…уже. Когда я слышу тебя, я не слышу это.
Еще одна бессонная ночь в копилку, и меховой кокон для двоих. Длинный ворс ласкает кожу, и Кайя задумчиво водит пальцами по позвоночнику. Вверх и вниз… вниз и вверх.
А я стираю грязь, которая на него налипла.
Город ждет.
И на рассвете сам к нам выходит.
Босые люди в серых хламидах торжественно ступали по первому снегу, распевая тягучую песню, слов которой я не могла разобрать. В руках люди несли ветви с привязанными на них тряпками, белыми и красными.
– Что это? – Деграс положил руку на меч.
При людях не было оружия, но странным образом сам вид их, смиренных, покорных, вызывал ужас.
Колонна разомкнулась, пропуская массивного жеребца, выкрашенного в бурый. И упряжь странная… особенно попона. Всадник – старик с белой бородой, в алом одеянии. Руки его от запястий до локтей унизаны золотыми браслетами, а на голове лежит корона, кажется, мормэрская. Герба, правда, не разглядеть. В левой руке старик держит посох. В правой – чашу. Жеребца ведут под уздцы, и мне видно, что конь вздрагивает при каждом шаге, косится на всадника.
…Иза, держись за мной. И держи меня.
Он уже понял, что происходит. А я еще рассматривала тех, кто по взмаху старика остановился. Упали на колени мужчины, распростерлись ниц, растапливая теплом собственных тел снег, женщины. И дети глядели на Кайя с ужасом.
– Приветствую тебя, великий Бог! – Голос у старика оказался зычным.
…Иза, говори со мной.
…говорю. Ты же будешь меня слушать? Только меня, а не этого ненормального. Он сошел с ума, это бывает с людьми… он смешон. Нелеп. Он решил, что ты бог…
Не только он, но и все, кто вышел из города. Сколько их здесь? Сотня? Две? Не больше трех… не так и много в общих-то масштабах.
…это из-за темноты. Люди всегда темноты боялись. Помнишь, я тоже? Ты нашел меня, а если бы не нашел, я бы тоже решила, что происходит что-то ужасное, что мир умирает…
– Прими же в дар этих людей, которые желают искупить свою вину…
И я вижу, что коня облили кровью. А попона сделана из кожи… я не хочу думать, с кого ее сняли. Кайя думает. И цепенеет.
– Вкуси же…
Старик, осмелев, протягивает чашу. И я уже догадываюсь, что в ней.
…стой!
Ноздри Кайя раздуваются. Он на грани. За гранью почти. Из глаз старика на Кайя глядит безумие, которое заразно.
…Кайя, слушай меня. Пожалуйста, слушай меня и только меня. Если ты убьешь его сейчас, просто убьешь…
…он заслужил.
…и он, и те, кто ему помогали. Заслужили. Согласна. Но их сочтут святыми. А этих…
Он готов уничтожить всех, кто покорно ждет смерти. Они ведь сами пришли, чтобы лечь под копыта его коня. Подарить себя Войне.
…этих запишут в великомученики. И найдется кто-то, кто поверит, что все правильно и надо именно так. Захочет повторить…
Кайя отпускает.
Он в ярости, но уже в той, которая только человеческая, подконтрольная.
…он убийца. И поступи с ним именно так, как поступают с убийцами. Пусть будет суд, такой, чтобы всем стало ясно, он – не пророк. Безумец. Извращенец вроде Мюрича, но не пророк.
Короткий выдох и команда:
– Взять.
Ее исполняют с радостью и явным облегчением. Неужели они, вот эти люди, которые ждали Кайя, клялись ему в верности, шли за ним, верят, что он попробует на вкус человеческую кровь?
– Деграс, – взгляд Кайя устремлен на раскрытые ворота, – этот человек должен предстать перед судом живым и по возможности целым. Отвечаете головой. Остальных – охранять. Пока.
…пусть свяжут всех. И детей держат отдельно.
