Тристанна моргнула, словно выныривая из наркотического сна. Она обернулась к матери, стоявшей у окна, выходившего в сад, где должна была состояться церемония. Тристанна подошла к ней, чувствуя, как подол скользит по ногам, а волнистые пряди - по плечам. Ее кожа стала чувствительной, как будто Никос стоял прямо перед ней, улыбаясь и блестя золотыми глазами. Ее тело знало, чего хочет, всегда хотело, а она сама боялась, и так будет всегда, что бы ни случилось.
Она посмотрела на залитый солнцем сад. Гости уже рассаживались на стулья лицом к морю. Корзины с белыми цветами были расставлены тут и там, высоко в небе пели птицы. Чудесная картина, словно страница, вырванная из глянцевого свадебного журнала, и ее портило только отсутствие жениха.
- Я уверена, он придет, - сказал Тристанна, когда прошло назначенное время.
Шепот гостей окреп, они судачили все громче. Тристанна, стоявшая у окна, слышала их даже слишком хорошо.
Но он не пришел. Прошло пятнадцать минут, полчаса, сорок пять минут, час, но Никос так и не появился.
- Он не может так поступить, - механическим голосом сказала Тристанна.
Она говорила это уже не в первый раз, и до, и после того, как было сделано надлежащее заявление. Лицо ее матери выражало тревогу и ужас, брат все сильнее злился. Тристанна закрылась в своей скорлупе. Желудок скручивало, перед глазами плыло, слезы просились наружу, но она не могла заплакать, потому что не знала, сможет ли когда-нибудь остановиться. Она не могла показать всем, насколько раздавлена.
- Не может, значит? - выплюнул Питер на этот раз, резко поворачиваясь к ней. - Он наверняка жил ожиданием этого момента последние десять лет!
- Ты сам не знаешь, о чем говоришь! - Тристанна автоматически встала на защиту Никоса, хотя в ее голосе звенело отчаяние.
Это не могло быть правдой. Как он мог так поступить с ней?
"Пожалуйста!" - закричала она про себя, но вспомнила горечь в его словах, его пустой взгляд.
- Тебе обязательно был нужен именно он, да? - бросил Питер.
Он раскраснелся, его лицо блестело, холодные глаза пожирали ее. Обычно она, завидев эти предупредительные знаки, старалась убраться подальше от него, но теперь не могла встать со стула, на который упала, когда прошел час с назначенного времени. Она только смотрела на него, стараясь не сломаться окончательно перед Питером. Она никогда не показывала ему свою слабость, даже когда он распускал руки.
- Не понимаю, о чем ты, - восхитительно спокойно сказала она; наверно, подумала она, со стороны она и выглядела спокойно, хотя ей казалось, что все в ней умерло.
- Тебе обязательно надо было выбрать единственного человека на всем белом свете, который может еще ухудшить наше положение! Над нами будет смеяться вся Европа! - прошипел Питер. - Я знал, что это случится! Я говорил тебе, что это случится, ты, эгоистичная, безответственная…
- Кто бы говорил, - услышала Тристанна собственный голос, смелый, твердый, совсем не похожий на ее обычный голое, как будто Питер не был ей безразличен, а может, наоборот, ей все стало безразлично. - Не я промотала семейное состояние.
Ее мать испуганно ахнула, но Тристанна не могла думать ни о матери, ни о себе, она могла только сидеть, сцепив руки на коленях, в ставшем вдруг ужасно неудобным платье, пытаясь осознать, что вообще произошло. Этого не могло быть, но это происходило прямо сейчас, с ней.
"Он не мог так поступить!" - взвыл внутренний голос, только не после того, что было между ними, что она сказала ему. Она вспомнила, как он обнимал ее под аркой во Флоренции, какой страстью были наполнены их ночи. Неужели ничего этого не было на самом деле?
Питер рассмеялся неприятным смехом:
- Надеюсь, тебе нравилась твоя второклассная интрижка, пока она еще существовала, Тристанна. Надеюсь, она стоила унижения, которое нам пришлось испытать перед всем миром. Отец, должно быть, перевернулся в гробу.
