Паренька Юго заприметил еще в толпе. Тот слушал, но не так, как остальные, без восторга, хмуро, сосредоточенно. К храму потянулся и внутрь бы заглянул, но новоявленный жрец Войны возвестил, что в жилище бога нет места людям.
Паренек присел у ступенек и, сунув пальцы в кровь, зашептал что-то. Молился? Если и да, то эта молитва отличалась от того совокупного воя, которым люди приветствовали солнце.
И Юго подобрался ближе.
– О чем просишь? – шепотом спросил он.
А горло девчонке перерезали профессионально, одним движением, и так, что сам жрец почти не замарался в крови. Где ж это он наловчился так?
Ну да Дохерти разберется. Юго подумалось, что рыжему оно в радость будет.
– Не твое дело.
Взгляд у парнишки злой. Волчий. Хороший взгляд.
– Если чего хочешь делать, сам делай, а не богов проси.
А мальчонка тощий до синевы. И покачивается от слабости.
– Идем, – велел Юго и взял случайного знакомца за руку, так взял, что рука онемела. – Враги есть?
– Есть.
Не заорал. Не попытался вырваться, так, дернулся и, поняв, что не выйдет, притворился сдавшимся. Но именно что притворился. Сердце выдает. Дыхание. И губы поджатые упрямо. Думает, что рука отойдет и уж тогда-то…
– Убить задумал?
– Задумал, – согласился мальчишка.
– Но боишься, что не выйдет?
– Они сильнее. И с охраной.
Благоразумие – тоже хорошее качество. Чем дальше, тем больше мальчишка Юго нравился.
– Я тебе помогу.
Не поверил.
– Покажу, что умею. И ты подумаешь, хочешь ли научиться этому.
В глазах – недоверие и интерес. Кажется, парнишка готов на сделку.
– А если я откажусь?
– Я тебя отпущу.
– Врешь, – с уверенностью ответил он.
И чутье имеется. Все-таки удачный сегодня день…
– Вру. Но если сунешься сам, тебя точно убьют. Сколько тебе лет?
– Восемь.
Выглядел ученик – а Юго уже решил, что станет учить этого мальчишку, – моложе своих лет, что было плюсом. Минусом – его тело придется разрабатывать, что вряд ли ученику понравится, но… кто и когда спрашивал, чего хотят ученики?
– Если ты их убьешь, то… клянусь честью рода, что буду учиться всему, чему ты сочтешь нужным меня научить, – произнес мальчишка, глядя в глаза. – Я, Сэйл Кайнар, и телом, и разумом, и душой буду принадлежать тебе до тех пор, пока ты сам не освободишь меня от этой клятвы.
Мальчик в ближайшем рассмотрении оказался девочкой.
Впрочем, это никак не сказывалось на планах Юго.
Список ее был небольшим, а время свободное имелось.
– Запомни. – К первому из списка Юго девчонку не допустил. Ей, впрочем, и роли зрителя хватило. Она бледнела, но не отворачивалась, не затыкала уши, а лишь крепче сжимала в кулачке перстень с родовым гербом. – Никогда не позволяй эмоциям взять верх над разумом. Используй их. Ты должна управлять своей ненавистью, а не наоборот…
И тело ее было не таким закостеневшим, как Юго опасался. Благородную леди учили танцам. Что ж, той, кем она станет, пригодится и это умение.
Все умения в той или иной степени полезны.
Глава 19
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Каждый человек на чем-нибудь да помешан.
Наблюдение опытного психиатра
Я не видела войну. Я видела дорогу.
Осень. Пелена дождя. И мокрая грива лошади. Хлюпает грязь под копытами, и, захлебнувшись в потоках воды, смолкают волынки. Впрочем, ненадолго.