В глазах взрослых – пустота и вера. Они готовы исполнить волю своего бога. Не сопротивляются. Ждут смерти, пусть бы и не той, которую обещал белогривый жрец, но всяко ужасной.
И я не хочу, чтобы эти люди причинили себе вред во имя Кайя.
Он кивает и отдает распоряжения. Сухо. Кратко.
…Иза, твой человек еще в городе?
…думаю, да.
…мне необходимо будет с ним поговорить.
…я обещала ему защиту.
А он стрелял в Кайя.
…ты сдержишь слово. Я не собираюсь сводить счеты. Магнус… называл его талантливым. Пусть проведет следствие по этому делу. Мне нужны будут списки тех, кто был убит. И тех, кто убивал либо помогал совершить убийство. Я хочу понять, как они превратились в… это.
Женщин поднимали с земли, сгоняли в кучу. Мужчин связывали.
…думаю, здесь только малая часть. Город звучит очень громко.
И я не имела, что ему возразить.
…спасибо, что не позволила мне сорваться.
Дотянувшись до его руки, я провела по белым, сведенным судорогой пальцам.
Город покорен.
Он напился крови допьяна и очистился огнем, но этого показалось мало. И город спешил посеять новое – веру. Мне не хочется думать о том, какой урожай здесь будут снимать…
…к вечеру мы будем контролировать большую его часть.
Кайя почти спокоен.
…храм расчистят.
…а замок?
Мост завален. И снова стены. Пушки.
Алые флаги над воротами. Последний оплот Республики не собирается сдаваться без боя. Кайя пожимает плечами и меняет тему.
…давай посмотрим, где тебе можно будет остановиться на пару дней.
В каменном доме, на окнах которого прочные решетки. И крыша уцелела от пожара. Еще обои с цветочным орнаментом, стол и пустая клетка на столе.
В доме убирают. Пытаются разжечь огонь в очагах, но комнаты наполняются удушающим дымом: трубы необходимо чистить. Воды тоже нет, и мечта о ванной остается мечтой. Но мне грешно жаловаться: вздувшийся паркет прячут за мехами. На тяжелых бронзовых подносах устанавливают жаровни. И треснувшее окно укрывают гобеленами.
Гавин приносит ужин и остается со мной. Он бледен и нервозен. Он был на площади и еще в храме, который расчищают.
– Что там?
Гавин вскидывает взгляд, не зная, имеет ли право говорить мне.
– Они многих убили, верно?
Кивает.
– Их казнят. Всех, кто причастен.
Сквозь толщу стен я слышу рокот пушек. Спокойно. Кайя они не повредят. Это просто ответ на его предложение, и я знаю, что будет дальше: еще до вечера над замком распустится алый цветок.
– Папа сказал, что виноват тот старик. – Гавин все-таки присаживается.
Стульев не нашлось, зато принесли сундуки с покатыми крышками. Ну да, вдруг нашей светлости захочется сменить наряд.
– Он один, а их много… почему они его слушали?
Я не знаю точного ответа, могу лишь предположить:
– Они испугались. И растерялись. Им проще было сделать то, что скажут, чем решать самим.
Кайя появится спустя несколько часов. Он отпустит Гавина и откажется от еды, сядет на пол, стянет сапоги. Я стряхну снег, налипший на его камзол, и от камзола помогу избавиться. От одежды пахнет порохом, пылью и падалью, последний аромат сладковатый и омерзительный.
…мне надо было подумать и переодеться.
…вот сейчас и переоденешься. Заодно умоешься.
Таз, кувшин и воспоминанием о Ласточкином гнезде – мыло с розовыми лепестками. Я передаю одежду охране. Сейчас остались лишь двое, но это потому, что Кайя вернулся. Впрочем, я уже как-то привыкла, что меня повсюду сопровождают люди с оружием.
…Кайя, лезь под одеяло. Мне на тебя смотреть холодно.
