Надя еще раз взглянула вниз, туда, где начиналась недоступная ей глубина, и увидела, как из толщи воды прямо к ним плывет большая и мрачного вида рыба. Вначале ей подумалось, что это акула, но, приглядевшись, она поняла, что это кто-то другой, но тоже большой, очень большой, темно-коричневый с фиолетовым оттенком и мрачно выпяченной челюстью. Она дернула Мэри-Энн за руку. Та взглянула на рыбу, сложила большой и указательный пальцы в колечко, мол, все о'кей, но все же быстро заработала ластами и потянула за собой Надю к поверхности - кто знает, что придет в тупую голову гигантского группера, вдруг он решит поиграть с ними, а сил у него столько, что мало не покажется!
То, что это был группер, она объяснила Наде уже на палубе, сняв костюм и вытирая волосы большим белым полотенцем.
Тогда-то отец и сказал на своем ломаном английском, что у дочери сегодня - день рождения.
Мэри-Энн вдруг заулыбалась и предложила подарок от себя: еще одно погружение для именинницы, бесплатное, после обеда.
Обед был тут же, на катере. Надя впервые ела "том-ям", острый суп с креветками, хотя тогда для них его приготовили на европейский манер: почти без перца чили. Но все равно он был острым, и его было приятно заедать пресным клейковатым рисом.
Отец попросил пива, она же ограничилась минералкой, а после обеда, немного передохнув, снова ушла с Мэри-Энн под воду.
Группера на этот раз они не встретили, но зато она увидела толстое, извивающееся тело мурены, мелькнувшее и исчезнувшее в одной из коралловых пещер, а потом прямо перед ней вдруг возникла средних размеров черепаха, торжественно следующая из одного неведомого пункта в другой; но уже снова пора выходить, и Надя послушно поднялась на поверхность.
Когда они добрались до бунгало, то ей хватило сил лишь принять душ и упасть на кровать. Кое-как отец растолкал ее на ужин, а после, когда он опять пошел в бар, Надя отправилась на берег - побродить у воды и послушать шум моря.
И тут, у моря, она встретила Мэри-Энн. Та была в шортах и легкой, почти прозрачной блузке, они пошли вдоль берега вместе, а потом - до сих пор она не может понять, как это случилось - Мэри-Энн обняла ее и принялась целовать. Надя не сопротивлялась, с удовольствием подставила губы, позволила оголить грудь. Так, обнимаясь и целуясь, они дошли до скрытой непроницаемой темнотой тропической ночи маленькой соседней бухты и легли на песок. Она отвечала на ласки благодарно и нежно, восторгаясь чужой крепкой грудью с затвердевшими коричневыми сосками, прижимаясь ртом к светловатым волосикам паха, пытаясь побыстрее добраться языком до остро пахнущей щели и слушая, как прерывистое дыхание Мэри-Энн соединяется с шумом волн Андаманского моря.
А потом ее окатило совершенно другой волной, и она отключилась на время, а очнувшись, поняла, что все еще лежит на пляже, голова ее покоится на голом животе подруги, а та нежно и бережно перебирает волосы у нее на голове.
Когда они прощались, то Надя ревела, да и Мэри-Энн не скрывала слез, надарила ей кучу всяких смешных подарочков и сунула визитную карточку: телефон, мобильный телефон, e-mail здесь, e-mail в Ирландии, откуда она родом, но где предпочитает бывать как можно реже.
А дома их ждал снег, только уже начавший таять и почерневший. И все так же были ветра, но не северные, а западные, желающие сбить с ног, повалить на грязный от темного снега асфальт и тащить по нему вперед, неизвестно куда и зачем.
Она ходила в институт, с удовольствием отвечала на расспросы про Таиланд и ждала, напишет ли ей Мэри-Энн.
Та не писала, тогда Надя сама послала ей невнятное письмо по электронной почте.
Ответ пришел через несколько дней - Мэри-Энн не было на месте, была с клиентами в туре на дальних островах, она ее помнит, если будет желание, то пусть приезжает еще. Желание было.
