– Могу попробовать, – добродушно улыбнулся Антонио, и они присоединились к другим молодым парочкам, которые уже кружились в центре зала под зажигательные звуки рок-музыки.
Санче подобные танцы были хорошо знакомы. Она начала посещать молодежные клубы и дискотеки с шестнадцати лет и могла, отрешившись от реальности, полностью погрузиться в мир быстрых ритмов. Тогда движения ее тела делались особенно выразительными, почти чувственными.
Антонио совсем потерял голову, стараясь подражать ей. Но присутствующие смотрели только на Санчу, и когда она заметила, что является центром всеобщего внимания, то почувствовала, как всю ее, с головы до ног, пронизала горячая волна. Среди пристально следивших за ней гостей, был и граф. По вспыхивающим в глубине его холодных голубых глаз огонькам Санча догадалась, что он страшно сердит. Но она не могла сказать наверняка, в чем причина его раздражения. Это могло быть связано с тем, что она внезапно ушла от него, или, что многие из-за нее перестали танцевать и превратились в зрителей, или с чем-нибудь еще.
И хотя Санча убеждала себя, что ей безразлично мнение графа, она все-таки заметила, как тот, протолкавшись сквозь толпу сгрудившихся у края танцплощадки людей, направился к двери и вышел из комнаты.
Через короткое время оркестр заиграл в более спокойном ритме, и танцы стали всеобщими: в них активно включились и пожилые участники вечеринки.
Сказав Антонио, что хочет перевести дух и немного остыть, Санча вышла из круга, и Антонио спросил, не желает ли она чего-нибудь выпить.
– Да, пожалуйста! – провела Санча кончиком языка по пересохшим губам. – С удовольствием бы выпила бокал шампанского.
– Ваше желание будет немедленно исполнено, синьорина, – заверил Антонио, улыбаясь и отвешивая полушутливый поклон, и величественным жестом подал знак одному из официантов. Но тот уже скрылся среди гостей, окружавших танцевальную площадку. С досадой щелкнув языком, Антонио извинился, и последовал за ним. Санча стояла в ожидании, сожалея, что не пошла вместе с Антонио. Ее дядя и тетя с увлечением танцевали, и на какой-то момент Санча оказалась в одиночестве. Поэтому она не очень удивилась, почувствовав сзади на шее чье-то теплое дыхание и услышав резкий и твердый, как металл, голос:
– Прекратили выставлять себя на всеобщее обозрение?
Не поворачиваясь, Санча узнала говорившего, по спине пробежала легкая дрожь, но она решила не поддаваться давлению.
– Разве вы не веселитесь, синьор? – спросила Санча с вызовом, продолжая наблюдать за танцующими, которые, перемещаясь по комнате, создавали, как в калейдоскопе, все новые сочетания красок и форм.
. – Черт возьми! – тихо выругался он. – Санча, что вы пытаетесь со мной сделать?
Охватившая Санчу дрожь сделалась заметнее. Невзирая на окружавшую их толпу, граф обнял девушку за талию и прижал к себе. Пиджак у него был расстегнут, и она почувствовала спиной проникающий сквозь тонкую рубашку жар его тела. Наклонив голову, он коснулся губами ее шеи, опалив короткой лаской нежную кожу.
– Никогда больше не делай этого со мной, Санча, иначе я не отвечаю за последствия! – проговорил он сердито и строго.
Очнувшись, Санча резко отстранилась от него.
– Не командуйте мною, синьор! – заметила она запальчиво, поворачиваясь и смотря графу прямо в лицо. – Вы явно переступаете границы дозволенного. А что, если ваша очаровательная приятельница увидит вас здесь со мной?
Глаза графа превратились в щелки.
– Если бы я был слишком самонадеянным человеком, то непременно вообразил бы себе, что вы ревнуете! – сказал он вполголоса. – Но я ограничусь предположением, что вы обижены и рассержены и что каким-то образом в этом виноват я.
