– Продолжайте, миледи. Звоните, сколько пожелаете. Не торопитесь. Я никуда не собираюсь. А когда закончите, почему бы вам не устроиться поудобней у камина? Я перепеленаю детишек, а потом приготовлю нам свежий ароматный чай. – Губы ее скривила ледяная усмешка. – И тогда мы сможем поговорить о делах.
– Сирена, дорогая, что случилось? Ты ужасно выглядишь.
Открыв дверь своего летнего дома, Рейчел Сойер остолбенела при виде лучшей подруги, привалившейся в изнеможении к стене гаража.
Лицо Сирены было белым как мел. Ее обычно лучистые синие глаза потускнели и казались меньше из-за набрякших век, да и вообще вид у нее был какой-то помятый. За все время, что Рейчел знала Сирену, она ни разу не видела подругу в таком состоянии. Обычно та очень заботилась о своем внешнем виде.
Они дружили еще со школы, куда их поместили в семь лет, и Рейчел знала подругу не хуже, а может, даже лучше, чем себя. Для нее было абсолютно ясно, что случилось нечто чрезвычайное.
– Входи поскорее и говори, что стряслось.
Сирена не двигалась с места, ее колотила дрожь.
– Рейчел, я не знаю, с чего начать. – Бледной трясущейся рукой она отвела заслонивший глаза локон.
Только тут Рейчел впервые обратила внимание, что Сирена снова стала стройной. Выразительно указав на живот подруги, она взвизгнула от неожиданности.
– Почему ты не сказала, что родила, когда позвонила?
– Не хотела обсуждать это по телефону. – Сирену передернуло. – Пришлось бы долго говорить.
Встревоженная Рейчел сделала шаг вперед, раскрывая подруге объятия.
– Что с тобой, дорогая? Что произошло?
Поскользнувшись на мокрых камнях, Сирена упала на грудь лучшей подруги. Рейчел была такой надежной, успокаивающей, такой родной, от нее исходило добро.
– Заходи, и я налью нам обеим чего-нибудь выпить.
Сирена ответила тихим голосом.
– У меня в машине есть кое-что, и я хочу тебе это показать. – Она взглянула на "рейндж-ровер", припаркованный на другой стороне улицы.
Рейчел, на которой была только шелковая блузка, вельветовые брюки и открытые туфли на босу ногу, почувствовала, что ее пробирает озноб. Она стала потихоньку подталкивать Сирену к входу в дом.
– Нет. То, что находится в машине, не может ждать.
– О'кей. Взглянем на то, что не может ждать, – покорно согласилась Рейчел и пошла за подругой через дорогу.
Сирена открыла заднюю дверцу и вытащила с сиденья небольшую картонную коробку, в которой лежало какое-то тряпье.
Только после того, как они вошли в дом и тряпки зашевелились, до Рейчел дошло.
– Сирена, черт возьми, да тут же ребенок!
Сирена, стоя за ней, спокойно подтвердила:
– Не один ребенок, а двойня. Двигайся поживей, Рейчел, недоношенных детей нельзя переохлаждать.
Она подталкивала свою изумленную подругу по коридору к лестнице, ведущей в просторный зал, заканчивающийся небольшой столовой. В зале было множество цветущих растений – в горшках и кадках разной формы. В углу, где располагалась столовая, стоял круглый обеденный стол из тикового дерева и шесть мягких стульев.
Рейчел осторожно водрузила коробку на стол и уже открыла рот, чтобы заговорить, но Сирена остановила ее, приложив палец ко рту.
– Тс-с…
Бережно распеленав плотные коконы из одеял, Сирена поочередно просунула в них руки, ощутив в каждом крошечную теплую плоть. Убедившись, что с детьми все в порядке, она повернулась к Рейчел.
– Вот теперь мне не худо бы и выпить.
– Выпьем вместе, ты и я, – заявила Рейчел и удалилась на кухню, чтобы налить в бокалы по большой порции бренди.
Сирена подошла к угловому дивану, сняла пальто и устало опустилась на подушки.
Рейчел принесла подруге наполовину наполненный бокал.
