Не убежали из дома, просто - решили попутешествовать.
Хотя бы несколько часов.
Вышли на той станции, которая им больше понравилась.
И пошли к морю через холмы.
По дороге он чуть не провалился в какую-то глубокую штольню, но сестра успела его подхватить.
А потом дала по голове.
Больно, но справедливо.
Это случилось минут десять назад, сейчас они уже перевалили через последний холм и идут к морю.
Наверное, это были лучшие минуты в его жизни.
Он мог погибнуть, но он не погиб, а сейчас спускается по уже подсохшей августовской траве и вот-вот как ступит на горячий прибрежный песок.
Разденется и зайдет в воду.
И Мартышка тоже зайдет в воду, его лучшая на свете сестра.
- Это чья песня? - спрашивает он у сестры.
Та не отвечает.
- Мартышка, - просит Максим, - вспомни, чья это песня?
Она улыбается, внимательно и лукаво смотрит на брата, потом подбирает веточку и начинает выводить на песке слова.
Банан читает первую строчку:
Ну а если ты не веришь, что я Палтус, твой друг…
- Уберите эту девку! - громко говорит Вилли.
Палтус смотрит на Вилли и предлагает тому заткнуться.
Мартышка принимается за следующую строку:
Повидай сестру Мартышку, чей задок так упруг…
Продавец снова говорит с кем-то по мобильному телефону.
- Сам заткнись! - отвечает Вилли Палтусу.
На песке возникает третья строчка:
И спроси ее, какого цвета я дарил ей халат…
Палтус, Банан и Вилли внимательно смотрят на то, как Мартышка приступает к четвертой.
Но она не спешит, задумчиво смотрит в сторону горизонта, полоса воды там уже не синяя, а почти черная, это у берега вода голубая, но потом она становится синей, затем - темно-синей, к горизонту чернеет, и чернота с угрожающей быстротой наползает в сторону берега.
- Шторм идет! - говорит Мартышка брату - Пора сматываться!
- Я еще не наплавался! - капризно отвечает тот.
- Нас смоет, дурачок! - произносит сестра.
- Эй, - говорит Вилли - там должна быть еще одна строчка!
- Нам пора, - говорит Мартышка, - сейчас начнется!
Половина неба уже черная, пусть даже здесь, на берегу, все еще ярко светит солнце.
Но каток катится, море притихло, скоро оно встанет на дыбы и обрушится.
Взметнется ураганный ветер, тонны воды будут падать с неба.
Шторм, дождь, ветер.
- Бежим! - кричит сестра брату, вскакивая с песка.
Банан хватает вещи в охапку и несется за ней, обратно на холм.
- Строчка! - кричит Вилли им вдогонку. - Ты забыла последнюю строчку!
- Я тебе подскажу! - ехидничает Палтус.
Первый раскат грома. Палтус что-то произносит, видно, как на экране шевелятся губы.
Видно, но не слышно.
Тогда они все равно промокли до нитки - дождь застиг их почти у станции, но когда они влезли в электричку, идущую в город, то почему-то были очень счастливы и беспричинно смеялись.
Электричка ехала вдоль берега, берег пожирали здоровенные волны, за окном все было темным, с непрерывно распарывающими мглу зигзагами молний.
Мартышка притихла, а потом сказала брату:
- И она ответит: "Белого! а что тебе, брат?"
- Это ты о чем? - спросил тот.
- Не знаю, - сказала сестра и заплакала.
- Вот видишь, - сказал Вилли, - все правильно, это моя песня!
- Отдай, - спокойно проговорил Палтус, - это не твоя ампула!
Улыбающийся афро-американец снова покачал головой.
У продавца опять зазвонил мобильник.
Тот послушал, покачал головой в недоумении, потом вышел из-за прилавка и пошел к Банану.
По CNN показывали сюжет о торнадо где-то в Америке.
По Sky-TV очередной захват заложников.
