставь, а сама исчезни, растворись в воздухе, убеги…
- Но сила?
- Я найду тебя, когда будет надо, я ведь обещал….
Она не думает, что ее вновь обманут, и делает, что велят: на кухне, в шкафчике, находит моток веревки, оттуда же берет рулон скотча. Идет обратно в комнату, не забыв прихватить тупой столовый нож, - надо будет обрезать концы.
Мужчина все спит, он никогда не узнает, что ей приходилось связывать мужчин, - один из начальников предпочитал именно так, в шутку, ради игры.
Тогда ей, правда, помогали - подставляли то руку, то ногу, сейчас намного труднее.
Но справляется, петля на запястья, потом привязать к спинке кровати.
Он просыпается, но и ноги уже в петле.
- Мне было хорошо! - говорит она. - Мне и сейчас хорошо, это все игра, побудь, как и я, беззащитным!
Он принимает слова всерьез, даже улыбается, дурачок!
Сладко и влажно целует в губы, потом заклеивает ему рот скотчем. Потерпи, это ненадолго, скоро я вернусь и буду тебя любить!
Выходит из спальни, будто собравшись в ванную или на кухню.
Закрывает дверь и чувствует, как ее колотит.
Нет сил стоять - голой, истерзанной попой плюхается на каменный пол у двери.
Внутри хлюпает его семя.
Надо помыться и сделать что-то еще…
Но что?
- Исчезни! - говорит черный из-за двери. - Растворись, беги со всех ног, хоть в горы, хоть в море…
Она кивает головой.
В душ не пойдет, лучше нырнуть в бассейн, там и вымоет из себя все следы.
- Я сейчас! - кричит она. - Еще пять минут!
Из спальни раздается мычание.
Быстро окунается и вылезает из бассейна.
Одежда валяется там, где ее бросила.
- Не мешкай, - говорит черный, - пора исчезнуть!
Надевает джинсы и майку на мокрое тело. Быстро идет в сторону таких же юных, как и утром, кипарисов.
- Беги, - шепчут ей в спину, - чего ты медлишь, беги!
И она бежит не в горы, к морю.
Улица петляет, она петляет вместе с ней.
Другая улица, уже чувствуется запах воды - совсем другие формулы, чем в бассейне.
Чуть не натыкается на одинокого типа, пьяно покачивающегося и медленно бредущего - скорее всего, в отель…
Большой нос, под ним усы…
У нее тоже большой нос, она знает, что похожа на мышку, как знает и что не красива, не стоит обманываться!
Вот уже берег, поздно, но люди толпятся на набережной. Смеются, размахивают руками, о чем-то громко говорят…
Он ее уже потерял, если сам не сможет освободить руки, то так и останется лежать на кровати.
А если завтра не придут убирать, то он умрет, комнаты забронированы на семь дней.
Ее разбирает смех.
И хочется плакать.
Марина смотрит в воду и думает, что теперь делать.
- Прыгай! - говорит черный. - Чего ты ждешь?
- Я плохо плаваю! - тихо отвечает она.
- Вспомни про силу, ты не должна бояться!
- Я боюсь! - чуть громче произносит она.
Ее толкают в спину, она падает в море. Другие формулы облепляют ее, ящерки барахтаются рядом, ящерки страха, перескочившие на незагорелое тощее тело с лоснящейся кожи черного.
Темно-зеленые, пурпурно-черные, белые с голубыми крапинками.
Ящерицы стыда, превратившиеся в ящериц страха.
Женщина пытается плыть, вот только ее тянет ко дну, а берег рядом, бесшабашный берег со множеством веселых фонарей.
Но ярка сегодня полная жизнерадостная луна, бросающая на поверхность Эгейского моря широкую золотисто-красную дорожку, за которую можно уцепиться руками, как за спасательный круг, и забраться на нее, будто на плот, а потом лечь на спину и смотреть - на ту же луну, на звезды, чувствуя, как тебя потихоньку покачивает слабая прибрежная волна. Зачем-то она становится все сильнее, берег скрывается, тонет в непроглядной черноте, лишь луна, звезды, море, я исчезла, говорит Марина, но из-за плотно закрывшейся двери в ответ не доносится ни слова.
У самого берега резко взревела уже не слышимая ей сирена спасательного катера. Ветер подхватил плотный, низкий звук и понес его дальше, в сторону открытого моря, волоча над спящими островами и множеством рыбацких суденышек, вышедших пару часов назад на ночной лов.
Как раз сейчас рыбаки закончили ставить сети.
Нечто
Банан сидел на пляже. Его колбасило.
Палтус шел по самой кромке моря. Банан отчетливо видел, как он приближается, неся в правой руке только что пойманного осьминога.
Осьминожек был совсем маленьким - именно таких подают здесь в прибрежных ресторанчиках.
Банан смотрел на Палтуса и думал, что надо бы побыстрее зайти в воду и уплыть как можно дальше: к острову Кос, за остров Кос, уплыть к любой, даже чертовой, матери, но как можно дальше…
- Ты чего тут сидишь? - спросил подошедший Палтус.
- Я ее потерял! - грустно ответил Банан.
- Мы все ее потеряли! - веселым тоном сказал Палтус и покрутил в воздухе осьминогом.
- Ты не понял, - мрачно проговорил Банан, - я нашел то, что ты мне велел, а потом потерял! Да и вообще: жизнь - дерьмо! Тебе рот скотчем заклеивали?
- Смотри, какой осьминог смешной, - сказал Палтус, - ты помнишь?
- Они там другие, - ответил Банан, - там все другое.
- Что у тебя с руками? - спросил Палтус. Запястья у Максима были ободраны и кровоточили.
Когда он понял, что никто не собирается не то что ласкать его, но даже развязать руки и ноги, отклеить скотч, вызволить, выпустить на свободу, то беспомощно завыл залепленным ртом, только потом сам испугался невнятного, спертого мычания и затих, пытаясь понять, что будет, и будет ли вообще еще что-нибудь…
Хорошо, что сучка оставила свободным нос, можно дышать. Вдыхать, выдыхать, снова вдыхать.
И одновременно напрягать кисти.
Они уже стали затекать, скоро совсем онемеют, и тог да все - нет больше Банана, как и ничего нет, разве что все ниже нависающий потолок со смешной цветной люстрой. Вдох, выдох, напрячь левую кисть, расслабить, потом - правую… В голове возникает шум, далекий, приглушенный, будто ночной прибой пробивается сквозь сон, еще вдох, еще выдох, люстра раскачивается, в висках появляется боль. Если ему удастся освободить хотя бы одну руку, только одну, пусть левую, пусть правую, тогда получится и все остальное - сучка не могла завязать так, чтобы он не распутал узлы. Вдох, выдох, зачем ей все это было надо, но стоит ли об этом, не до того: левая, правая, вдох, выдох, боль с висков перепрыгнула в центр головы, хотя бы свет не включала, что ли, так нет, выходя из комнаты, щелкнула выключателем, и нет ее, мосластой шлюшки с тощей жопой, еще раз напрячь левую кисть, потом - правую, вдох, выдох…