- Я человек, который прошел две мировые войны. Я не могу допустить, чтобы все повторилось заново, и стало еще страшнее, чем все то, что пережили мы. Я знаю, ты теперь руководишь Бруннером, мне сказал об этом Науйокс. Я не упрекаю тебя, что вы решили сделать меня ответственной за все его преступления, в конце концов это моя плата за жизнь, за то, что мне позволили остаться в живых. Но ты знаешь, меня не напугаешь. Выбирай, Отто, либо ты покончишь с Бруннером и его деятельностью, либо я поеду к Визенталю.
- К Визенталю? Ты? - Скорцени усмехнулся и покачал головой. - Ты погубишь себя, более того, погубишь многих. Ведь Бруннер потянет за собой и Эйхмана, и Науйокса? Тебе не жалко Веру? Ты забыла о вашей дружбе. Хорошо, что хоть Ирма вовремя умерла.
- Не нужно иронизировать, - Маренн снова отошла к окну. - Если бы я хотела так поступить, я бы поступила, никого не спрашивая. Я не шучу, говорю всерьез - поеду к Визенталю, - она повернулась. - И чтобы этого не допустить, тебе придется меня убить. Да, наверное, так и есть, ты спас меня в тридцать восьмом из лагеря, чтобы потом убить меня, или отдать приказ убить, так как у тебя нет другого выхода. Но и у меня нет. Я не позволю, чтобы Бруннер и дальше проводил свои чудовищные опыты. Я не позволю этого. Даже ценой собственной жизни. Я тебя ни в чем не упрекаю. У тебя теперь другая жизнь, молодая, красивая жена, нас ничто не связывает…
- Кто жена, Марта? Она мне не жена, - Скорцени усмехнулся. - Она не жена даже доктору Валдесу, а уж тем более Отто Скорцени. Она мать моего сына, но она мне не жена. А вот жена говорит мне страшные вещи. Что она пойдет к Визенталю или, более того, поедет в Израиль, чтобы нажаловаться в МОССАД. И все из-за ревности? Маренн, неужели нас ничего не связывает? - он подошел к ней. - Маренн посмотри на меня. Куда же все делось?
- Это ты мне скажи, куда все делось, - она произнесла глухо, комок в горле мешал говорить.
- Для меня - никуда. Я, по-прежнему, ревную тебя к Шелленбергу, ты меня вообще ко всем, но молча, я это знаю. И ты все также слушаешься голоса сердца, нисколько не принимая в расчет голос разума. Я думал, ты не подойдешь ко мне в кафе, ты должна понимать, это опасно. И если я позволил тебе увидеть себя с Мартой, то только ради того, чтобы ты не подходила ко мне, чтобы никто из посторонних людей даже не догадался, что мы знакомы. Этот клуб наводнен агентами спецслужб, журналистами, меня многие знают, за мной следят. И тут - ты. Одно неосторожное движение, случайно сорвавшееся слово - и вся работа Мюллера насмарку. Ты могла скомпрометировать себя, твое настоящее имя легко могут установить, дай только повод. Потому мне пришлось дать тебе понять, что я там с любовницей. Прости меня. Но иначе ты бы подошла - тебя бы ничто не остановило. Но лучше пережить разочарование в любви, которое легко можно излечить, чем в самом деле накликать на себя внимание МОССАДа. Но ты можешь позволить себе не думать о таких мелочах. Я не ожидал, что ты поедешь за мной…
- Я и сама от себя не ожидала. Ты знал, что тот поляк Ковальский появился на твоем процессе, чтобы всю вину Бруннера свалить на меня? - она пристально посмотрела на него. - Ты знал?
- Нет, я не знал, - он вздохнул и снова опустился в кресло. - Американцы вынудили Науйокса, но потом все равно легального освобождения не получилось. Пришлось бежать, ты, наверняка, знаешь. Так что весь план отменили. А когда я освободился, об этом уже не вспоминали.
- Вальтер мне говорил именно так, - Маренн едва заметно улыбнулась.
- Вальтер знал, с кем он работал, - Скорцени взглянул на нее со скрытым упреком. - Гораздо лучше, чем ты - с кем ты жила, как выясняется. Ковальский лечился в твоей клинике, его перевели из Америки?
- Да.