Банан взял телефон и поднес к уху.
Голос был незнакомым, низким и неприятным.
От таких голосов ничего хорошего ждать не приходится.
Голос советовал свалить отсюда как можно быстрее.
Иначе будут неприятности.
Точнее - он уже и так в неприятностях по макушку.
А что будет дальше - никому мало не покажется.
В Барселоне - это только цветочки.
Тогда его пожалели, больше не будут.
Понял?
- Понял! - тихо ответил Банан, а потом вдруг разозлился и задал дурацкий вопрос:
- А ты, собственно, кто такой?
В мембране хрюкнули, но потом тем же низким и неприятным голосом произнесли:
- Зови меня Даниэль!
И связь прервалась.
По CNN начались сказки шоу-бизнеса.
По Sky-TV долдонили о новом африканском вирусе.
Банану стало жарко, он почувствовал, что голова идет кругом.
Кружится, вертится, мотается из стороны в сторону.
Надо за что-то схватиться, иначе он сейчас упадет, грохнется на пол, потеряет сознание.
Его о чем-то спрашивают.
Максим оборачивается, в глазах туман, но сквозь него, пусть и с трудом, он видит ту самую молодую особу с соломенными волосами.
Сердобольный голос:
- What kind of problems?
Банан напрягается и вдруг отчетливо понимает, что отвечать по-английски не может.
Слова не приходят, их выморозило.
- Мне плохо! - говорит Банан по-русски и вдруг вцепляется женщине в плечо.
Та ошарашено смотрит на него и по-русски же говорит:
- Отпусти!
- Не могу! - сипло произносит Банан. - Я сейчас упаду!
Женщина грозится позвать полицию.
- Мне все равно! - говорит Банан. - Зови!
- Тогда замолчи! - говорит женщина решительным тоном и добавляет: - Только не цепляйся так, синяки будут!
Она идет к эскалатору, Банан висит на ней.
- Осторожнее, - произносит светловолосая, помогая встать на ленту.
Банан мотает больной головой.
Эскалатор спускает их на первый этаж, вон уже двери.
Дождя опять нет, призывно мелькают яркие огни паттайских ночных фонарей.
Снова душно, липко, влажно.
- Ну и куда мне тебя? - спрашивает женщина, глядя на Банана.
- Не знаю, - честно отвечает тот, моля Бога лишь об одном - чтобы его не оставили здесь. Один не пройдет и десяти метров, рухнет на асфальт, заберут в полицию, а может и вообще испустить дух…
- Дернуло сегодня пойти по магазинам! - раздраженно говорит Надя, подзывая первое же такси.
Договаривается о цене и открывает заднюю дверь.
Банан сидит на корточках, она помогает ему встать и впихивает в машину - сам он сесть не в состоянии.
Его вновь начинает морозить, он опять покрывается коркой льда.
Надежда просит притормозить у аптеки и выскакивает за аспирином.
Исключительное выдалось приключение - подобрать в торговом центре больного соотечественника.
Берни долго бы смеялся, узнав, кого она сейчас везет к нему домой.
Хотя заболеть здесь в сезон дождей не сложно, особенно при местных кондиционерах - только вот сами тайцы отчего-то не простывают.
Покупает аспирин и возвращается к машине.
Соотечественник на заднем сидении учащенно дышит. Надежда оборачивается и трогает ладонью лоб - у бедняги жуткий жар.
- Это не его песня! - отчетливо произносит по-русски незнакомец.
Надя просит водителя ехать побыстрее, у приятеля высокая температура, ему поскорее надо в постель.
Внезапно небо очищается от туч, хорошо видна пошедшая на убыль, но все еще огромная луна, игриво отражающаяся в спокойных ночных водах Сиамского залива.
Дурак на холме
Лопасти вентилятора лениво вращались под потолком с чуть слышимым гулом.
Банан их не видел, он лежал на кровати, закрыв глаза, и слышал ровный, негромкий гул - будто надоедливый шмель залетел в комнату с жаркой улицы.