- С ним что-то случилось, - сказала Тристанна, но сама в это не поверила.
Два часа тридцать шесть минут. Никос так и не пришел и не придет. И все-таки она надеялась, что он попал в аварию, к примеру, что он лежит сейчас с переломанными костями на больничной койке, и всем должно быть стыдно за их пересуды…
В проеме двери показался один из слуг, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Она знала, зачем он пришел, еще до того, как он заговорил.
- Прошу прощения, мисс, - сказал он, не глядя на нее, - но мистер Катракис сегодня утром улетел в Афины и возвращаться не собирается.
Тристанна наконец встала, в противном случае она просто сползла бы на пол. Она отошла от стула, в отчаянии оглядывая белую комнату, словно ища какого-то облегчения своему страданию. И возвращаться не собирается.
- Вот так сюрприз! - воскликнул Питер, надвигаясь на нее с искаженным гневом лицом, излучая черную злобу. - Он вспомнил, что он Катракис, а ты Барбери. Разумеется, он не стал бы жениться на тебе! Разумеется, он предпочел унизить тебя! Мне следовало догадаться об этом намного раньше.
- Что ты имеешь в виду? - спросила Тристанна немеющими губами.
Ей хотелось закричать, убежать, спрятаться - но куда? Обратно в Ванкувер? Она была уверена, что уже не сможет жить своей прежней жизнью. Как она могла так долго притворяться, что ничего не чувствует, что не любит, хотя любила его даже сейчас, в этот ужасный момент? Это убивало ее, она задыхалась, и ей казалось, что ее любовь не ослабеет, даже если она переживет этот кошмар. Она знала это так же точно, так же интуитивно, как и то, что Никос Катракис должен был уничтожить ее. Она просто знала.
- Ты правда думаешь, что он хотел тебя, Тристанна? - прошипел Питер. - Ты поверила, что смогла околдовать его? Единственное, что привлекало его к тебе, - твое имя!
- Что? - Она чувствовала себя такой глупой, как о ней всегда думал Питер. - При чем здесь мое имя?
- При том, что он ненавидит всех нас! - бросил Питер. - Десять лет назад он поклялся, что отомстит нам, и поздравляю, Тристанна: ты преподнесла ему месть на блюдечке!
- Питер, пожалуйста, - пробормотала Вивьен, - сейчас неподходящее время…
Но Тристанна не сводила с брата глаз, холодея.
- Что ты сделал? - спросила она. Ее кулаки сжались, как будто она хотела защитить Никоса от Питера, - но это было не то, что она чувствовала. Ей нужно было понять, что происходит, вот и все. Должна быть причина, почему он не пришел, должна! - Что ты сделал ему?
- Катракис - всего лишь мусор, - огрызнулся Питер. - Десять лет назад у него были непомерные амбиции, с которыми он не смог справиться. Он потерял свои деньги. - Он пожал плечами. - Я удивлен, что ему удалось выбиться в люди. Я ожидал, что он скатится обратно в клоаку, из которой вылез.
- Я спрошу по-другому, - холодно сказала Тристанна, вновь переживая слова Никоса и все, что произошло с ними, - что, по его мнению, ты сделал?
- Думаю, он за многое винит меня, - небрежно ответил Питер. - У него была неуравновешенная сестра, которая вообразила, что влюбилась, а потом заявила, что беременна. - Он скорчил гримаску. - Он считает, что она наглоталась снотворного из-за меня, в то время как его собственная мать была конченой наркоманкой. Я думаю, против крови не попрешь, - он скривился, - ты живой тому пример.