…сто тридцать семь человек. Он оставлял в храме головы. Складывал перед той картиной.
Помню ее. Огненный рыцарь на рыжем коне. И город под его копытами.
…у него есть ученики. И последователи. Его даже допрашивать не надо, он сам готов рассказывать. Если бы ты видела, какое в нем безумие. Хотя нет, не надо, чтобы ты такое видело. Он действительно верит в то, что мне нравится убивать.
И теперь Кайя чувствует себя ответственным за случившееся. У меня же иная версия.
…или ему просто нужен был бог. Неважно какой, главное, чтобы выражать его волю. Управлять его именем.
Та же власть, пусть и на вере основанная, возможно, такая прочнее той, что дается по закону.
…возможно. Скорее всего, появятся другие. Твой человек пришел ко мне. Не сердишься?
…а должна? Вы договорились?
…да. Он интересен. Если справится, будет дознавателем.
Мне казалось, что это место принадлежит Урфину, но я понимаю, почему Кайя передумал.
…именно. Дознаватель часто оказывается под ударом, а Урфином я рисковать не хочу. Твой человек заслужил это место…
Кайя повел плечом, точно в нем сидела пуля.
…у меня и злиться на него не выходит. Столько времени быть рядом и не вызвать тени подозрений. Подстрелить меня же. Уйти от магов. Опекать тебя. Вернуться. Зачистить Совет. Спасти Йена. Выжить в этом котле… у меня будет лучший дознаватель за всю историю протектората.
Пожалуй, с этой точки зрения я проблему не рассматривала. Но почему-то мне кажется, что Юго эта работа придется по душе.
…он и по этим сумасшедшим делал заметки, осталось перевести в списки и принять решение. Тех, кто причастен к убийству, я казню.
Просить о снисхождении не стану. Сто тридцать семь человек…
…но пока не понимаю, как быть с остальными. Некоторые придут в себя. Другие слишком далеко зашли. Пусть и невиновны, но если отпустить, разнесут заразу. В городе хватит работ. На первое время. А там видно будет.
Возможно, это незаконно и несправедливо по отношению к людям, вся вина которых состоит лишь в их вере, но я понимаю, во что может эта вера переродиться.
В попону из человеческой кожи. В упряжь, украшенную волосами. В чашу с кровью и головы, которые укладывали в храме.
…Кайя, те, кто в замке…
…мертвы.
Он говорит об этом спокойно.
…я сделал то, что должен был сделать. В отличие от Дорноха, в замке были лишь те, кто хотел воевать. И нет, Иза, по этому поводу совесть меня не мучает. Я предложил им сдаться. Обещал честный суд и помилование тем, кто не связан с Площадью Возмездия.
Но таковых не нашлось.
…когда я смогу… вернуться домой?
…скоро, сердце мое.
День. И еще.
Мост.
Искалеченные статуи. Пустота двора. Парадная лестница: резануло воспоминание о толпе, которая спешила на суд. Сам зал суда, где убрали алые флаги, но оставили мусор. Его много. Хрустит под ногами витражное стекло. И на стенах видны глубокие раны. Обломками мебели топили камин.
Кайя спешит утешить.
…это просто вещи.
Раны затянутся. Не сегодня. Не завтра. Год пройдет? Быть может, раньше, но замок станет прежним, другим, естественно, он тоже изменится, но все-таки прежним. Надежным. Домом.
И я прижимаю ладони к холодной стене, обещая, что больше не брошу.
Галерея химер, где химер не осталось. И пустота нашей спальни… А витражный рыцарь погиб, пал смертью храбрых под натиском бури.
Кайя застыл на пороге, вцепившись в косяк. Он обвел комнату совершенно безумным взглядом.
Когда-то это место принадлежало нам двоим, но… этого не вернуть.
…ты же не будешь против, если мы перенесем спальню?
Он все-таки вошел, сжатый, готовый ударить. Вдохнул. Выдохнул. Зачерпнул горсть рыжего стекла и сдавил в кулаке. Клетки больше нет.
