Самец посмотрел на Максима и прошел мимо, чуть пошатываясь. За ним следовал толстячок в белых шортах и песочного цвета рубашке с короткими рукавами. Толстячок странно подпрыгивал, будто чему-то радуясь, а носатый направился прямо к стойке и потребовал beer.
- Large beer!
- One large beer!
Он говорил по-английски с акцентом, но эти три слова были поняты темнолицым в белой рубашке без труда, и большой бокал пива появился перед носатым незамедлительно.
Толстячок пристроился рядом, но захотел small beer - видимо, потребности у него были меньше, чем у носатого.
Максим допил кофе, расплатился и пошел вслед за Верой.
На фоне закатного розоватого неба было хорошо видно, как она идет по самой кромке пляжа, сняв босоножки и держа их в руке.
Прочь от отеля, в сторону хар-факканского бульвара, усаженного пальмами, в сторону нависающих темноватых гор, которые совсем скоро превратятся в размытые сумерками тени, а потом исчезнут, слившись с непроглядной темнотой подступающей ночи.
Идти было удобно - мелкий, хорошо утрамбованный мокрый песок не проваливался под ногами.
Банан остановился и снял сандалии.
Песок уже не был горячим, но еще хранил дневное тепло.
Банан побежал, легко, почти прыжками, как бегал много лет назад по совсем другому пляжу, ему вдруг показалось, что там, впереди, его сестра, а рядом с ней - Палтус, и они опять будут ловить осьминогов.
Странно, он не вспоминал Палтуса уже несколько лет.
Сестра временами звонила, иногда от нее приходили письма.
Но редко, очень редко.
А Палтуса он не вспоминал, но сейчас он догонит его и Мартышку, и они начнут ловить осьминогов, а потом растянутся на песке и будут смотреть на звезды.
Звезды уже начали появляться на низком аравийском небе, но Максим не смог бы найти ни одного созвездия из тех, что помнил с детства, - все они тут были чуть смещены, хотя до экватора неблизко, но это иные широты, и небо уже другое.
- Зачем так бежать? - спросила Вера, когда Банан, запыхавшись, догнал ее почти на середине пляжа.
- Ты же хотела на море, - глупо улыбнулся Максим.
- Будем купаться?
Банан стянул с себя шорты и майку и потянулся.
- У тебя красивые плечи, - сказала Вера.
Банан вспомнил хозяйку добермана.
- А ты?
Вера сняла платье, под ним был открытый белый купальник.
Она тряхнула волосами и пошла к воде.
Океан дышал, размеренно, лениво, и так же размеренно и лениво он принял их в себя, он был спокоен, но даже в спокойствии гнал волны, Максим и Вера качались на них, глядя, как у берега волна вдруг приподнимается, и обрушивается на песок, и стекает обратно, превращаясь в ажурные клочки ослепительно белой пены.
Банан обнял Веру и почувствовал, как она покорно прижимается к нему, но, когда он решил продолжить и взять ее тут же, в воде, она оттолкнула его и поплыла к берегу.
- Потом, - сказала она; он растянулся на песке рядом и смотрел, как над необозримой гладью воды раскрываются створки красноватой, набирающей силу луны.
- Почему? - с глупой ухмылкой спросил Максим.
- Чуть позже, - сказала Вера. - Опоздаем на ужин.
В ее голосе было что-то не то, и Банан произнес в ответ только одно слово:
- Врешь!
- Знаешь, - сказала она, - тот человек в кофейне…
- Ну и что? - спросил Максим.
- Когда он вошел, мне вдруг стало не по себе… Есть люди, которые приносят несчастье, ты веришь?
- Нет! - ответил Банан.
- А я верю, - сказала рыжеволосая. - От него шел запах беды, а женщины всегда чувствуют запахи…
- А чем от меня пахнет? - спросил Максим.
- Желанием, - ответила Вера. - Если хочешь грубее, то от тебя пахнет сексом. Как от негров…
- У тебя были негры?