К полудню прояснится, и, если повезет, покажется солнце, озябшее, блеклое. Света немного. Тепла еще меньше. И клены роняют на дорогу остатки ржавой листвы. Березы давно облетели, укрывая седую траву…
Я видела зыбкое серебро рек и сожженные мосты, которые восстанавливались быстро и деловито. Или не восстанавливались, и тогда гусеница войска вязла на переправах. Вода вскипала под копытами, колесами, ногами…
Я видела ночные костры отражением звездного неба. И купола шатров, которые возникали быстро, словно грибы после дождя, благо, дожди шли регулярно.
Я видела палатки, повозки, людей, лошадей… сколько их было? Кайя мог бы сказать точно.
Здесь он снова другой, собранный и деловитый, холодный даже, сосредоточенный на том, чтобы удержать войско вместе. А я ничем не могу помочь. Пожалуй, самая лучшая помощь в данном случае – не мешать, что я и стараюсь делать.
– Основная проблема – это отсутствие единой структуры. – Кайя спит от силы пару часов в сутки, говорит, что пока ему достаточно, а потом – отдохнет.
Верю.
Не лезу с неуместной сейчас заботой. И, пожалуй, понимаю, почему женщинам не место на войне: отвлекают. Ему и так приходится постоянно отвлекаться, убеждаясь, что я не замерзла, не промокла, не простыла, не устала… тысяча и одно "не", которые задерживают всех.
– Есть люди, которые подчиняются напрямую мне…
Дни становятся короче, и Кайя смиряется с необходимостью продолжать путь в сумерках.
Еще неделя или две, и поутру появится лед.
– …вернее, любой, кому я отдам приказ, его исполнит. Но только мой. Люди Гайяра будут долго думать, следует ли слушать Деграса. Мои способны проигнорировать приказы обоих, равно как любые иные…
Вассал моего вассала – не мой вассал.
И каждый рыцарь – главнокомандующий для своей свиты, сколь бы крохотной она ни была. Что уж говорить о тех, кто собственную армию имеет?
Но войско движется. По дороге. По грязи. По дождю. От города к городу…
Аллоа.
Распахнутые настежь ворота. Туман, скрывающий стены, рыхлый, зернистый. Он стелется по земле, и кажется, что город стоит на раздавленном облаке.
– Держись за мной. – Кайя не оборачивается, не сомневаясь, что я подчинюсь.
Слева и справа рыцари. Стальная змея разделяется надвое. Щиты подняты. И я чувствую себя запертой в железной коробке. Пытаются и поводья перехватить, но здесь наша светлость возражает. Мы не настолько беспомощны и неразумны.
Трубят рога.
И под грозный рокот барабанов мы движемся. Медленно – Кайя слушает город. Людей, которые ждут у ворот. При них нет оружия…
…это ничего не значит.
Но Аллоа сдается.
Он покорен воле их светлости и преисполнен раскаяния. Он просит о защите. Справедливости. И хлебе. Склады пусты: урожай, который и без того был невелик, вывезен, равно как и все более-менее ценное. В Аллоа не осталось лошадей. Скота. Даже собак, крыс и ворон. Только люди, которые выходят на улицы, не смея, впрочем, приближаться. Изможденные, почти прозрачные, они выглядят призраками.
И молчание пугает.
…они сдаются, потому что хотят жить.
Задерживаемся на сутки.
Назначить коменданта. И городского управителя из числа местных. Выделить гарнизон не столько для того, чтобы удержать город, сколько для того, чтобы сдержать горожан, когда появится зерно.
Кайя объявил, что хлеб будет, но это обещали многие, ему не верят.
Каждый житель Аллоа и земель, прилежащих к нему, должен явиться в ратушу, чтобы получить хлебную карточку, по которой и будет распределяться зерно согласно установленным нормам.
…он не накормит их досыта, но не позволит умереть с голоду.
Подделка хлебных карточек и все иные виды мошенничества, с ними связанные, караются смертью. Равно как воровство зерна и его перепродажа.
…все равно будут и воровать, и перепродавать, и подделывать, и выписывать на людей умерших либо же никогда не существовавших в попытке получить больше. Будут приписки к раздаче и попытки смешивать муку с тертой корой, чтобы увеличить вес. Будут доливать воды и добавлять в хлеб опилки. Всего нельзя предусмотреть, но можно ограничить масштабы.