Вивьен коротко вздохнула, и у Тристанны внутри вспыхнуло пламя. Она ожидала, что ее, как обычно, опалит стыд, гнев, оттого что кто-то, кто должен был любить ее, считает ее такой отвратительной и бесполезной. Но на этот раз все было не так. Она могла думать только о том, как ее брат разговаривал с ней, как он вел себя сразу после того, как ее бросили у алтаря. И самое страшное было то, что это была его обычная манера. Годами он унижал ее, и она не могла позволить себе огрызнуться - из-за матери. Пусть лучше он срывается на нее, чем на Вивьен. Однако теперь, когда Густав умер, она не сомневалась, что скоро он перейдет и к ее матери. Этого она допустить не могла. Она не для того прошла через все это, чтобы увидеть, как Питер уничтожит ее мать, как он всегда мечтал и часто пытался. Она не знала, как вытерпеть эту ужасную боль, пожирающую ее изнутри, не то что жить с ней. Она не знала, что от нее осталось теперь, когда Никос оставил ее, и как ей собирать себя заново из осколков. Она не знала, кем станет, даже если у нее получится.
Однако она еще держалась на ногах, и этого, возможно, было достаточно. Она будет до смерти защищать мать, ради нее она вообще оказалась здесь.
- Ты чудовище, - сказала она спокойно и отчетливо. - В тебе нет ни капли человеческого.
Питер шагнул к ней, но она не отступила, даже не вздрогнула. В конце концов, что он может сделать, чего еще не сделал с ней Никос? Пригрозить ей? Избить ее? Какая теперь разница? Все самое плохое уже случилось. Она выставила себя дурой перед всем миром, хуже того - она влюбилась в мужчину, который бросил ее. Она не знала, как пережить это, не знала, как жить дальше. Чем был Питер по сравнению с этим?
- Следи за языком, сестренка, - угрожающе прошипел он.
Слово "сестренка" сработало как детонатор. Она вдруг поняла, что он никогда не питал уважения к родственным узам, связывавшим их, даже в детстве. Даже ее холодный, суровый отец выполнял свой отеческий долг: кормил ее, одевал, оплачивал обучение, пока их взгляды на жизнь окончательно не разошлись. И может быть, Никос был прав, ставя под сомнение ее взгляды. Тогда она считала, что Густав мог бы быть повнимательнее к ней, но теперь она понимала, что у него были и другие важные дела помимо отцовства. У нее был далеко не идеальный отец, но, по крайней мере, он у нее был.
А что для нее за всю жизнь сделал Питер? Тристанна никогда ничего у него не просила до последнего времени, и что он ответил, когда она попросила открыть ей доступ к ее части наследства на пару лет раньше? Он попытался продать ее в угоду собственным интересам. И он продолжал вести себя как свинья даже сейчас, когда, брошенная у алтаря, она еще даже не сняла подвенечного платья. Если бы она могла чувствовать что-то, кроме боли от предательства Никоса, ее затошнило бы.
- Я тебе не сестра, - сказала она, чувствуя себя по-настоящему свободной. - Я не знаю, почему вообще хотела быть твоей родственницей, потому что ты, очевидно, никогда этого не хотел. Больше я не буду такой дурой.
- Да как ты смеешь… - начал он.
Тристанна отвернулась от него, огляделась, и ее взгляд остановился на матери. Красивая, яркая Вивьен, теперь такая слабая, - она была семьей Тристанны, единственным, что стоило защищать любой ценой.
- Мама, - сказала она, с трудом узнавая свой хриплый голос. Она казалась себе незнакомкой, как будто вселилась в чужое тело - тело, к которому Никос больше никогда не прикоснется, которое больше ни разу не выгнется под ним. Она отогнала эти мысли и подавила всхлип. - Я переоденусь, и мы уедем отсюда.
- Куда мы поедем? - по-детски спросила Вивьен.
Ее слабый голос только укрепил решимость Тристанны.
- Прямиком в Зальцбург, - зарычал у нее за спиной Питер, - иначе я раздавлю вас обеих, вы, паразиты! Вы слышите меня?
- Делай что должен, - равнодушно сказала Тристанна.
Она задохнулась, когда он схватил ее за руку и подтащил к себе, как делал много раз.
- Что ты задумала? - спросил он. - Вернуться к своей жалкой жизни в Канаде? От тебя никакой пользы, а она придает тебе вид трудоголика! Ты правда думаешь, что сумеешь прокормить вас обеих?