Она засмеялась, потом наклонилась к нему и поцеловала в губы.
- А теперь пошли обратно, мы действительно опоздаем на ужин!
Но они не опоздали, они даже успели переодеться и встретились в ресторане, в общем потоке вокруг большого круглого стола, а потом пересекались еще несколько раз - когда брали десерт и когда столкнулись возле стойки с мороженым.
Вера закончила есть первой. Максим смотрел, как она идет к выходу из ресторана.
В дверях она еле разминулась с уже знакомым толстячком, который сменил шорты на светлые брюки, но был все в той же рубашке.
А вслед за толстячком в зал вошел носатый, сейчас он был в очках и гордо взирал на ужинающих, презрительно морщась.
Банан подумал, что этот тип, скорее всего, очередной алкаш; одинокий западный алкаш, который дорвался до двухнедельного отдыха и теперь оттягивается в полный рост, а то, что он мельтешит на пути уже второй день, - так что в этом удивительного, просто так легли карты, и никакого запаха беды, лишь странноватая случайность.
Носатый прошествовал к большому столу, а Максим, доев мороженое, пошел к себе - хотелось курить, а курить лучше всего на лоджии, сидя в шезлонге и глядя на мерцающую в лунном свете гладь воды.
Так он и сделал, а когда затушил сигарету, вдруг почувствовал, что ему хочется спать, свежий морской воздух и плотный ужин сделали свое дело, а все, что было до этого, - и ночной кошмар в Дубае, и странная женщина-Телец, и носатый с запахом беды - лишь миражи, нагнанные ветром из пустыни.
Надо спать. На этой большой кровати.
Таких он еще никогда не видел!
Он и на сей раз не стал включать кондиционер, а оставил приоткрытой дверь на лоджию - если станет душно, дверь можно прикрыть, а кондиционер - включить.
Принял душ и завалился на шелковистую бежевую простыню, вдобавок покрытую каким-то странным геометрическим орнаментом блекло-коричневатых тонов.
И сразу заснул, а проснулся оттого, что в дверь номера постучали, негромко, но он услышал и пошел открывать, даже не удивившись тому, что она сдержала слово и пришла.
И он наслаждался, перебирая длинные, густые темно-рыжие волосы у нее на лобке, а потом вошел в нее и почувствовал, какая она влажная и глубокая, и все было как всегда - он давно уже не искал в женщинах нового, каждая давала лишь то, что могла дать, а могли они все лишь одно и то же.
Но ему было хорошо, хорошо было и ей, она тоже не ждала ничего нового, но от него пахло желанием, а ее приятель задерживался в Шардже, и почему бы не прижаться к этому телу с красивыми мускулистыми плечами и не почувствовать, как партнер заполняет твою ноющую пустоту, она подмахивала ему в ритм, они оба взмокли, волосы у него на груди слиплись, и он чувствовал ее липкие от духоты и пота груди, но не было никакого желания распадаться на две части, вставать и включать кондиционер, тем более что оставалось совсем немного, она уже изгибалась под ним, а ему хотелось кричать, но она вскрикнула первой, и он в благодарность проник еще дальше и только тогда закричал сам.
- Ты действительно любишь Тельцов?! - То ли вопрос, то ли утверждение.
Он поцеловал ее мокрую грудь - вначале провел языком по коже, потом сместился правее и облизал напряженный, затвердевший сосок.
- Мне пора, - сообщила она, вставая с кровати. - Проводишь меня до лифта?
- А душ?
- Не хочу, - сказала она. - Потом, у себя.
Он натянул майку и шорты, подождал, пока она оденется, и вышел вслед за ней из номера, помахивая ключом.
Коридор был пуст, толстый ворс ковра заглушал их шаги.
Они повернули к лифту.
В кресле возле него кто-то спал, отчаянно храпя.
Вера вздрогнула и вцепилась Максиму в руку.
Храпел носатый, видимо, сел покурить, да так и уснул - в пепельнице валялся темный окурок сигариллы, а рядом лежала зеленоватая пачка с надписью "Captain Black".