Ночуем в городе, и Гавин, который ныне числился в свите Кайя и состоял при нашей светлости, с неприкрытым ужасом разглядывает город. Он ждал другой войны.
А здесь даже не понятно, кто враг.
Наш обоз остается за воротами Аллоа. В телегах есть и зерно, и крупы, и сахар, и птица, и многое, что нужно жителям, но Кайя непреклонен.
– Дальше будет не лучше. – Из окна ратуши открывается вид на площадь. Возмездия? Революции? Свободы? Или она так и осталась безымянной?
На ней казнили.
И будут еще казнить, позже, когда в городе наведут порядок и возьмутся искать виноватых.
Я помню ту, другую, площадь, пусть бы и желала забыть. А на нынешней дожди отмыли камни добела. И сейчас вода льется в разбитое окно. Лужи на паркете. Грязь. Осколки.
– Я не способен накормить всех и сразу. – Кайя набирает горсть дождевой воды и вытирает лицо. – Если начну, то далеко мы не уйдем…
И я понимаю, что он прав.
За Аллоа – Килманрок. И Терсо. Далкит. Нэрн… города, похожие друг на друга, будто срисованные под копирку. Пустые. Выпотрошенные. Обессиленные.
И каждый все еще надеется выжить.
И с каждым надежда крепнет, потому что в Аллоа действительно доставили хлеб… и в Килманрок… и в Терсо. Слухи летят. Множатся.
Наверное, это очень странная война.
Эйр нас встречает радостным воем рогов и поднятыми флагами. На лазури – золотые звезды и белая рыба. Ворота открыты, и толстый градоправитель, облаченный в пурпурную мантию, несет ключи.
Он торжествен и горд.
Эйр устоял.
Стены его неприступны, как и сотни лет назад, а сердца жителей тверды в своем намерении служить короне…
Верность получит награду, а Эйр – привилегии, которых добивался прежде. Он славен рыбными прудами, где выращивают особый сорт мраморной форели, и устричными банками. Город стоит на побережье, но эта полоса – сплошные отмели, не позволяющие крупным кораблям подойти близко.
На отмелях же растут зеленые водоросли, пригодные в пищу как для людей, так и для скота…
…хотя с зерном и здесь туго.
Хлеб ныне роскошь, с форелью и то проще.
Градоправитель очень надеется, что наша светлость любит форель. И устриц. И пудинг им понравится. Прозрачный, зеленоватый, он имеет отчетливый йодный привкус, но и вправду весьма неплох.
Три дня передышки.
Море, которое вязнет в песках, почти подбираясь к кромке домов. Улицы постепенно уходят под воду, но Эйр привык. А у меня нет времени любоваться пейзажем.
Три дня, расписанных по протоколу. Приемы. Визиты. И бесконечная череда тех, кто желает засвидетельствовать почтение нашей светлости.
Короткие беседы с незнакомыми людьми. Улыбка. И маска искренней заинтересованности, неважно, о чем говорят – о дефиците шелка, эпидемии холеры, которая случилась еще весной, но до сих пор некоторые опасались, что болезнь вернется, о войне и перспективах торговли с Севером.
Я научилась вычленять главное из этих разговоров, неважно, было ли оно сказано или же лишь промелькнуло в беседе. А то и вовсе пряталось в неловких паузах.
У города свои секреты.
Крепкие стены. Наемники и… умение градоправителя договариваться. Они выжили. Стоит ли судить за это?
Выезжаем затемно.
И я дремлю в седле, опираясь на Кайя. Движение. Размеренное. Привычное. Выматывающее. Дорога. Слякоть. Дожди все реже. А трава седеет поутру. И на крыльях шатров появляются инистые пятна.
Разъезды.
Редкие стычки, которые длятся недолго. Хвост обоза для раненых и больных. Вторых больше, и болезни не всегда вызваны холодом. Разоренные поместья. Деревни, большей частью пустующие. Многие брошены давно, другие еще хранят тепло, и значит, хозяева поспешили укрыться в лесу при нашем появлении. Это понятно: осторожный дольше проживет.
