"Что ж, - подумал он, - хозяйке надо привести себя в порядок. У нее молодой любовник, но сейчас она не в тонусе. Ей бы отдохнуть с дороги, принять душ и поспать, а потом она выйдет с ним на верхнюю палубу, и они будут смотреть на это море, колыбель европейской цивилизации, а потом они пойдут ужинать, ну а потом…"
Он стянул с себя джинсы и майку, достал из кармашка сумки не дочитанный в самолете путеводитель по Криту и завалился на далеко не самую широкую в мире кровать.
Пропустил историческую справку, уже изученную в самолете, хотя глаза опять зацепились за строчки: "Бог Зевс, родившийся в одной из пещер на Крите, увидел с вершины горы Иды вдали на берегах Азии юную Европу. В образе белого быка Зевс похитил Европу, и от их любви родились три сына - Минос, Радаманф и Сарпедон. Самым могучим из братьев был Минос, который способствовал созданию великой цивилизации… С его именем связаны мифы о Дедале, Лабиринте, Минотавре и Тесее…"
Сквозь открытую дверь было хорошо слышно, как шумит душ.
И не менее отчетливо за иллюминатором галдели чайки, летевшие вслед набирающему ход парому.
Максим перевернул страницу. "Крит - самый крупный из греческих островов, в связи с чем его называют также Мегалонес ("Большой остров"). По площади (8261 км) Крит занимает пятое место среди островов Средиземноморья. Находится в южной части Эгейского моря, в центре Восточного Средиземноморья, являясь местом встречи трех частей света - Европы, Азии и Африки… Вблизи критских берегов расположено множество необитаемых островков - Агии Феодори, Агии Пантес, Спиналонга, Псира Гавдос на юге, считающийся островом мифической Калипсо…"
- Я готова! - объявила Ирина, выйдя из душа.
Банан оторвался от путеводителя.
Большое белое полотенце было повязано у нее вокруг бедер, а на груди сверкали капельки воды.
Она действительно была готова, и он с нечаянным удовольствием принялся отрабатывать контракт.
После, когда она тщательно красилась у малюсенького каютного зеркальца, а он сидел на кровати и ждал ее, Ирина абсолютно равнодушным тоном поинтересовалась, на самом ли деле ему с ней так хорошо, как он только что изображал.
Он не нашелся, что ответить, кроме невзрачного, столь же равнодушного "да", и вдруг понял, что говорит правду.
Ему было хорошо, прежде всего потому, что она подарила ему море, которое плескалось сейчас вокруг парома, но даже без моря ему было бы хорошо, хоть он и отчетливо сознавал, что вряд ли любил бы ее просто так.
Если б она не купила его на определенное время.
- Кто ты по гороскопу? - неожиданно спросил Максим.
- Лев, - ответила она. - А что?
- Да так, - сказал он. - Просто интересно.
- Я хочу есть! - игриво сообщила Ирина. - Ты не против?
Он вышел вслед за ней из каюты, запер дверь, сунул ключ в задний карман джинсов, и они отправились искать ресторан. Поиски оказались недолгими: дорогу им проложила музыка, и вскоре стройный глазастый брюнет в белоснежном кителе уже провожал их к столику, который украшала лишь не зажженная пока свеча.
Ужин не входил в стоимость билета, но Банану было все равно, тем более что Ирина намеревалась заказать еду сама и любезно осведомилась, что бы он предпочел - Максим выбрал стейк под перечным соусом, она взяла себе рыбу, а из спиртного попросила рецину, признавшись, что обожает смолистый вкус этого греческого вина и что лучшая рецина делается именно там, куда они плывут, - на Крите.
Стейк удался в самый раз, не пережарен и не сочился кровью, и перца в соусе было тоже в самый раз, но лучше всего повару удались грибы, а вот вино Максиму не очень понравилось - привкус смолы был настолько силен, что забивал весь букет, и он выпил лишь два бокала, бутылку прикончила Ирина, она раскраснелась, начала нести всякую чушь, и Максим понял, что самое время отвести ее в каюту и уложить спать.