Уехать и не возвращаться.
Началась летняя сессия, Надя сдавала экзамены и чувствовала, что все здесь не так и она не дома.
Хотя было тепло, но это было не то тепло.
И все здесь было не тем.
Она смотрела на фотографию Мэри-Энн, вспоминала большого группера, мурену и черепаху, зеленовато-синие воды Андаманского моря и тихо плакала, уткнувшись в подушку.
А осенью записалась на курсы - ей хотелось получить сертификат PADI, тогда она в силах сделать то, что задумала.
Часть денег ей дал отец, остальное она заработала сама, моя посуду в местном Макдоналдсе.
Сертификат ей вручили после Нового года, к этому же времени закончился и скоропалительный роман с тренером - мужчины лучше относятся к тебе, когда с ними спишь, по крайней мере, в некоторых ситуациях это необходимо.
Тренер не только научил ее основам дневных и ночных погружений, но и лишил девственности, так что после вручения сертификата был ей уже не нужен.
Ей была нужна Мэри-Энн, но та писала редко, хотя сквозь жесткие и колючие латинские буквы порою пробивалась нежность.
Надя тоже стала писать - в Таиланд, в разные клубы, рассылала свое резюме по электронке. Временами ей отвечали, но чаще всего нет.
Девятнадцатилетие она встретила дома, опять с севера, со стороны Арктики, дули ветра.
Мэри-Энн внезапно уехала обратно в Ирландию и перестала писать.
А потом случилось чудо: на очередное послание с приаттаченным резюме ей ответили положительно и предложили место под Паттаей. Денег пообещали не много, как говорится, стол и кров, добираться придется за свой счет, но они помогут с рабочей визой, а это - главное.
И она решилась.
Отец устроил скандал, мать махнула рукой.
Но отец все же согласился оплатить билет.
В один конец.
One way ticket.
Не на Луну, до Бангкока.
Если захочет обратно - пусть заработает сама.
Но вот уже два года, как ей обратно не хочется.
Отец приезжал минувшей зимой. Соскучился.
И заметил, как она изменилась.
Но это не странно - ей уже почти двадцать два.
Она давно не красится и не обращает внимания на веснушки.
И на то, что у нее все еще маленькая грудь.
Если не родит, грудь такой и останется, но рожать Надя пока не собирается.
Хотя у нее бывают бойфренды. С одним даже прожила полгода.
Тоже - на островах.
А в Паттайе проторчала немного. Всего три месяца.
Получила рекомендацию и стала двигаться южнее. Пхукет.
Замечательный остров Пхи-Пхи.
Тайцы говорят Пи-Пи, это прикольно!
На Пхи-Пхи у нее и появился бойфренд, диджей из Германии.
Немецкий бой и русская герл, только вот бой, оказывается, любил поторчать, а она этого не переносит - море не любит вкрученных.
И они расстались, здесь в этом не видишь проблемы, если захочется, найдет нового, но пока ей не до того.
Как-то зимой, в высокий сезон, она увиделась с Мэри-Энн, та была с мужем, то ли дантистом, то ли юристом, в общем, очень даже приличным человеком.
А еще она была с маленьким ребенком - родила месяца за три до поездки в Таиланд.
Они немного поговорили, выпили по коктейлю "май тай" и разошлись навсегда.
В тот вечер Надя плакала, впервые в Таиланде.
Хорошо, что было плечо, чтобы выплакаться.
Еще в Паттайе она начала посещать шоу трансвеститов и даже подружилась с одним, хотя, может, лучше сказать - одной? В общем, одной такой симпатичной особой, приехавшей откуда-то из Северной Европы, и нашедшей, как и она, прибежище в этом постоянном размягчающем тепле.
И с Мэри-Энн она тоже встретилась в Паттайе, хотя сама уже жила на островах.
Просто так получилось: отец написал, что родственники прилетают на две недели и он ей кое-что послал.