Беженцы, которые тянутся к валу.
Войско редеет. Слишком многих приходится оставлять позади, в городах, деревнях, поселениях. Кайя мало пройти по земле, он должен быть уверен, что и завтра, и послезавтра эта земля будет принадлежать ему. Он раскатывает сеть гарнизонов и военных лагерей, расставляет патрули. И гонцы летят по дорогам, которые вскоре станут почти безопасны.
Волчьи отряды северян пускаются бродить по стране, вырезая разбойников. И Кайя, пытаясь предотвратить неизбежное – слишком смутное время, слишком большое искушение, – выписывает именные коронные патенты. Он находит возможность заглянуть в глаза каждому, кто отправится вершить правосудие его именем.
– Когда все закончится, мы встретимся. Поговорим, – обещает Кайя. И я знаю, что обещание сдержит. И люди, еще недавно мечтавшие о полной свободе, теряются.
Но надолго ли хватит их страха?
Как бы там ни было, но мы движемся.
Дорнох. Городок на берегу реки, разбухшей от осенних дождей. Размытые берега, разрушенный мост и паром, укрытый крепостными стенами. Сложенные из огромных валунов, они кажутся высокими, едва ли не до самого неба. И квадраты башен стерегут покой города.
Ворота заперты.
И впервые нас встречают пушечным залпом.
Это предупреждение заставляет Кайя хмуриться. Ядро тонет в реке, подняв тучу брызг, и ветер раздирает в клочья облако порохового дыма. Сколько там пушек?
Я ничего не смыслю ни в тактике, ни в стратегии, но река широка и глубока, течение быстрое, а строительство моста займет несколько дней. И сомневаюсь, что жители Дорноха не станут вмешиваться в процесс… опять же, стены, пушки, ворота…
И вереница войска останавливается на берегу.
Лагерь разбивают деловито, без спешки, и людей, кажется, вовсе не пугает перспектива штурма. Напротив, многие рады, что война наконец станет похожа на войну. Во всяком случае, сейчас понятно, кто враг. На тот берег отправляют парламентеров. Трое. Без оружия, но с белым флагом и предложением сдаться. Кайя не хочет крови. Вот только Дорнох уверен в крепости собственных стен.
Или приказ получил?
Ни шагу назад… любой ценой…
У них были силы. Люди. Оружие. Пушек потом насчитают с полсотни. И пороха целый склад. Ядра. Запалы. И пропитанные особым составом шнуры, которые протянулись к зарядам. Их спрятали в стенах. Под дорогой. Мостами. И даже на людях, ведь истинные борцы революции умирают, захватывая врага с собой…
Это станет понятно позже.
Но в тот вечер дождь прекратился, и я вышла на берег, к Кайя. Он стоял, глядя на Дорнох, далекий и неприступный.
– Они тоже так думают. – Кайя обнял меня, запуская руки под плащ.
– Замерз?
– Нет, мне сложно замерзнуть.
Ну да, а нос холодный. И губы тоже.
– Это просто ты теплая. – Он пытался шутить, чтобы не думать о том, что вот-вот случится. – Я не хочу убивать их.
Мы стоим до темноты, до желтой лунной дорожки, которая призрачным мостом соединяет берега. Ночью Кайя не спит. И у меня не получается, я тихонько лежу, обнимая его, греюсь и просто радуюсь тому, что он рядом. Ненадолго, рассвет уже близок.
…в чем дело?
…парламентеры не вернулись. У меня не остается выбора.
Три тела на крепостной стене – еще одно тому подтверждение.
– Иза, – Кайя снимает куртку и поворачивается ко мне, игнорируя баронов, которые жаждут обсудить план штурма, – иди в шатер. Я скоро.
Штурма не будет.
Будет алый туман на широких ладонях. И ветер, который несет туман к городу, выплетая кружево. В шатре я сажусь на кровать – узкая доска, заваленная шкурами, – и, обняв куртку, жду.