Она рассчиталась, он, бережно поддерживая под локоть, довел ее до каюты, помог раздеться, уложил на кровать, накрыл одеялом и, поцеловав в невысокий лоб с отчетливыми морщинами, спросил, не прикрыть ли иллюминатор. Ему сонно ответили "нет", он улыбнулся и пошел на верхнюю палубу.
Была ночь, небо, усыпанное звездами, окружало его со всех сторон, но отсюда, с моря, звезды казались совсем другими, чем с суши, - маленькие, хоть и многочисленные точки.
А черноты было больше, гораздо больше, слева, справа, спереди, сзади, мешок черноты, опрокинутый на паром, который, ровно и мощно гудя турбинами, шел по направлению к Криту.
Максим переместился на корму, минуя закрытую для пассажиров служебную зону, и увидел невысокого человека в белой форме, курившего у двери капитанской рубки, чьи окна отбрасывали яркие полосы света длиною в несколько метров.
Человек был без фуражки, с щегольской, стриженной клинышком бородкой. Максиму вдруг отчаянно захотелось спросить у него о том, каково это море осенью, когда начинаются штормы, а еще - как здесь плавается зимой, под дождями и грозами, а может, идет и снег; нет, вряд ли: только дожди, грозы и штормы… ведь паромы на острова ходят не только в сезон, но и круглый год; наверное, просто сокращается количество рейсов - до четырех в сутки, а то и до двух.
Человек затушил сигарету и вернулся в рубку.
Он тоже был не очень похож на грека; Банан представил себе психованного, отвязного югослава, которому пришлось бежать с родины, спасаясь от сепаратистских безумий, - про них до сих пор иногда талдычат в новостях, - и осесть в Греции. Наверное, У него имелся мореходный диплом, он сумел доказать свою квалификацию и сменил камуфляж на белую форму, хотя на капитана не тянул: максимум первый помощник, а скорее всего - второй… Сейчас югослав стоял на вахте и вместо привычного "Калашникова" сжимал в Руках штурвал, ведя паром к месту появления на свет бога Зевса, порожденного этими горами и морем, прежде всего морем, которое сейчас плескалось в борта парома, темно-фиолетовое, почти черное, такое же черное, как скалистая стена острова, на миг возникшего справа по курсу и через минуту исчезнувшего.
Море начало мерцать, переливаться; Максим переместился на корму, долго смотрел на шипящую светлую струю за бортом и подставлял лицо сильному теплом) ветру, дувшему наискосок - кажется, с берегов Африки.
За спиной послышались голоса.
Банан обернулся.
Те самые джентльмены, что так позабавили его во время посадки.
Они топтались у входа в дьюти-фри, а едва лавочка открылась, ринулись внутрь размашистыми кенгуриными скачками, сметая со стеллажей традиционную английскую выпивку; потом он видел, как они тащились с пакетами, из которых торчали многочисленные горлышки - джин, виски, виски, джин. Интересно, сколько они уже успели употребить?
Судя по походке и дикции - немало.
Максим подумал, что тоже не отказался бы выпить, лучше всего - виски, без льда и содовой, чистого, например шотландского. Капельку, на один палец в стандартном толстостенном стакане, а затем посидеть на палубе в шезлонге и выкурить сигару.
В кармане обнаружились только сигареты, мятая пачка "Camel" без фильтра, купленная в аэропорту, пока Ирина выбирала в дыоти-фри парфюм и остановилась на терпком и зрелом аромате от Сони Рикель.
Англичане притормозили почти вплотную. Максим докурил и отправился в каюту.
Там было душно, хотя иллюминатор оставался открытым.
Ирина спала на животе, сбросив с себя одеяло и обняв подушку.
Он лег рядом и принялся гладить ее по спине, бережно, будто массажист.
Не просыпаясь, она удовлетворенно вздохнула и развела ноги.