– Думаю, тебе стоит выпить чистый бренди. Лично я разбавлять не буду. Твое здоровье! – Рейчел сделала большой глоток "Хайна", наслаждаясь блаженным теплом, согревшим грудь, и плюхнулась в кресло напротив Сирены.
– Ну, начинай. Расскажи, как случилось, что ты принесла к моим дверям свое потомство, как кошка приносит котят?
Сирена тремя большими глотками опустошила бокал, поставила его на кофейный столик, откинулась и заговорила. Она рассказала Рейчел все, ничего не утаивая.
Начала она с того, что поведала, как безумно влюбилась в Ройоля Фергюссона в ту самую минуту, когда впервые взглянула в его темно-зеленые глаза в ту ночь, когда в Порт-Антонио бушевал ураган. И во всех подробностях описала события того дня, который они провели вдвоем.
Ее голос дрогнул, когда она перешла к финалу истории, разыгравшемуся в доме миссис Нейл. Акушерка разочаровала ее, оказавшись такой корыстолюбивой. Она угрожала рассказать все Николасу и согласилась молчать, только когда Сирена пообещала выплатить ей десять тысяч фунтов.
– Какой ужас! – охнула Рейчел. – Сирена, ты, видно, совсем рехнулась. А если она и дальше будет тебя шантажировать?
– Сомневаюсь, хотя никогда нельзя знать наверняка. У нее в Испании дочь и внук. С моими деньгами она сможет переехать к ним.
– Господи, сколько тебе придется лгать! – ужаснулась Рейчел.
Сирена пожала плечами.
– Знаю, но что теперь делать? Пришлось заплатить ей, понадеявшись на лучшее. – И она, подняв обе руки вверх, скрестила пальцы.
Рейчел тоже пожала плечами и вздохнула.
– Но все же десять кусков – это грабеж среди бела дня!
Опустив голову, Сирена закрыла лицо руками.
– Я была в отчаянии, – пробормотала она. – Не знала, что делать, не видела другого выхода.
Преодолев разделяющее их расстояние за один шаг, Рейчел мгновенно оказалась возле подруги и обняла ее.
– Как ты смотришь на то, чтобы отдать дочь Ройоля в хорошие руки? Ее могли бы удочерить, – предложила она, стараясь, чтобы голос ее звучал естественно.
Сирена движением, полным безнадежности, вытянула руки на коленях.
– Николас вернется через три дня, Рейчел. Процедура удочерения займет месяцы. Но я должна что-то сделать… Николас меня никогда не простит, а может, даже и убьет.
Она обвела комнату безумным взглядом.
Рейчел никогда раньше не видела подругу в таком состоянии, и зрелище привело ее в ужас.
– Не думаю, чтобы до этого дошло, Сирена, – быстро проговорила она, – хотя он, конечно, не будет прыгать от радости до потолка.
Рейчел потянулась к кофейному столику за пачкой сигарет, думая, как ей успокоить подругу, и пытаясь вспомнить, остался ли у нее валиум. Закурив, она передала пачку Сирене, которая взяла сигарету и тоже закурила, глубоко затягиваясь.
Тут же отчаянно закашлявшись, Сирена повернулась к Рейчел.
– У меня к тебе большая просьба, – она ненадолго замолчала. – Но знай, если ты откажешься, я тебя пойму и это никак не отразится на нашей дружбе.
Сирена глубоко вздохнула, а Рейчел тем временем ждала продолжения, охваченная дурным предчувствием.
– Я хочу, чтобы ты оставила у себя дочь Ройоля Фергюссона.
Она не могла удержаться от улыбки, глядя на ошеломленную Рейчел.
– Всего на несколько недель. За это время я надеюсь устроить ее судьбу. У меня есть план, и, если повезет, с ней будет все в порядке и никто из моего окружения никогда не узнает о ее существовании.
– А если план провалится? – спросила Рейчел с сильно бьющимся сердцем.
– Тогда мне придется признать ее и выдержать все, что последует за этим.
Женщины замолчали, каждая мысленно представляла возможные последствия такого скандала. Сирена смотрела умоляющими глазами на Рейчел, и той казалось, что перед ней сидит не замужняя женщина, леди Фрейзер-Уэст, а десятилетняя школьница, которой надо скрыть от учительницы свой проступок.
