- Ты отвратителен! - выпалила Шарон, осознав, что он имеет в виду. - И к твоему сведению, я бы никогда…
- О нет, деточка, - сладеньким голоском поправил ее Роберт. - Не я отвратителен. Это ты совершенно наивна. Совсем дуреха… Между прочим, ты ведь говорила о том, что приехала сюда работать? Я хочу, чтобы ты отправила для меня факс. Надеюсь, твой японский в самом деле так хорош, как рассказывала твоя мать. Я только что говорил с кем-то из немцев - их лингвист два года провела в Токио.
- Вероятно, в качестве гейши, - пробурчала про себя Шарон, когда Роберт наконец оставил ее в покое и вышел из ванной. Теперь она могла одеться.
Не имело никакого значения, что она была его кузиной и что он бесчисленное количество раз видел ее обнаженной в том далеком, навсегда канувшем в прошлое детстве. Она даже припомнила, что вела себя как боязливая покорная собачонка, когда с нее, семилетней, он снимал замызганное платьице, а потом дочиста отмывал ее в горячей ванне. И при этом… Ну, конечно, он читал ей лекцию о том, что могло бы случиться с дурной, упрямой девчонкой, если бы ее мать узнала, что она опять не послушалась и пошла играть к ручью, который протекал в саду фамильного дома Дугласов.
Тогда она испытывала к нему глупую благодарность и, что еще смешнее, считала его своим спасителем. Теперь-то ее не проведешь…
Роберт был прав. В отеле действительно царил хаос. Как они и договаривались, Шарон ждала его в переполненном людьми фойе. Она успела пообщаться с некоторыми знакомыми по прошлым конференциям, и они подтвердили то, о чем уже рассказал ей Роберт. Руководство отеля явно переоценило свои возможности, и теперь все трещит по швам.
- Говорят, что два повара уже уехали, и пришлось приплатить остальным, чтобы те остались, - сообщил Шарон немецкий менеджер, которого она встречала во Франции в прошлом году.
Фрэнк тогда поддразнивал ее, говоря, что она явно понравилась Курту Бергеру, а ей ужасно хотелось, чтобы они обсуждали, как к ней относится не какой-то там Курт, а сам Фрэнк.
Курт поинтересовался, приехала ли она и на этот раз со своим кузеном.
- Да, - отсутствующе подтвердила она, заметив Роберта, пробиравшегося к ним сквозь толпу.
Извинившись перед Куртом, она направилась к своему нахмуренному "боссу".
- Кто это? - резанул он коротко, через ее плечо уставившись на Курта. - Что ему надо?
Агрессивность, заклокотавшая в его голосе, вызвала у Шарон недоумение.
- Ну, не тайны нашей компании вынюхивать, - с напускной кротостью пролепетала она, радуясь возможности уколоть этого истукана. - Может быть, тебе нелегко будет в это поверить, но его больше интересовала я.
Она ожидала, что Роберт ответит обычной уничтожающей репликой, но тот смотрел не на нее. Она с любопытством проследила за его взглядом, чтобы понять, что привлекло его внимание в дальнем конце фойе. Это что-то явно бесило его, губы превратились в тоненькую линию… Но он все следил, как Курт удаляется от них.
Ужин, как и можно было предвидеть, прошел быстро и в суете, хотя еда оказалась на удивление хороша - вот только аппетита у нее не было.
После ужина Роберт пробурчал, что хочет побывать на каких-то деловых встречах и предоставил ее самой себе. Шарон решила, что сможет за это время обследовать отель.
Проспект расписывал самые разные услуги и удобства, в особенности разнообразные оздоровительные процедуры, но Шарон выяснила, что из-за строительных недоделок большая часть всех этих сказочных аксессуаров недоступна. Впрочем, клерк сообщил ей, что работают джакузи, сауна, парная, гимнастический зал и бассейн, хотя пользоваться ими после десяти часов вечера запрещается.
Десять уже пробило, но тем не менее Шарон решила, что сможет хотя бы посмотреть. В проспекте она видела снимки бассейна и джакузи. В этом зале была стеклянная стена от пола до потолка, выходившая прямо на отвесную скалу и живописную местность за ней. И хотя ночная темнота все более вступала в свои права, луна была почти полной, причудливыми бликами освещая окрестности.