Тристанна услышала пораженный вскрик Вивьен, сосредоточилась на руке Питера и его холодных глазах и позволила гневу выйти наружу.
- Сомневаюсь, что у меня хотя бы наполовину такое богатое воображение, как у тебя, - бросила она и отдернула руку.
Он был сильнее ее, но не ожидал, что она станет сопротивляться, и от удивления разжал пальцы. Она прошла мимо него в гардеробную.
- Это, конечно, впечатляет, но мы оба знаем, что через месяц ты приползешь ко мне, - яростно пробормотал он, - и не надейся, что я буду так же щедр, как сейчас.
- Поверь мне, - бросила она через плечо; сарказм почти обжигал язык, - я прекрасно знаю границы твоей щедрости.
Он издевательски рассмеялся:
- Что, по-твоему, с тобой будет, Тристанна?
Она в последний раз обернулась, зная, что больше никогда не увидит Питера, и это знание заронило в пучину страха, боли и других неопределенных чувств, в которой она тонула, крошечное зерно надежды.
- Я выживу, - уверенно ответила она. - Но не благодаря тебе.
Ей нужно было только продолжать держаться на ногах.
Глава 16
Никос сидел в своем любимом баре в Афинах, потягивал самый дорогой ликер и пытался убедить себя, что он празднует. Празднование в таком духе продолжалось уже несколько недель, у него скоро должна была наступить передозировка счастьем. Газеты пестрели снимками с его несостоявшейся свадьбы, план по унижению Барбери удался на все сто. Он не преминул убедиться, что все инвесторы разорвали отношения с Питером Барбери и его империя стремительно рушилась. До конца года Питер станет банкротом.
Сначала Никос думал, что странное чувство, не отпускавшее его, было обычным откатом после долгой трудной кампании. Неудивительно, что он ощущал пустоту после достижения главной цели своей жизни, это было естественно. Глупо было искать какие-то дополнительные объяснения.
Так он уговаривал себя, мечась от одного дела к другому: сеть отелей на Дальнем Востоке, чистопородная беговая лошадь, на которую возлагали большие надежды, элитная гостиница на Французской Ривьере… Что угодно, что даст ему ощущение уверенности в своей новой доминирующей позиции. Что угодно, что раньше заставило бы его действительно праздновать успех, с самыми красивыми женщинами, самыми дорогими винами, в самых роскошных местах. Вместо этого он снова и снова обнаруживал себя в этом баре на отшибе, где когда-то работал, сервируя столы для актеров - завсегдатаев бара. Сегодня он покачивал стаканом виски и смотрел в пустоту, не в силах больше избегать правды.
Месть свершилась, все мечты осуществились, а ему было все равно. Он положил цветы на могилы отца и Алтеи и ничего не почувствовал. "Все бесцельно", - подумал он, глядя на надгробные камни человека, который никогда не заботился о нем, девушки, которая ненавидела его, и ребенка, которому так и не суждено было появиться на свет. Отец Никоса мог бы гордиться им сейчас. Он больше не чувствовал связи с семьей, за которую всю жизнь стремился отомстить, как будто сам обратился в камень.
Бармен снова наполнил его стакан, и он уставился в янтарную глубину. С пустотой он справился, отмахнувшись от нее, но он никогда бы не подумал, что придет следом. Он никогда бы не подумал, что Никосу Катракису может быть больно. Только так можно было описать жар в груди, тяжесть всего, что он потерял. Он не был болен, как он сначала подумал, ему просто было больно. Он не мог спать, становился все раздражительнее, и все, о чем он думал, - она. Он пытался представить, что она сделала в тот день, что почувствовала, как скоро смирилась с тем, что все это правда. Он истязал себя, представляя ее слезы или - еще хуже - ее стойкость, а потом воображал разные концовки того дня. Что, если бы он пришел? Что, если бы все-таки женился на ней? Что, если бы сейчас они лежали рядом и он вдыхал ее нежный запах? Что, если бы он поверил, что она любит его?