Санча чувствовала, как у нее внутри растет возмущение. Как смеет он стоять здесь и говорить ей слова любви, когда на другом конце комнаты его ждала женщина, с которой он пришел, женщина, которая так открыто предъявляла на него свои права?
В этот момент Санча, как ей казалось, ненавидела графа. Ненавидела его стройную фигуру, немного суровую, но такую красивую внешность, его властное и высокомерное отношение, но сильнее всего она ненавидела саму себя за то, что ее неудержимо тянуло к нему.
– Прошу вас, уйдите и оставьте меня в покое, – проговорила она тихо, с горечью. – Больше не желаю с вами разговаривать. Отправляйтесь к… к… своей Янине… или как ее там зовут! Я не собираюсь превращаться в одну из ваших наложниц!
Не успела Санча произнести последние слова, как уже пожалела о сказанном. Во-первых, они были какими-то глупыми и наивно-детскими, а во-вторых, граф никогда даже не намекнул на возможность подобной связи, и эти слова в известной мере показывали, какое у нее сложилось мнение о графе. Щеки Санчи пылали, и, видя, как сделалось жестким и непроницаемым лицо графа, ей захотелось, не сходя с места, упасть и умереть. Резче обозначились потянувшиеся к уголкам губ складки, и сперва Санче показалось, что он ответит какой-нибудь грубостью, скажет какие-то ужасные слова, но граф промолчал. Он лишь холодно посмотрел на нее голубыми глазами, повернулся на каблуках и удалился…
Глава пятая
Как она провела остальную часть вечера – да и весь оставшийся конец недели, – Санча толком не помнила. К ее огромному облегчению, дядя и тетя вскоре выразили желание уехать домой, и хотя Антонио проводил Санчу до машины, ему не удалось договориться о следующем свидании, о чем он, безусловно, втайне мечтал.
Супруги Тессиле были весьма довольны вечером и не находили странным упорное молчание Санчи, вероятно, предположив, что она просто устала, и девушка использовала этот предлог, чтобы при первой же возможности удалиться к себе в спальню.
Воскресенье прошло тихо и спокойно; Санча загорала и купалась, и ее поведение ничем не отличалось от обычного. Но она очень обрадовалась, когда наконец наступил понедельник и можно было углубиться в работу и выбросить все прочее из головы.
Статью о графе Малатесте планировалось запустить в печать через две недели, и Санча передала Эдуардо первый набросок утром во вторник.
Статья ему очень понравилась, и, за исключением некоторых незначительных поправок, он одобрил ее полностью. Затем нужно было поговорить с редактором рубрики, отобрать с Тони нужные для публикации фотографии и составить к ним подписи. В результате Санче пришлось работать до позднего вечера, сверх обычных редакционных часов.
Однако в среду, после трех бессонных ночей, Санча поняла, что так дальше не пойдет и нужно как-то с графом разобраться.
В начале недели она старалась убедить себя, что по-настоящему расслабиться ей мешает чрезмерная концентрация на будущей статье, но в то же время в глубине души она знала, что это самообман. В последующие дни даже интенсивная работа не могла заглушить терзавшую ее душевную боль.
Тогда на вечере она вела себя ужасно, и этому нет оправдания. Было необходимо что-то предпринять, даже если бы ей пришлось унизиться, как еще никогда в жизни. Ведь, в конце концов, сказала себе Санча, после безуспешных попыток найти веский аргумент, который бы заставил ее отказаться от намерения съездить во дворец, граф может из-за нее изменить свое мнение относительно публикации статьи, может отозвать свое согласие и что тогда?
В среду в обеденный перерыв Санча наняла моторную лодку и попросила доставить ее к "Палаццо Малатеста". Лодочник с нескрываемым удивлением взглянул на нее. В желтых в обтяжку брюках и короткой блузке, не прикрывавшей среднюю часть тела, она меньше всего походила на человека, достойного посещать палаццо, однако он воздержался от комментариев, а лишь улыбнулся, с явным удовольствием любуясь очаровательным зрелищем.
