- Прости-прости, - он резко подается назад, не переставая сжимать ее талию. - Черт, это поза такая - очень глубоко получается… Я сейчас, подожди…
Огромные ладони ложатся на ее ягодицы, обхватывая идеально плотно. Он снова подается вперед, упираясь пахом в свои руки, как в буфер. Наклоняется вперед, прижимается губами к уху:
- Так нормально?
- Да…
- Хорошо… - начинает двигаться - сильно и размеренно. - Я постараюсь не до упора… Если будет больно… не молчи… хорошо?…
Она только кивает. Все, навык речи временно утрачен. Двигайся, мой хороший, двигайся быстрее…
А потом они сидели рядом, тяжело дыша. Ник привел свое белье и джинсы в некое подобие порядка, она лишь просто одернула трикотажное платье вниз, до середины бедра.
- Даже раздеться не соизволили. Это и сексом-то назвать нельзя… - голос ее тихий, чуть громче его шумного дыхания. - Просто совокупление… как у животных.
- Ага, - довольно выдыхает он. - Классно было.
Лишь спустя пару минут до него доходит, что сказал он что-то явно совершенно не то и невпопад.
- Люба… - он находит ее ладонь на сиденье дивана. - Люб, ты же не…
- Знаешь, - она смотрит в сторону окна с короткими бежевыми не задернутыми жалюзи - Я раньше… до того, как получила реальный сексуальный опыт… Ну, я думала, представляла, как это может быть. - Голос ее звучит… как-то безжизненно. Очень размеренно, словно не было только что в этой комнате стонов, всхлипов, словно не она только что стояла на коленях на этом диване, умоляя его двигаться быстрее. - Мне всегда представлялось, что это будет на шелковых простынях. Цвет… ну, разный, в зависимости от настроения. Но чаще всего - либо темно-бордовый, либо черный. Да, почему-то, чаще всего, черный.
- Люба…
- И свечи обязательно по периметру комнаты, - она его словно не слышит. - Много-много свечей, пламя мерцает. И еще лепестки роз, - она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. - На кровати. На черном шелке красиво, наверное. И запах от них…
- Люба, послушай…
- И шампанское у кровати непременно - в серебряном ведерке. И какая-то музыка… Хотя, насчет музыки не уверена. Вот такая вот банальщина, представляешь? Наверное, я просто перечитала слишком много всяких глупых женских романов. Да, точно. А на самом деле все… вот так.
- Люба, посмотри на меня. Пожалуйста.
Она послушно поворачивает голову. Нет слез в глазах. Даже нельзя сказать, что она расстроена или обижена. Хуже. Вот это едва читаемое напряжение в уголках губ. Этот вздернутый подбородок. И размеренный голос. И лед в глазах. В данный момент она презирает. Себя.
Накатило кристально ясное осознание, что он должен сию минуту что-то сказать, чтобы убрать эту горечь из ее глаз, губ, голоса. Будь проклято его вечное косноязычие! Наверное, надо просто сказать, что чувствуешь. Уж как получится. Уж какими найдутся словами. Но молчать нельзя.
- Люб, ты хоть представляешь, что я чувствую?
- О чем ты? - волоски на руках дыбом встают от ее ровного безжизненного тона.
- Я… я понимаю. Правда, понимаю. Ты… ты достойна всего этого. Шелковых простыней, свечей, этих гребанных лепестков роз и шампанского! Наверное, это и правда круто! - перевел дыхание. Главное, не орать. - Но ты не представляешь… что со мной творится, когда я вижу тебя такой…
- Какой?
- Такой! Когда ты забываешь обо всем этом! - он обхватил ее лицо ладонями, не позволяя отвести взгляда. - Такой, какой ты была только что! Когда тебе плевать на все - на обстановку, на то, как это выглядит, на… на все! Когда только одно имеет значение для тебя. Я! Я, черт побери! Когда ты меня так хочешь, что забываешь обо всем! Ты хоть представляешь, что я при этом чувствую?!
- А что ты чувствуешь?… - что-то неуловимо изменилось в глубине синих глаз.
- У меня башню сносит, Любка… - он шумно выдохнул. - От тебя. От того, что ты меня ТАК хочешь. Пожалуйста, - он приблизил свое лицо к ее совсем вплотную, глаза в глаза. Погладил большими пальцами идеальные скулы. - Пожалуйста, не стыдись этого. Не стыдись НАС. Того, что между нами происходит. Того, что мы так хотим друг друга так, что нам плевать на все. Пожалуйста…
Она, словно завороженная, кивнула.
- Ты хочешь меня?
Еще один медленный, завороженный кивок, не отрывая взгляда от его глаз.