Максим сделал то, чего она хотела, и - когда женщина опять погрузилась в сон, уже не на животе, а на боку, подтянув колени к груди, - подумал, что он все же очень исполнительный наемный работник, хозяйке невероятно повезло.
Понимает приказы даже не с полуслова.
С полужеста.
С легкого и почти незаметного движения ноги.
Он перевернулся на живот, почувствовал правым плечом ее горячую влажную спину и уснул.
А проснулся от звука паромного ревуна, который тоскливо и пронзительно возвещал, что настало утро и они вот-вот прибудут на остров.
Вой нарастал, это был уже бычий рев, не один ревун, а целое стадо.
Ирина плескалась в душе.
Максим потянулся за плавками, но решил, что в ближайшее время они ему не понадобятся - кожа должна дышать, тем более что у него нет причин стыдиться своего тела.
- Какой сладкий мальчик! - произнесла Ирина, выйдя из душа.
Сладкий мальчик послал ей воздушный поцелуй.
- Я опять хочу! - заявила она.
Он улыбнулся, сознавая, что сейчас она не позволит себе баловства, ведь скоро прибытие, а завтрак, в отличие от ужина, входит в стоимость билета, и поэтому его глупо пропускать.
- Ну хоть поцелуй! - сказала Ирина, подставляя ему по очереди обе груди.
Он прикоснулся губами к левому соску, потом - к правому.
Она погладила его по голове, вздохнула и принялась одеваться.
Завтрак был из тех, что называют континентальными; Банан с аппетитом мазал джем на булочки и пил крепкий, но не очень вкусный кофе.
Позавтракав, они вернулись в каюту.
Ирина быстро упаковала и застегнула чемодан и вдруг обнаружила, что забыла положить туда косметичку.
- Я запихну ее в твою сумку? - спросила она.
- Конечно! - разрешил он, не отрываясь от иллюминатора.
Паром разворачивался, был хорошо виден гористый, набухающий в утренней дымке берег, очертания порта и восхитительные стены древней венецианской крепости Кулес, охраняющей вход в гавань Ираклиона.
- А это что такое?
Максим обернулся.
Ирина держала в руках никелированный термос, который Банан перед отъездом положил на дно сумки, побоявшись оставить дома: за его драгоценным содержимым нужен глаз да глаз.
Ампула с маркировкой ZZX 222.
Сперма Палтуса.
- Я тебе потом объясню! - растерялся он.
- Обещаешь? - неожиданно жестко уточнила она.
- Обещаю! - посулил он.
И сейчас вот выполнял это обещание.
Они доели воздушные, необычайно нежные на вкус калицунья, трактирщик принес вторую бутылку легкого белого вина, скорей всего, произведенного или им самим, или его соседом по побережью залива Мерабелло, а Банан рассказывал Ирине историю термоса.
- Дурачок, - до странности ласково сказала Ирина. - Это ж все элементарно…
- Что? - переспросил Максим.
- Жаль, я старовата для этого дела, - развеселилась она.
- Для какого? - Максим снова ничего не понял.
- Для оплодотворения, дурачок! - еще ласковей сказала она и погладила его по щеке. - В таких центрах сперму держат для оплодотворения, но эта, наверное, уже прокисла.
- Почему? - обиделся он.
- Срок хранения два года максимум, - пояснила Ирина, - хотя бывают исключения.
- Откуда ты знаешь? - удивился Банан.
- Я по образованию биолог! - ответила Ирина и засмеялась.
Он налил ей еще вина, плеснул и себе.
- Ты мне все рассказал? - недоверчиво спросила она.
- Все! - припечатал он, сообразив, что не рассказал только про носатого с жесткой черной щеточкой усов, носатого, с которым он предпочел бы никогда больше не встречаться; откуда Максиму было знать что в этот самый момент тот проходил в каких-то двадцати метрах от таверны, по самой кромке песчаного берега, омываемого жемчужными волнами Эгейского моря?