Шарон легко нашла дорогу к спортивному комплексу. Бассейн располагался в круглом помещении с балконом, который одной стороной примыкал к закрытому сейчас бассейну, а другой - к стеклянной стене. Она сразу ее узнала.
Две другие стены, как ей удалось разглядеть в тусклом свете, были разрисованы фресками. Обрамленная колоннами дорожка вела от бассейна к джакузи, а там был, очевидно, еще один вход.
Когда она остановилась, чтобы рассмотреть фрески, до нее донесся слабый звук со стороны джакузи. Подняв голову, Шарон заинтригованно посмотрела туда. Кажется, в воде были двое. До нее донесся кокетливый женский смешок, а потом тихое "шшш" и мужской смех, сопровождаемый ритмичным плеском воды, словно…
Кровь бросилась ей в лицо, когда до нее наконец дошло, что происходит, чему она стала свидетелем. Эти двое не просто плескались в джакузи в запрещенные часы, как она вначале подумала. Это была любовная парочка, которая явно намеревалась испытать возбуждающий эффект ночного купания, но, обнаружив, что бассейн не работает, решившая, что вполне можно заняться здесь любовью, причем уже без всякого стеснения, на полную катушку.
Хотя Шарон знала, что они никак не могли увидеть невольную шпионку, она чувствовала, что лицо ее горело все сильнее, особенно, когда до нее донесся прерывистый, с придыханием, нежный стон.
Быстро повернувшись, Шарон бросилась прочь. Лицо ее еще пылало, когда она входила в свой номер… В их номер, осознала она, сняв пиджак и с облегчением отметив, что не видит никаких признаков присутствия Роберта. Она решила, пока у нее есть такая возможность, спокойно приготовиться ко сну.
Незатейливая, сладострастно откровенная любовная сценка не просто бессознательно взбудоражила, смутила ее. Это вернуло всю боль от того, что Фрэнк был для нее навсегда потерян. Глаза жгли слезы, в горле ком стоял, но она не позволяла себе плакать. Меньше всего ей хотелось, чтобы Роберт, вернувшись, застал ее в слезах. Машинально Шарон продолжала раздеваться, но сердце ее ныло от утраты, и в голове мелькали мучительные лихорадочные мысли и образы.
Как это - когда твоя любовь, страсть, желание встречают взаимность? Как это - знать, что он хочет тебя? Чувствовать его страсть? Знать, что всегда можешь протянуть руку и прикоснуться к нему, что в любой момент можешь разделить с ним свои чувства? Любить его и быть им любимой?
У нее дрожали руки. Шарон натянула халат, который достала еще раньше. Привыкшая спать обнаженной, она поморщилась от незнакомого ощущения ткани, касающейся ее кожи, заранее полная отвращения к обременительному стесняющему белью. Выключая лампу у постели, она уже зевала.
Шарон снился непривычно прекрасный сон. Исчезла щемящая боль безысходного одиночества. Все ушло, растаяло в объятиях ее желанного… единственного. Наконец-то он признался, что любит ее, и всегда любил, и всегда будет ее любить…
Дрожь сладостного удовольствия овладела Шарон. Она все теснее, крепче прижималась к нему, всем своим существом упиваясь теплом его атласной кожи. Каждая пора ее естества ликовала от этой близости, сказочной возможности быть полностью с ним, открыть ему свою любовь.
Она так давно знала его, так томительно долго к нему тянулась, но тяготы ожидания остались в прошлом, лишь усиливая тем самым блаженство наслаждения, которое несли ей эти мягкие теплые волны, то кротко убаюкивая, то повелительно напоминая о своем стихийном могуществе, исподволь возбуждая ее. Наконец-то свершилось волшебство: ей дарована способность отбросить все запреты, чтобы показать свои чувства, свое желание свободно прикасаться к нему, гладить его тело.