Есть территория.
…и в принципе небольшая перепланировка не повредит. Я хочу, чтобы детские находились рядом. Урфину тоже где-то жить надо будет. И в принципе хотя бы одно крыло должно быть семейным. Чтобы никого чужого.
Я не собираюсь вновь превращать мой замок в общежитие.
Дом – он в первую очередь для семьи. Остальные потеснятся.
…как ты думаешь, Урфин не сильно возражать станет, если мы заберем из Ласточкиного гнезда ту кровать?
Кайя стряхивает стеклянную пыль с ладоней.
…а я тебе сразу предлагал…
…в следующий раз сделаю, как скажешь.
В старом саду купол разбит. И снег падает на осколки фонтана. Мое дерево, то, с белыми цветами, мертво.
– Спит. – Кайя проводит по гладкому стволу. – Весной оно очнется. И ты мне все-таки про бабочек расскажешь.
– Про мотыльков, – уточняю я, забираясь на качели.
Обындевевшие цепи звенят при прикосновении. Скрипит железо, ломая лед. И небо становится немного ближе. Я ловлю снежинки губами.
А Кайя ворчит, что холодно, и вообще, кто катается на качелях зимой? Вот наступит лето…
…конечно, наступит. Куда оно денется? Весна. И лето. И осень. И новая зима, которая останется за куполом. И потом все по кругу… день за днем и год за годом.
Мы будем жить долго.
И счастливо.
Глава 20
ПРОБЛЕМЫ ВОСПИТАНИЯ
Воспитанный человек даже с ума сходит с достоинством.
Наблюдение одного психиатра
Проклятый корсет мешал самим фактом своего существования. Но Урфин терпел, отдавая себе отчет, что без корсета продержится на ногах от силы час. Или два. А потом сляжет на несколько дней. И кому от этого легче станет? Разве что самолюбию.
Он чувствовал себя старым. Даже не старым, древним, как Ласточкино гнездо, но, в отличие от замка, куда как хуже сохранившимся. Тянуло мышцы. Ныли суставы. Ломило кости. Желудок принимал исключительно вареную пищу, а сердце при каждом удобном случае норовило сбиться с ритма.
Впрочем, лучше так, чем лежа.
И несмотря на брюзжание, за которое Урфин тихо сам себя ненавидел, следовало признать: ему с каждым днем становится лучше.
Урфин способен сам встать с кровати. И одеться без посторонней помощи. Пуговицы не в счет, слишком мелкие и неподатливые…
Он управляется и со столовыми приборами и ложку до рта доносит, не расплескивая содержимое. Великий подвиг…
Кайя мог не опасаться: он больше не полезет искать приключений – слишком жестко собственное тело дало понять, что предел достигнут.
Впрочем, сегодняшнее раздражение было связано не столько с общим, привычно-паршивым состоянием и отнюдь не радостными перспективами будущего – Урфин все же не очень хорошо представлял дальнейшую свою жизнь, – сколько с предстоящими встречами, откладывать которые далее было бы неразумно. Он и так отодвинул их на конец дня.
Долэг соизволила опоздать.
Вот ведь, малявка, а была нормальным ребенком. Куда все подевалось? И когда?
Выросла. Уже почти с Тиссу ростом и будет еще выше небось, в отца пошла статью. А кость материнская, тонкая. И надо сказать, что через пару лет красавицей станет.
Ей об этом говорили.
Более того, Долэг уверена, что уже красива и, значит, больше от нее ничего не требуется…
Все-таки нехорошо пороть маленьких девочек, даже если они уверены, что взрослы, самостоятельны и точно знают, чего хотят от жизни. Но если оставить все так, как есть, девочка либо себя изуродует, либо еще кого-то.