- Не бойся, - зачем-то сказал Банан, а потом, помолчав, добавил: - Спасибо!
Она ничего не ответила, вошла в подъехавший лифт и помахала ему рукой.
Двери закрылись, носатый вдруг перестал храпеть.
Максим посмотрел на него, тот, в свою очередь, странно взглянул на Максима, потом, покачиваясь, встал, взял со столика свое курево и пошел в противоположный конец коридора.
Максим пожал плечами и двинулся в номер, чувствуя привычную легкость после близости с женщиной, голова была прозрачной и отчаянно хотелось спать, но вначале надо опять принять душ, он закрыл дверь на лоджию, включил кондиционер, поставив регулятор на отметку 24, а потом снял с себя все, вымылся и ничком рухнул на кровать.
Проснулся он, неожиданно для себя самого, рано, еще до завтрака, хлебнул воды, закурил, потом сходил в ванную, оделся и пошел в ресторан.
В холле перед рецепцией было много полиции, человек пять, двое разговаривали с портье, двое рулеткой вымеряли расстояние между разбитыми стеклянными дверями бокового входа и некоей точкой, помеченной мелом, постояльцев не было, и, увидев Максима, полицейские стали говорить тише и как-то засуетились, а когда он, позавтракав с немногочисленными ранними пташками в почти пустом зале, вышел обратно, уже не было полицейских.
Он вернулся в номер и стал собираться на пляж, гадая, почему за завтраком не заметил Веры, хотя что удивляться - он так разнежил ее ночью, что она, наверное, до сих пор спит и появится, скорее всего, только днем, или на пляже, или в кофейне.
Но она не появилась.
Она просто исчезла, как тот странный черный чувак, что притащился к нему прошлой ночью в Дубае и начал пугать кошмарами, хотя с Верой все было намного проще - ее приятель все же вырвался в Хар-Факкан пораньше, и пока они упоенно занимались любовью на большой кровати в номере Максима, он сидел и ждал Веру возле такой же кровати у нее в номере, а когда она вернулась, начал устраивать разборки, и кончилось тем, что он спустил ее с лестницы.
Верин номер находился на втором этаже, вначале ее проволокли по коридору, потом сгребли в охапку и метнули, как шар для боулинга, и она пересчитала, падая, с десяток ступенек, влетела в застекленную дверь, рассекла себе голову, порезала плечи, да и вообще - чудом осталась жива.
Ночной портье вызвал секьюрити, те скрутили ревнивца и вызвали полицию. Вера была в местной больнице, ее приятель торчал в зиндане, а черный чувак, возникший в полуденный час прямо перед Бананом, будто вознесшийся из глубин пресловутого Аравийского моря, хитро ухмылялся и потряхивал цепями, как в давешнем бредовом сне, и Максим вдруг с необъяснимой тоской понял, что строчки, небрежно накарябанные на конверте, действительно про его родную сестру, ту самую Мартышку, которую он не видел уже много-много лет, а этот обритый наголо тип - не кто иной, как исчезнувший в невнятно давнем сентябре возлюбленный сестры и его друг Палтус; какими путями все это пришло в голову Банану - сказать трудно.
Но - пришло.
Он вернулся в номер, достал из сумки конверт и перечитал написанное.
Повидай сестру Мартышку, чей задок так упруг,
И спроси ее, какого цвета я дарил ей халат,
И она ответит: "Белый! а что тебе, брат?"
Он думал про надпись весь остаток дня, она снилась ему и ночью, Банан никак не мог вспомнить нечто очень важное, что предшествовало этим строчкам и что черный бугай упорно втолковывал ему, но он забыл это, отрубился, не удержал в голове, а без тех строчек эти были абсолютно непонятны, и оставалось одно - вернувшись домой, лететь к сестре.