- А теперь спокойно вернулся на родину? Его никто не трогает?
- Да.
- Тогда чего ты хочешь, Маренн?
- Чтобы Бруннер прекратил ставить опыты на людях. Больше ничего.
- Ты очень неосмотрительна. Здесь нельзя так себя вести, - он наклонился к журнальному столику, налил виски в бокал. - Вот шофер такси, который тебя вез, ты знаешь, кто он?
- Нет, а зачем? - Маренн недоуменно пожала плечами. - Я ему заплатила.
- Это был мой человек, - входная дверь открылась, она услышала голос за спиной и вздрогнула. - Он мне сообщил радостную весть, к нам снова приехала фрау Ким. Наверное, с проверкой.
Это был Бруннер. Маренн взглянула на Скорцени - ловушка? Он молча приподнял бровь, как бы говоря: "Я тебя предупреждал".
Маренн повернулась. Бруннер стоял на пороге. Все такой же чистенький, опрятный, представительный, в идеально сидящем светло-сером костюме. Он картинно склонил голову и криво усмехался, с явно заметной издевкой. Маренн стало не по себе.
- Что тебе нужно, Дитрих? - спросил Скорцени с раздражением. - Мы не договаривались о встрече сегодня.
- Срочная необходимость.
- Тогда подожди меня наверху.
- Слушаюсь, - Бруннер понимающе закивал и неторопливо поднялся по лестнице, все так же неприятно улыбаясь.
- Немедленно возвращайся в гостиницу, - Скорцени подошел к Маренн. - Тебя отвезет мой шофер. И запомни, здесь не Париж, здесь нельзя сесть в такси, не задумываясь, кто шофер и куда он тебя везет, во всяком случае, у такого места, как кафе "Сладкая роза". Я был бы спокоен, если бы сегодня же ты вылетела назад, во Францию. Ты можешь сделать мне такое одолжение? И, пожалуйста, не думай о Марте. Забудь. Я прошу тебя, забудь, - он наклонился и поцеловал ее в губы.
- Я постараюсь…
Едва она вошла в номер гостиницы, зазвонил телефон. Маренн сняла трубку.
- Я бы наказал тебя как следует, - услышала она голос Мюллера, - да дотянуться не могу. Я же сказал, никакой самодеятельности.
- Но я…
- Не надо тратить время на оправдания, госпожа Ривас. В аэропорту вам заказан билет на Париж. Сейчас же уезжай…
- Но как же…
- Я полагаю, ты никогда не сомневалась, что я знаю, что говорю, а уж тем более, знаю, что делаю. С тех пор ничего не изменилось. Я дам тебе знать.
Из трубки понеслись короткие гудки. Маренн положила трубку на рычаг. Собиралась она недолго. Такси ей подали - она даже не вызывала и не стала спрашивать, кто его вызвал - и так было понятно. Билет действительно был заказан. На регистрации какой-то смазливый служащий, - молодой латиноамериканец, - прищелкнул языком, провожая ее долгим, блестящим взглядом темных, южных глаз.
- Сеньора красива, как итальянская мадонна, - донеслось до нее.
Она обернулась, улыбнулась, но промолчала.
Воздушный лайнер за десять часов домчал ее до аэропорта Орли в Париже. После приземления пассажиры стали покидать самолет. Взглянув в салон первого класса, стюардесса с удивлением увидела, что в кресле все еще сидит одна дама. Опустив голову в задумчивости, она словно не замечает, что все давно уже покинули самолет. Она так и просидела весь полет, не снимая манто, одна на трех креслах, никто не посмел подсесть к ней. Ничего не ела, не пила. Стюардесса подошла к даме, чтобы напомнить, что самолет уже прибыл в пункт назначения, пора выходить.
- Мадам, извините, мадам…
Дама взглянула на нее печальными зелеными глазами. Она была еще молода, очень хороша собой, в лице и манерах чувствовалось благородство.
- Да, да, я знаю, простите, - встрепенулась она, виновато улыбнувшись.
Потом встала с кресла и направилась к выходу. Выйдя за ней на трап, стюардесса видела, как на летное поле выехала черная машина - даму встречали, шофер давно уже получил ее багаж. Она села в автомобиль и уехала.