Лучше бы не посылал, слишком долго и навзрыд она ревела после той случайной встречи с Мэри-Энн, а потом вдруг укусила Берни в плечо так сильно, что он завопил и легонько ударил ее по щеке - ему еще сегодня участвовать в шоу, а с укусом на плече это не cool!
А потом простил - ведь они были настоящими друзьями. Она никогда не спала с ним ни как с мужчиной, ни как с женщиной. Они любили смеяться и ходить, взявшись за руки, как это принято в Паттайе, - смешно глядеть, как пожилые белые хрычи таскаются по улице за руку с миниатюрными и такими нежными, кажется, сейчас взлетят и растворятся в воздухе, тайками.
Они тоже вот так брались за руки и шли куда-нибудь вечером по Walking Street, если, конечно, Берни был свободен… Но больше этого не будет, никогда не будет - она только что посадила его на автобус до Бангкока, точнее, прямо до аэропорта Донг-Мыанг. Берни срочно надо домой, что-то с матерью, не надо думать о самом плохом, сказал он ей, впервые представ в мужской одежде, без макияжа, сняв свой роскошный, цвета воронова крыла, парик.
- Ты и не думай! - ответила она.
Он беззащитно улыбнулся и пошел в автобус, направляясь в мир, где выпадает снег и всегда много проблем, а она, не дождавшись, пока автобус отъедет от неказистого паттайского автовокзала - туалеты здесь чем-то напоминают родные, российские, хотя это понятно, туристы редко приезжают сюда, их доставляют прямо в отели, а тут местные, так что туалеты можно не вылизывать до блеска, - села в тук-тук и поехала обратно в город, смотря на серое нависшее небо: низкий сезон закончится лишь через месяц, на Пхукете сейчас тоже дожди и такие течения, что даже плавать запрещено!
Надя вышла на Walking Street, было темно, опять шел дождь.
Милый Берни был так добр, что оставил ей ключ от квартиры.
Каморка из двух комнат с маленькой кухней.
Ванная и туалет.
Когда будет уезжать, то ключ оставит у домовладельца.
Сегодня ей не хочется готовить, лучше поесть в городе.
Можно зайти в "Royal Garden Plaza", там на первом этаже "Salad Ваг", где хорошо готовят "том-ям".
Начавшая идти на убыль луна внезапно проявилась на серо-черном, почти уже ночном паттайском небе.
Надя прошла мимо фонтана и с удивлением посмотрела на колготящуюся между струй ребятню - странно, но даже в сезон дождей фонтан работает, будто воды мало!
Потом, мельком взглянув на словно врезавшуюся в фасад дома копию маленького красного самолетика в натуральную величину, вдруг решила пройтись по торговым залам и лишь затем что-нибудь перекусить: она не очень любит шопинг, но временами на островах ей его не хватает.
Откровения шопинга
Вообще-то "Royal Garden Plaza" - место дорогое, хотя давно известно, что подобные заведения не столько для покупок, сколько для бесцельного фланирования.
Банан ничего этого, естественно, не знал.
Ни про покупки, ни про фланирование.
Он просто нырнул в одну из дверей и сразу же почувствовал морозящее дыхание кондиционера. Появилась мысль развернуться и выскочить обратно, в тепло, но снаружи вновь разразился тропический ливень, так что ничего не оставалось, как вспрыгнуть на эскалатор и поехать на второй этаж.
Сойти с ленты и медленно пойти вдоль серебристо-серых стен, минуя витрины бутиков и ощущая себя полнейшим идиотом от того, что вдруг оказался в самом неподходящем для себя месте.
Местных почти не видно, да и вообще посетителей немного - впереди тащился бритоголовый верзила в кроссовках, навстречу медленно двигалась пожилая пара типично скандинавской наружности, да еще несколько человек маячили за ярко освещенными витринами с ювелирными украшениями.
Максим терпеть не мог магазины.
Дома он предпочитал по ним не ходить.
Хотя дом - это где?