Никос обругал себя на всех языках, которые знал. Что он выиграл? Чего добился? Почему дело его жизни теперь казалось пустой тратой времени и сил? Тристанна была единственным существом, во взгляде которого, даже беглом, всегда была радость, и он пожертвовал ею ради людей, которые только и делали, что отвергали его. Она сказала, что любит его, и он ответил ей предательством. Он оказался тем самым мерзавцем, которым всю жизнь старался не быть; поклявшись никогда не уподобляться Питеру Барбери, он стал чем-то неизмеримо более ужасным. Питер, по крайней мере, порвал с Алтеей, глядя ей в глаза.
- Она этого не стоит, друг мой, - сказал бармен, выдергивая Никоса из мрачных размышлений.
Никос посмотрел на него, удивленный, что он заговорил с ним после недель молчания.
- Откуда ты знаешь? - спросил он.
- Они никогда не стоят, - ответил бармен и пожал плечами. - Как это говорится? Ты не можешь жить с ними и не можешь жить без них. Каждый раз одно и то же.
Он пошел к другому концу стойки принимать заказы, а Никос застыл. Его словно озарил свет, и он наконец-то понял. Он не привык отказываться от вызова, даже если этот вызов породил он сам. У него было больше денег, чем он сможет потратить, дома во всех приглянувшихся ему городах. Он пришел ниоткуда и стал всем. Но все это не значило ничего без Тристанны. Он не мог жить без нее, он не хотел жить без нее. Он больше не мог выносить эту боль.
Идя к их с Вивьен домику, Тристанна не удивилась, когда рядом с ней затормозила черная машина и из нее вышел Никос, но и счастья не испытала. Она остановилась как вкопанная, когда он, как обычно, закрыл собой весь мир. Впитавший в себя все средиземноморское солнце, он смотрелся ослепительно на фоне серой от дождя ванкуверской улочки, хоть и был одет во все черное. Он не улыбался и вообще был куда мрачнее, чем в их последнюю встречу. Она сказала себе, что рада этому: она почти не знала его такого, а значит, с этим незнакомцем можно было не разговаривать. Он остановился рядом с ней.
- Ты ненавидишь меня?
Тристанна не поняла, что за чувство - гнев или скорбь - охватило ее.
- Вот так сразу? - бросила она. - Я даже приветствия не заслужила?
Она быстро пошла по улице, желая только уткнуться в подушку в своей комнате и сказать себе, что не страдает по человеку, который так с ней обошелся.
- Ты сказала правду? - Он без труда догнал ее, и это еще сильнее разозлило ее.
- Мы оба много чего наговорили, - пробормотала она. - Поконкретнее, если можно.
За эти недели она пролила больше слез, чем за всю жизнь. Он сломал ее, раздавил.
- Ты плачешь? - испуганно спросил он, и она повернулась к нему.
Как бы ей хотелось быть больше и сильнее, заставить его почувствовать то, что чувствовала она, заставить его страдать!
- Я часто это делаю, - сказала она. - Поздравляю, Никос. Ты свел на нет почти тридцать лет самоконтроля.
- А ты говорила, что любишь этого ужасного монстра. - Его голос звучал так, словно ему тоже было больно.
- Зачем ты здесь? Что тебе надо? - сквозь зубы спросила она. - Не думаю, что здесь что-то осталось для тебя.
- Меня невозможно любить. Ты поступила глупо, проявив такую слабость. Тебе повезло, что я не поверил тебе, не удержал, как ты хотела.
Она хотел прогнать его, немедленно, но что-то остановило ее. Его глаза были слишком темными, линия рта - слишком жесткой, и весь он был словно пропитан отчаянием.
- Ты проделал такой длинный путь, чтобы объяснить, что мне не следовало влюбляться в тебя? - дрожащим голосом спросила она.
- Меня невозможно любить, - упрямо повторил он. - Моя семья бросила меня. Если бы кто-то один, но они все бросили меня. Выводы напрашиваются сами собой.
Тристанна покачала головой:
- Ты правда так думаешь?