- Покажи - как?…
Они по прежнему смотрят в глаза друг другу, и он не видит. Но чувствует - как коснулось его бедра ее колено, отведенное в сторону.
- Да, вот так… - выдохнул ей в губы. - Ты же знаешь, что я сейчас буду делать?
У нее уже нет сил даже кивнуть - она просто опускается ресницы в знак согласия.
- Ты хочешь этого?
Еще одно движение черных длинных ресниц.
- И я хочу.
А потом он стянул с нее это серое трикотажное платье, щелкнул застежкой бюстгальтера. И она осталась совсем голой. Обнаженная, с закрытыми глазами и разведенными бедрами. С ума сойти. Такая откровенная в своем желании. Только для него - такая.
В одно движение стащил толстовку.
- Малыш, приподнимись.
Она послушно приподнимает бедра. Ник прикрывает толстовкой диван под ней. Последняя здравая мысль - если они испачкают светлый бежевый диван, Дэн его живьем съест. А потом он опускается на колени перед ней. Прощай, разум. Встретимся позже.
- Положи мне ноги на плечи.
Она упоительно послушна. А он подсовывает ладони ей под ягодицы, обхватывает идеальные полукружия, словно берет в руки чашу. И испивает из нее.
Во второй раз не так. В первый раз для него было потрясение, откровение. В этот раз - чистейшее наслаждение. Упивается влажной нежностью кожи, запахом… его вообще никак нельзя описать - только наслаждаться. Какой же он был дурак, что раньше не… Нет, не так. Где она была раньше, чтобы он мог познать это с ней? Потому что только с ней можно вот так. Оказывается, когда ты делаешь хорошо другому человеку - то и сам нереально кайфуешь. Постепенно что-то начинает туго закручиваться изнутри - на собственные движения губ и языка, на ее ответную дрожь и звук царапающих обивку дивана ногтей.
Категорически не хватает пальцев, но положение рук он менять не рискует - потому что… Потому что чувствует, что она скоро… Прихватывает губами то, что сейчас более всего похоже на карамельку - твердую, гладкую, сладкую. И делает то, что с карамельками делать и положено. Ритмично, внутрь своего рта, поглаживая языком. Недолго.
Ее бедра неожиданно сильно сжимают ему шею, пятки твердо упираются куда-то в район лопаток, она выгибается навстречу, хотя и так они там плотно друг к другу. "Карамелька" пульсирует ему в губы. И тут его внезапно и остро накрывает собственное наслаждение.
Сил поначалу не было не то, чтобы встать - даже голову повернуть. Он так и стоял на коленях, еще вздрагивая, уткнувшись лицом между ее бедер. Ого, как бывает, оказывается…
- Ник…
Он, наконец-то, собрался с силами и поднял голову. Мелкие, осторожные, почти воздушные поцелуи… Люба попыталась свести ноги, но положение у нее для этого было совершенно невыгодное.
- Ник, иди сюда…
- Мне и тут хорошо, - продолжая легкие касания губами. - Тут такая красота…
- Ник!..
- Моя ссссобссственоссссть, - целуя слева от влажной полоски темных волос. - Моя прелесссть, - то же самое справа.
Люба вздрогнула - то ли от смеха, то ли от поцелуя.
- Ссссамойлов! Иди ссссюда! Я тебя потсссселую…
- Ну, ради этого только…
Вставать было непросто - сил, казалось, не осталось ни в руках, ни в ногах. Плюхнулся на диван рядом, потянул Любу за руку.
- Это ты иди сюда.
Она привычно устроилась на его коленях верхом, прижалась щекой к влажной груди. Он провел рукой вдоль ее спины. Идеальная. Совершенная. Его.
- Ну как, не стесняешься больше?
- Да поздняк уже метаться, - хмыкнула Люба.
- Вот и умница, - коснулся губами виска. - Так и надо.
- Ник, а ты… ты не будешь… не хочешь… еще раз?
- Неа.
- А… почему?
- А я уже. Во второй раз.
Люба отстраняется. Огромные распахнутые изумленные глаза. Офигенное сочетание с ее наготой и расположением верхом на него коленях. Руки сами собой сползают вниз по ее спине.
- Как?!
- А вот так. Знаешь, когда мне исполнилось четырнадцать, отец подарил мне книгу. Издательства "Просвещение", - Ник ухмыльнулся. - Называлась она - "Популярная сексология".
- Многообещающее начало, - хихикнула Люба, устраиваясь удобнее на его коленях. - Продолжай.
- Сказал, что, вместо того, чтобы слушать байки пацанов постарше, лучше получить информацию из проверенного источника. Ну, я и засел за книжку.
- Книжка-то хоть с картинками была?
- Вот картинки как раз мне в ней не понравились. Никаких фотографий, черно-белые рисунки с кучей цифр и сносок - как что называется. А еще в разрезе… бррр…
- А чего ты про нее вспомнил?