Во сне Шарон чуть ли не замяукала от счастья, плотнее прижимаясь к Роберту, нисколько не волнуясь ни о том, что она делает, ни о том, что халат, который она так тщательно надевала, валяется на полу. Шарон сама сбросила его во сне, не выдержав непривычного ощущения.
Роберт проснулся от ее чувственных движений. Выругавшись про себя, он отпихнул ее. Теперь их снова разделяло некоторое расстояние.
Шарон, возмущенная тем, что ее отталкивают от манящего, вожделенного тепла, которое принадлежит ей по праву, пытаются разлучить с ее единственным, рядом с которым она сейчас готова была забыть весь мир, сквозь сон невнятно о чем-то попросила, одновременно сопротивляясь его попыткам отодвинуться от нее. Она змеей обвила его и цепко сжала тоненькими пальчиками запястье.
- Шарон… - Тихим сердитым голосом предупредил ее Роберт.
Он всегда гордился своей способностью контролировать себя. Умению скрывать свои чувства он научился в юности - у него не оставалось другого выбора, когда умер его отец. Но приходит момент, когда сдержать себя невозможно, когда ни один мужчина…
Он встряхнул Шарон за плечо, но глаза ее были плотно закрыты. Все ее тело было сковано сном. В серебристо струившемся лунном свете он видел ее беспорядочно разбросанные волосы - шелк на шелке там, где они касались ее кожи. Он осторожно погладил спутанные пряди.
Шарон чувственно улыбнулась, вдохнув знакомый запах его кожи. Она повернула голову, коснулась трепетными губами плеча Роберта и, как бы ощутив его вкус, блаженно вздохнула. Она приоткрыла рот, так, чтобы коснуться его языком.
Роберт еще какое-то время сохранял спокойствие античной статуи, а потом медленно отодвинул руку от ее волос. Но поздно - поздно - подумал он, было уже в тот момент, когда он вошел в номер, увидел ее халат на полу и понял, что она спит обнаженной.
- Шарон…
Произнося ее имя, он вроде бы собирался с духом, чтобы оттолкнуть глупую девчонку, но обнаружил, что фактически только приблизил ее к себе. Они лежали теперь, соприкасаясь. Он с непроизвольной настойчивостью ласкал ее, гладил ее, его руки следовали тонкому изгибу ее спины, женственным очертаниям ее талии и бедер, округлостям ее упругих ягодиц.
Шарон все еще касалась его губами, и всем своим телом он чувствовал биение ее сердца.
Если бы ей случилось проснуться сейчас, и она увидела бы его таким… болваном, попавшимся в капкан сумасшедшего желания… Это безумие. Телячья кретинская слабость, непростительная для настоящего мужчины. И если бы он сохранял хоть немного здравого смысла и чувства самообладания, он бы…
Роберт наклонил голову и, погрузив руку в волосы Шарон, повернул ее лицом к себе. Их губы соприкоснулись.
Когда Шарон проснулась, она обнаружила, что ее целуют - невероятно чувственно, с ненасытной жадностью - и что вся ее плоть в экстазе отвечает на властный зов этого первого в ее жизни мужчины, каждое соприкосновение с которым дает ощущение того, что тела их словно входят одно в другое, словно составляют две половинки одного целого.
Ошеломленная, она чувствовала, как груди ее набухают и вдавливаются ему в грудь, как его тело гибко улавливает все ее движения. Не было ничего более возбуждающего, чем ощущать, как скользят его руки по ее коже, и она желала этого все сильнее и сильнее.
Как прекрасно было бы почувствовать на себе все его тело, настойчиво билось в ее сознании, словно в горячечном бреду. Она требовательно ласкала его, стремясь подобраться еще ближе. Шарон жаждала большего, много большего, чем просто ощущать рядом распаленное мужское тело. Почему-то он позволял себе лишь слегка прикасаться к ней, тогда как она хотела…
Шарон попыталась показать ему, чего именно она хочет. Она страстно поцеловала его, двигая бедрами, прижимаясь к нему грудью, дугой изгибая спину. С протяжными, нежными стонами она скользила по нему всем своим телом.