По крайней мере, так проще заглушить откуда-то взявшуюся ноющую боль, которую минувшей ночью помогла утолить рыжеволосая дамочка, чья судьба на миг пересеклась с судьбой Максима, но они расстались и больше никогда не увидятся, и никогда больше Банан не окунется в теплые воды Аравийского моря у побережья маленького курортного городка Хар-Факкан, или Карфакан, но что-то все же изменилось в результате этой их встречи, будто Вера пробудила в нем нечто, спавшее долгие-долгие годы.
Повидай сестру Мартышку, чей задок так упруг…
Рано утром, отправляясь в аэропорт Фуджейры, он опять лицом к лицу столкнулся со странным носатым типом.
Максим вспомнил Веру и внезапно принюхался.
От носатого отчетливо пахло бедой.
Часть вторая
Остров Крит
Завтра не знает, что будет завтра
Еще ночью, в аэропорту, Максиму показалось, что жару он привез с собой.
Было душно и влажно, и откуда-то взялись комары.
Дома они донимали его весь остаток ночи и исчезли с ранним июньским рассветом, но он так и не смог заснуть как следует, вставал покурить, опять ложился и ворочался с боку на бок, время от времени проваливаясь в скоротечный сон.
Но ближе к семи его все же сморило, и он оказался спеленут странной, иллюзорной, навязчивой мглой, изредка наполняющейся то ли грозовыми раскатами, то ли выкриками: глуховатый и очень далекий голос называл его не по имени, а нелепым детским прозвищем - Банан.
Проснулся Максим в десять - во сне отчаянно заболела голова.
Открыл балконную дверь - воздух был все так же душен и влажен, без малейшего намека на свежесть.
Максим, выпив таблетку баралгина, принялся варить кофе.
И думать о том, как быть с конвертом на дне дорожной сумки.
Необходимо увидеться с сестрой и спросить у нее.
Про белый халат - вроде бы когда-то у нее действительно был такой.
Вера все еще лежала в эмиратской больнице; интересно, кто оплатит счет за лечение?
Он бы не смог, даже если бы захотел, - деньги грузного разойдутся на долги, а еще надо заплатить за квартиру. Хозяйка квартиры звонила перед отъездом. За несколько минут до того, как Максим поехал к хозяйке добермана.
А та сказала, что у него красивые плечи.
И попросила позвонить, когда он вернется.
Он вернулся, баралгин и кофе подействовали, мгла пропала, боль мало-помалу унялась.
"Хотя это, наверное, противно!" - подумал Банан, вспоминая откровенно немолодое лицо хозяйки добермана и ее большую, туго обтянутую черной блузкой грудь.
Но в любом случае ему уже сегодня надо отдать долги и расплатиться за жилье, останется совсем мизер.
Он налил себе еще кофе и посмотрел на телефон.
Потом взял сигарету и машинально начал мять, пока та не сломалась.
Взял вторую, закурил и поднял трубку.
Хозяйка добермана уже была на работе.
- Это я, - сказал Максим. - Я вернулся!
- Кто - я? - недовольно переспросила хозяйка.
- Банан! - ответил он и услышал, как она задышала.
"Сейчас она скажет - зайка…" - весело подумал Максим.
- Как я рада, зайка! - сказала она, и он чуть не поперхнулся дымом.
- Ты не заедешь? - спросила она.
Максим спросил, когда, и услышал, что лучше ближе к вечеру, где-нибудь в половине седьмого, в семь она уже закроется и освободится.
Он положил трубку.
Белый халатик не давал ему покоя.
Если что-то происходит, надо понять - зачем.
Он позвонил квартирной хозяйке и спросил, как лучше передать деньги.
Затем созвонился с теми, кому был должен, и договорился о встрече.
Как раз в шесть, за полчаса до свидания.
В зоомагазине, который принадлежал хозяйке добермана.
Он опять забыл, как ее зовут.
То ли Елена Игоревна, то ли Ирина Юрьевна.
Надо посмотреть в записной книжке на букву "с" - "собаки".
На букву "с" значилось одно женское имя - Ирина. Почему-то без отчества.
Банан недобро ухмыльнулся и подумал, какое он временами все же дерьмо.