- Да я там про такую штуку вычитал… И долго думал, что такого не бывает. Сейчас вот убедился, что автор не соврал.
- Ты о чем?
- Это называется оргазм без эякуляции.
- Эя… что?! Коля, я тебя укушу!
- Кусай, - он наклонил голову набок. - Вот сюда.
- Нет, я серьезно. Ты нормально выражаться можешь?! Без этих заумных слов?
- Хочешь сказать, что не знаешь, что оно означает?
- Нет. А должна?
- Кошмар! Половая безграмотность населения достигла ужасающих размеров. Эй! Нежнее кусай. И лизни теперь. Да, вот так. Так, о чем это я?
- Просветитель, блин, - Люба устроила голову у него на плече. - Что такое эта твоя "эя"-штука?
- Она не лично моя. Она достояние всего мужского населения планеты Земля. Эякуляция - это семяизвержение.
- Ясно, - тон у нее чуть смущенный. - А сразу нельзя было так сказать?
- Откуда же я знал, что ты такая темная?
Люба хотела было еще поспорить, но вспомнила о начале разговора.
- То есть, ты?… У тебя был… оргазм? Когда ты меня…
- Угу. Одновременно с тобой, практически. Из-за тебя, я бы сказал. Ну, только что не в тебя.
- Не стесняешься? - она подняла голову с его плеча и заглянула ему в глаза.
- Вот еще! - фыркнул Ник. - Было очень приятно, не так ярко, конечно, как с эякуляцией, зато трусы остались сухие. По-моему, все отлично.
- Ты… ты циник!
- Я реалист, - усмехнулся он в ответ. А потом, вдруг перестав улыбаться: - Спасибо тебе.
Она снова смущенно уткнулась ему в шею. Вздохнула.
- Ник, а я еще хочу тебя спросить…
- Спрашивай, девочка. Что ты еще хотела узнать о сексе? Дядя Коля тебе все расскажет… Да что ж такое! У меня синяк будет!
- Это тебе за "дядю Колю", педофил несчастный!
- Злюка, - нейтрализуя руки хулиганке на коленях. - Что спросить хотела, Любава?
- Меня так только папа называет…
- Как? Любава?
- Да.
- А мне можно?
- Можно. Слушай, скажи мне - чем от тебя пахнет?
- В смысле - пахнет? - он как-то сразу напрягся. - Плохо пахнет? Потом?
- Тьфу, дурак! - Люба еще раз ткнулась носом в шею, втянула воздух. - Хорошо ты пахнешь. Очень хорошо. Только я не могу понять, чем. Что за парфюм, а, Ник? Опознать не могу.
- Я не пользуюсь парфюмом.
- Гель для душа?
- Нет.
- А… а чем пахнешь?
- Не знаю, - он пожал плечами. - Собой. А еще, наверное, детским мылом. И тальком.
- Ты пользуешься детским мылом и тальком?!
- Да.
- Почему?
- Потому что ничего другого мне нельзя.
- Почему?!
- Потому что я больной.
- В каком смысле?!
- В прямом.
Глава одиннадцатая, в которой содержится история болезни, а так же иные медицинские и физиологические подробности
- Коля?!
- Да не беспокойся, ничего заразного.
- Рассказывай.
Отец утверждал, что причина была в том, что Ник из-за своей патологической чистоплотности просто смыл с себя весь иммунитет. Или наложился тяжелый грипп, выкосивший к черту остатки все того же иммунитета. И еще новое средство для обработки рук перед операцией. Или еще что-то… Ник терпел несколько недель. Сначала думал, что ему кажется. Потом надеялся, что пройдет само. Потом терпеть стало уже невозможно - дождался того, что коросты расползлись по всему телу - вплоть до головы. И пришлось все же сознаться отцу. Тот заставил его раздеться догола, оглядел внимательно и выдал мрачно: "Кретин". После чего схватился за телефон, позвонил какой-то Анне Самуиловне, и в тот же день Ник загремел в "кожвен". К сифилитикам и чесоточникам. "Так тебе и надо", - отрезал отец. К слову сказать, на тот момент Нику уже было все по барабану. Сильнейшая интоксикация, неделя под капельницей. Голову обрили налысо, кожа с него слезала струпьями неделями, строгая диета, похудел на десять килограмм за месяц. Страшен был тогда - исхудавший, с темными кругами вокруг глаз, лысый, в лохмотьях отмирающей кожи.
- Вот тогда Варвар меня Ящером и окрестила. Сказала, что я - вылитая рептилия.
Люба… нет, она даже не потрясена. Она просто в шоке.
- Господи… Варька - изверг!