Как говорил Джордж: "Жизнь - дурацкий бег за неведомым, вот только бежать лучше на фоне роскошных пейзажей!"
Значит, дом всегда там, где ты сейчас.
Пейзаж за окнами невнятен, зато внутри все серебристо-серое - стены, потолок, даже гул кондиционера кажется серебристо-серым, не говоря уже о нагоняемой им совсем не тропической стуже.
Совсем скоро руки у Банана заиндевеют, и не только руки.
А потом он покроется льдом, не белым, не голубым, а таким же серебристо-серым, плотным, без пузырьков воздуха внутри.
И застынет, не в силах сделать ни шагу.
То ли у этой витрины, то ли - у следующей.
За этой какие-то шмотки, мило смерзшиеся аккуратной глыбой. Банан проскальзывает мимо, но шмотки этим недовольны - они склабятся вслед, фырчат, наглеют, пожилая пара останавливается в недоумении, но потом также вальяжно продолжает свое фланирование по торговым рядам. Максим пытается согреться, но изо рта валит пар, глаза ищут рубильник кондиционера - бесполезно, он явно включается с центрального пульта, тот скорее всего в подвале, в подсобном помещении, или же в одном из маленьких коридорчиков, отползающих скрюченными щупальцами то влево, то вправо…
Поворот, следующий, миловидная светловолосая девушка стоит на электронных весах.
Девушки любят взвешиваться.
Интересно, это за плату?
Взвешивание стоит один бат, чего Банан так и не узнает.
Еще поворот, знакомые буквы WC.
Здесь туалет.
Открывает нужную дверь, странно, но здесь не так холодно.
Он весь мокрый, будто вышел из сауны.
Прямиком - к писсуару.
Когда же выходит обратно, то девушки на весах уже нет, он видит ее удаляющуюся фигуру в хлопковой майке и шортах.
Шорты розовые, майка - бледно-желтая.
Почти как волосы.
Они у нее забраны в задорно торчащий хвост.
Маленький пучок сена.
Или соломы?
Сено-солома, сено-солома.
По цвету больше похоже на солому, выгоревшие на солнце волосы соломенного оттенка.
Опять становится холодно.
Снова лед.
Другая витрина, за ней так же склабятся вещи.
Максим проносится мимо, вслед летит злобное "ату"!
Еще не хватало, чтобы они бросились в погоню.
Надо скрыться, залечь, переждать - пока не выглянет солнце.
Лед растает, вновь наступит тропическая жара.
Соломенная девушка как раз за этой витриной, смотрит джинсы.
Перебирает джинсы.
Выбирает джинсы.
Примеривается к джинсам.
Она к ним, они к ней, ему не нужны джинсы, ему надо как можно скорее выбраться отсюда.
Но не получается, он не может найти эскалатор.
Того больше просто нет, кто-то свернул в рулон, взял под мышку и унес.
Еще одна витрина, за ней о чем-то базарят телевизоры.
Звука не слышно, видно лишь, что в каждом кто-то о чем-то говорит.
Банан проскальзывает в салон.
Здесь теплее, кондиционер морозит не так зверски.
Опять обливается потом, но ледяные тиски разжимаются, можно повернуть голову.
Налево, направо, снова налево.
Улыбающийся продавец что-то говорит ему из-за прилавка.
Банан тупо смотрит и мотает головой.
На самом большом экране выпуск новостей CNN.
На этот же выпуск настроен еще с десяток моделей, кто-то где-то едет по пустыне.
Слева от продавца CNN, справа - Sky-TV, тоже выпуск новостей.
В них показывают наводнение. Где-то случилось наводнение, видно, как срывает крыши домов, потом рушатся стены, люди лезут на одно-единственное дерево.
По пустыне едут на джипе, пустыня ровная, песок светло-желтого цвета.
Но все равно темнее, чем волосы у девушки, у той они действительно - соломенные.
Над деревом зависает вертолет, появляется веревка, кто-то за нее хватается.
Внезапно во всех телевизорах, настроенных на CNN, начинается рябь.