Большие стекла солнечных очков не только защищали от яркого света глаза Санчи, но и скрывали видимые вокруг них следы усталости и переживаний.
Когда они достигли дворцовой пристани, Санча попросила лодочника подождать, и тот, добродушно кивнув, пристроился на корме, где, надвинув шляпу на глаза, приготовился соснуть.
Санча пересекла поросший мохом внутренний дворик и потянула за тяжелую цепочку, соединенную где-то внутри с колокольчиком. Как и в прошлый раз – в ответ ни звука, тогда она громко постучала дверным молотком.
Дверь в конце концов отворил, зевая, Паоло, недовольный тем, что нарушили его послеобеденный покой.
– Да, синьорина? – сказал он, явно не ожидавший увидеть ее в качестве непрошеного гостя.
Санча с трудом проглотила застрявший в горле комок.
– Э-э… граф… он дома?
– А он вас ждет, синьорина?
– Не… Нет, не ждет, – после некоторого колебания проговорила Санча.
– Возможно, следует предварительно условиться о встрече, синьорина… – начал Паоло, с сомнением глядя на девушку.
– Граф дома? – решительно повторила она, сопровождая вопрос жестом нетерпения.
– Да, синьорина, – вздохнул Паоло, – граф у себя, но он работает.
– Понимаю, – прикусила губу Санча. – Но спросите, по крайней мере, не согласится ли он меня принять.
Паоло пожал плечами, его голова по-прежнему напоминала Санче бильярдный шар.
– Хорошо, синьорина. Пожалуйста, подождите, – заявил он и, наполовину притворив дверь, поднялся по лестнице.
Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Санча, приоткрыв дверь, заглянула в темный зал. В лицо пахнул тот же отвратительный промозглый запах, как и в прошлый раз, и Санча с неодобрением поморщилась.
Она уже было подумала, что о ней забыли, когда Паоло показался на верхней площадке и, спустившись в вестибюль, с сожалением покачал головой.
У Санчи мучительно сжалось сердце, и Паоло произнес слова, которых она больше всего боялась:
– Мне жаль, синьорина, но граф поручил мне передать вам, что он очень занят и что, если речь идет о статье, касающейся его книги, то лучше всего связаться с ним по почте.
Санча с беспомощным видом смотрела в бесстрастное лицо Паоло.
Разумеется, произошло именно так, как она и ожидала, но сдаваться безропотно она не собиралась.
– Речь идет не о книге, – проговорила она. – Вопрос сугубо личного характера. Так и передайте графу.
– Граф занят, синьорина… – вновь нахмурился Паоло.
– А мое дело очень важное и не терпит отлагательств! – горячо воскликнула Санча. – Будьте добры, передайте ему то, что я сказала!
Поколебавшись, Паоло пожал плечами и пошел назад к лестнице.
Подождав, пока он не скрылся из вида, Санча прошмыгнула в темный зал. Она уж преодолела половину ступеней, когда из двери вышел Паоло. Ему потребовалось меньше половины того времени, которое он потратил в первый раз, и на лестнице негде было спрятаться.
– Синьорина, – крикнул он строго, – что вы здесь делаете?
Санча упрямо поджала губы.
– Мне… мне непременно нужно встретиться с графом…
– Невозможно! Он не желает вас видеть, синьорина, уходите! – Паоло положил руку Санче на плечо, намереваясь повернуть и сопроводить ее вниз.
– Не прикасайтесь ко мне! – пришла в ярость Санча. – Я должна во что бы то ни стало увидеть графа…
Она попыталась проскочить мимо Паоло, но он был слишком ловким, и Санча отчаянно боролась, стараясь отпихнуть его в сторону. Несколько секунд Паоло позволил ей барахтаться, а потом, подхватив на руки, уже приготовился снести ее вниз.
– Оставьте меня! Оставьте меня, грубиян! – выкрикивала Санча сердито, по лицу катились гневные слезы. – Отпустите!
Звонкий девичий голос Санчи гулко разносился по вестибюлю и отзывался эхом в других покоях дворца. Наверху распахнулась дверь, и на верхней площадке в ярких лучах солнечного света показался граф. Он стоял и смотрел на них холодным оценивающим взглядом.