Рейчел понимала, что Сирена сейчас ловит малейшее ее слово, любое движение. В ее глазах зажегся озорной огонек, и она нарочито подчеркнуто зевнула.
– Интересной работы у меня сейчас нет, создавать новые модели не время. А ребенка, как ты знаешь, я хотела давно.
Не говоря ни слова, Сирена встала, и они обе вернулись в ту часть зала, где находилась столовая.
Рейчел наклонилась, чтобы получше рассмотреть малышку. Она не рассчитывала испытать особенные эмоции и была искренне удивлена, когда эта темная головка и ангельское личико пленили ее. Рейчел бережно, словно бесценное фарфоровое изделие, вынула ребенка из коробки и нежно прижала к груди.
– Сирена, она просто очаровательна. Посмотри, она улыбнулась мне.
– Это всего лишь непроизвольная гримаса, – заявила Сирена.
Рейчел не обратила внимания на ее слова.
– А как мне ее называть? Не могу же я обращаться к ней: "ребенок Ройоля", или "другая девочка", или еще хуже "чернокожая девочка". – Она широко улыбнулась, шутливо толкая подругу локтем в бок.
А Сирена тем временем, поглощенная своими мыслями, стояла, уставившись в пространство.
– Я придумала ей имя. Мне хотелось бы назвать ее Лавдэй.
По странному совпадению, при звуках этого имени глаза девочки распахнулись. В это мгновение прошедшие восемь месяцев словно сгинули, их смело, словно перышко на ветру, и перед Сиреной снова возникли глаза Ройоля. Пусть на долю секунды, но создалось впечатление, что он был рядом.
Страдальческая гримаса исказила лицо Сирены. Подняв глаза, она продолжала:
– Да, думаю, Лавдэй подойдет. – Голос ее сорвался. – А как ты считаешь?
Рейчел только кивнула. Дитя любви! Как только Сирена переживет разлуку с ней?
– Ну а как там поживает маленькая мисс Фрейзер-Уэст? – нарушила молчание Сирена, поднимая другую малютку и гладя ее блестящие золотистые волосы.
Неожиданно ей очень живо вспомнилась ее бабушка. Потрясающая красавица, душа общества! Жизнь ее была полна любви и веселья. Сирена всегда вспоминала ее с нежностью.
– А тебя я назову в честь своей удивительной бабушки. Ей бы это понравилось. – Сирена лизнула кончик своего пальца и начертила на головке дочери крест, приговаривая: – Нарекаю тебя Люсиндой Джейн Фрейзер-Уэст.
Девочка заплакала. Сирена покачала ее, тихо и ласково баюкая, пока та не успокоилась. Оторвав глаза от дочери, она встретилась взглядом с Рейчел.
– Спасибо, Рейчел. Я никогда этого не забуду.
Рейчел поцеловала макушку Лавдэй, девочка что-то проворковала.
– Все будет хорошо, Сирена. Я это чувствую.
Сирена криво усмехнулась.
– Если все пойдет по плану, я спасу свой брак. Ты это имеешь в виду?
Усилием воли Сирена заставила себя заглянуть в будущее.
– У нас с Николасом есть дочь. Замечательная малышка, лучше не бывает. Я должна думать о ее счастье. И ни о чем другом. Если позволю себе всего лишь минуту слабости, Рейчел, – я погибла.
7
Сирена проснулась в свое обычное время – чуть позже шести.
Мгновенно придя в себя, она тихонько выскочила из постели, пересекла на цыпочках спальню и раздвинула тяжелые шторы. Комнату тут же залило яркое весеннее солнце. Утро было прекрасное. На нежно-голубом небе – ни облачка.
Прижав руки к холодному стеклу, Сирена вглядывалась в луга и холмы за садом. Обросшие, еще не стриженные овцы пощипывали прихваченную морозцем травку. Узкая тропа вилась по ухоженным полям к покосившемуся фермерскому дому, из трубы которого вился одинокий дымок.