Вот и снова Версаль. Спустя почти одиннадцать часов после вылета из Буэнос-Айреса она снова оказалась дома. Едва она вошла, ее встретили Женевьева и Джилл. Джилл держала за руку Клауса. Рядом с ним сидел Айстофель.
- Мама, фрау Ильзе сказала, что Клаус теперь будет жить с нами. Она выходит замуж, - сообщила Джилл. - Вот так.
- Она приезжала? - у Маренн не было сил даже на удивление, она спросила почти равнодушно. - Когда?
- Вчера.
В последний раз, когда они виделись в Турине, после похорон Вальтера, Маренн несколько раз повторила Ильзе, что она всегда готова оказать ей и Клаусу любую помощь, но предупредила, что появляться в Париже без предварительной договоренности может быть весьма опасно для них обоих. Надо соблюдать предосторожности. Но либо Ильзе, охваченная страхом перед будущим, вообще не слышала толком, о чем она ей говорила, либо решила действовать так, как всегда - если ей надо, значит, надо, и ничто больше не принимается в расчет. Она не удосужилась прислать телеграмму, чтобы предупредить о приезде, не затруднила себя даже позвонить. И была наказана за свою небрежность. Поскольку Маренн отсутствовала, разговаривать с бывшей супругой своего бывшего шефа пришлось Джилл. А та относилась к Ильзе очень холодно. Это понятно, она всегда всецело была на стороне Вальтера и считала, что Ильзе внесла немалый вклад в то, что болезнь так быстро свела его в могилу. Узнав от Женевьевы, кто ее спрашивает, Джилл сначала вообще распорядилась сказать, что Маренн нет дома и пусть фрау заедет как-нибудь в другой раз. Но потом она подумала, что Ильзе может проявить настойчивость, будет приезжать каждый день - привлекать лишнее внимание было совершенно не нужно. Она приняла Ильзе.
- Вы подвергаете опасности и себя и мою мать, - высказала она Ильзе прямо на пороге. - Насколько мне известно, между вами были другие договоренности.
Ильзе недовольно дернула бровью. В прежние времена она бы и внимания не обратила на эту мышку, пусть даже и со смазливой внешностью - мало ли их сидело в бюро у Вальтера и строчило на печатной машинке рапорты. Пусть даже эта пользовалась его особым доверием - тем более. А с какой стати, собственно? Секретарша - и есть секретарша. Себя фрау Ильзе считала настоящей дамой, а это кто - прислуга, пусть даже на государственном обеспечении. Но теперь "прислуга" жила во дворце и, скорее всего, после смерти матери должна была унаследовать приличное состояние - с этим приходилось считаться. К тому же она сама явилась к ней в дом с просьбой. Так что хочешь - не хочешь, а нужно соответствовать требованиям и отвечать на вопросы, даже терпеть упреки.
- Вы знаете, фрейляйн, я совсем забыла, - Ильзе виновато улыбнулась. - Однако меня извиняет то, что у меня действительно важное дело.
- Входите, - даже не утруждая себя тем, чтобы изобразить любезность, Джилл впустила Ильзе в дом.
Она не стала угощать Ильзе ужином, даже не предложила кофе, как сделала бы Маренн. Просто проводила в гостиную и, указав на кресло, сказала сухо:
- Присаживайтесь. Я слушаю вас. Мама приедет через несколько дней. Я все передам ей.
- А где она? - Ильзе не могла справиться с любопытством.
- Я не знаю, - Джилл пожала плечами, - она занята работой. Я же попросила бы вас излагать мне свое дело побыстрее. Так как я тоже устала сегодня в министерстве, а завтра мне рано вставать на службу.
- Вы работаете? - Ильзе изумилась.
- Да, в секретариате МИДа, а что? Почему вас это удивляет? - Джилл села в кресло напротив.
- Я вижу, вы носите траур, - Джилл была одета в черное, - у вас что-то случилось? - осторожно осведомилась Ильза.
- Случилось у вас, насколько я понимаю, - Джилл ответила резко. - А я ношу траур по человеку, который много для меня сделал, по вашему бывшему мужу. И еще по тому человеку, который погиб несколько лет назад, который был мне близок. А вы, фрау Ильзе, я вижу, траура не носите. Конечно, он вам не к лицу.
- Мы с Вальтером давно состоим в разводе, - Ильзе заметно смутилась и покраснела.