– Паоло! Что здесь происходит?
Освободившись от цепких рук Паоло, дрожащая и растрепанная Санча смотрела на графа, спутанные волосы рассыпались по плечам.
– Итак? – язвительно заметил граф. – Что значит этот спектакль, мисс Форрест?
Санча одернула короткую кофточку, внезапно стыдясь своей обнаженной талии.
– Я… Я хотела увидеться с вами, синьор, – нерешительно произнесла она. – Паоло сказал, что вы не желаете со мной встречаться.
– Паоло выполнял мои указания, – холодно взглянул граф на Санчу, прежде чем обратиться к своему слуге. – Послушай, Паоло, что мисс Форрест делает здесь, на лестнице?
Впервые в жизни Паоло пришел в замешательство.
– Я оставил синьорину за дверью, синьор. Когда я вышел от вас, она уже поднималась по лестнице.
– Это правда? – перевел граф взгляд на Санчу.
– О да… да! Пожалуйста! – Губы Санчи дрожали. – Пожалуйста, синьор! Я должна поговорить с вами.
Некоторое время граф пристально смотрел на нее, а потом сказал:
– Хорошо, Паоло! Пусть поднимется. Пойдемте, мисс Форрест! Уделю вам ровно пять минут моего времени!
Глубоко вздохнув, Санча взобралась по ступенькам на верхнюю площадку и, следуя приглашению графа, прошла в просторную, красиво убранную гостиную, где она и Тони первый раз брали у него интервью.
– Слушаю вас, синьорина! – проговорил граф официальным тоном, протягивая руку за манильской сигарой и прикуривая ее от золотой зажигалки.
– О чем вы собирались со мной говорить?
– Трудно сразу подыскать нужные слова, – начала она, запинаясь, судорожно сжимая в руках сумочку.
– Как же так, мисс Форрест? – заметил он, поворачиваясь к ней спиной и подходя к широкому окну. – Мне показалось, что вы умеете подбирать подходящие слова.
Санча вздохнула.
– Вы нисколько не хотите мне помочь, – пробормотала она в смущении.
Повернувшись к Санче лицом, граф насмешливо посмотрел на девушку.
– И почему же, скажите на милость, я обязан помочь вам в чем-то, синьорина?
Санча пальцами обеих рук заправила пряди волос за уши.
– Я… пришла, чтобы… извиниться!
– Вы пришли… зачем? – уставился на нее удивленный граф.
– Это правда. Я пришла извиниться, – прошептала Санча, наклоняя голову. – На прошлой неделе я… допустила бестактность. Мне… просто необходимо было извиниться.
– Понимаю. – Голос графа по-прежнему звучал равнодушно. – Ну что ж, вы извинились и можете больше не думать об этом. Всего хорошего, мисс Форрест.
– Но я… ну… вы мне верите? – умоляюще взглянула на него Санча.
Граф сохранял на лице холодное и безучастное выражение. Черные брюки и черная шелковая рубашка, дополняя общее впечатление, придавали ему еще более угрюмый и мрачный вид, от которого человеку становилось как-то не по себе. Его голубые глаза были прямо-таки ледяными, когда он произнес:
– В чем я должен вам верить? Что вы сожалеете о вашей грубости? Да, верю… раз вы так говорите.
– Но по вашему виду этого не скажешь, – отважилась Санча робко возразить.
– А какой у меня должен быть вид, мисс Форрест? Вы ворвались ко мне в совершенно неподходящее время, нарушая мой распорядок, и, видимо, вообразили себе, что я отреагирую на ваше извинение, как утопающий, хватающийся за соломинку. Поверьте мне, ваше извинение не имеет для меня абсолютно никакого значения!
Санча никогда бы не подумала, что он может быть таким резким и бессердечным. И если перед интервью она чувствовала себя маленькой и незначительной, то сейчас ей было во сто крат хуже. Просто невыносимо.