Отойдя от окна, Сирена прошла в свою спальню, где приняла душ, и, завернувшись в огромное белое полотенце, перебралась в смежную туалетную комнату, где стены – от пола до потолка – были заставлены полированными ореховыми гардеробами, на дверцах которых красовался герб Фрейзер-Уэстов из черного дерева.
Эту комнату в 1934 году отделали для матери Николаса, леди Пандоры Фрейзер-Уэст. Ее вкусы и положение легко можно было понять по обстановке: туалетный столик в стиле Людовика XV с изящным стульчиком того же времени, в углу уродливый письменный стол красного дерева со стоящим перед ним парадным стулом времен Империи.
Сирена ненавидела эту комнату.
Темная, она вызывала чувство клаустрофобии, как и большинство комнат в Редби-Парке, родовом поместье Фрейзер-Уэстов. Сирена неоднократно предлагала кое-что изменить в ней, но Николас каждый раз заявлял, что ему нравится все как есть.
Сирена натянула джинсы, надела светло-синий свитер, убрала волосы в конский хвост и слегка подкрасила губы. Впервые со дня рождения близнецов она почувствовала себя уверенно.
Направляясь в детскую, она должна была миновать обитый дубовыми панелями коридор, где на стенах висели фамильные портреты Фрейзер-Уэстов, которые, как ей казалось, следили за каждым ее шагом. Открывая дверь, она слышала плач дочери. Няня, Элизабет Барратт, сидя рядом с ванночкой, поливала Люсинду теплой водой.
– Непохоже, чтобы купание ей нравилось, – со смехом сказала Сирена, видя, как личико дочери краснеет, а визг усиливается.
– Ну ладно, малышка, на сегодня хватит.
Няня подняла орущую девчушку и завернула ее в мохнатое полотенце, которое предусмотрительно держала на коленях. Быстро и умело она обтерла крохотное тельце, ловко держа малютку в своих надежных руках.
Сирена шагнула к ней.
– Дайте ее мне.
Крепко прижимая к себе Люсинду, Сирена нежно гладила ее щечку, любовно изучая каждую черточку лица дочери.
Выливая воду из ванночки в раковину, няня Барретт делилась с ней своими наблюдениями.
– Она хорошо спала, просыпалась всего два раза. Для ребенка ее возраста неплохо. Сегодня утром я ее взвешивала, она прибавила две унции.
– Прекрасно, Элизабет, – похвалила ее Сирена, не отрывая глаз от Люсинды.
Она поднесла дочь ближе к лицу, чтобы почувствовать нежный, свежий запах младенческой кожи, и запечатлела поцелуй на макушке.
– Скоро ты увидишь своего папочку, и я не сомневаюсь, что он будет сходить по тебе с ума.
Так и случилось.
Николас полюбил дочь без памяти с того самого момента, когда несколькими часами позже впервые вошел в детскую вместе с Сиреной, которая вынула спящую Люсинду из колыбельки.
– Дорогая! Она необыкновенно мила, я не видел таких очаровательных детей. – Затаив дыхание, он бережно взял Люсинду на руки и взволнованно прошептал: – Но она такая маленькая… и хрупкая.
– Не беспокойся, Николас, она не сломается, – смеясь, уверяла мужа Сирена.
Люсинда открыла глаза и воззрилась на Николаса.
– У нее твой цвет глаз, дорогая. – Николас говорил очень возбужденно, словно совершил великое открытие.
– Я знаю, – Сирену рассмешила реакция мужа. – Но цвет глаз ребенка обычно впоследствии меняется. – Она подумала: интересно, изменится цвет глаз Лавдэй или останется такой, как у ее отца.
Николас в восхищении не сводил глаз с дочери, его переполняла охватившая все его существо любовь. Когда Люсинда захныкала, у него перехватило дыхание.
– С ней все в порядке? – беспокойно спросил он.
– Положи ее. Думаю, ей просто захотелось немного покоя, – предположила Сирена, отбирая у мужа дочь. Она положила ее в историческую кроватку, где почивали многие поколения маленьких Фрейзер-Уэстов, включая и Николаса.
Супруги тихо вышли из детской. Сирена сопровождала Николаса по широкой лестнице, а затем по вымощенному камнем коридору в библиотеку – ее любимую комнату. Чтение было ее страстью с детских лет.