Это было так несправедливо с его стороны - отстраняться от нее. Ведь он знал, как сильно она его хочет, как он ей нужен, как горячо она любит его.
У нее вырвался слабый протестующий звук, но тут же его сменили громкие стоны удовольствия, потому что он вдруг ответил на настойчивые движения ее тела. Его бедро оказалось у нее между ног, и она вся задрожала от удовольствия.
Ему это тоже нравится, поняла Шарон. Теперь он целовал ее куда более страстно. Он хрипло звал ее по имени, еще сильнее возбуждая ее, обнимая ладонями ее лицо, кончиком языка очерчивал ее губы. Всем своим весом и силой он вынуждал ее лежать совершенно неподвижно, раздразнивая ее движениями языка и еще более эротическими движениями бедер. Она больше не могла оставаться спокойной. Тело ее начало явственно содрогаться, непроизвольно отвечая на то, что он делал с ней.
Сколько лет она втайне ждала его, мечтала о том, чтобы он обнимал ее так, хотел ее так, любил ее так? Все чувства и желания, таившиеся под спудом долгие годы, лавиной вырывались из нее, и поток этот уносил ее с собой, сметая все, кроме непреодолимого влечения.
- Нет, - сдавленно прошептала она, когда губы Роберта оставили ее и он взял ее запястье, чтобы поцеловать тонкую, с прожилками вен кожу. - Не там, не там… - молила она, изнывая от желания.
Она вспомнила парочку, которую заметила в джакузи, и кровь ее вскипела. Он оторвал губы от ее руки.
- Не там? Тогда где, Шарон? Где?.. - спрашивал он глухо, с какой-то необычайной, грубоватой глубиной. Казалось, в этих звуках сливается воедино несовместимое - лед и пламень. Она задрожала. Это был голос ее властелина, повелителя, который исступленно хотел ее.
- Здесь, - сказала она чуть слышно и положила его руку себе на грудь. Она словно впервые увидела его глаза и его рот.
- Здесь, - нежно повторил он и начал ласкать губами ее сосок. Шарон ощущала себя на краю бездонной пропасти: еще немного и она не вынесет этого наслаждения. Она создана для этого, она никогда, даже самым отдаленным образом не могла представить себе столь восхитительных ощущений. Ей так хотелось, чтобы эта сладкая мука длилась вечно.
- А другой? - услышала она его хрипловатый голос, когда он не спеша оставил один ее сосок, устремляясь к другому. На секунду Роберт задержался, ожидая ответа.
Зачем он спрашивает, лихорадочно думала Шарон и шептала:
- Да, да, да…
Прикосновение его губ заставило ее вскрикнуть от удовольствия. Он только крепче обнял ее. Ей даже больно стало от того, как сильно его пальцы впились ей в талию. Он требовательно водил по ее коже губами, и ей казалось, что по ее телу словно вьется раскаленный шнур, от груди до самого лона… От желания у нее выступила испарина. А он знал, где проходит эта незримая нить, он прослеживал ее пульсацию по всему телу Шарон, пока дрожь не охватила ее, и она не выкрикнула, что это чересчур для нее. Желание рвало ее на части, уничтожало…
У нее выступили слезы. Она пыталась сказать ему, что долгие годы томительного ожидания не подготовили ее к такому. Она совсем не знала, что один лишь взгляд на его тело, столь мужественное и мощное, наполнит ее таким невыносимым желанием, что, когда они прикоснутся друг к другу, ее сердце забьется так, что вся она будет трепетать от возбуждения.
- Я никогда не думала, что будет так… - беспомощно шептала Шарон. - Все эти годы… я никогда не думала, что это может…
Она чувствовала, что рука его дрожит, лаская ее лицо. Он нежно целовал ее, слизывая ее слезы.
- Не знала… - медленно повторил Роберт, - но я знал.
Он поцеловал ее. Шарон показалось, что это галлюцинация, что с неба падают звезды. Ей и сейчас не верилось, что упоение, таинственно соединяющее их, столь безгранично, что ее будут так целовать… словно овладевая ею, что поцелуй может быть всепоглощающим, может увлекать за пределы времени и пространства, как само совокупление.