Продавец не обращает на это никакого внимания. С кем-то болтает по мобильному телефону и улыбается.
Банан пялится в самый большой экран. Рябь прекращается, но уже никакой пустыни. Вместо привычного логотипа CNN бессмысленный набор букв и цифр. ZZX 222.
А вместо ведущего в студии - лицо Палтуса. Тот тоже улыбается и пристально смотрит на Банана. С большого экрана и с десятка тех, что поменьше.
- Тебе чего? - говорит Банан.
Продавец отрывается от телефона, смотрит на Максима и вновь продолжает разговор.
Палтус не отвечает, зачем-то подмигивает и начинает странно приплясывать.
- Эй, - говорит Банан, - что с тобой?
Тот ухмыляется и выпаливает в ответ:
Типа в позе эмбриона ты валяешься зря!
Ты какого добермана прикатил за моря?
Забашлял и типа круто все теперь у тебя?
Мелко плаваешь, брателло, говорю тебе я!
Банан недоуменно крутит головой.
Это уже было.
Именно с этого все и началось.
И больше этого быть не должно!
А Палтус продолжает, перескакивая сразу через несколько строк:
Отобью тебя о скалы, осьминог-дурачок,
Словно палтуса поймаю я тебя на крючок!
Ты лежишь, как эмбрион, во тьме белеет нога,
Сразу видно, мазэфака, не сечешь ни фига!
- Перестань, - говорит Банан, - это не твоя песня!
Палтус останавливается и переводит дух.
Видно, что он вспотел, на лбу крупные капли, глаза лихорадочно блестят.
- Была не моя, - слышится в ответ, - стала моя!
Справа, где все еще вещает Sky-TV, раздается недовольное гудение.
Наводнение прерывается, экраны мельтешат наглой сероватой рябью.
Продавец заканчивает разговор, смотрит в ближайший к нему телевизор, спокойно достает какие-то бумаги и начинает просматривать.
Палтус уже не смотрит на Банана, заметно, что его больше интересует человек, возникший сейчас одновременно на десятке телеэкранов.
Бритоголовый афро-американец, пристально вглядывающийся в лицо Палтуса.
Банан знает его, именно он несколько недель назад ударил его в живот, сказав при этом:
- Никогда, ты слышишь, никогда не говори при мне этого слова - негр!
- Это он, - сказал Банан Палтусу, - он украл у меня ампулу!
- Это не ампула! - ответил Вилли. - Вы сами не знаете, что это!
- Отдай! - кратко сказал с экрана Палтус. - Это совсем не то, что тебе надо!
Вилли засмеялся.
Несколько телевизоров замигали, потом погасли.
Продавец отошел от своей стойки и начал нажимать кнопки.
Один, второй, третий…
Все нормально, Вилли опять во всех справа.
Как и Палтус - слева.
- Не отдам, - говорит Вилли, - да этого уже и нет у меня!
Палтус перестает улыбаться и вновь выпаливает:
Да, я круче всех на свете, только в царство теней
Я ушел, а на планете не оставил детей!
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет.
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
- Понял? - спрашивает Палтус.
- Это моя песня, - говорит ему Вилли, - а раз песня моя, то и глаз мой!
- Чья это песня? - спрашивает Палтус у Банана.
Банану вновь становится холодно.
Ему хочется опуститься на пол, сжаться, стать невидимым.
- Так чья это песня? - спрашивает Вилли у Банана.
Банан смотрит на самый большой экран.
Палтус улыбается и исчезает.
Банан видит холм, невысокий, зеленый, пологий холм.
И идущую по холму свою сестру, Мартышку.
Потом видит себя - совсем маленького.
Он помнит, что это последний холм по дороге к морю.
За ним лишь полоса песка и нежные августовские волны, плавно накатывающие на берег.
Банан вспоминает, что это было за несколько лет до того, как Мартышка познакомилась с Палтусом.
Тогда они сели на электричку и поехали вдоль берега.