Санча не знала, как приблизиться к нему, не физически – хотя и против такого сближения она, пожалуй, не стала бы сильно возражать, – а духовно, чтобы разрушить тот барьер, который он воздвиг между ними. Граф смотрел на нее примерно так, как кошка смотрит на свою жертву, которую, забавляясь, мучает, прежде чем окончательно добить. И хотя она исполнила то, зачем приходила, и ей теперь следовало как можно незаметнее удалиться, Санча, не решаясь уйти, все еще чего-то ждала, на что-то надеялась.
– Итак, синьорина? Что-нибудь еще? – спросил граф нетерпеливо.
Санча с беспомощным выражением не сводила с него глаз, сожалея, что у нее слишком мало опыта в общении с мужчинами. Вместе с тем она сомневалась, что ей когда-либо раньше мог попасться мужчина, похожий на графа Малатесту, поэтому всякие размышления об опыте были беспочвенны.
– По словам Паоло, вы работаете, – смущенно проговорила она. – Вы опять начали писать?
Граф раздраженно погасил в пепельнице сигару.
– Синьорина, у меня нет ни времени, ни желания вести светские разговоры! Я был бы вам очень признателен, если бы вы соблаговолили уйти!
– У вас нет ни малейшего сострадания? – спросила Санча, поникнув головой.
– Сострадание! – проговорил граф жестко. – А у вас оно есть, сеньорина? Что побуждает вас извиняться за свое недостойное поведение у Бернадино? Желание получить от меня отпущение грехов или, быть может, стремление избавиться от страха, что я – чего доброго – заберу назад свое согласие на публикацию статьи в журнале?
Санча с каким-то испугом посмотрела на графа.
– Вы действительно думаете, что я пришла к вам, беспокоясь за свое место в редакции?
– Меня совершенно не интересует, почему вы явились сюда, – ответил граф холодно. – А теперь… может быть, вы все-таки уйдете?
Санча повернулась к выходу, сердце сжимали тоска и печаль.
Несчастная девушка слышала, как он пошел, чтобы открыть ей дверь. С каким бы презрением граф к ней ни относился, он строго придерживался светских приличий, и его манеры были непременно учтивыми и благовоспитанными.
Они достигли двери одновременно, и, когда граф взялся за ручку, ладонь Санчи легла на его руку. Граф, вздрогнув от прикосновения, молниеносно отдернул руку и, сощурившись, как от яркого света, прислонился спиной к двери. Санча в отчаянии глядела на него, вся охваченная горячим желанием изгнать холод из его глаз и стереть равнодушие с его губ.
Граф, не отрываясь, смотрел на нее, сознательно задерживая взгляд на загорелой нежной коже обнаженной талии, проступавшей между поясом брюк и нижней кромкой короткой кофточки. Но в оценивающем взгляде не было теплоты, и Санче хотелось знать, о чем он думал в этот момент. Ее также занимал вопрос: сознавал ли граф всю силу своего обаяния, как ее ощущала она, и понимал ли он, что ее что-то неудержимо к нему влекло.
Видимо, какие-то чувства отразились в ее глазах, потому что он вдруг резко выпрямился и сказал сурово:
– Не смотри на меня так!
Губы у Санчи слегка раскрылись.
– А как же мне смотреть? – спросила она тихо.
Граф обошел девушку и остановился посреди комнаты, засунув руки глубоко в карманы брюк.
– Мне нужно работать… – проговорил он резко. – Ради Бога, Санча…
Уронив сумочку на пол, она приблизилась к нему и взяла за края застегнутой рубашки.
. – Чезаре, – прошептала она нежно. – Чезаре, не гони меня сейчас…
Будто враз лопнули железные обручи самоконтроля, наложенные графом на самого себя. Схватив сильными руками за обнаженную талию, он привлек Санчу к себе. Ее руки оказались прижатыми к его груди, и она осязала каждый мускул его застывшего в напряжении тела. Затем его губы прикоснулись к ее губам, и… все вокруг перестало существовать.