- Да прямо, - он показно беззаботно пожал плечами. - Как ты думаешь, кто ко мне все это время каждый день в больницу мотался? Кормила, развлекала. Не только меня развлекала - очаровала всех местных жертв бледной трепонемы и гонококка.
- Коленька… Слушай, я даже не знала… Даже не предполагала…
- Я просил родителей… не афишировать. Значит, и правда никому не рассказывали, если ты не знаешь. Было б чем гордиться - месяц провалялся в "кожвене", пусть и с дерматитом. А потом еще полгода ходил исключительно в рубашках с длинными рукавами, в том числе и летом. Но я быстро оклемался, Анна Самуиловна сказала, что легко отделался.
Люба отстраняется и внимательно оглядывает его. Гладкая кожа, никаких не то что шрамов - даже прыщиков или каких-то других следов… Даже не верится.
- На звероящерах все заживает как на собаке, - он правильно истолковывает ее взгляд. - Я, правда, быстро поправился. Вовремя спохватились. Но с тех пор я Звероящер.
- Я больше никогда так тебя не назову!
- Да все нормально, я привык. Как напоминание о собственной глупости. Но с той истории мне многое осталось на долгую память. Не только прозвище. Овсянку люто ненавидел первое время, а мне прописали строгую диету. Потом привык. Теперь всегда на завтрак ем, - он усмехнулся. - Но вся косметика… бытовая химия… с этим мне контактировать теперь нельзя. Сразу пятнами и зверски чесаться начинаю. Единственное, чем могу мыться - детское мыло. Ну и тальк - вместо дезодоранта. А я же… Люб…
- Что?
- Я здоровый молодой мужик, - он вздохнул. - Двигаюсь, потею. Люб, если от меня пахнет неприятно, ты скажи, я не обижусь, правда.
- Дурак, - она всхлипнула и снова уткнулась носом ему в шею. - Ты пахнешь ОБАЛДЕННО!
- Угу. Детским мылом.
- Знаешь, я, наверное, извращенка…
- Любопытное заявление.
- Мне ужасно нравится это сочетание - молодого здорового мужика, детского мыла и талька. Очень, - провела носом по шее, поцеловала за ухом. - Самое лучшее сочетание.
Он промолчал, лишь руки сильнее сжал вокруг нее.
- Ник…
- Да?
- А… на женскую косметику у тебя аллергии нет?
- Не знаю, не пробовал.
- Рассказывай мне тут, ага. Что, и губную помаду ни разу не пробовал на вкус?
- Ладно, спалила, - он усмехнулся. - Было пару раз. Я как-то одно время… ну, просил… убрать косметику… с губ, по крайней мере. А потом… исчезли острые реакции, так что… На духи только чихаю - капец. Мама все духи на работу унесла, Варька в сумочке таскает - дома не пользуются. Хотя у меня не на все духи такая реакция.
- А на мои?
- Нет. Мне очень нравится, как от тебя пахнет.
Она прижалась плотнее. Вот сейчас собственная нагота вообще не беспокоила. После того, что она о Нике узнала, поняла вдруг, что стесняться его уже не будет никогда. Переплела свои пальцы с его.
- Ник, пожалуйста, если у тебя на что-то из моей косметики проявится какая-то реакция… Пообещай мне, что скажешь!
- И что ты сделаешь?
- Перестану пользоваться тем, на что у тебя аллергия.
Он зарылся лицом в ее волосы и сказал что-то - неразборчиво.
- Что?
- У меня на тебя целиком… нездоровая реакция.
- Аллергическая?
- Наркотическая.
Что на это сказать - Люба не знает. И поэтому просто:
- Спасибо, что рассказал.
- Да дело прошлое. Просто некоторые последствия остались со мной на всю жизнь, наверное. Знаешь, мне очень повезло.
- С чем?
- У меня повылезала аллергия до фига на что. Но на латекс не проявилась. Иначе был бы мне полный капец.
Она сначала не может сообразить, к чему он упомянул латекс. Потом дошло.
- А, ну да. Презервативы же из латекса.
- Люба!
- Что? Не из латекса?
- Ты кем меня считаешь? Сексуально озабоченным маньяком? Вот, знаешь, это меня не слишком волновало тогда!
- А при чем тогда латекс?
- Перчатки хирургические, вообще-то, из латекса делают! И если бы у меня вылезла аллергия на латекс, я бы повесился.
Это всего лишь аллегория, но именно в этот момент она понимает, как важна Нику его работа.
- Ладно, - Ник легко шлепает ее по попе. - Беги в душ, а я пока пиццу закажу.
- Пиццу?
- Конечно. Пицца, пиво и футбол - то, что нужно мужчине после секса. Ай! Нет, ты меня сегодня покалечишь, точно!