Шмеля надо бы убить, но для этого требуется поднять руку.
Руки слушались плохо - Банан попробовал пошевелить правой, потом левой, чуть приподнял правую над одеялом, но не смог удержать. То же самое случилось и с левой. Он был слаб, шмель все продолжал гудеть, хотя бы посмотреть, где он летает, а то решит сесть на лицо и потом укусит.
Максим открыл глаза.
Сразу поплыли веселые радужные круги, вот они отлетели куда-то в сторону окна и растворились в нем.
Прошли сквозь жалюзи, будто их и не было.
Окно напротив кровати, никакого шмеля там нет.
Есть вентилятор - над кроватью, стоит чуть повернуть голову, как ты видишь мерно вращающиеся лопасти.
Еще в комнате зеркало с тумбочкой и плетеное кресло-качалка.
Это все.
Стены белые, жалюзи на окне тоже белые.
И лопасти вентилятора кажутся белыми.
Банан решил сесть на кровать, с трудом откинул тонкое одеяло и снова лег.
- Эй! - сказал Банан.
Он хотел произнести "эй" громко, но получилось шепеляво и себе под нос.
Ему это не понравилось, он набрал в легкие воздуха и попробовал громче:
- Эй!
Никто не ответил, лишь все так же тихо гудел под потолком вентилятор. Банана не слышат и не услышат, что ему тогда делать?
Он сполз с кровати и попытался встать.
Его закачало, но все же он встал и потащился к двери.
Точнее - сделанной из бамбука занавески, закрывающей проем в стене.
Раздвинул бамбуковые жердочки - они смешно застучали друг о друга, негромко и рассыпчато.
Там еще одна комната, чуть побольше.
На маленькой лакированной скамеечке сидит молодая женщина и читает книгу.
Услышала стук и обернулась.
До этого Банан ее никогда не видел. Она улыбается и встает, отложив книгу.
- Привет!
- Привет! - с той же интонацией повторяет Банан.
- Ты как?
- Я где? - спрашивает Банан.
- У меня! - отвечает она, а потом добавляет: - Точнее, у Берни…
- А ты кто? - спрашивает Банан и чувствует, что ему опять хочется лечь, стоять было тяжело, правда, можно схватиться рукой за стенку, так будет легче, но лучше опять лечь…
- Два дня пролежал, - говорит женщина, - таблетки пил, но ничего не соображал, ты сейчас что-нибудь соображаешь?
Банан качает головой.
- Тебя как зовут?
Банан попытался вспомнить и не смог.
- У тебя паспорт не русский, - продолжает женщина, - если ему верить, то тебя зовут Рикардо… Ты - Рикардо?
Банан опять качает головой. Он точно знает, что он не Рикардо, но не может вспомнить - кто.
Женщина берет его за руку и усаживает рядом, на такую же скамеечку.
Напротив телевизор, но он выключен.
Еще в комнате музыкальный центр и стойка с дисками.
- Меня зовут Надя, - говорит женщина и гладит Банана по голове, - я увидела тебя в торговом центре, в "Royal Garden Plaza", в том месте, где торгуют телевизорами, тебе было очень плохо, ты вцепился мне в плечо, вот видишь - до сих пор синяк!
На ее загорелом плече отчетливо заметен небольшой желтоватый синяк.
- Ты так вцепился, что я чуть не заорала, а потом поняла, что тебе плохо, у тебя жар… У тебя два дня был жар, ты все время лежал, я поила тебя и давала таблетки, помнишь?
Банан покачал головой, он ничего не помнит, он не знает, где находится, у него в голове натянута пружинящая белая бумага, с которой внезапно пропали все слова.
Исчезли, растворились, осыпались.
Их смыли.
- Давай температуру померяем! - говорит Надя и достает термометр.
Банан качает головой.