Был вечер, угасали последние отблески дня; в дальнем углу сада, где рос могучий кедр, уже сгустилась тьма. Сирена задернула шторы. Они бесшумно сомкнулись; в эту минуту со своей обычной почтительной улыбкой вышколенного слуги, ждущего приказаний, вошел Клайв.
– Вы меня звали, сэр?
– Да, Клайв. Думаю, нам понадобится бутылка шампанского. Того сорта, что любит моя жена. Как ты на это смотришь, дорогая?
– Прекрасно, – горячо поддержала мужа Сирена.
– Только проследи, чтобы оно было как следует охлажденным, Клайв. Последний раз шампанское никуда не годилось.
– Понимаю, сэр. Я позволил себе уже с утра положить бутылку на лед.
– Меня от него бросает в дрожь, – сказала Сирена, когда слуга удалился.
Николас фыркнул.
Сирена хорошо знала эту реакцию мужа, подобный звук предшествовал очередному самоуверенному заявлению.
– С чего это у тебя такое глупое предубеждение, дорогая? Клайв поступил к нам с прекрасными рекомендациями и, на мой взгляд, он безукоризненный слуга.
– "Глупое предубеждение" – следствие такой известной вещи, как интуиция. И, если помнишь, иногда она у меня срабатывала.
Николас фыркнул еще раз. Надув щеки, он собрался сделать очередной выпад, но тут вошел Клайв, неся на серебряном блюде в ведерке со льдом бутылку шампанского "Крюг" и два бокала.
– Спасибо, Клайв. Можете идти. – Отпустив слугу, Николас сам наполнил бокалы до краев.
Сирена зажгла свечу. Мерцающий свет подчеркивал бледность ее осунувшегося лица.
Казня себя за то, что оставил жену в такое трудное для нее время, Николас мысленно поклялся, что сделает все, чтобы сгладить свой промах. Для начала он протянул ей бокал шампанского.
– За Люсинду!
Они выпили и сели на удобный старинный диван.
Взяв руку жены, Николас нежно перебирал ее пальцы.
– Бедная моя, как тебе досталось. Никогда не прощу себе, что в такое время оставил тебя одну.
– Не вини себя, Ники. Разве ты мог знать, что роды начнутся раньше срока.
Сирена вздохнула, словно ей наскучило повторять всем одно и то же. Действительно, за последние несколько дней она много раз рассказывала друзьям, родным, слугам, своему врачу и акушерке историю, которую сочинили они с миссис Нейл, стараясь ничего в ней не менять.
Второй ребенок, по этой версии, родился мертвым.
Акушерка сделала все возможное, но, не имея под рукой всего необходимого, не смогла спасти жизнь сестре Люсинды.
– Представляю, как больно было тебе потерять ребенка при таких обстоятельствах.
Боль и сейчас не утихла, печально подумала Сирена, в то время как Николас предавался самобичеванию.
– Как жаль, что меня с тобой не было. Все могло бы сложиться иначе. Во-первых, я не позволил бы тебе ехать одной.
Взгляд Сирены упал на их свадебную фотографию в серебряной рамке, и она в первый раз обратила внимание на свое несколько растерянное выражение лица.
– Повторяю, не вини себя ни в чем, Николас. Даже твое присутствие не могло бы ничего изменить. Новый "рейндж-ровер" свел меня с ума, мне не терпелось сесть за руль. Ты ведь знаешь, какой я могу быть упрямой. Мог бы и не удержать меня.
Сирене удалось несколько заглушить чувство вины у мужа – тот почувствовал себя гораздо лучше.
– Ты права. Если тебе что-то втемяшится в голову, тебя ничто не остановит.
Он широко улыбнулся. Сирена от всей души надеялась, что теперь Николас успокоится и не станет больше говорить на неприятную для нее тему. Она не хотела ничего больше об этом слышать.
Николас допил свое шампанское.
– Что было, то было. Забудем о прошлых бедах.
– И я того же мнения. У нас прекрасная дочь. Не надо сыпать соль на рану. Второй девочки не вернуть. Надо думать о будущем.