- Собирайся, - промурлыкала Ирина. - Я хочу сделать тебе подарок.
- Какой? - невпопад спросил он.
- Мы поедем в горы есть хохлюс!
- Что-что? - озадачился Максим.
- Местных улиток. Их подают бубуристи, то есть жареными на сковороде с солью и растительным маслом, ты не представляешь, какое объедение!
Он действительно не представлял и поэтому быстро собрался, думая лишь о том, как Ирина поведет машину после двух бутылок легкого белого вина, пусть даже и выпитых ими сообща.
Они спустились с веранды и направились к машине, носатый мгновенно уселся за покинутый ими и спешно прибранный столик.
Он заказал себе мясо офто - крупные куски козлятины, запеченные на углях.
Ирина
Годы спустя, вспоминая Ирину, Банан осознал, что она - самая мудрая из женщин, по прихоти судьбы вовлеченных в безумную авантюру с Палтусовой спермой.
И не столько потому, что была старше на пятнадцать календарных лет, сколько потому, что воспринимала жизнь как женщина на излете: смысл каждого поступка предельно ясен и прост.
Например, смысл поедания улиток, которых они в тот день все же отыскали, но далеко за Ираклионом, в провинции Ретимно у подножия горы Псилорити.
Впрочем, впервые он оценил Иринину мудрость еще на побережье, на второй день их отпуска, когда они вышли на пляж и начали пробираться ближе к берегу, ища пару незанятых топчанов.
Задача казалась неразрешимой - повсюду уже лежали такие же жадные до моря и солнца северные люди, западные люди. Люди с Северо-Запада и Северо-Востока, Север, Запад, некондиционный Восток сплошь белые-белые тела, только начинающие покрываться загаром.
Из Англии, Франции, Швеции, Дании, Германии, Польши, России.
Наконец они нашли местечко у самой воды: два лежака, осененные тентом.
Слева на песке обосновалась парочка юных бельгийских студиозусов, справа - немецкая фрау, загорающая топлес, а рядом с ее комильфотно обгоревшим лицом и красными, взывающими к сметане плечами лениво шелестел свежим номером "Шпигеля" герр, посматривая на часы, будто смекая, когда удобнее отправиться в пляжный бар за пивом.
Ирина посмотрела на немку и хмыкнула - как по казалось Максиму, осуждающе.
- Она не стесняется, - пробормотал он, - хотя у нее они побольше твоих.
- Хочешь? - осведомилась она в ответ.
Он не нашелся, что ответить, и огляделся - из русских топлес не загорал никто. Возможно, потому, что юных соотечественниц в отеле не было, а дамы, обретающиеся в возрастной группе его спутницы, не могли позволить себе снять лифчик: пресловутый менталитет или, вернее, врожденная скромность, которая на самом деле обуславливалась вековыми комплексами и стойким ощущением собственной ничтожности, логически переходящим в самозабвенную российскую гордыню.
Это относилось не только к женщинам.
К мужчинам - тоже.
Даже к самым раскованным, нагло разбрасывающим купюры.
Они были здесь чужими, их терпели, и над ними посмеивались.
Несмотря на то что немцам доставалось больше, они вели себя еще развязнее, громче смеялись и больше пили. Однако к немцам тут успели привыкнуть.
Они были свои, западные.
Для англичан, французов, бельгийцев. Для шведов, датчан. И даже для поляков.
Максим посмотрел на Ирину, потом на фрау, ублажавшую груди кремом, и выговорил:
- Хочу!
Ирина покладисто спустила бретельку купальника, с кокетливым испугом взглянула на Максима и спустила вторую бретельку.
Завела руки за спину, медленно расстегнула застежку.
Сняла бюстгальтер, положила его в плетеную пляжную сумку, которую они купили вчера в магазинчике на набережной Ираклиона, когда ездили осматривать древнюю венецианскую крепость.
И мирно уселась на топчан, вслед за фрау намазывая грудь кремом от загара, безмятежно и расслабленно, будто проделывала это на пляже сотни и сотни раз.