Его ладони скользили вдоль ее тела, она раздвигала бедра в ответ на его мощное давление. Его тело пылало таким возбуждением, что ее всецело захлестнуло желание, с которым смешались и тревожный женский страх, и гордость от того, что именно она пробудила этот вулкан, извержение которого близилось с каждым мгновением…
Он ласкал самые сокровенные места ее тела, погружая ее в неизъяснимое наслаждение. Она все теснее прижималась к нему, дрожащим голосом шепча:
- Я хочу… я хочу тебя. - А когда наконец он устремился в нее, крикнула: - Да… Да! Фрэнк! Я так хочу тебя…
- Фрэнк! - Он бросил ей это имя, словно проклятие, едва не рыча, прервав невыразимо сладостное медленное проникновение в ее тело. Она почувствовала, как он схватил ее за плечи и яростно потребовал: - Раскрой глаза, Шарон! Я не Фрэнк!
О Боже… За что это кошмарное наваждение?.. Как она могла вообразить себе такое? Так обмануть себя, поверить, что это Фрэнк? Шарон начала мучительно осознавать случившееся, потрясение глядя в ледяные, сверкающие гневом глаза Роберта.
Ее разум сковало такое отвращение, что она вообще не способна была думать.
Словно в трансе она уставилась на Роберта. Это он… Он только что прикасался к ней, как ни один мужчина раньше. Он впервые в ее жизни заставил по-настоящему, до безумия почувствовать страсть…
Роберт неумолимо отстранялся от нее, но тело Шарон не желало отказываться от того, что еще несколько мгновений назад было совсем близко. У плоти не было ни рассудка, ни сознания. Она не знала и знать не хотела никакого Фрэнка, зато ласки Роберта были ей знакомы, и ее разгоряченная плоть своевольно стремилась вернуться к ним. В замешательстве Шарон услышала, как с удивительной настойчивостью у нее будто из самого сердца вырвалось:
- Нет!
Она любит Фрэнка, только своего Фрэнка, пыталась она поставить перед собой последнюю преграду, но та, другая Шарон, упорно не слушалась ее. Никакие доводы уже не воспринимались, казались нелепыми, противоестественными, лживыми. И когда Роберт снова отвернулся от нее, она, сама не зная как, рванулась к нему, стремясь любой ценой удержать. Против своей воли Шарон разразилась безостановочной детской мольбой, ничего подобного она раньше и вообразить не могла у себя на устах, тем более - вести себя так с мужчиной, в любой, даже самой невероятной ситуации… Неужели это она лепечет?! И кому? Роберту! Останься, пожалуйста, останься… я так хочу… Ты слышишь? Я так тебя хочу…
Ее слова, сливаясь с дыханием, обратились в ритмичный аккомпанемент ко все более настойчивым движениям тела, стремившегося обрести утраченное, принять, вобрать его в себя. Невероятно, но, кажется, ей это удалось, почувствовала Шарон, трепеща от счастья. Она была слишком захвачена стремлением своего тела к чувственной цели, чтобы помнить о чем-то еще, кроме наслаждения, кроме ощущения этой наполненности. Она утопала в пьянящем удовольствии, и ничто не могло заставить ее остановиться у самой последней черты.
Самозабвение уносило ее к запретному плоду стремительно, неотвратимо. Она хотела его, требовала его, так сильно стремилась к нему, что уже не слышала слов Роберта, когда его плоть снова начала погружаться в нее.
- Нет, Шарон, не надо. Ты хочешь моего брата. Но это я… Это я прикасался к тебе, ласкал тебя, возбуждал тебя… учил тебя чувствовать плотскую страсть, а не только мечтать…
Ее пронзительный крик заставил его замолчать, руки его вплелись в ее волосы, и он успел заглянуть в ставшие бездонными глаза Шарон, прежде чем она судорожно закрыла их.
Боль, такая острая, что у нее вырвался этот истошный вопль, исчезла так же внезапно, как и пришла. Но осталось лишь острое желание и сладостный трепет. И ее участившееся дыхание не имело ничего общего со страхом. Почему, ну почему он остановился?!