- Дурачок, - произносит она, - не бойся, открой рот…
Банан открывает рот, кончик термометра оказывается прохладным и совсем не страшным.
- Только не кусай! - говорит Надя.
Банан сжимает губы и обиженно моргает.
- Или ты хотел по-русски? - спрашивает она. - Под мышку?
Банан не может ответить, у него во рту термометр. Надя встает и идет к музыкальному центру.
- Давай, я какую-нибудь музыку поставлю, правда, у Берни одно старье…
Покопавшись в куче компашек, достает наконец одну и вставляет в проигрыватель.
- Еще пару минут потерпи!
Приятный мужской голос поет из колонок:
Day after day alone on the hill…
Банан не понимает ни слова, но почему-то знает, о чем идет речь. День за днем в одиночестве на холме, Человек с дурацкой ухмылкой сидит совершенно неподвижно, Но никто не хочет знать его, Они видят, что он просто дурак…
Надя достает термометр и смотрит на шкалу.
- Смешно, - говорит она, - тридцать пять, еще вчера вечером было под сорок…
- Это про дурака, - отвечает Банан, - он сидит на холме…
Она смотрит на него внимательно.
- Может, тебе еще полежать?
- Нет, - капризничает Банан, - я хочу послушать дальше.
- Слушай! - Надя пожимает плечами.
But the fool on the hill
Sees the sun going down,
And the eyes in his head,
See the world spinning around…
- Это про меня, - гордо говорит Банан и декламирует: Но дурак на холме Видит, как солнце катится вниз, И глаза в его голове Видят, как кружится мир…
- Тебе помыться надо, - произносит Надя, - ты грязный и отвратительно потный после такой температуры, а потом я тебя бульоном напою. Сам помыться сможешь?
Банан пожимает плечами.
Надя вздыхает, встает и протягивает ему руку.
- Так как тебя все же зовут?
Банан опять пытается вспомнить и не может.
- Пошли! - говорит Надежда, берет его за руку и ведет в душ.
Душевая кабина совсем маленькая, она снимает с Банана трусы и бережно вталкивает под струю воды.
Потом достает с полочки губку и гель для душа и намыливает Банана, аккуратно, как вещь, поворачивая из стороны в сторону.
Из комнаты все еще доносился мужской голос, поющий о том, что Он вовсю разошелся, голова его в облаках, Человек с тысячью голосов, говорящий отчетливо и громко, Но никто не слушает его Или хотя бы звуки, которые он издает…
Банан фыркает и думает о том, что это могут быть за звуки.
- Осторожнее, - говорит Надя, моя ему спину, - мне еще не хватало, чтобы ты тут упал и сломал себе ногу, я и так не знаю, что с тобой делать!
Банан ничего не отвечает, он сам не знает, что ему со всем этим делать. Он пытается хоть что-нибудь вспомнить, но так и не может. Сейчас он дурак на холме, человек с тысячью голосов, которого никто не слушает, который видит, как солнце катится вниз, но сам все сидит и сидит на вершине холма, какой-то холм он видел совсем недавно, с этого холма все и началось, если попытаться вспомнить, что это за холм, что он там делал, то он сможет вспомнить холм и кто он такой, а если он вспомнит, кто он такой, то поймет, где он и что с ним сейчас, а самое главное - как он здесь оказался…
- Давай здесь помою! - Надя намыливает у него между ног.
Делает она это бережно и даже нежно, Банану приятно, он жмурится.
Дураки любят, когда их моют.
Что он делал там, на вершине холма?
И кто там с ним был?
Этот кто-то некогда его тоже мыл, вот это он помнит.
Так же бережно и нежно.
Но это была другая женщина и совсем в другом месте.
Тогда он был совсем маленьким.
Он это помнит - как когда-то был маленьким.
На белой бумаге проступают некоторые слова.
Пока их очень мало, лист же должен быть исписан весь, сверху донизу, с одного края и по другой, слова впритык, строчки наползают друг на друга, временами сливаются - так много должно быть слов.