Закрываю глаза. Оглохнуть бы ненадолго. Убраться прочь, далеко-далеко… или хотя бы не знать.
Над Дорнохом распускается алый цветок на тонкой ножке. Его лепестки выворачиваются, образуя купол, и я не вижу ничего, кроме этой яркой огненной красноты. Она держится недолго, падает, мешаясь с дождем. Как тихо стало…
Кайя и вправду возвращается быстро. Он садится передо мной и наклоняется, утыкаясь лбом в колени. Волосы мокрые, рубашка тоже. На шее испарина.
…я знал, что рано или поздно, но мне придется.
Он больше ничего не говорит, но я понимаю.
Кайя дал слово.
И шанс.
Этого оказалось недостаточно.
От него ждали войны по правилам. Чтобы осада и подвиг, воспетый в веках. Враг на врага. И кровь за кровь. Достойный размен, который, быть может, воспламенит революционный дух в сердцах. Тогда примеру Дорноха последуют другие. Сражаться и умереть во имя идеала. Что может быть прекрасней?
А если просто умереть? Быстро. Бесславно.
…ты не выходи пока, ладно?
…долго?
…сегодня. Завтра. Я скажу, когда будет можно. Там… надо убрать.
Несколько дней в шатре, в компании Гавина, который изо всех сил пытается развлечь меня. Но он слышал про то, что обнаружили в Дорнохе, а притворяться не умеет. И теперь мне уже приходится отвлекать его рассказами о прошлом, полузабытом уже мире. Кайя возвращается лишь поздно ночью, оцепеневший, взведенный как пружина. Он умеет держать лицо, и вряд ли кто-то там, снаружи, понимает, насколько ему плохо. На слабость Кайя не имеет права.
– Живых там не осталось. – Он отвечает на незаданный вопрос. – И да, люди были… разные.
После Дорноха мы не встречаем сопротивления.
К городу мы подошли по первому снегу. Небо неделю грозилось, переваливая перины облаков и изредка просыпая горсть-другую ледяного пуха, но лишь когда впереди показались знакомые стены, не выдержало.
Снегопад начался в полночь. Тяжелый. Густой. И белые клочья таяли на гривах факелов, липли к палаткам и шатрам, спешили укрыть ямы и неровности, жухлую траву и бесцветную остекленевшую землю. Я стянула перчатку, позволяя снежинкам садиться на ладонь.
– Замерзнешь. – Кайя подошел сзади и, наклонившись, слизал капельки воды.
– С тобой?
Он раскален, как печка. И чернота постепенно возвращается, оплетает руки, плечи, шею. Кайя стабилен, но… эта стабильность какая-то ложная, что ли. Меня не отпускает чувство, что достаточно малейшего толчка, чтобы случился взрыв.
И Кайя, похоже, это понимает. Он больше не отходит от меня, как бы смешно это ни выглядело со стороны. Но после Дорноха желающих смеяться не находилось. И сейчас бароны, рыцари, просто люди, которым случалось оказаться вблизи их светлости, спешили убраться подальше.
Еще немного, и армия сбежит от полководца.
…Кайя, что не так?
Вдох и тяжелый выдох.
…я помню, насколько плохо мне было. Осознаю, что сейчас все иначе, но инстинкты требуют или сбежать, или уничтожить это место. Вернуться – это как в клетку войти. Снова позволить себя запереть.
…клетки больше нет.
…здесь я это знаю.
Кайя прижимает мои пальцы к своему виску.
…но моя… вторая часть менее всего склонна прислушиваться к аргументам разума. И в городе что-то происходит. Он звучит иначе. Настолько иначе, что это просто сводит меня с ума. Город не агрессивен. И нельзя сказать, что он меня ненавидит. Напротив, он зовет.
Кайя позволяет услышать эхо этого зова, обволакивающего, дурманящего.
…в Дорнохе я полностью отдавал себе отчет в своих поступках. Здесь… не уверен.
…я помогу?