- Намажь спину! - распорядилась она и улеглась на живот.
Банан принялся покрывать ее спину кремом, член вдруг напрягся - Ирина вела себя намного раскованнее, чем он ожидал.
Максим испытывал эрекцию и сейчас, сидя за уютным деревенским столиком с блюдом улиток и початой бутылкой рецины; Ирина засмеялась, опустила руку под стол, и ее пальцы необыкновенно сильно и в то же время нежно сжали его промежность, а глаза сделались первобытно невинными с примесью смутной детской тоски.
- А ты помнишь… - начала она.
- Что? - выдавил он, желая одного - чтобы они оказались в совсем другом месте: в номере отеля или в пустынной бухте, которых на острове было достаточно.
- Черный тип из твоего сна… Что он тебе говорил?
Максим отхлебнул вина, осторожно и неумело вытащил из раковины смешной деревянной палочкой, похожей на огромную зубочистку, темно-бурое, почти черное тельце улитки и подумал, что привычнее было бы грызть семечки, хотя для местных жителей семечки и улитки - наверное, одно и то же.
Ирина вынула руку из-под стола и потянулась к стакану с рециной.
- Тебе не поплохеет? - спросил он.
Она засмеялась и сказала:
- Я жду!
Банан напрягся, вспоминая.
В голове загудело, начали всплывать отдельные слова.
Слова складывались в строчки, строчки он той же деревянной палочкой, которой поддевал улиток, вытягивал изо рта и раскладывал на тарелке перед Ириной - поверх блестящих масляных раковин, точно незапланированный гарнир.
Да, я круче всех на свете, только в царство теней
Я ушел, а на планете не оставил детей!
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
- Боже, как просто! - воскликнула Ирина. И, помолчав, добавила: - Хочешь, я тебе объясню, что он имел в виду?
- Не пей столько, - взмолился Максим. - Как мы поедем обратно?
- Ты поведешь!
Он не смог ей признаться, что, пожалуй, единственное, чему он не обучен, - так это водить машину, причем никогда не испытывал от этого неумения ни малейшего дискомфорта.
- Мне нравится, как водишь ты, - кратко ответил он.
- Твой друг умер, - сообщила Ирина.
- Догадываюсь, - проговорил Банан.
- А черный решил, что он и есть твой друг!
- Тебе бы кино снимать, - сказал Банан. - В Голливуде…
- С тобой в главной роли, - подхватила она, - с постельными сценами!
Хозяин таверны, проходивший мимо, засмеялся и помахал им рукой, будто говоря: "Я рад, что вам у меня так хорошо, кроме хохлюс попробуйте еще мое сфакьяни турта, больше никто в округе так не готовит баранину с творогом на листовом тесте, запеченную в духовке!"
- Он разговаривает с тобой как бы не отсюда, понимаешь?
- Понимаю! - ответил мало что понимавший Максим и опять подумал о том, как они будут добираться до побережья.
- Ну вот, - продолжала Ирина, глаза у нее были совершенно счастливые, помада с губ давно стерлась, она смазала остатки салфеткой и бросила ее в пепельницу, - но черный помнит про ампулу в хранилище и советует тебе…
- Да, - согласился Банан и продекламировал уже навязшие в зубах строчки:
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
Ирина низко наклонилась над столиком и прошептала ему в ухо:
- Вот он и говорит: найди ампулу и упри! Ты ее упер?
- Упер!
- А дальше найди классную чиксу…
- Девку? - уточнил Банан.
- Девку, телку, в общем классную, молодую, готовую к оплодотворению чиксу, не такую, как я…
- А дальше? - спросил Банан.
- А дальше я еще с биофака помню. Гаметы - это клетки, наиболее подготовленные к оплодотворению, чем круче гаметы, тем больше шанс забеременеть и выносить плод, а ведь чего от тебя хотят?
- Догадываюсь, - не очень весело ответил Максим.