- Теперь я тебя обмою! - говорит Надя, откладывает губку и берется за душевой шланг.
Банан послушно подставляет то один бок, то другой, наклоняется, она моет ему голову, еще раз окатывает всего, потом выключает воду.
- Я тебя вытру, - говорит, беря большое полотенце.
Та с холма его тоже вытирала, но давно, очень давно.
Тогда он еще не был дураком.
But the fool on the hill
Sees the sun going down,
And the eyes in his head,
See the world spinning around…
Он уже слышал эти слова, он даже знает, что ему хотят сказать.
Но все еще ничего не может вспомнить.
Дурак на холме, совсем маленький дурачок.
А рядом кто-то постарше.
Женщина…
Девушка…
Девочка…
Скорее всего, последнее.
Девочка рядом на холме, он видел все это совсем недавно.
- Пойдем, - говорит Надя, - тебе снова надо лечь! Банан послушно идет за ней, держась рукой за стену. Трусы он оставил в душе, так она велела - оставь, говорит, я их постираю.
Может, это все же она была с ним на холме? Нет, не может - она явно моложе, а он был моложе той, другой…
Хотя в мире может быть все. Голос, певший про дурака на холме, поет уже иную песню.
Они вновь проходят сквозь бамбуковые жердочки. Смешной стук, тук-тук-тук, будто кто-то стучит в окно.
Тропический дятел.
Окно все еще закрыто жалюзи.
- Ложись, - говорит Надя, - я свежий бульон сварила, сейчас принесу.
Банан ложится и вновь смотрит на вентилятор.
Тот все так же негромко гудит, лениво вращая под потолком лопастями.
Лопасти отбрасывают тень, интересно смотреть, какой странный получается узор.
Надя приносит бульон.
- Сейчас выпьешь и опять поспишь, а потом будем решать, что нам делать…
- Не знаю! - говорит Банан и пьет бульон.
- Ты - русский? - спрашивает Надя.
Банан пожимает плечами.
- Ты говоришь по-русски, но у тебя не русский паспорт, и ты не помнишь, как тебя зовут… Может, мне тебя сдать в посольство, в Бангкоке?
- Это где? - спрашивает Банан.
- Это здесь, в Таиланде, - раздраженно отвечает Надежда, - где ты и находишься!
- А как я сюда попал? - спрашивает Банан.
- Приплыли, - отвечает женщина, - тебе лучше знать… Вообще-то самолетом, у тебя билет в паспорте был…
- Не хочу! - говорит Банан.
- Чего не хочешь?
- Не хочу в посольство, я должен вспомнить…
- Ты поспать должен, проснешься и все вспомнишь, хорошо?
Банан возвращает пустую чашку из-под бульона.
- Спасибо!
Закрывает глаза и сразу же засыпает.
И вновь оказывается на холме.
На том же холме, что он видел на днях.
Но рядом с ним та женщина, которая только что поила его бульоном.
Этого не должно быть, но это именно так.
Им надо спуститься к морю, оно лениво плещется о песчаный берег, начинающийся у подножия холма.
Над холмом кружат странные птицы, это не чайки, скорее - вороны.
Они набрасываются на них с клекотом, бьют крыльями, сгоняют с холма.
Спасение только в воде, но до нее еще надо добраться.
Надя чуть впереди, вот она достигла кромки песка, вот входит в воду и плывет.
Банан ныряет за ней, первая же волна накрывает его с головой, он никак не может вынырнуть на поверхность.
Ему хочется кричать, но он знает, что вода сразу же хлынет в раскрытый рот, заполнит горло и легкие.
Тогда он утонет, опустится на дно рядом с большим, поросшим буро-зелеными водорослями и усыпанным ракушками камнем, а потом из толщи воды появятся рыбы.
Вначале маленькие. Потом побольше.
А затем приплывут большие и плоские пожиратели падали.