– Леди! – Урфин разглядывал платье из ярко-алого атласа. Конечно, он мало что понимал в девичьих нарядах, но подозревал, что они должны отличаться от нынешнего. Высокий воротник и пышные рукава, украшенные бантиками. Спереди вырез скромный, но сзади – едва ли не до поясницы, пусть и прикрыт шалью пурпурного цвета. – В следующий раз, когда я назначаю вам встречу, будьте любезны не опаздывать.
– Я приводила себя в подобающий вид.
Нос задрала. Смотрит с вызовом.
– Вижу…
Волосы уложены в замысловатую прическу. На лице – слой пудры. Брови выщипаны в ниточку. Глаза подрисованы…
– …у тебя не получилось. – Указав на кресло, Урфин велел: – Присаживайся.
Поджала напомаженные губы, но возражать не посмела.
Значит, не совсем еще чувство края потеряно.
– Во-первых, касательно этого твоего вида. Ты похожа на девку из борделя. Дорогого, конечно, но все же борделя.
Вспыхнула.
– Только в борделе девица твоего возраста может притворяться взрослой. Да и красный цвет в домах терпимости считается нарядным.
– Я взрослая! – Долэг сжала кулачки и добавила чуть тише: – Скоро буду.
– Лет через пять-шесть, не раньше. А то и позже.
Не нравится? Ничего, это только начало.
– Ты будешь взрослой, когда я тебе это разрешу. А после нашего разговора ты вернешься к себе и умоешься. Волосы вернешь в нормальное их состояние. Далее, я не желаю больше видеть это платье. Более того, я лично проверю весь твой гардероб и уберу то, что сочту неподходящим.
– По какому праву?
– По праву твоего опекуна. – Урфин разжал кулак и пошевелил пальцами, пытаясь избавиться от онемения. – Своим видом ты позоришь меня и сестру.
– Это она нажаловалась?
Взрослая детская обида с выпяченной губой и насупленными бровями.
– Я сам достаточно услышал. И увидел.
Молчит. Сопит. И наверняка решает все сделать по-своему, потом, когда Урфин позабудет о решении. Интересно, она себя считает настолько умной или же его – старым идиотом, не способным удержать в памяти собственные же решения?
Девочка забыла, кто оплачивает ее игрушки. А портниха показалась Урфину женщиной вменяемой.
– Во-вторых, твое поведение. Мне не нравится то, как ты позволяешь себе разговаривать с Тиссой. С учителями. С прислугой. Мне неоднократно жаловались, что ты стала непозволительно груба. Скажи, куда подевалась девочка, которая хотела учиться?
– Я учусь.
– Чему?
Взгляд в окно. Ресницы дрожат. Губы поджаты. И все еще упрямо цепляется за веру в собственную правоту. Из принципа.
– Я… Шарлотта говорит, что красивой женщине нужно знать, как одеваться и как себя вести.
– Мы выяснили, что одеваться ты не умеешь, а ведешь себя отвратительно. Дальше.
– Что не так?! – Она все-таки вспылила. – Что тебе не нравится?!
– Вам, – поправил Урфин.
– Я все делаю, чтобы… чтобы…
– Чтобы выйти замуж.
Она кивнула и смахнула слезинку с начерненных ресниц.
– Выйдешь когда-нибудь… сейчас, извини, в моем окружении нет людей, которых я бы настолько ненавидел, чтобы предложить тебя в жены.
Не говоря уже о том, что в двенадцать все-таки рановато. Не ее пороть надо, точнее, не только ее.
– Я… Я же красивая!
– Возможно, когда-нибудь станешь. Но и что с того? Давай посмотрим, что ты можешь предложить помимо внешности. Характер? Ты упряма, строптива и избалованна. Безответственна. Эгоистична. Ты думаешь исключительно о себе, а чужие проблемы, пусть даже близких людей, тебя раздражают. Они ведь отвлекают тебя от исключительно важных занятий.
– Я не такая!
Мышцы левой ноги подергивало: Урфин сегодня пересидел за столом. И надо бы позу сменить или хотя бы пройтись, но позже. Уже недолго осталось.