- Так что вам нужно? - спросила Джилл, закуривая сигарету. - Я слушаю.
Разговаривать с Джилл было непросто, куда труднее, чем с самой Маренн, но отступать поздно.
- Понимаете ли, фрейляйн, - Ильзе начала острожно, но в голосе слышался скрытый вызов. - Моя личная жизнь до сих пор складывалась неудачно. Вы лучше, чем кто-нибудь, знаете это, - она сделала паузу, выразительно взглянув на Джилл.
- И что? - Джилл равнодушно пожала плечами, стряхнула пепел в пепельницу - ей не понравилось такое вступление.
Наверное, Ильза ожидала, что Джилл каким-то образом поддержит ее, выразит сочувствие, но ничего не дождавшись толком, продолжила:
- Выходя замуж, я много ждала от брака. Но он не принес мне ничего, кроме болезненных разочарований. Я много страдала, вы знаете это, - снова подчеркнула она. - Я считаю, что заслужила право хотя бы немного пожить счастливо.
- И что? - снова спросила Джилл все так же безучастно. - Причем здесь мы с мамой?
- Я страдала не только морально, но и материально, - Ильзе всхлипнула, но как-то ненатурально. - Вальтер никогда не обеспечивал меня достаточно, я не говорю уже о последних годах нужды и нищеты. Конечно, я благодарна вашей матери за поддержку, которую она всегда оказывала мне, даже после смерти Вальтера. Но я была бы крайне признательна, если бы она и вы помогли мне еще в одном деле.
- В каком? - Джилл насторожилась.
- Я собираюсь замуж, - Ильзе старалась сохранить спокойствие, но голос дрогнул. - Я встретила этого человека два месяца назад, вскоре после смерти Вальтера, в Милане. Он богат, имеет положение в обществе. Он очень хорошо относится ко мне. Он любит меня. Поймите, - словно оправдываясь, Ильзе умоляюще взглянула на Джилл. - Поймите. Я еще молода. И никогда не знала семейного счастья. Мой первый брак был неудачным. Он обманул мои надежды. Это мой последний шанс. Поймите, - на глазах ее блеснули слезы.
- Я все понимаю, и очень рада за вас, - Джилл едва заметно усмехнулась. - Но что вы от нас хотите? Свадебный подарок? Я думаю, мама пришлет вам деньги на него. Не волнуйтесь. В чем дело?
Ильзе помолчала, глядя в пол, видимо, собиралась с духом.
- Я хотела просить, - решившись, произнесла она, - чтобы ваша мать взяла к себе моего сына.
От неожиданности Джилл отпрянула, глядя на Ильзе с явным осуждением. Увидев ее реакцию, Ильзе поспешно пояснила:
- He насовсем, конечно - на время. Я понимаю, вы обе очень заняты. Но мой будущий муж, он очень плохо относится к нацистам. Его родственники погибли в лагере. Но я считаю, что нельзя начинать совместную жизнь со лжи, и я рассказала ему честно, кем был Вальтер. Он однозначно сказал, что я не могу отвечать за мужа, он любит меня, готов забыть мое прошлое, то, что я была женой нацистского генерала. Но Клауса он воспитывать не будет. Я должна избавиться от него любыми путями. Что мне делать?
- То есть вы не должны отвечать за бывшего мужа, а Клаус, ребенок, должен отвечать за отца? - Джилл спросила с возмущением, даже с ненавистью. - Вы сами-то понимаете, что говорите, фрау? В чем виноват Клаус? Во время войны ему было три-четыре года. И что это за любовь такая, которая требует принести в жертву ребенка? Вы знаете, - Джилл встала и направилась к двери, давая понять Ильзе, что разговор закончен и она предлагает ей уйти. - Я не могу ничего ответить. Вы просите меня понять, но и вы поймите, содержание ребенка требует денег, я не распоряжаюсь финансами. Вам придется подождать маму.
- С тем она и ушла, - рассказывала Джилл, когда после ужина Клаус уже отправился спать и они с Маренн остались одни. - Я была потрясена, мама. В чем вина Клауса? В том, что он был сыном немецкого генерала? И она, его мать, допускает, чтобы с ее ребенком так обращались? Она совсем не переживает смерть Вальтера. Она даже рада, что от него избавилась.