Затем допил уже остывший кофе и пошел в душ: день предстоял нелегкий, а потом, он надеялся, что уже этой ночью вылетит к сестре.
На всякий случай позвонил в кассу, выяснил номер рейса и есть ли билеты.
Рейс вылетал в полночь, билеты были.
Оставалась малость, но с этой малостью предстояло повозиться.
В четыре часа Максим надел черную майку и светлые, блекло-голубые джинсы, нацепил на нос темные очки и вышел из дому.
Парило, июньское небо странно выгнулось, косяками ползли белесоватые, зачем-то уже начинающие темнеть облака.
В пять он передал деньги, подождав хозяйку квартиры у крутящихся дверей высокого офисного здания.
В шесть передал еще деньги, уже в ином количестве, тем двоим, что дожидались его у весело струящегося фонтана. Они мягко заулыбались, пересчитывая мятые зеленые купюры - грузный предпочитал расплачиваться потертыми банкнотами.
Белесоватые облака превратились в темную гряду, низко нависшую над городом.
Вход в зоомагазин был не с улицы, а из уютного тенистого парка, и Банану пришлось пересечь две аллеи, прежде чем он вбежал в приоткрытую дверь, ускользнув от начинающегося дождя.
Узкая лестница на второй этаж, по ней спускается мамаша с ребенком.
Банан притормаживает, дитё весело щебечет, принимая к себе какую-то мелкую тварь.
- Дождь! - изумленно восклицает мамаша, хлопает зонтик, и они исчезают.
Больше покупателей нет, только хозяйка добермана и девушка-кассир, высокая, плоскогрудая, с прилизанными, блеклыми волосами.
- Ты можешь идти, - говорит ей хозяйка, - я сама закрою! - И, обращаясь к Максиму: - К обезьяне близко не подходи, эта сволочь кусается…
Обезьяна сидела в клетке и мрачно озиралась вокруг. Белая шерстка на груди топорщилась, презрительно вздернутая губа приоткрывала совсем не обезьяньи клыки.
А еще тут пахло то ли мышиным пометом, то ли собачьим и кошачьим кормом.
- Я сейчас, - сказала хозяйка - Дверь только закрою…
Максиму стало неуютно, за окнами хлестал дождь, но внутри было душно и тягостно.
Он прошел в офисную выгородку, негромко играло радио, тихо щебетала в клетке какая-то дурацкая лиловатая птичка.
- Вы на волне радио "Ретро", - произнес задумчивый женский голос. - Что там у нас дальше? Все понятно, на улице дождь, и мы слушаем старичков Beatles…
Банан подошел к окну, взялся за ручку. Повернул и потянул раму на себя. В лицо дунуло свежим мокрым воздухом, и он почувствовал на лице капли дождя.
Turn off your mind, relax and float down stream,
It is not dying, it is not dying…
- Устроился? - спросила хозяйка откуда-то сзади. У нее был странноватый скрежещущий голос, словно она внезапно охрипла. Отключи свой разум, расслабься и плыви по течению, Это не смерть, это не смерть… Банан подумал, что все равно дико слушать голос человека, которого давно нет на свете.
Раздался телефонный звонок.
Аппарат стоял рядом с подоконником, и Максиму пришлось отойти от окна.
Хозяйка взяла трубку.
Lay down all thoughts, surrender to the void,
It is shining, it is shining…
- продолжало звучать из маленького круглого динамика.
- Да, - сказала хозяйка. - Что я делаю? Счета подписываю, солнце…
Она повернула голову и лукаво взглянула на Банана.
"Муж…" - догадался он.
- Дети как? - спросила хозяйка. Отбрось все мысли, сдайся пустоте, Это сияние, это сияние… Дождь в распахнутом окне начал стихать, хотя по-прежнему нещадно поливал дальние крыши и густые кроны парковых деревьев.
Хозяйка оперлась о подоконник и прижалась попой к Максиму.
Он вдруг почувствовал негаданную нежность к этой безбашенной тетке и приступил к тому, ради чего пришел.