- Я думаю, так и есть, - Маренн кивнула, задумчиво глядя на огонь в камине. - Она никогда не любила его. Да не только его, и Клауса тоже. Не способна любить никого, кроме самой себя. Не могу себе представить, как она будет счастлива без него. Но она, видимо, представляет это хорошо. И что было дальше? - она взглянула на дочь. - Она все-таки привела его?
- Привела! - Джилл насмешливо улыбнулась. - Подбросила, если так можно выразиться. Точно завалявшуюся вещицу. На следующее утро, - она придвинулась к матери, положив голову ей на плечо. - Я уже собиралась ехать в Париж, вдруг Женевьева говорит мне - за оградой стоит какой-то мальчик. Она подошла, спросила, что ему нужно, а он плачет и говорит только одну фразу по-французски: "Же ве вуар мадемуазель Жиль". Я сразу поняла, что это Клаус, и побежала к нему. Мама, мама, - Джилл смахнула слезы со щеки, - если бы у меня остался ребенок от Ральфа, я бы никогда… Никогда. Мне бы было легче теперь жить.
- Успокойся, успокойся, - Маренн ласково погладила ее по волосам. - Ты и фрау Ильзе - это совершенно разные люди. Ты любила Ральфа, она же никогда не любила Вальтера, только использовала его положение. Не думаю, что она найдет счастье с человеком, который заставил ее так поступить с ребенком. Но, может статься, он здесь и ни при чем, это ее решение, просто она не отважилась признаться тебе в этом. Впрочем, это ее жизнь. Нам надо думать о себе и о Клаусе теперь.
- Мне пришлось позвонить в министерство, - продолжала Джилл, - сказать, что я задержусь. Ты знаешь, мама, Клаус не плакал и не спрашивал, куда уехала мама и когда она вернется. Мне кажется, он все понял. Он мне сказал, что все равно не поехал бы с ними. "Они оба ненавидят моего папу". Так и сказал, понимаешь?
- А что же удивительного? - Маренн пожала плечами. - Они не скрывали своего отношения, и было бы хуже, если бы Клаус остался с ними.
- Он попросился пожить недолго. А потом, сказал: "Я что-нибудь придумаю, пойду работать", - Джилл горько улыбнулась. - В его-то годы…
- Но это уже полная ерунда, надеюсь, ты ему объяснила? - Маренн взглянула на дочь. - Он будет жить с нами столько, сколько потребуется. Нечего придумывать. Я обещала Вальтеру и сдержу свое слово. Клаус будет мне сыном.
- А мне братом, - добавила Джилл. - Вместо Штефана, хотя бы отчасти…
Маренн промолчала, только теснее прижала дочь к себе. Она не понимала Ильзе, она не могла ее понять. Сколько бы лет не прошло после гибели Штефана, ее боль не утихала - она становилась острее, чем больше он отдалялся от нее. Как можно самой отказаться от собственного сына, даже ради того, чтобы тебя любили. Маренн всегда делала выбор в пользу своих детей, для нее не существовало вариантов. Принося в жертву себя, рискуя собственной жизнью. И потому решение Ильзе казалось ей диким.
- Что ж, он будет жить в комнате Штефана, - решила она. - Я скажу Женевьеве, чтобы она все там подготовила. Ты не возражаешь? - спросила она Джилл.
- Конечно, нет, мама. Я очень рада. Ты знаешь, я заметила, с годами он все больше становится похож на Вальтера. От Ильзе почти ничего нет.
- Да, это так, - согласилась Маренн. - И, слава богу, он не унаследовал ее характер. Где он сейчас?
- Спит в библиотеке на диване, в обнимку с Айстофелем.
Маренн поднялась, прошла в библиотеку. Айстофель вскинул голову. Маренн сделала ему знак, чтобы он не шумел. Она присела на диван, рядом с Клаусом. Да, Джилл права, он все больше становился похожим на Вальтера. Тс же тонкие черты лица. Волосы светлые в детстве, потемнели и стали темно-русыми, как у отца. Наклонившись, Маренн ласково погладила мальчика по голове. От ее прикосновения Клаус сразу открыл глаза. Несколько мгновений молча смотрел на нее, потом обхватил за плечи, прижавшись лицом к груди.